– Верно!
– И кем?
– Крупье!
Я помедлил, изображая свирепый оскал. Раньше Селина работала крупье, что правда, то правда. В "Цимбелине" нанимают вертихвосток патрулировать зал- это тоже правда. В мини-юбках и полупрозрачных блузках. Можно подумать, они просто заглянули перекурить, но на самом деле при исполнении, и заходить с лохами дальше определенной черты им строго-настрого воспрещено – как я выяснил однажды вечером, нет, ночью, когда цыпочка, с которой я тогда был, уже залегла на боковую.
– А все-таки, откуда мне знать, вдруг ты просто развлекалась там с кем-нибудь?
– Позвони Тони Девонширу!
– Кто такой Тони Девоншир?
– Управляющий!
– Ну, ладно…
– Давай же! Позвони ему!
– Хорошо, хорошо.
– Кстати, по-моему, я говорила тебе вынести мусор. Вынеси сейчас, будь так любезен. И почему бы нам завтра не поесть днем в городе, а потом зайдем в твой банк, разберемся со счетом. Так и так все уйдет на квартплату, а я еще должна шестьдесят своему гинекологу. Согласись, куда разумнее было бы мне перебраться сюда. Осторожно, помнешь. Ой, смотри, как они сели. Наверно, и не налезут уже. Ну-ка, ну-ка… о-па! Но все равно, наверно, с этими подвязками и поясом не сочетаются, правда?
Я опустился на мятые купюры.
– Угу, – сказал я. – Поди сюда.
"Фиаско" нужен капитальный ремонт. Селине – совместный банковский счет. Алек Ллуэллин должен мне денег. И Барри Сам должен мне денег. Надо бы поскорее опять съездить в Америку и заработать побольше.
Я пригласил Дорис Артур на ленч. Она простила меня за то, что приставал к ней. Настолько убедительно простила за то, что приставал к ней, что я попробовал опять. На этот раз дело было не в бухле, а в самой бабенке. Покушав, мы обсудили наши наметки, в ее номере. Вообще-то, в голове у меня четко сидят шесть больших сцен, которые я знаю как снять, и задача Дорис – придумать ненавязчивые переходы между ними.
– Знаете что? – сказала она, выскользнув из-под меня и деловито отсоединив мои клешни от своих бедер. – Вы снова вдохновили меня на борьбу. Я-то думала, мы почти победили, но, оказывается, еще пахать и пахать.
Благодаря Селине, второе приставание не имело таких кошмарных последствий, как первое. Но все равно дело было плохо – опять же благодаря Селине. Селина- она… И, кстати, я пропустил стаканчик-другой с моим осветителем, Кевином Скьюзом, и с ассистентом, Десом Блакаддером. Филдинг говорит, чтобы я немедленно сажал их на зарплату, и что съемки начинаем осенью. Но на студиях сейчас мертвый сезон, так что месяцок потерпят, никуда не денутся.
Но вытерплю ли я? Куда, спрашивается, подевалась вся погода? Куда? В апреле пожалуйста- цветочный буран, солнечные стрелы, стремительные пятнистые облака. В мае – зябкий свет, на небе сплошь единство и борьба противоположностей. И вот июнь, лето, грязный мелкий дождик, словно выплеск из-под колес на шоссе, и не небо, а черт знает что, совершенно черт-те что. Летом Лондон – как старик с дурным запахом изо рта. Если прислушаться, можно различить усталый всхлип, бульканье мокроты. Уродский Лондон. Даже само слово это сопряжено с тяжелым стрессом.
Иногда, идя по улице, я сражаюсь с погодой. Вызываю на поединок всю небесную канцелярию, показываю им, где раки зимуют. Молочу воздух руками и ногами, зверски скалюсь. На меня оборачиваются, иногда смеются, но мне наплевать. Со своим пузом, я делаю каратистские прыжки, выбрасываю смертоносный кулак, метя как можно выше. И при этом рот на замке не держу, отнюдь. Они думают, что я спятил, ну а мне наплевать. Просто мне это уже осточертело. Осточертело, что погода не-бей-лежачего. Кто-то ведь должен принять меры, и если не я, то кто же.
Последнее время Селина Стрит не дает мне покоя – вынь да положь ей совместный банковский счет. Своего счета у нее нет, и вот- приспичило. И денег нет, а хочется. Когда-то у нее был счет; сердце разрывается, когда видишь, какими смехотворными суммами она оперировала, – 2 фунта 43 пенса, 1 фунт 71 пенс, 5 фунтов. Но счет все равно закрыли, ей так и не удалось туда ничего положить. Селина утверждает, что совместный счет необходим ей для ощущения собственного достоинства, самоуважения. Я возражал, мол, ее самоуважение и собственное достоинство и так неплохо поживают, при нынешней системе премиальных выплат и материального стимулирования. На мой взгляд, если девица на нуле, то у нее есть два способа самоутвердиться – либо метать все время заводки, либо постоянно строить козью морду, пока ты не капитулируешь. (Уйти они не могут – без гроша-то в кармане.) Метать заводки не в ее стиле – Селина прекрасно знает, что сразу схлопочет плюху (по крайней мере, схлопотала бы раньше, прежде чем я начал новую жизнь, главное теперь, чтобы она не пронюхала об этом начинании). А на то, чтобы постоянно строить козью морду, у нее не хватает терпения. Это долговременный проект. Так что Селина изобрела третий способ… Целую неделю она не притрагивалась к косметике, носила майку в пятнах муки и заляпанные овсянкой тренировочные, а спать ложилась с крем-маской на лице, в бигудях и театрально задрипанной ночнушке. Я так и не выяснил, секс был совсем снят с повестки дня (точнее, ночи), или как. У меня не хватило духу поинтересоваться.
Но позавчера я решил открыть-таки совместный счет. Под бесстрастно-бдительным оком Селины, нахохлившейся совершенно по-орлиному, я заполнил все бумаги. Тем утром она заявилась в койку в черных чулках, бахромчатом поясе с подвязками и атласным ремешком, шелковом болеро, муслиновых перчатках, цепочке поперек пузика и золотистой горжетке. Вынужден признать, я повел себя абсолютно по-свински. Через полтора часа она повернулась ко мне, так и не снимая ноги со спинки кровати, и сказала: "Делай со мной что хочешь, куда угодно". Вот это совсем другое дело, вот это я понимаю – самоуважение, собственное достоинство.
Вчера вечером, примерно без двадцати одиннадцать, я сидел в "Слепой свинье". Завтра в Америку. Я был в задумчивом настроении – самокопательском, душа нараспашку, философском, – нагрузился, короче, как следует. Селина отправилась повидать Хелль, эту ее подружку из бутика. У меня был готов для Селины подарок – новенькая чековая книжка. Посмотрим, насколько термоядерная будет реакция. Селина тоже готовила мне подарок – новые постельные прибамбасы, из тех, которыми Хелль торгует строго из-под прилавка. Я сидел себе, никого не трогал, пальцем не шевелил, даже не дышал – ни дать, ни взять рептилия, отражение специфического вкуса хозяина заведения по части домашних животных, – когда кто бы вы думали сел напротив? Тот самый тип, Мартин Эмис, писатель. С бокалом вина и сигаретой, а также с книжкой в мягкой обложке. Смотрелась та довольно серьезно. Он тоже, в некотором роде. Невысокий, плотный, волосы длинноватые… Обе двери пивняка были распахнуты, а за ними – ночь и духота. В начале лета почему-то всегда так – дни едва теплые, а ночи жаркие. Полный беспредел. Все позволено.
Как уже говорил, я ощущал прилив дружелюбия – так что зевнул, отхлебнул из своего стакана и прошептал:
– Миллион-то продали уже?
Он метнул на меня совершенно параноидальный взгляд- даже удивительно, насколько параноидальный. Собственно, парень и не виноват – в этом-то пивняке, где кругом сплошные турки, психи, марсиане. Все эти иностранцы… допустим, по-английски они не говорят – но земная ли вообще это речь? Больше похоже на радиопомехи, интерференцию. На сонар, писк летучих мышей, птеродактильское наречие, рыбье бульканье.
– Простите? – переспросил он.
– Говорю, миллион-то уже продали?
Он расслабился. Кривоватая улыбка, уклончивый прищур.
– Не шутите так, – сказал он.
– А если серьезно, сколько?
– Разумное количество.
Я икнул и пожал плечами. Снова икнул.
– Вот черт, – сказал я. – Извиняюсь.
Я зевнул и обвел взглядом заведение. Эмис опять уткнулся в свою книжку.
– А вы… – начал я. – Вы что, каждый день так и пишете? Рабочий график, все дела?
– Нет.
– Черт, ну что ж я так разыкался.
Он продолжил чтение.
– А вы… Ну, когда пишете, заранее все придумываете или, это… как пойдет?
– Ни так, ни так.
– На автобиографической основе, – проговорил я. – Ничего, кстати, вашего не читал. У меня вообще на чтение мало времени.
– Кто бы мог подумать, – отозвался он. И опять уткнулся в книжку.
– Кстати, – сказал я, – ваш папаша, он ведь тоже писатель? Наверно, легче так было?
– Конечно. Крепкая цеховая традиция.
– Чего?
– Закрываемся, – провозгласил мужик за стойкой. – Скоро закрываемся.
– О, выпить еще хотите? – спросил я. – Может, скотч?
– Нет, спасибо.
– Да и я уже, того, вполне нарезался. И баба моя скоро вернется. У нее, типа, деловой обед. В связи с ее бутиком. Пытается, это, инвесторов привлечь.
Он ничего не ответил. Я зевнул и с хрустом потянулся. Икнул. Вставая со стула, я зацепил коленной чашечкой угол столешницы. Эмисова рюмка шатнулась на ножке, как подброшенная в орлянку монета, но у него оказалась хорошая реакция, и почти ничего не расплескалось.
– Блин, – высказался я. – Ладно, Мартин, до скорой встречи.
– Несомненно.
– …Чего-чего ты сказал?
Я вдруг понял, как меня раздражает его высокомерный тон, его загар или его книжка. Или то, как он пялится на меня на улице.
– Ничего, – ответил он. – А что такое?
– Как-как ты меня назвал?
– Никак.
– Я что, вру, что ли? Вру, да?
– Да успокойся, приятель, успокойся. Ты молодец, все у тебя получится. До скорой встречи.
– …Ладно.
– Только береги себя.
– Ладно. Ну, Мартин, пока, – сказал я и на подкашивающихся ногах вписался в дверной проем.
Одиннадцать вечера – час беспредела. Полицейские в рубашках с короткими рукавами (все мы последнее время так ненавязчивы, так неформальны во всем, что касается преступности) стоят по шесть вокруг белых фургонов, финансовой скорой помощи с аккуратной красной полоской, обслуживание на поворотах с главной трассы, за кюветом. Где-то скапливалась шпана, уличные драчуны готовились начать свое шоу. Судя по всему, в прошлую субботу здесь была натуральная революция. Я обедал один у окна в "Бургер-бауэре" и ничего не заметил. По-моему, здесь что ни вечер, то полный беспредел. Всегда был и всегда будет. В одиннадцать вечера на Лондон обрушивается буря, массовое безумие, пей до дна и хватай, что плохо лежит… А вот и они опять. Не стесняйтесь, говорю я. Вам море по колено, а мне и подавно, живем только раз. Нечего стесняться.
Бей-круши.
– Усекла, Селина, – втолковывал я ей по окончании моего личного беспредела. – Слушай меня, и слушай внимательно. Пока меня не будет, чтобы юная леди сидела тише воды, ниже травы. Усекла? Чтобы никаких мне больше фокусов! Ты теперь, детка, на зарплате сидишь, и мое слово, черт побери, закон. Никто еще не объезжал Джона Сама на кривой, ясно? Никто!
– Ась? Ничего не слышу. Морду бы хоть от подушки оторвал.
– И пусть только кто-нибудь попробует меня надуть – сразу об этом пожалеет. Живо поймет, что не на того напал…
– Чего? Да оторви ты свою… Так о чем это ты?
С кряхтеньем я перевалился на спину.
– Ты видел в Нью-Йорке Мартину Твен? – требовательно поинтересовалась Селина.
– Почти. Мы созванивались и хотели договориться, но график был слишком плотный.
– Думаешь, она кисонька-лапонька, со всеми ее дипломами и толстой задницей.
– Ну, не знаю…
– И думать забудь, она же по уши семейная. Заруби себе на носу: есть только один способ удержать женщину – жениться на ней.
– Конечно, конечно.
Я вылез из койки и направился в соседнюю комнату – пропустить рюмочку на сон грядущий. Через час-другой мне послышался голос Селины, шепот, грудной стон. Я оторвал задницу от дивана и на цыпочках прошел к двери, и заглянул в спальню. Селина распростерлась в теплой койке совсем голенькая, без единой фетишистской подпорки. Кстати, Хелль и ее бутик сегодня просто превзошли себя, слов нет… Я придвинулся поближе. Селина спала, удовлетворенно причмокивая, безмятежно, без малейшей задней мысли. Местами она казалась совсем еще ребенком, но очень отдельными местами – дрожанье век, тень улыбки. Она явно путешествовала сквозь время – но куда? В этот момент Селина шевельнулась, нежно, текуче, приближаясь к идеальной горизонтали, как вода выравнивает уровень.
У Селины Стрит нет денег, совсем нет. Подумайте только. Часто у нее не хватало на автобусный билет, на пакетик чая. Она крала. Закладывала одежду в ломбард. Спала с кем попало ради денег. Когда денег нет, это больно, это очень неприятно. Пора, давно пора дать ей хоть немного. Она всегда говорила, что при помощи денег мужчины держат женщин в своей власти. И я всегда соглашался. Вот почему я отказывался дать ей денег. Хотя пора, все-таки пора. Дать. Вот, держи… Я неслышно прокрался к окну спальни и сунул руку между черных занавесей. Весна была самой холодной в этом веке. Теперь по стеклу, по всем шести створкам шлепала июньская слякоть. Ну там и холод. Когда холодно, тогда особенно ощущаешь свои деньги. Рельефно, в полный рост.
* * *
Я облокотился на стойку бара и разглядывал первую полосу "Морнинг лайн": "Ложь ведьмы ради доктора Секса", "Всего лишь… телячьи нежности", "Я за ИРА – рыжий Кейт", "Тайны любви с телекарликом – стр. 4". Ничего картинка мира, а? Позор, просто позор… В Польше скоро, похоже, серьезная заварушка будет. "Солидарность" настроена по-боевому. Если и дальше в таком же духе, Москва их живо построит, ать-два. Я бы точно не миндальничал, известное дело: дай палец – по локоть откусят… Продолжают судачить о приданом леди Дианы. На приданое мне наплевать, лучше бы напечатали еще раз тот знаменитый кадр, где она стоит с ребенком, и платье просвечивает. Барменша, которая вышибла мозги своему дружку пивной кружкой, получила восемнадцать месяцев (условно). Как так? Она сослалась на предменструальный синдром. По-моему, ПМС и без того серьезный фактор риска для мужиков, а тут еще такое позорное соглашательство. Так, очередную бабушку изнасиловали прямо на дому, шайка черномазых и скинхэдов. Прямо какое-то массовое поветрие, геронтофилическое. Этой вообще восемьдесят два. Брр, в таком возрасте только изнасилования и не хватало. А, вот опять про эту малолетку, которая при смерти, – если верить "Лайн", у нее аллергия к двадцатому веку. Бедняжка… У меня, сестренка, тоже проблемы, но совершенно иного рода. У меня к двадцатому веку не аллергия, а наркотическое привыкание.
В третьем терминале царил терминальный хаос, воздух и свет насыщены апокалиптическим предчувствием, всепланетная паника, финансовый Судный день. Нас ждет новый мир, мы оставляем Землю, пока еще есть надежда, пока остается шанс. Я встал в очередь, прошел регистрацию, поднялся наверх, отметился в баре, прошел досмотр и рамку металлоискателя, отметился в следующем баре, опустошил дьюти-фри, скатился по эскалатору – и мерил шагами зал ожидания, пока не объявили посадку на ковчег – каждой твари по паре… В салоне (тоже своего рода зал ожидания) мы расселись ровными рядами, будто аудитория, ну-ка, посмотрим, что у них тут за арт-терапия: фоновая музыка, от которой зубы ноют, а на экране-простыне домашнего кинотеатра- вид гавани, исполненный освежающе бездарной кистью. Потом со своим непременным номером выступили стюардессы – песня без слов безумству храбрых, пантомима в спасжилетах. Особого энтузиазма публики эта издевательская пародия на пляску смерти не вызвала. И вот наконец рев двигателей и разгон, и свобода. "Поехали!" – сказал я, когда с легкостью необыкновенной мы взмыли в воздух.
Сверху мне открылась ажурная сетка улиц во всей красе, о которой те даже не подозревают. Я скромно летел экономическим классом, но самолет, заложив вираж, пожирал семь галлонов топлива на милю. Даже "фиаско" экономичнее. И хоть летел я, повторяю, экономическим, но мне тоже требовалось мое топливо. Держа наготове сигарету и зажигалку, я ждал, когда погаснет надпись "Не курить". Вывернув что есть мочи шею, не отрывал взгляда от столика с напитками, медленно и скорбно приближавшегося по проходу. В два счета заглотив ленч, я очаровал вечноулыбчивую стюардессу и расколол ее на добавку. Обожаю самолетную кормежку, и я уверен, что на ней можно как-нибудь сшибить деньгу – придумать бы только, как. Я пытался заинтересовать Терри Лайнекса идеей открыть забегаловку, где подавали бы самолетную жратву. Разумеется, в соответствующей обстановке – кресла, ремни, подносики, одноразовые порцайки, и тэ дэ. Можно даже озаботиться видеофильмами, затемнением, отдельными местами для курящих и некурящих, бумажными пакетами… Терри сказал, что ход моих мыслей ему нравится, но лохи будут засиживаться слишком подолгу. Питание выйдет недостаточно быстрым, чтобы принести быстрый заработок…
Нацепив наушники (ничего себе, сколько за них дерут), я посмотрел фильм. Оказалось, конечно же, полное дерьмо, какого еще поискать. Надеюсь, мой фильм будет лучше. По крайней мере, денег должен собрать побольше. (Продажа авиалиниям через три месяца после выпуска? То-то должна быть трагедия для всех заинтересованных лиц.) Знаете, больше всего в жизни я хочу – можете назвать это моей самой заветной мечтой – огрести немереную кучу денег. Я бы хоть в алхимики подался, сохранись еще где-нибудь такая профессия… Мы перемещались в пространстве и во времени. Надо как-то убить еще четыре часа. Увы, курение и выпивон не претендуют на ваше внимание безраздельно. Единственный, по-моему, недостаток этого рода деятельности. Некоторым людям (такое впечатление) чего ни дай – все мало. Новенькая чековая книжка Селину уже не устраивает- подавай теперь еще кредитную карту "Ван-тэдж". И, кстати, ребенка. Подумать только,.. Я обвел взглядом на четверть пустой салон. Все или спали, или читали. Да, в такие моменты чтение- вещь, наверно, полезная. Растрепанная девица передо мной читала толстый журнал – вроде, на французском, но даже я мог понять, что статья была о технике фелляции, оральное ноу-хау. Меховая шубка на соседнем сиденье безудержно распушилась, будто наполняемый спасательный плот. Девица летела к своему мужику – или, наоборот, от него, к другому. Сидевшая рядом со мной серьезная девушка в очках читала, по контрасту, книжку "Философия Руссо". По крайней мере, было понятно, как начать разговор. Я загреб очередную горсть бутылочек и до конца полета грузил соседку насчет своей философии. Было нелегко, но время мы скоротали.
– Я избороздил этот мир вдоль и поперек, – произнес Филдинг Гудни, – мир порнографии. Главное, Проныра, держать руку на пульсе человеческих слабостей, тогда не прогадаешь. Чужое пристрастие – твоя козырная карта. Наркотики, алкоголь, азартные игры, любое видео – вот где главная кормушка. В наши дни респектабельный бизнесмен должен отслеживать динамику этого рынка. Угадывать, где будет следующий прорыв. По всем прогнозам, определяющим фактором в ближайшее время должна быть обыкновенная лень. Куда-то вылезать, напрягаться- это уже не катит. Все пристрастились сидеть дома. Почему, собственно, и в таком топе вся эта дрянь, быстрое питание. Заглотить свои химикаты, заглотить поскорее – и назад, в норку. Или прихватить дерьмо с собой. На улице неуютно, дома лучше. Что касается порнографии…
– …Да? – отозвался я.