Чарльз Буковски – культовый американский писатель, чья европейская популярность всегда обгоняла американскую (в одной Германии прижизненный тираж его книг перевалил за два миллиона), автор более сорока книг, среди которых романы, стихи, эссеистика и рассказы. Несмотря на порою шокирующий натурализм, его тексты полны лиричности, даже своеобразной сентиментальности. Буковски по праву считается мастером короткой формы, которую отточил в своей легендарной колонке "Записки старого козла", выходившей в лос-анджелесской андеграундной газете "Открытый город"; именно эти рассказы превратили его из поэта-аутсайдера в "кумира миллионов и властителя дум", как бы ни открещивался он сам от такого определения. "Записки старого козла" уже публиковались по-русски – сокращенные на четверть и мизерным, самиздатовским, тиражом; то издание давно стало коллекционной редкостью. Вашему же вниманию предлагается заново отредактированный текст легендарного сборника – и впервые в полном составе. Издание содержит ненормативную лексику.
Содержание:
Предисловие 1
Записки старого козла 1
Примечания 45
Чарльз Буковски
Записки старого козла
Предисловие
Чуть больше года назад Джон Брайн затеял свою андеграундную газетенку "Открытый город". Сначала редакция находилась в маленькой комнатке в небольшом двухэтажном доме, который Джон арендовал. Затем переместилась в апартаменты напротив, после чего оказалась в бизнес-центре на Мелроуз-авеню. И тут тучи стали сгущаться. Чертовски огромные и мрачные тучи. Тираж рос, а вот объем рекламы - нет. Ее переманивала другая газета, "Лос-анджелесская свободная пресса", которая уже выбилась в истеблишмент. Этого врага создал себе сам Брайн, который до того работал на "Прессу" и увеличил ее тираж с 16 000 более чем втрое. Это все равно что сначала мобилизовать Национальную армию, а потом присоединиться к революционерам. Но битва между "Открытым городом" и "Свободной прессой" - это не только борьба за рекламодателя. Если вы читали "Открытый город", то понимаете, о чем я. "Открытый город" срется с крутыми ребятами, самыми крутыми, вон они валят прямо по осевой, ну и злобные же уроды. Это очень смешно и очень опасно и хорошо работает на "Открытый город", который, похоже, является самой живой газетенкой в Штатах. Но смех и опасность не намажешь на хлеб и ими не накормишь свою кошку. Сначала приходится отказаться от бутерброда, а потом сожрать и кошку.
Джон Брайн - один их тех чокнутых идеалистов и романтиков. Он нигде не уживается. Он ушел или его поперли, вернее, он ушел и его поперли - да с каким треском - из "Геральд икзэминер" после того, как он возмутился, что они заретушировали младенцу Христу его писюльку и яички. Причем на обложке рождественского номера. "И это ведь даже не мой Бог, а их", - говорил мне Джон.
И вот такой идеалист и романтик создал "Открытый город". "Как насчет того, чтобы вести еженедельную колонку?" - небрежно спросил меня как-то Брайн, почесывая свою рыжую бороду. Ну, я присматривался к такой работенке, знакомился с колонками в других изданиях, и сделал вывод, что это сплошная бодяга и смертельная скучища. Но я ввязался, правда, не сразу, для начала нацарапал рецензию на книжку Хочнера "Папа Хемингуэй". А потом как-то, вернувшись с ипподрома, сел за пишущую машинку и отстучал заголовок: ЗАПИСКИ СТАРОГО КОЗЛА. Я открыл баночку пива, и слова потекли сами собой. Не было ни напряжения, ни усердного ковыряния тупым лезвием, как если бы писал, ну, скажем, для "Атлантик мансли". И бездушной журналистской поденщины тоже не было. Сиди себе и барабань по клавишам. Мне показалось это не слишком обременительным. Просто сиди у окна, попивай пиво - и пусть себе идет, как пошло. Что получится, то и получим. И с Бранном никогда не было проблем. Я приносил ему текст, он проглядывал его по диагонали и говорил: "Хорошо, принято". Через некоторое время он перестал проглядывать текст. Просто брал мою писанину, совал ее на полку и объявлял: "Принято. Как делишки?" Теперь он уже даже не говорит "принято". Я просто вручаю ему материал, и все. Это очень стимулирует мое творчество. Представьте только себе: абсолютная свобода - пиши все, что в голову лезет. Да, я здорово провел это время, и порой это были не только хиханьки да хаханьки, но вот что главное: неделю за неделей я чувствовал, как крепчает мое ремесло. А теперь вот сделал выборку из всех моих колонок за четырнадцать месяцев.
По части действенности колонка уложила поэтическое творчество на обе лопатки. Допустим, приняли у тебя стихи к публикации; можно надеяться, что года через два, если не через пять, они наконец будут напечатаны, а то, с вероятностью пятьдесят на пятьдесят, и вовсе сгинут, или вдруг несколько строчек, слово в слово, появятся в работе другого - очень известного - поэта, и тогда ты понимаешь, что мир несправедлив. Конечно, в этом нет вины самой поэзии. Просто много всяких говнюков пытаются ее публиковать и писать. С "Записками" совсем другое дело! Сидишь с пивком и печатаешь, скажем, в пятницу или в субботу, на крайняк в воскресенье, - а в среду твоя писанина уже разлетается по всему городу. Я получал письма от людей, которые никогда не читали поэзию - ни мою, ни чью-либо другую, - а "Записки" осилили. А сколько людей ломились ко мне в дверь - толпами, блин, - и втолковывали, как "Записки старого козла" их заводят. Какой-то бродяга пришел и привел с собой цыгана с женой, мы просидели полночи, выпивали и разговаривали, несли чушь всякую. Оператор с междугородней телефонной линии прислала мне денег, чтобы я не так налегал на пиво и нормально питался. Я имел дело с психом, который величал себя королем Артуром и жил на Вайн-стрит в Голливуде. Он хотел помочь мне писать мою колонку. Приходил ко мне и доктор: "Я читал вашу колонку и думаю, что смогу вам помочь. Когда-то я был психиатром". Пришлось послать его подальше.
Я надеюсь, что эта подборка поможет вам. Если вознамеритесь отправить мне денег - пожалуйста. Захотите возненавидеть меня - да ради бога. Будь я могучим деревенским кузнецом, вы бы не посмели на меня залупнуться. Но я всего лишь стареющий парень со своими скабрезными историями, пишущий для газетенки, которая, как и я, может скопытиться завтра утром.
Как все же странно, вы только вдумайтесь: если бы они не заретушировали младенцу Христу писюн с яичками, вы бы никогда не прочитали этого. Так что будьте счастливы.
Чарльз Буковски
1969
какой-то кретин зажал бабки, все сразу прикидываются, что они на нуле, игра была окончена, я сидел со своим приятелем по кличке Эльф, в детстве Эльфу был конкретный кирдык, он весь съежился, годами валялся на кровати и тискал резиновые мячики, тренировался, а когда наконец поднялся с кровати, то был что в ширину, что в длину, эдакая гора мышц, звероподобный хохотун, метящий в писатели, но выходило у него слишком похоже на Томаса Вулфа , а Т. Вулф (не считая Драйзера ) - худший писатель во всей Америке, и я вдарил Эльфу по уху (чем-то он меня взбесил), бутылка слетела со стола, пока Эльф поднимался, бутылка была уже у меня, хороший скотч, я вдарил бутылкой, попал частично по челюсти, частично по шее, Эльф рухнул снова, я чувствовал себя на коне, я штудировал Достоевского, по ночам слушал Малера , глотнув прямо из бутылки, я убрал ее, сделал обманное движение правой и левой припечатал ему в живот, Эльф со всего маху повалился на шкаф, зеркало разбилось, это было как в кино, все вспыхивало, трещало, рушилось, и тут Эльф залепил мне точно в лоб, я грохнулся на стул, тот смялся подо мной, как пучок соломы, дешевая мебель, теперь я был в жопе - у меня слишком короткие руки и нет истинного вкуса к драке, сразу я этого урода не смог вырубить - и вот он надвигался на меня нелепым никудышным мстителем, я отвечал одним своим ударом на пару-тройку его, так себе ударов, но он не успокаивался, и мебель продолжала рушиться, поднялся невероятный грохот, я лишь надеялся, что кто-нибудь остановит этот кошмар - хозяйка гостиницы, полиция, Бог, кто-нибудь, но это продолжалось и продолжалось, что случилось потом - не помню.
когда очнулся, солнце было уже высоко, а я лежал почему-то под кроватью, выбравшись наружу, я понял, что даже могу подняться, подбородок рассечен, костяшки рук разодраны, что ж, похмелье случалось и жутчее, да и места для пробуждения бывают более жуткие, типа тюрьмы? возможно, я осмотрелся, так и есть, вся мебель переломана, все перемазано, залито, разбросано - лампы, стулья, шкаф, кровать, пепельница - кругом спекшаяся кровь, ничего ободряющего, сплошное уродство и упадок, я глотнул воды и заглянул в стенной шкаф, выигрыш был на месте: десятки, двадцатки, пятерки, я сбрасывал их там каждый раз, когда во время игры отлучался поссать, и ведь подумать только, я заварил это месилово из-за ДЕНЕГ, я собрал всю зелень в кошелек, водрузил на перекошенную кровать картонный чемодан и стал собирать свое барахло: рабочие рубашки, задеревеневшие ботинки с дырявыми подошвами, заскорузлые носки, мятые брюки с протертыми штанинами, рассказ о том, как подхватил мандавошек в сан-францисской опере, и потрепанный толковый словарь - "палингенез - возврат давно утраченных видовых особенностей в период эмбрионального развития организма".
часы были исправны, дружище будильник, храни его бог, сколько раз я таращился на его циферблат в 7.30 похмельного утра и спрашивал себя: нахуй эту работу? НАХУЙ ЭТУ РАБОТУ! короче, будильник показывал 4 вечера, я уже был готов упаковать его в чемодан, когда - ну естественно, почему бы нет - в дверь постучали.
ДА?
МИСТЕР БУКОВСКИ? ДА-ДА?
МНЕ НУЖНО СМЕНИТЬ ПРОСТЫНИ.
НЕТ, НЕ СЕГОДНЯ. СЕГОДНЯ Я БОЛЕН.
О, ЭТО ОЧЕНЬ ПЛОХО. НО ПОЗВОЛЬТЕ МНЕ ВОЙТИ, Я ПРОСТО СМЕНЮ ПРОСТЫНИ И ТУТ ЖЕ УЙДУ.
НЕ-НЕ, Я ОСНОВАТЕЛЬНО БОЛЕН. Я ПРОСТО НИКАКОЙ. НЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ ВЫ МЕНЯ ВИДЕЛИ В ТАКОМ СОСТОЯНИИ.
и началось, ей нужно сменить простыни, я говорю, нет. она про простыни, снова и снова, одним словом - домовладелица, но зато какое тело, сплошное тело, каждая ее частичка отчаянно вопила: ТЕЛО ТЕЛО ТЕЛО, помнится, я прожил у нее всего 2 недели, а на первом этаже был бар, и вот когда ко мне кто-нибудь приходил, а меня в комнате не оказывалось, то она заявляла гостю: да он в баре там внизу, он все время околачивается в этом подвале, и они потом мне говорили: "господи исусе, мужик, что у тебя за ХОЗЯЙКА такая?"
а она была здоровенной белой бабой, которая якшалась с местными филиппинцами, эти черти вытворяли такое по мужицкой части, что белым и во сне не приснится, даже мне; островитяне фланировали в широкополых шляпах а-ля Джордж Рафт и пиджаках с наставными плечами, короче, они были типа местные законодатели мод, парни со стилетами; кожаные штиблеты, сальные развратные рожи - куда же вы подевались?
ну, так или иначе, а выпить было нечего, и я просидел в своей комнате несколько часов кряду, едва не свихнувшись; нервный, пришибленный, с распухшими яйцами, имея на кармане 450 баксов, я не мог купить себе даже дешевого пива, я ждал темноты, темноты - не смерти, я хотел слинять, еще одна попытка, собрав всю волю в кулак, я слегка приоткрыл дверь, не снимая цепочки, он был там - маленькая вертлявая обезьяна с молотком, я открыл дверь, он поднял молоток и ухмыльнулся, я закрыл, он вытащил изо рта гвозди и прикинулся, что прибивает ковровую дорожку, идущую вниз по лестнице до первого этажа, не знаю, сколько это продолжалось, одно и то же - я приоткрываю дверь, он поднимает молоток и ухмыляется, сраная обезьяна! он всегда оставался возле моей двери, я начал сходить ума. маленькие круги вращались, вращались, вращались, и бледные плоскости и вспышки света теснились в моей черепушке, уверовав, что окончательно рехнулся, я взял в одну руку свой чемодан - совсем легкий - одно тряпье, в другую - печатную машинку - стальную, одолжил ее у жены одного приятеля и зажилил - более весомые ощущения: невзрачно-серая, плоская, тяжелая, видавшая виды, тривиальная… и так, цепочка с двери снята, с выпученными шарами, с чемоданом в одной руке, с ворованной машинкой в другой, я ринулся под пулеметный огонь, скорбная утренняя заря, шуршание пшенки, конец света.
ЭЙ! ТЫ КУДА?
мартышка привстала на одно колено, подняла молоток - отблеск электрического света на металле молотка, - и мне хватило этого: в левой у меня чемодан, стальная портативная печатная машинка - в правой, враг в превосходной позиции - ниже моих колен - я размахнулся, вложив максимум точности и чуток ярости, и дал ему плоской, тяжелой и жесткой стороной машинки, со всего маху, прямо по башке, по его черепушке, по виску, по всему его существу.
мне показалось, что на время померк свет и все вокруг зарыдало, затем тишина, вдруг я уже на улице, тротуар, скатился по лестнице, сам того не заметив, и как на удачу - такси.
ТАКСИ!
я внутри.
ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНЫЙ ВОКЗАЛ, как здорово шуршат шины в утренней тишине. НЕТ, ПОДОЖДИ, спохватился я. ДАВАЙ НА АВТОВОКЗАЛ.
А ЧЁ ТАКОЕ, ЧУВАК?
ДА Я ТОЛЬКО ЧТО УБИЛ СВОЕГО ОТЦА.
ТЫ УБИЛ ОТЦА?
ЧЁ, ПЕРВЫЙ РАЗ СЛЫШИШЬ О ТАКОМ? КОНЕЧНО.
ТОГДА ГОНИ: АВТОВОКЗАЛ.
я просидел на вокзале целый час, ожидая автобус на Нью-Орлеан, и все гадал, убил я того парня или нет. наконец загрузился со всем скарбом, машинку запихнул в самую глубь на верхней полке, не хотелось, чтобы эта штуковина свалилась мне на голову, поездка вышла долгой, много выпивки и небольшое увлечение рыжеволосой из Фотр-Уорта. я выгрузился вместе с ней в этом самом Форт-Уорте, но рыжая жила с матерью, и мне пришлось искать комнату, по ошибке я снял угол в публичном доме, и всю ночь слушал женские вопли типа: "ЭТУ штуку в МЕНЯ? да НИ ЗА КАКИЕ деньги!", звуки спускаемого унитаза и хлопанье дверями.
а рыжеволосая, она была прекрасное невинное дитя, похоже, берегла себя для более достойного мужика, короче, я покинул город, так и не забравшись ей в трусики, наконец я оказался в Нью-Орлеане.
а вы помните Эльфа? парня, с которым я дрался, ну так он погиб во время войны под пулеметным огнем, я слышал, он долго мучился, недели три-четыре, перед тем как испустить дух, и вот странная вещь, он как-то сказал мне, нет, вернее, спросил:
- прикинь, какой-нибудь мудак прижмет гашетку пальцем и располосует меня пополам?
- ну так ты сам в этом виноват.
- конечно, ты-то вот не собираешься умирать ни под чьими пулеметами.
- это уж как пить дать, дружище, кроме как под дулом Дядюшки Сэма.
- кончай ты мне эту туфту гнать! я же знаю, что ты любишь свою страну, по глазам вижу! любишь, по-настоящему любишь!
и тогда я его ударил первый раз.
что было потом, вы уже знаете из этого рассказа.
в Новом Орлеане я внимательно подошел к съему жилья, чтобы снова не оказаться в публичном доме, хотя весь город смахивал на большой бордель.
мы сидели в конторе после очередной игры, которую просрали со счетом 1:7. сезон перевалил на вторую половину, а мы тащились в хвосте, отставая на 25 игр от первого места, я осознавал, что это мой последний сезон в качестве менеджера "Синих", старик Хендерсон достал из ящика стола пинту, отхлебнул и подтолкнул бутылку ко мне.
- до кучи, две недели назад я подхватил мандавошек, - сообщил Хендерсон.
- черт, мои соболезнования, босс.
- недолго мне осталось, боссом-то.
- понимаю, босс, но ведь ни один из менеджеров не сможет сдвинуть этих пропойц с последнего места, - сказал я и одним глотком опростал треть пинты.
- и что хуже всего, я думаю, что подхватил этих мандавошек от своей собственной жены.
я не знал, что мне делать, смеяться или плакать, поэтому промолчал.
раздался очень робкий стук в дверь, затем она отворилась, и мы увидели на пороге какого-то чудилу с бумажными крыльями, прикрепленными к спине, парнишке было лет восемнадцать.
- я хочу помочь клубу, - сказал он.
за его спиной болтались здоровые бумажные крылья, реальный кретин, на спине пиджака прорезаны дырки, черт, а эти крылья то ли приклеены, то ли примотаны, то ли еще чего.
- послушай, - сказал Хендерсон, - будь так добр, съеби отсюда нахуй! нам сегодня хватило комедии на поле, просто со смеху все подыхали, так что пиздуй отсюда без оглядки, сынок!
чудак подошел к столу, глотнул из нашей бутылки и сказал:
- мистер Хендерсон, я ответ на ваши молитвы.
- сынок, - продолжил босс, - ты еще слишком мал, чтобы хлестать такое пойло.
- я старше, чем выгляжу.
- сейчас ты еще повзрослеешь! - пообещал Хендерсон и нажал на кнопку под столом.
а это означало, что через мгновение в офисе появится Буйвол Кронкайт. я не буду утверждать, что Кронкайт убивал направо и налево, нет, я вообще не уверен, что он убил кого-нибудь, но знаю точно, что вам крупно повезет, если вы еще сможете курить через резиновую жопу после того, как он вас обслужит. Буйвол ввалился в офис, чуть было не сорвав дверь с петель.
- который, босс? - промычал он, шевеля своими огромными пальцами и оглядывая комнату.
- вот этот гопник с бумажными крыльями. Буйвол двинулся на парнишку.
- не трогай меня, - пропищал гопник с бумажными крыльями.
Кронкайт кинулся на него - и вдруг, спаси меня господи, этот гопник… взлетел! он порхал по комнате под самым потолком, я потянулся к бутылке, но старый хрыч Хендерсон опередил меня. Буйвол рухнул на колени и заголосил:
- Господь наш, царствующий на небесах, сжалься надо мной! ангел! ангел!
- не будь ослом! - ответил ему ангел, кружа по комнате. - никакой я не ангел, просто я хочу помочь вашей команде, я болел за нее сколько себя помню.
- ладно, приземляйся, давай все обсудим, - сказал Хендерсон.