***
Моя жизнь перешла в новое агрегатное состояние. Теперь я был студентом, и образцово съедал на большой перемене булочку, запивая её бутылочкой сока. Родители купили мне отдельную однокомнатную квартиру, где я одиноко коротал вечера. Первый курс не сразу притупил мещанский дух исторического факультета, где историю по старинке беспощадно четвертовали уродливой марксистской методологией. Дряхлые старцы и прожжённые толерантностью тётки теперь учили меня жить.
К людям я питал всё большее отвращение. Чтобы увидеть стадо тупых дебилов, нужно поглядеть хотя бы комментарии к новостям на сайте "NewsLand". После этого понимаешь, что люди заслуживают того, что происходит. Да и вообще, в моем городе было проще найти парикмахерскую для животных, чем нормального человека. Преподаватели в институте ничуть не отличались от серой массы быдла, и хвастались своей житейской мудростью, не совершив в своей жизни ничего, кроме археологической практики.
- Послушайте меня, молодые люди, - говорили они, - я пожил на свете и знаю...
Раньше авторитет старости был ценен. В мире, где ты мог умереть от холеры, испив воды из колодца, быть разодранным волками в лесу или сгноен в бесконечных войнах, те, кто доживал до старости, пользовались безоговорочным уважением. Они выжили в этом мире - значит, имели право тебя учить.
А теперь?
Дожить до старости в современном обществе может каждый болван, который сорок лет отработал на одном и том же предприятии. Он не видел в жизни ничего, кроме кружки пива и селёдки под шубой на Новый Год. Я ненавидел пиво и сраную селёдку, которая с детства вызывала у меня тошноту. Да я один в свои одинокие восемнадцать лет сделал больше интересного, чем они!
Вони от пафосных словечек хватит, чтобы полмира зажало нос, но пока никто даже не морщится. Моё же обостренное чувство справедливости вступало в конфликт с моими физическими возможностями, и здесь я смыкался со своими новыми бесцветными товарищами.
Илья ушел в языческий скит. Говорят, он сильно повредился головой, и сейчас пишет новые славяно-арийские веды, которые ему диктуют самые правильные голоса.
Фитиль надел пиджак, стал помощником какого-то картавого депутата, и с головой ушел в подобие политики, мы с ним практически не виделись. Шут, Слава, Алиса и я по-прежнему в команде, но между нами пролегла какая-то тень отчужденности, будто каждый из нас знал о предательстве друг друга, но делал вид, что не в курсе этого. Слава отрастил короткую ворсистую бороду, роднившую его с кавказским моджахедом. Шут оккупировал интернет.
С Алисой я почти не разговаривал, и наши диалоги сводились к сухому официальному коммюнике. Нельзя сказать, что я стал идейным национал-социализмом, нет. Скорее я укрепился в беспощадном нонконформизме к обществу. Кто знает, куда бы меня это привело, но в нашей среде появился и новый человек. Он давно работал в подполье - помогал маме ставить в подпол банки с огурцами. Он был как глоток свежего воздуха в затхлой комнате. Мы переживали кризис, не знали куда идти, не понимали, на что стоит ориентироваться, ведь всё, чему мы привыкли доверять, в одночасье разрушилось.
Его звали Коля Добров, и он был писателем. Он сильнейшим образом повлиял на нас.
***
Коля Добров учился в том же институте и предпочитал общество книг обществу живых людей. Он выглядел сладко и грустно, как упавший на асфальт леденец. Немножко сумрачный, как серенькое облачко, накрывшее солнце. Коротконогий и слегка припухший телом. Ростом он обладал небольшим, но не был коротышкой. Вообще, в его облике укоренилась сплошная серость и усреднённость, какая-то геометрическая теорема, которая бы привела в экстаз все разведки мира. Жил Коля Добров исключительно в интернете. Тот уже завоевал европейскую Россию быстрее, чем Верхмат в сорок первом, и принёс несоизмеримо больше разрушений, чем та война.
Признаться, никто из нас не был интеллектуалом. Единственное, что нас связывало с интеллигенцией, так это то, что однажды Слава ограбил какого-то профессора непонятной бурятской внешности. Поэтому мысли и слова Коли вливались в наши души, как бальзам. Он был настоян на ненависти и красноречии, поэтому мы постоянно испытывали лютую жажду. Мы до умопомрачения хотели пить, и каждый день в живом журнале Доброва появлялись мёртвые тексты. Они были замешены на нацизме, крови и высоких материях, которые выражались в заслюнявленном попсовыми читателями Ницше. По словам Доброва мы являлись сверхлюдьми лишь на основании того факта, что решили поставить себя над бескостной и серой массой, коей является большинство людей.
- Наш выбор - sXe. Наши знамена - черная свастика в белом круге. Наши слова - это пистолетные выстрелы. Мы не имеем души, потому что заложили её революции. Право голоса имеет лишь тот, кто вооружён. Нас не интересуют мелочные заботы обывателей, мы мыслим категорией восстания. Мы провели черту, за которой оказался весь этот разложившийся мир, и пусть нам придётся поменять сердца на рваные раны, мы ни за что не повернем назад.
Приписывая к статье восхищённый комментарий, я старался не замечать бутылки пива, к которой прикладывался вечерком. Вспоминая свой недавний сон и сети паука-обывателя, в которых я оказался выпотрошен, мне с каждым алкогольным выдохом, с каждым втянутым глотком заката, хотелось, чтобы во мне взошло новое, чёрное солнце.
***
И оно не замедлило родиться.
Нельзя недооценивать силу идеализма: когда у человека теряется настоящая, подлинная цель существования, он начинает испытывать дискомфорт и старается, обманывая сам себя, насытиться суррогатом. Теперь, от идеи возрождения русской нации мы питались поставленным из интернета сухим концентратом. Масса окружающих нас людей является не больше чем шлакоблоками, из которых мы заложим фундамент нового порядка. Люди - это расходный материал революции.
Коля Добров говорил, что рабы, которые не желают избавиться от своих цепей, недостойны жизни. Мы считали рабами почти всё население России. И это легко подтверждалось пьяным угаром, в котором допившаяся до желтухи страна, закидывала глотку с торчащим кадыком в красные небеса, и иступлено выла, царапая татуированную зоновскую грудь твёрдыми патриотическими ногтями.
Да! Теперь мы ненавидели их всех! Эту зажравшуюся блевотную, свиную массу с пустыми глазами и полными желудками. Это не люди, это шлак, мусор, помойка, гнилая яма, карлики, поскребухи, гермафродиты, отбросы, холопы, вонючки, прыщи. Теперь слово патриот в нашем лексиконе приобрело ругательный смысл. Люди, в чьих венах вместо крови течёт алкоголь, не имеют право на жизнь. Наша радикальная компания разрослась, как чирей на заднице чиновника. Множество людей, серых и похожих на зомби, но считающих себя вершителями нового порядка, сбивались в кучки и шли акционировать.
- Эй, - кричал им Шут, - помните, что Колян Добрович пригласил всех к нему на дачу! Там будет литературный вечер в лучших рузке традициях. Пока не холодно надо собраться.
Я как-то и не заметил, слоняясь по улицам, причёсанным ранней, ещё бесснежной зимой, что слово "рузкий" слишком быстро вытеснило "русский". Как известно, русских в стране живёт около одного процента. В этом лингвистическом уравнении виноваты все, кроме нас. Особенно вон тот патлатый металлист, шедший впереди. Длинные волосы и хэви-металл признак деградации. Я никогда не говорил друзьям, что мне больше по душе группа Черный Обелиск, чем Коловрат. Скажут, что я не моден. Мы окружаем металлиста, и как эволюционировавшие гопники учиняем допрос:
- Пацан, ты за Есуса гоняешь?
- Чего?
- Ну, - поясняет Шут, - в церковь ходишь?
- Бывает.
- А собачек там поёбываешь?
- Каких собачек!?
- Кокер-спаниэля!
Ещё один парень, с отпечатавшейся на лице молодостью пьющей матери, вырывает наушник у металлюги и восклицает:
- Пацан, да ты Астафура не слушаешь, а рузке митол гоняешь. Богохульник что ли?
После чего парень подвергается хохоту и избиению. Во мне всё бунтует, но кто-то невидимый, наверное, какой-то еврей, дёргает за мои руки и ноги, и удары четко прилетают в грудь упавшего металлиста. Я не успеваю понять, когда я так радикально изменился.
- Эй-ла-ла! - коверкает Шут итальянский клич, - пацаны праведные, давайте зальём его газом.
У всех в руках оказываются баллончики, лишь я стою, не зная, что и сказать. Гоша корчит рожу:
- Ты себе до сих пор не купил нож и баллончик? Поздравляю Дух, ты настоящая рузкая терпила.
Они заливают косуху металлиста, его спутавшиеся волосы, сумку, которую он прижимает к себе, целым океаном слезоточивого газа.
- Теперь ты поплачешь за Роиссию, богохульник!
Внешне мне тоже весело, хотя внутри давно повесился комик. Вокруг спешат прохожие, стараясь не смотреть на учинённый беспредел. Наверное, они заслуживают ненависти, хотя я не могу ненавидеть тех, кто из себя ничего не представляет. Но пока что я думал о другом. Не о том, что мы совершили. Это было дико и ново: сделать шах своим политическим убеждениям и выбрать жертву случайно, прикрываясь плащом-невидимкой в виде непонравившейся музыки. Обычный металлист, пострадавший от нашего угара. Более того, меня даже не сильно волновало то, что по глазам друзей было реально видно, что им это нравится.
Нет, меня больше всего задели слова Гоши о том, что я терпила. Это было сказано на виду людей, всю жизнь ищущих тех, кто слабее, для того чтобы наброситься скопом и, рыча от удовольствия, загрызть жертву. Вторя манифестам Коли Доброва я как можно скорее решил обзавестись аргументами.
***
Когда я купил газовый баллончик, жизнь сразу же изменилась. Когда я приобрел ещё и нож, то и вовсе стал чувствовать себя крутым террористом. Весь мир сразу меняется, как только ремень начинает оттягивать черная фаллическая сталь, а в старой джинсе обнаруживается газовый патрон. Теперь я воспринимал автобусную остановку не иначе, как театр военных действий.
Каждый неодобрительный или оценивающий взгляд в мою сторону я готов был насадить на острие, а когда проходил мимо стайки полумертвых гопников, то чувствовал себя берсерком, который вот-вот ринется в бой. Это потрясающее чувство - вынося мусор, ощущать, что ты пробираешься на разведку во вражеский тыл. Помимо моей воли правая рука всё чаще начинала жить самостоятельно, опускалась на чехол и поглаживала оружие. Откуда-то с юга, а может из-под ног, пришла смелость, которой я никогда раньше не обладал. Ощущение от обладания самым дрянным китайским ножиком, предназначение которого это ковыряться в зубах, делали меня значимым, как квадратное уравнение, и я, больше не в силах противиться холодному, змеиному чувству, стал испытывать бесконечное презрение к окружающим меня безоружным людям.
Ехал ли я в автобусе, сидел ли на парах, проходил мимо перетёкшего в сплошное пузо полицая или проскальзывал через подземную стражу турникетов, я думал только об этом: "Теперь я вооружен и очень опасен". Оружие - это символический пропуск в мир настоящих мужчин. Это договор о распространении оружия, который ты должен подписать чужой кровью. Оружие - это прекрасно.
А потом мне дали по щам.
Всё произошло как всегда внезапно. Неизвестная сволочь, которая распоряжается в нашей Вселенной случайностями, выделила мне в противники сразу троих. Они были одеты в спортивные костюмы, не читали Чака Паланика, не знали о Шлахтере и не были настроены на компромисс. Они выскочили на меня по пути домой, так, что я ничего и не успел заметить.
Я понял, как это важно - вовремя получить по лицу. Чувствуя солёную кровь на рассечённой губе, подсвечивая луне фиолетовым фонарём и играя в прятки с пространством, ты навеки вечные эмигрируешь из страны благородных эльфов и поселяешься на кровавой матушке-земле. Так как помимо этих бед я жил ещё и в России, то грабители украли у меня, кроме телефона, нож, напоследок высморкав на меня мой же баллочик, который я рефлекторно достал, но не смог применить.
Они интеллигентно заключили:
- Ах ты сука!
Так я и остался лежать на выгнувшем грязную спину снегу со вкусом перечной мяты. С залитым кровью лицом, текущими из глаз слезами, запуганный до икоты и обесчещенный тем, что мою мечту, мое мнимое превосходство бросило в лужу какое-то быдло, я побрёл домой. Оправившись от потрясения, я со злости послал куда подальше настойчивые звонки Славы и отказался с ним встречаться. И даже, когда он пришёл ко мне домой, не пустил того внутрь, потому что мне было мучительно стыдно за свою слабость. Клуб настоящих мужчин, без китча принявший меня в свои объятия, как только разглядев, кто к нему попал, отвесил мне хорошенький пинок под тощую задницу.
Мама завыла и заплакала, а отец, раньше получавший по щам намного чаще, нежели я, и мутировавший в знающего жизнь терпилу, сказал:
- Защищаться надо было, сын!
Только глубокое чувство стыда остановило меня от того, чтобы броситься на него с кулаками. В последствие я никому об этом не рассказывал, но вся компания заметила мое изменившееся поведение. Впрочем, новое оружие я себе все-таки купил. Только теперь я хранил ледяную уверенность в том, что смогу его применить.
***
Солнце на выходных вывернулось из царства мертвых, растопив первый снег и прогрев землю. Перед неумолимо надвигающейся зимой природа подарила нам жаркий денёк.
На встречу с писателем пришли разные интеллигентные люди. Среди них было пара убийц, пироманы, душегубы, люди, отсидевшие на четырёх двадцать лет, подрывники, NSBM-шники и ценители поэзии Бабеля. О таких мелочах, что за каждым гостем на литературном вечере числилось по несколько уголовных эпизодов, упоминать не стоило, но я упомяну. Таких ужасных рож я никогда ещё не видел. Ну, разве что когда раньше ходил на дискотеки. Складывалось ощущение, что если сейчас собрать их всех и построить в колонну, да пойти на Москву, то мы бы заткнули за пояс марш Муссолини на Рим. Все были Ns-sxe-hardcore-peoplheater-ubermensh, пылали ненавистью к русскому быдлу и жаждали обсуждать русскую же литературу.
Среди сборища выделялся огромный германофил, который вполне мог бы помериться силой с покойным Ломом. Был худой, как индийский маг, язычник, признанный колдун и ведист. Коля Добров незаметно затерялся на фоне этих людей и... десятков литров пива, купленного для чисто символического застолья. Ведь все же были sXе и не мыслили жизнь без крестов.
В конце застолья, германист, ранее кричавший о дикости и скотстве русских нелюдей, о спасительном похоже Гитлера и очистительной инъекции отрядов СС, что только и могли спасти нас, доказал свои слова делом. Когда все уже легли спать, он достал свой обыкновенный славянский хер и, подчиняясь проснувшимся архетипам предков, зассал весь первый дачный этаж.
Маг напился так, что читая текста группы "Волколак", успешно выдавая их за сакральные арийские мантры, свалился в костёр и обгорел, чем стал похож на негра. Мне подумалось, что вполне возможно, так и появилась негритянская раса. Коля Добров, который поначалу призывал грабить, потом убивать, а потом обнёс какой-то дом, залез на середину сосны, высящейся над его дачей и крикнул:
- Надоело жить!
Пьяные голоса снизу заинтересованно ответили:
- Так прыгай, заебало ждать!
И Коля прыгнул, как обезьяна, но не смог воспарить, как альбатрос. Он рухнул на жестяную крышу, оставив в ней вмятину, покатился по кровле вниз и, как трюкач в цирке, рухнул в бочку с талой водой. Восстав оттуда и напоминая русалку, писатель пошёл спать. Так как дело обстояло в скором наступлении зимы, писатель подхватил трахеит средней степени тяжести и целый курс антибиотиков.
Слава философски заметил:
- В целом, мы плодотворно побеседовали о литературе.
Я вздохнул и продолжил слушать рассказ напившегося бабохейтера. Он рассказал о пятнадцати видах онанизма и о том, что лучше всякой девушки - это насиловать мягкий матрац. Сразу подумалось о Шендеровиче. Алиса вела себя независимо и несколько раз словесно опустила парней, которые испытывали настойчивое желание пострелять в неё своим генотипом. Мне хотелось разрядить в каждого из них несуществующий пистолет, поэтому я пил всё, что горело. Постепенно моим вниманием завладел не навязчивый предмет моих желаний, а тот скрюченный подросток, рассказывающий про способы онанизма. Многие слушали его очень внимательно и даже наматывали мудрость на ус. Тогда мне было очень смешно, ведь я видел существо ещё более жалкое, нежели я. Кто мог знать, что за душещипательными откровениями стоял человек, которому было суждено прославиться в самое ближайшее время.