Когда автобус, преодолев мост, вкатился в деревню, один из братьев - тот, что выше ростом - достал из кармана брюк небольшой бумажный сверток, весь пропитанный кровью. Развернув его, он бросил Кэтлин на колени свиной глаз. Девушка подпрыгнула как ужаленная. Она побледнела от омерзения, не зная, что сказать. Второй братец едва не свалился на пол от хохота.
- Ну, Джордж, ты даешь! - похвалил он брата и похлопал его по плечу. - Чистая работа!
Мать отчитала ее - как всегда.
- Теперь пятно так и останется, его ни за что не вывести, - сердилась она, пытаясь удалить кровавую метку с платья дочери. - Сколько ни старайся, а вещь загублена.
Кэтлин сослалась на пудинг. Ей меньше всего хотелось рассказывать матери, откуда взялось злополучное пятно. Пусть лучше это будет ее собственная оплошность - подумаешь, случайно капнула на платье. Обхватив себя руками, она принялась объяснять, что и как произошло. Надо заметить, что стоять без платья было довольно зябко.
- Руки по швам! - скомандовала мать.
Кэтлин повиновалась.
- Стой прямо, не горбись!
Это было ее лучшее платье. К тому времени, когда ткань, не выдержав отчаянных усилий по удалению пятна, треснула и расползлась, уже почти стемнело. Мать села за кухонный стол и зарыдала. Слезы текли по ее щекам, а она машинально выдергивала нитки из платья, которое сама только что окончательно загубила.
Кэтлин стояла рядом с ней по стойке "смирно", вытянув руки по швам. Она даже не шелохнулась. Не проронила ни звука.
Покончив с платьем, мать взялась за ежевечернюю уборку кухни - вскипятила кастрюлю воды, добавила в нее мыльной стружки, до блеска отмыла плиту. Затем подмела пол и прошлась по нему щеткой. Вскипятила еще воды - чтобы помыть саму кастрюлю. Зная, что дочь дотрагивалась до крови, щеткой прошлась по ее рукам, едва не содрав с них кожу.
В кухне матери все всегда сверкало чистотой. Кастрюли и тарелки натирались до блеска, прежде чем отправиться на полки. Сами полки также содержались в образцовом порядке. Каждый нож заточен, ни на одном ни единого ржавого пятнышка.
В тот вечер из-за злополучного платья ужина не было.
Правда, к утру настроение матери заметно улучшилось. Видимо, за ночь она пересмотрела свое отношение к событиям вчерашнего дня. В конце концов, виновато само платье, сшитое из дрянной ткани, которую даже чистить нельзя. Да и дядюшка тоже хорош - надо быть осмотрительней.
- Ведь он мог запросто ошпарить тебя кипятком!
Поскольку мать вроде как была на ее стороне, Кэтлин осмелилась попросить у нее второй ломтик хлеба. Мать рассмеялась.
- Ах ты хрюшка! Хрюшка, жадный пятачок!
Что верно, то верно. У Кэтлин от голода вечно урчало в животе.
Но мать вместо того, чтобы дать ей еще кусочек хлеба, налила стакан молока.
- Пей, тебе полезно, - сказала она.
В кухне имелся кран. Мать подставила под него кувшин и разбавила молоко на завтра. Кстати, само молоко в принципе было не таким уж и плохим, но в кувшине оно всегда подкисало.
- Пей быстрее, не то опоздаешь.
Случалось, у них на столе бывал джем. Но горячая пища - никогда.
Обычно Джон Арвен, которого друзья называли Мудрецом, обедал в пабе, примерно в миле от их сарайчиков. Он пил слабый эль, заедая его сандвичами - огромными ломтями белого хлеба, на каждом - не менее толстый кусок ветчины. Один такой кусок свалился на стол.
- Присоединяйся, детка, - сказал Арвен, протягивая сандвич девушке.
Кэтлин почувствовала, что заливается краской.
Профессор производил странное впечатление. Нос его казался своеобразным продолжением лба, свисая вниз наподобие пластины на рыцарских шлемах. Это придавало взгляду известную выразительность. А еще у Арвена имелась роскошная шевелюра - предмет гордости профессора. Кэтлин обладала тонким обонянием и даже со своего места могла уловить запах помады для волос. Одежда мистера Арвена неизменно была мятой, галстука тоже не наблюдалось. Зато он беспрестанно говорил, причем очень громко, словно давая выход широким ланкаширским гласным.
Кэтлин глотала ломтики сочной ветчины. Она заставляла себя есть медленно. Сначала дядюшкин пудинг и вот теперь эта ветчина. Желудок отказывался вместить такое количество пищи.
- Мистер Хоскин говорит, что вы быстро считаете.
Кэтлин сложила на коленях руки и кивнула. Она ожидала похвалы и была к ней готова.
- Вы их видите?
Девушка ответила непонимающим взглядом.
- Я имею в виду числа. Когда человек ловко оперирует числами, то часто бывает так - знаю по собственному опыту, - что он их видит. Совсем как цветные фигуры или что-то в этом роде. Дело не в том, как вы думаете, а в том, как вы смотрите. Своего рода внутреннее зрение. Теперь понятно?
Кэтлин смущенно покачала головой. Удивительно, как профессор догадался? Он видит ее буквально насквозь - вернее, до самых глубин, где затаились эти самые цветные фигуры.
- Нет, - ответила она.
- Занятие довольно кровавое, - предупредил ее Арвен, шагая по тропинке, которая вела к сарайчикам. Удары молотков странными синкопами сотрясали воздух. - Впрочем, думаю, вы скоро к нему привыкнете.
Мимо них прогромыхал фургон. Профессор взял Кэтлин за руку и потянул к обочине. За фургоном тащился крытый прицеп.
Сарайчики имели по три деревянные стены, а четвертая у всех была из разных материалов - кирпича, рифленой жести, мешков с песком, виднелась и каменная кладка. Одни стены были глухими, другие - с окнами, либо открытыми, либо затянутыми каким-нибудь материалом, к примеру - сеткой или суровой холстиной. Были и стекла, кое-где заклеенные крест-накрест полосками бумаги. В некоторых сараях на стенах висели клетки с птицами.
Арвен объяснил Кэтлин, что все сарайчики пронумерованы, стены - тоже, равно как и прикрепленные к ним клетки. Потом показал приготовленные заранее бланки учета.
Откуда-то изнутри фургона профессор извлек несколько клеток с голубями. Птицы были буквально вбиты внутрь тесных помятых контейнеров. Арвен занес голубей в первый сарайчик, потом одного за другим начал доставать их из общей клетки, чтобы пересадить в индивидуальные, все на разной высоте вдоль стены напротив окна.
- Что это вы делаете? - спросила заинтригованная Кэтлин.
Грохот проезжавшего мимо армейского грузовика заглушил ответ.
Шофер и его помощник выволокли из кузова несколько зеленых металлических ящиков и тоже потащили к сараям. Кэтлин, действуя согласно полученным от Арвена инструкциям, отметила расстояния между клетками и сараями. Ей почему-то никак не удавалось сосредоточиться, потому что из фургона для перевозки лошадей доносились какие-то странные звуки.
- Это не лошади, а обезьяны. Приматы, - предупредил ее вопрос профессор.
Кэтлин страшно захотелось взглянуть на них. Ей еще ни разу в жизни не доводилось видеть человекообразных обезьян. Или нет, одну как-то раз все же видела - в зоопарке в Йорке. Но тогда обезьяна спала - этакий огромный ком серовато-черной шерсти.
Интересно, а какие у них глаза, подумала Кэтлин. Или руки. Девушка тотчас представила себе целый батальон горилл - огромных, ростом выше человека: вот они выскакивают из ящика, вот принимаются радостно скакать и играть в догонялки… Но фургон открыли лишь в самый последний момент. Обезьяны сидели по клеткам, а сами клетки оказались гораздо меньших размеров, чем она предполагала, и к тому же затянуты суровой холстиной.
Где-то в четыре часа дня все собрались позади армейского грузовика - два солдата, Арвен, Кэтлин и водитель фургона, веселый курносый парень примерно одного возраста с профессором. Оказалось, что это его коллега и помощник Солли Цукерман.
Один из солдат возился с каким-то ящиком, прижимая его к груди. От ящика тянулись провода. Когда Кэтлин сделала шаг, чтобы лучше рассмотреть, куда же они тянутся, Арвен придержал ее за руку.
Взрывом с сарайчика сорвало крышу и вдребезги разнесло внутреннюю стену. В наступившей вслед за этим тишине отчетливо прозвучал сначала треск обрушивающихся конструкций, а затем откуда-то изнутри разрушенного сарая раздались стоны, очень похожие на плач ребенка. Помощник шофера подошел к месту взрыва - туда, где в воздухе повисли змейки дыма и пара, затем повернулся и взмахнул флажком - мол, все нормально.
Арвен и Цукерман неспешно направились в его сторону. Кэтлин, онемев от ужаса, пошла вслед за ними, но Арвен жестом велел ей оставаться на месте. Девушка нашла плоский камень и села, натренированным ухом прислушиваясь к плачу и стонам. Они скорее походили на человеческие, нежели на визг свиньи или блеянье ягненка. Убедившись, что на нее никто не смотрит, Кэтлин заткнула уши.
Арвен с Цукерманом окинули хмурым взглядом то, что осталось от сарайчика, заглянули внутрь, после чего поманили к себе помощника шофера.
Грохнул пистолетный выстрел.
Кэтлин на платье спланировало серое перышко. Она подпрыгнула как ужаленная и смахнула его в сторону.
В конце концов Арвен и Цукерман уяснили для себя нечто, что было полной противоположностью впечатлению, которое произвел на них кровавый эксперимент. Вернувшись на скотобойню, Цукерман проводил долгие часы в специальном помещении (которое ему как ученому-зоологу любезно уступил мистер Хоскин), изучая по большей части живых и здоровых животных, нежели мертвых или раненых.
Арвен тем временем ходил от сарайчика к сарайчику, отмечая, насколько пострадала от взрыва стена, выполненная из того или иного материала, - именно тут и были нужны листы учета, которые вела Кэтлин. Профессор зачитывал цифры, а девушка вносила их в соответствующие графы и клетки.
Когда они вернулись в кабинет ее дяди, Арвен показал Кэтлин, как переносить цифры в другие графы, меняя тем самым их значение. Она внимательно выслушала объяснения и постаралась сделать то, чему он ее пытался научить.
Профессор в упор посмотрел на девушку.
Кэтлин перехватила его взгляд.
- В чем дело? Я что-то сделала не так?
Вместо ответа Арвен только рассмеялся и покачал головой. Затем придвинул ее стул поближе к себе и принялся объяснять, как можно из чисел делать новые числа, чтобы они расцветали подобно цветам.
После этого профессор пригласил Кэтлин поехать вместе с ним на поезде в Дарлингтон - чтобы, как он выразился, "отпраздновать такое дело".
- Мама будет волноваться, - запротестовала девушка.
Она продолжала стоять на своем, поэтому, когда они добрались до гостиницы, Арвен позвонил ее дяде, чтобы тот успокоил мать Кэтлин и убедил ее, что с дочерью все в порядке.
Девушка понимала, что неприятностей дома не избежать, но, проработав несколько месяцев вместе с Арвеном и Цукерманом над столь важным военным проектом, ощущала такую радость, что не сомневалась: она еще не раз воспользуется этим предлогом - мол, они загнаны в рамки безумно сжатых сроков, тем более что на следующий день оба исследователя уезжали. Цукерман в Оксфорд, Арвен - в Лондон.
До этого Кэтлин еще ни разу не доводилось ужинать в ресторане. Они оказались единственными посетителями в старомодном зальчике, украшенном картинами со сценами охоты и строгими портретами всяких знаменитостей из числа тори.
- Как-нибудь переживем, - заверил ее Арвен. Он пребывал в состоянии странного возбуждения. Глаза его блестели. - Воздушные налеты. Цифры, которые не давали нам спать по ночам. Правительство исходит в своих расчетах из того, что каждая крупица вражеской взрывчатки, сброшенная на наши головы, найдет свою цель. А это не так. Взрывная волна распространяется по совершенно определенным правилам. - Профессор набросал на салфетке какую-то схему и показал ее Кэтлин. - И не важно, как много бомб эти варвары сбросят на нас. Лишь малая их часть нанесет сколько-нибудь существенный ущерб.
На мгновение Арвен задумался.
- Куда большую угрозу представляют пожары. Но лучше уж, как говорится, знакомый черт. С ними мы по крайней мере знаем, как бороться.
Пока они ели, он рассказывал, как надо вести себя, чтобы остаться в живых во время воздушного налета.
- Перед тем как выйти из дома, завернись в старое одеяло. Оно смягчит удар взрывной волны и защитит от удара легкие. Если бомбы продолжают падать, ложись в канаву лицом вниз. Канавы - отличное бомбоубежище. Осколки перелетят выше, не причинив вреда. И еще повесь на шею предупреждение, да покрупнее, чтобы сразу бросалось в глаза.
- Это еще зачем? - удивилась Кэтлин.
- На тот случай, если тебя ранит. Взрывная волна сжимает легкие. Представь себе - но только не подумай, что я об этом мечтаю! - какой-нибудь верзила-спасатель найдет тебя и решит прямо на месте сделать искусственное дыхание…
Кэтлин покраснела.
- А что? Разве не так? - усмехнулся профессор. - И вот тогда ему в глаза бросится предостережение "Слабые легкие. Катись подальше". Ну или что-то в этом роде.
Девушка от удивления даже разинула рот.
- Это правда? Надо вешать на шею такие предостережения? Вы всем рекомендуете так сделать?
Арвен рассмеялся.
- Что-то мне еще не попадались люди, которые разгуливают по улицам, завернувшись в старое одеяло. Может, ты видела?
Кэтлин сдержанно улыбнулась. Впрочем, как жаль, что окружающие обычно не прислушиваются к дельным советам. Привычка и глупые условности оказываются даже сильнее, чем стремление выжить.
Профессор пожал плечами.
- Самое главное - помни про канаву. Это вещь надежная. К тому же не придется беспокоиться по поводу того, как ты смотришься со стороны, - произнес он и отхлебнул пива. - Правда, я не думаю, что немцам взбредет в голову бомбить это захолустье.
Потом разговор перешел на другие темы.
- Я знаю, ты видишь числа… - сказал профессор.
И вновь Кэтлин залилась краской.
В ту ночь Джон Арвен должен был ночевать в Дарлингтоне, однако настоял на том, что проводит девушку до дома.
- Я еще успею вернуться. Поезда ходят до одиннадцати, - произнес он, когда Кэтлин начала было возражать. - Или ты, или местные красотки. Я уже сделал свой выбор.
- Войну не выиграть при помощи бомб или пуль, - говорил он, когда они сели в поезд. - Да ты сама это видела. От взрыва мало толку, если бомба сброшена наобум. Впрочем, зачем мне это рассказывать, ты все понимаешь не хуже меня… Тебе только кажется, что ты ничего не знаешь. Вернее, пока что не знаешь - повторяю, пока… Мне уже ясно, что ты видишь, причем без особого труда. Я имею в виду цифры… - Тут профессор на мгновение умолк. - Для большинства людей числа - это нечто такое, чему надо учиться. Но только не для тебя. Я прав?
- Не понимаю, что вы имеете в виду, - сказала Кэтлин не очень убедительно.
Арвен прищурился.
- Повторяю, сегодня нельзя победить, если надеяться только на летчиков, генералов и прочих героев - они тут ни при чем. Эту войну можно выиграть лишь благодаря числам. Числам - и тем людям, которые умеют с ними обращаться. Теперь понятно?
Девушка покачала головой.
Они вышли из здания станции.
- Я не могу тебе предложить многого, - сказал профессор. - Потому что лично у меня почти ничего нет. По крайней мере ничего материального… Разве что работу в правительстве или в адмиралтействе. Что-то вроде того.
Несмотря на сгустившиеся сумерки, он разглядел выражение лица Кэтлин.
- Не смотри на меня так! Ведь это никакой не секрет. Кроме того, я мог бы многому тебя научить. Как только освоишь азы, никому не будет дела до того, что ты - обычная девчонка из провинции. С такой головой будешь сама диктовать правила игры.
Тон Арвена задел Кэтлин. Интересно, что я должна на это ответить, подумала она. Ее мать наверняка что-нибудь сказала бы. Но вот что?
И тогда Кэтлин решительно произнесла:
- Цвета… - но тотчас осеклась.
- Они самые, - кивнул Арвен.
- Это значит, что я дурочка…
- Боже, какой идиот сказал такое? - пожал плечами профессор.
- То есть я не дурочка? - дрожащим голосом переспросила Кэтлин.
Арвен мягко взял ее под руку.
- Ну, если ты дурочка, то я - законченный идиот и совсем круглый дурак. А в правительстве - сплошь и рядом тупицы.
Кэтлин вздрогнула. Это было сродни тому, как если бы она узнала о существовании неведомого доселе брата. Да нет же, целой большой семьи!
Когда они подошли к ее дому, Арвен поцеловал девушку.
- Кэтлин, обещай мне. Нам нужны такие люди, как ты. Те, кто умеет работать.
Мать наверняка все видела в окно, потому что, как только они с ней остались вдвоем в тесной кухоньке, она залепила Кэтлин звонкую пощечину. Уж этот удар в отличие от воздушных налетов был спланирован точно, и вся его сила пришлась в самую цель. Девушка потеряла равновесие и больно стукнулась головой об угол стола.
* * *
Кэтлин лежала на полу. Где-то поблизости слышалось дыхание матери. Девушка попробовала сфокусировать взгляд. Рядом валяется хлебная корка. Мать наклоняется и, наверное, сейчас попытается помочь подняться дочери на ноги. Нет, ее внимание привлекла корка… Подняв кусок черствого хлеба с пола, она отнесла ее в мусорное ведро и лишь потом вернулась к Кэтлин.
Затем мать приготовила чай, плеснула в него синеватого молока, усадила дочь за стол и извинилась перед ней на свой странный манер.
- Ты только посмотри, до чего ты меня довела! - зарыдала она.
Кэтлин мелкими глотками пила чай, не зная, что сказать.
- Нет, ты посмотри только, до чего ты меня довела!..
Кэтлин молча наблюдала, как мать, все еще плача, взяла ведро и понесла его к черному ходу. Девушка заглянула в ведро. Оно сияло чистотой. В нем не было ничего, кроме злосчастной хлебной корки.
Кэтлин пила чай, прислушиваясь к удаляющимся шагам матери - та явно шла по садовой тропинке в сторону компостной кучи. Вскоре она вернулась и ополоснула ведро. Затем наполнила кастрюльку водой и поставила на плиту, а сама села за стол, обхватив руками заварочный чайник. Но просидела недолго - снова поднялась и вылила в ведро старую заварку, взяла его и зашагала в сад. Пока мать выносила ведро, вода в кастрюльке закипела.
От Джона Арвена Кэтлин Хоскин узнала следующую истину: если вы чего-то боитесь, то посмотрите этой вещи в глаза, но не со страхом, а со здоровым человеческим любопытством.
Она уезжает, потому что поняла, отчего дядя так ценит ее общество; почему его так заботила ее судьба; почему, когда к нему обратился депутат парламента от местного округа с просьбой оказать кое-какую услугу двум парням из Уайтхолла, он решил приобщить к этому делу и племянницу.
Она уезжает, потому что поняла, отчего мать позволила ей пойти к нему в помощницы, хотя в душе презирала брата. Понимает, почему он нежеланный гость в их доме. Почему от них ушел отец.
Джон Арвен сказал бы по этому поводу так: хорошие мозги способны найти решение проблемы.
Мать вернулась в дом и вновь ополоснула мусорное ведро. Кэтлин потерла ушибленную голову. Мысленно девушка уже была готова подвести к своей жизни бикфордов шнур и поджечь его.
- Ты вышла замуж не за того человека, - сказала она.