Большинство риелторов-негров это отрицают, ссылаясь на закон спроса и предложения. Хорошее жилье для негров – редкость, указывают они, и соответственно цены значительно выше, чем на рынке для белых, где спрос не столь велик. Но есть и белые, и черные спекулянты на рынке недвижимости, которые занимаются "подрывом кварталов". Они сделают все, чтобы поселить негра в белом квартале, а затем запугать остальных жителей, чтобы те продавали подешевле. Довольно часто им это удается, и они продают неграм с большой прибылью.
По словам Джесси П. Уордерса, риелтора и уже долгое время лидера местной негритянской общины, "нашему городу нужен единый рынок недвижимости, а не два, как сейчас". Уордерс рассчитывает на закон об "открытом жилье" и главное препятствие "открытому жилью" без такого закона видит в том, что негры не представлены в Луисвилльском совете по недвижимости.
Чтобы быть в Луисвилле риелтором, агент по продаже недвижимости должен быть членом Совета, куда негров не принимают. Уордерс – член расположенного в Вашингтоне Национального института брокеров по недвижимости, который влияния в Луисвилле имеет не больше, чем французский Иностранный легион.
* * *
Как и другие города, столкнувшиеся с проблемной запустения некоторых районов, Луисвилль прибег к строительству многоквартирных домов в средней черте города, чтобы привлечь в центр жителей с окраин. В самый новый и большой из них, квартал под названием "800", Уордерс попытался поселить своего клиента-негра. Реакция на это служит хорошим индикатором проблем, с которыми сталкиваются негры, когда преодолевают барьер откровенного расизма.
– Окажите мне любезность, – сказал Уордерсу застройщик "800", – дайте я сначала половину квартир заселю. Так я хотя бы окуплю строительство. А потом давайте селите своего клиента.
Уордерса такой категорический отказ не обрадовал, но он считает, что со временем застройщик будет продавать неграм, а это, на его взгляд, истинный прогресс.
– Что мне было сказать этому человеку? Я доподлинно знаю, что он и некоторым белым отказал. Ему нужны престижные жильцы. Ему хотелось бы, чтобы там жил мэр, ему хотелось бы, чтобы там поселился председатель районного муниципалитета. Черт, я ведь тоже занимаюсь недвижимостью. Его позиция мне не нравится, но я его понимаю.
Уордерс достаточно давно на передовой, чтобы знать счет. Он убежден, что самая большая проблема луисвилльских негров – это страх и нежелание большинства белых делать что-либо, что может вызвать неодобрение их соседей.
– Я знаю, что у них на уме, и большинство моих клиентов это знает. Но как, по-вашему, это правильно?
"800" был в значительной степени построен на кредитные деньги под поручительство Федерального управления по жилищным вопросам, то есть здание автоматически попадает в категорию "открытого жилья". Более того, владелец утверждает, что в вопросе жильцов у него дальтонизм. Но все равно исходит из того, что престижные жильцы, которых он хочет привлечь, не станут даже рассматривать возможность жить в одном здании с неграми.
То же самое предположение толкает владельца частного дома продавать исключительно белым, и делает он это не из-за расовых предрассудков, а по соображениям стоимости недвижимости. Иными словами, никто не против негров, но против все его соседи.
Это выводит негров из себя. С простым расизмом справиться нетрудно, но смесь виноватых предрассудков, экономических соображений и угрозы социальному статусу побороть много сложнее.
– Если бы все белые, с кем я разговаривал, не боялись выражать свои убеждения, – сказал мне один негритянский лидер, – никакой проблемы не возникло бы.
* * *
Сходное раздражение вызывают у негров и луисвилльские банковские учреждения. Фрэнк Стэнли-младший утверждает, что среди банкиров существует джентльменское соглашение – помешать неграм получать займы на покупку жилья в белых районах. Обвинение как будто небезосновательное, хотя опять же приводятся и не столь зловещие объяснения. В качестве причин отказа городские банки ссылаются не на расовые предрассудки, а на экономическую ситуацию. Весомым фактором представляется реакция вкладчиков, еще одним – предположение, что такие кредиты связаны с большими рисками, особенно если банк держит закладные на другие дома в том же районе. И опять же страх перед падением стоимости недвижимости.
Остается также вопрос, будет ли у негров больше сложностей с получением кредита на покупку дома в белом привилегированном районе, чем у представителя другого меньшинства. Скажем, у водопроводчика Лучиано, гордого обладателя шестерых детей, грязного шпица, лающего по ночам, и десятилетнего фургончика, на боку которого написано "Водопроводные работы Лучиано".
Мэр Кауджер, сам банкир, работающий с закладными, утверждает, что у негра проблем возникнет не больше, чем у гипотетического мистера Лучиано. Другой высокопоставленный представитель муниципальных властей с ним не согласен:
– Мэру хотелось бы так думать, но это не правда. Никто в Роллинг-Филдс, например, не обрадуется соседу-итальянцу, но с ним хотя бы смирятся, чего не скажешь о негре. Это было бы немыслимо, ведь он слишком бросается в глаза. И неважно, врач этот негр, адвокат или кто-нибудь еще. Белые в данном районе испугаются за стоимость своего имущества и постараются продать его, пока она не упала.
Еще одно расхожее убеждение: дескать, негры "не хотят переселяться в район, где живут одни белые". Ист-Энд, например, остается решительно белым, если не считать отдельных лачуг и трущоб в проулках. Живущий в Ист-Энде мэр заявил:
– Негры тут жить не хотят. Им тут было бы некомфортно. В Вест-Энде есть отличные улицы, прекрасные дома. Никто не старается купить дом там, где не будет счастлив. Так все поступают.
Но кое-кто думает как раз наоборот, и, похоже, почти всем без исключения отказывают. Один негр-менеджер с достаточно высоким доходом позвонил белому риелтору и договорился о просмотре выставленного на продажу дома в Ист-Энде. По телефону все шло гладко, но когда негр приехал в офис риелтора, тот возмутился:
– Чего вы добиваетесь? Вы же знаете, что я не могу продать вам этот дом. Что на вас вообще нашло?
Тем не менее ни один риелтор не признается в расовых предрассудках, по крайней мере в присутствии незнакомого человека. По их словам, они ведь не собственные дома продают, а дома своих клиентов. Сходным образом в кредитных организациях объясняют, что предоставляют не собственные деньги. У наводящего справки вскоре складывается впечатление, что все клиенты, инвесторы и вкладчики – закоренелые расисты и вообще люди опасные. Нет, это не так, хотя нетрудно понять, как негр, обошедший десяток "весьма сочувствующих" риелторов, может думать иначе.
Проблема жилья – в самом верху списка расовых проблем Луисвилля. По словам Фрэнка Стэнли-младшего, "жилье – основа основ: как только белые и негры у нас заживут бок о бок, все остальное станет намного проще". Агент по продаже недвижимости Джесси П. Уордерс называет проблемой номер один безработицу, потому что "без денег невозможно получить и остальное".
Луисвилльская комиссия по делам меньшинств, одна из первых такого рода в стране, соглашается, что, хотя город сделал огромные шаги в области образования и десегрегации общественных заведений, проблемы жилья и получения работы остаются по большей части нерешенными, потому что "эти сферы гораздо тоньше и сопряжены с давно устоявшимися традициями, основанными на унаследованных предрассудках". Впрочем, из двух наибольшей проблемой в комиссии считают жилье. Дж. Мэнсир Тайдинг, исполнительный председатель, оптимистично настроен в том, что касается готовности работодателей нанимать негров:
– Уже сейчас, гораздо раньше, чем мы ожидали, перед нами встала проблема, как подготовить безработных негров для рабочих мест, которые им доступны.
* * *
Но остается и еще одно больше препятствие, менее очевидное, чем такие факторы, как жилье или рабочие места, хотя, возможно, более серьезное в плане решения проблемы десегрегации в целом. Речь идет о всеобъемлющем недоверии белой структуры власти к мотивам лидеров негритянских общин. В стране охоты на голубей, в предместьях за Ист-Эндом Стэнли считают "политиком-оппортунистом" и "черным смутьяном". Епископа Юбэнка Такера, пастора, призывавшего своих прихожан к оружию, называют экстремистом и черным мусульманином. Подозрение, что некоторые негритянские лидеры агитируют ради самой агитации, зачастую закрывает дорогу к взаимопониманию между белыми и негритянскими лидерами.
Даже среди негров на Стэнли иногда смотрят с беспокойством, а епископа Такера называют расистом. Прошлый президент луисвилльской Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения, услышав заявление о том, что местные негры "возмущены общенациональной шумихой вокруг прогресса Луисвилля в области межрасовых отношений", со смехом отмахнулся от Стэнли как от "очень милого, очень умного молодого парня, но которому еще многому предстоит научиться" (Стэнли двадцать шесть лет).
– Он хочет, чтобы все было по всем правилам, – сказал бывший президент НАСПЦН. – Но трудные проблемы никогда по всем правилам не решаются, такова жизнь. – Он нервно улыбнулся. – Сорок лет назад я считал, что смогу стать черным Моисеем, я думал, что освобожу мой народ. Но я не мог сделать этого тогда, и невозможно это сделать сейчас. Такое в одночасье не делается, потребуются годы, годы и годы.
С этим никто не спорит, и даже при всех своих проблемах Луисвилль прошел по пути решения "негритянской проблемы" гораздо дальше многих других городов. Даже Стэнли, который как будто возвел в культ воинственную бескомпромиссность, временами признается, что он угроза для большего числа демонстраций, чем сам когда-либо намеревался организовать.
– Здешняя белая структура власти старается сохранять статус-кво. Они твердят мне, мол, не раскачивай лодку, но я все равно раскачиваю – лишь так можно их расшевелить. Нельзя ни на минуту ослаблять давления, иначе сами рассеем свои силы. Луисвилль – не Бирмингем, – добавляет он. – На мой взгляд, у нас есть вера в то, что происходящее у нас дурно с моральной точки зрения. Не будь у нас такой веры, вот тогда у нас возникли бы истинные проблемы.
Reporter, № 29, 19 декабря, 1963
СТРАХ И ОТВРАЩЕНИЕ НА СУПЕРКУБКЕ
Беспощадные заметки несостоявшегося фаната… Один на один с "Окленд Рейдере"… Нокаут в Хьюстоне… Профессиональный футбол пошел на поправку?.. Невнятные и гневные разглагольствования о Техасе, Иисусе и политической реальности НФЛ… Станет ли Рон Зиглер новым специальным уполномоченным?
I
"… И кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное…"
Откровение Иоанна Богослова, 20:15
На эту тему я прочел проповедь с балкона двадцатого этажа отеля "Хаятт-Ридженси" в Хьюстоне утром 8-го суперкубка. Помнится, потребность глаголить накатила на меня перед рассветом. Днем раньше на плиточном полу мужской уборной в бельэтаже отеля я нашел религиозный комикс под названием "Кошмар демона" и слова для моей проповеди взял как раз из этого низкопробного трактата.
Хьюстонский "Хаятт-Ридженси" (как и прочие, спроектированные архитектором Джоном Портменом в Атланте и Сан-Франциско) – нагромождение из тысячи номеров, возведенных вокруг гигантского вестибюля высотой по крайней мере в тридцать этажей и с вращающимся баром-веретеном на крыше. Внутри отель представляет собой акустический колодец. Выйдя из своего номера, можно с внутреннего балкона (в моем случае на двадцатом этаже) полюбоваться на затененный пальмами в кадках лабиринт из дерева и искусственной кожи в фойе на первом этаже.
Закрывают в Хьюстоне в два ночи. Есть и ночные бары, но бар "Хаятт-Ридженси" к ним не относится. А потому – когда меня охватило желание произнести на рассвете речь – в фойе подо мной ползало эдак с двадцать людей-муравьев.
Прошлым вечером это пространство кишело пьяными спортивными комментаторами, бессердечными проститутками, случайными дегенератам и жуликами (почти всех мастей), а еще легионом мелких и крупных "жучков" со всей страны. Эти последние, стараясь не бросаться в глаза, шныряли в пьяной и склочной толпе в надежде вырвать сиюминутную ставку у какого-нибудь бедолаги, набравшегося до стеклянности и готового выложить денежки, предпочтительно четыре-пять тысяч крупных, на "его мальчиков".
Около шести на "Майами" в Хьюстоне ставили и больше, но к полуночи субботы почти все из двух тысяч или около того пьяных в фойе "РидЖенси", официальной штаб-квартиры и пресс-центра нынешнего восьмого ежегодного суперкубка, были абсолютно уверены, что именно произойдет, когда в воскресенье дойдет до дела на отсырелом от тумана искусственном дерне стадиона Университета Раиса приблизительно в двух милях к востоку от отеля.
* * *
Ах… нет, подождите! С чего это разговор пошел об азартных игроках? Или о тысячах проституток и пьяных спортивных комментаторов, бурлящей толпой набившихся в фойе хьюстонского отеля?
И какой извращенный импульс толкнул профессионального спортивного комментатора проповедовать из Книги Откровений на рассвете супервоскресенья?
Сам я на то утро проповедь не планировал. Если уж на то пошло, даже в Хьюстон ехать не намеревался… Но теперь, вспоминая тот приступ, вижу своего рода неизбежность. Вероятно, это была лихорадочная и тщетная попытка как-то объяснить мое исключительно путанное отношение к Богу, Никсону и Национальной футбольной лиге: в голове у меня они уже давно неразрывно слились в какую-то дьявольскую троицу, за последние несколько месяцев причинившую мне бед и головной боли больше, чем Рон Зиглер, Хьюберт Хамфри и Питер Шеридан, вмести взятые, за год разъездной предвыборной кампании.
Или, признаю, дело, возможно, было в нутряной потребности публично отомстить Алу Дэвису, генеральному директору команды "Окленд Рейдере"… Или, может, в непреодолимом желании покаяться, дескать, с самого начала я был не прав, хотя бы в малости соглашаясь с Ричардом Никсоном, особенно по части профессионального футбола.
Как бы то ни было, проповедь, очевидно, перла из меня уже довольно давно… и по причинам, в которых я до сих пор не уверен, прорвалась наконец на рассвете супервоскресенья.
Минут тридцать я орал дурниной, разглагольствовал и вещал о тех, кто вскоре будет сброшен в озеро огненное за самые разные низкие преступления, проступки и общую мерзость. Моя филиппика сводилась к огульному обвинению почти всех, ночующих на тот момент в отеле.
Когда я начал, большинство спало, но, будучи доктором богословия и рукоположенным пастором Церкви Новой Истины, сердцем я знал, что я лишь сосуд – точнее, орудие – некоего высшего и более могущественного гласа.
Восемь долгих и унизительных дней я болтался по Хьюстону с ордой прочих профи, занятых общим делом: а именно бездельничал, по уши накачиваясь поставленным НФЛ алкоголем и выслушивая бесконечные потоки самых убогих и глупых помоев, какие когда-либо изрыгал человек или зверь. И наконец, утром в воскресенье, эдак за шесть часов до первого вбрасывания, адский внутренний конфликт довел меня почти до исступления.
Я сидел один в номере, смотрел погоду по телевизору, как вдруг ощутил исключительно сильный укол в основание позвоночника! "Мама дорогая! – подумал я, – Что это… пиявка? Что, помимо всего прочего в этом треклятом отеле еще и пиявки"? Сорвавшись с кровати, я обеими руками начал скрести поясницу. Штуковина, казалась огромной, наверное, футов восемь-девять, и она медленно ползла по позвоночнику к шее.
Последнюю неделю я недоумевал, с чего это мне так хреново, но мне и в голову не приходило, что все это время гигантская пиявка сосет у меня из поясницы кровь, а теперь она ползет к мозгу… А будучи профессиональным спортивным комментатором, я знал, что, если тварь доберется до моего спинного мозга, мне конец.
Это стало началом серьезного конфликта, ведь я осознал (учитывая, что за тварь ползла у меня по спине и как скоро, очень скоро это радикально изменит мое представление о журналистской ответственности), что две вещи надо сделать немедленно. Во-первых, прочесть проповедь, которая уже неделю зрела в меня в мозгу, а после метнуться назад в номер и быстро написать вводную для репортажа о суперкубке.
Или, может, сначала написать вводную, а потом произнести проповедь. Так или иначе, нельзя терять времени. Тварь уже поднялась на треть спины и двигалась с приличной скоростью. Рывком натянув трусы, я выскочил на балкон к ближайшему автомату со льдом.
Вернувшись в номер, я пересыпал лед в стакан и, налив до краев "Дикой индюшки", начал перелистывать страницы "Кошмара демона" ради духовного трамплина, с которого сигану в нужном направлении. Еще бегая за льдом, я решил, что у меня хватит времени обратиться к сонной толпе, но не настучать вводную до того, как адский кровосос заберется мне в мозг… А что, если выйдет еще хуже? Что, если солидная доза виски замедлит ползучую тварь настолько, что лишит меня последней отговорки, почему я вообще не попал на матч, совсем как в прошлом году?
Что? Я проговорился? Или пальцы меня предали? Или я только что получил профессиональную подсказку от моего старого приятеля Mr. Natural?
Да, конечно. Когда дело принимает крутой оборот, становится круто. Это Джон Митчелл сказал – незадолго до того, как бросил работу и со скоростью девяносто миль в час рванул из Вашингтона на лимузине с шофером.
Я никогда не испытывал особого сродства с Джоном Митчеллом, но тем паршивым утром в Хьюстоне стал к нему как никогда ближе: ведь он в конце-то концов профессионал и, увы, я тоже. По крайней мере, у меня есть горсть журналистских удостоверений, где утверждается именно это.
И, пожалуй, именно простой профессионализм решил мою проблему, которая до того момента, как я вызвал из небытия гнусный дух Джона Митчелла, требовала отчаянного выбора между проповедью и вводной, втиснутых в невозможно короткое время.
Когда странности множатся, странность становится профессией.
Кто это сказал?
Подозреваю, кто-то из Kolumbia Journalism Reviev, но доказательств у меня нет… да и вообще какая разница. Между профессионалами существует связь, которая в определениях не нуждается. Во всяком случае, не нуждалась в то воскресное утро по причинам, обсуждать которые на тот момент не требовалось, ведь внезапно мне пришло в голову, что я уже написал вводную к нынешнему суперкубку: в прошлом году я писал ее в Лос-Анджелесе. И после поспешного пролистывание вырезок в толстом конверте с надписью "Футбол-73" она объявилась как по волшебству.
Выхватив ее из конверта, я лениво напечатал на чистом листе: "Суперкубок – Хьюстон 74 года". Необходимая правка оказалась небольшой: заменить "Миннесота Викинге" на "Вашингтон Рэдскинс". Если не считать этого, вводная столь же подходила для матча, который начнется часов через шесть, как и для того, который я пропустил в Лос-Анджелесе в январе 73-го.
"Точечная атака "Майами Долфинс" оттоптала яйца "Вигингам" Миннесоты сегодня, топча и вбивая один за другим точным ударом молота в середине в сочетании с прицельными пассами на середину и многочисленными отбойными тач-даунами у обоих ворот…"
Мою работу прервало звяканье телефона. Сорвав трубку, я ни слова не сказал тому, кто был на другом конце, и начал давить на кнопку оператора отеля. Когда девушка наконец подключилась к линии, я очень спокойно произнес: