***
Страшно настолько, что не чувствуешь страха. Он перерастает в первобытный хтонический ужас, который вырывает и жрёт на твоих глазах сердце. Хочется отречься от всего, сказать, что у тебя понос, золотуха и хач двенадцатиперстной кишки, и на негнущихся ногах побежать к ближайшей станции метро. Всего две минуты определят мою смерть. Это гораздо хуже, чем плохо. Нажатие на спусковой крючок не просто снова поставит меня вне закона, который после этого возжелает засунуть мне за щёку какой-нибудь тринадцатилетний тюремный срок, а приговорит меня к смерти. Назад пути нет. Меня либо убьют свои, либо убьёт система. Еще раньше меня убьёт собственный страх. Возможно, я пошёл на это не только из-за того, что в будущих кровавых буднях будет мелькать рыжие волосы Алисы, но из-за того, что я должен был сразиться с врагом куда более страшным, чем система.
- Трусишь? - цедит Молчун, - ты настоящий Дух.
- Пока не время, - проглатывая я свои лёгкие, - ещё не время трусить.
Он курит, и огонёк сигареты, кажется, вот-вот в темноте обожжёт его губы:
- Пока ещё есть время отказаться. Я и один могу сделать. Зачем тебе это?
- В смысле, зачем?
- Жизнью рисковать.
- О сколько подвигов нам день готовит ранний...
- Чего?
- Ничего.
Молчун затягивается:
- Ты слушай. Когда меня убьют, мой труп принесёт много радости. Слёз никто лить не будет, но порадуются черви, травка там. Представь, что я болен смертельной формой рака. Видел фильм же "Достучаться до небес". Вот также и со мной. Так что, если хочешь, можешь идти, я скажу, что мы вместе сделали.
В свете новых обстоятельств сигарета, пущенная в мусорку, приобретает совершенно новые, по-настоящему смертоносные качества.
- Как же идеалы национального социализма?
- Национал-социализм? Да плевать мне на него с высокой колокольни. Я не силен в науках, но, по-моему, это, как говаривал Форест Гамп, полное дерьмо. Судя по тебе и Алисе, оно даже самим национал-социалистам не нужно, а мне уж тем более. Я просто хочу передушить как можно больше всяких гадов. Называй это как хочешь. Если угодно - национал-социализмом. Но, по-моему, это называется по-другому, по-русски. Это называется справедливость.
Я, поглядывая на часы, смежающие стрелки, говорю:
- Так-то да, это и есть справедливость. Но без чётких принципов и критериев, на одной только справедливости далеко не уедешь. Но за хрен ты говоришь это? Ты разве не Молчун?
Он расчехляет, как обойму, новую пачку сигарет:
- Потому что ты человек, которому до пизды все эти идеологические завороты. Тебе надо было просто подписаться под какой-то значимой штукой, чтобы защитить себя, чтобы начать действовать. Ты трус, Дух. Но из той редкой породы трусов, что пытаются найти причину своего страха и победить его. Поэтому я и говорю с тобой. Ник посмеялся бы надо мной и своими мудрёными мозгами разбил бы все мои хилые умственные построения. Лиса бы внимания не обратила. Ты - выслушаешь. Я просто пытаюсь понять вас, молодых, что вами движет. Вы же жизни не нюхали, а уже хотите мир изменить! Я потому и не могу понять, зачем тебе всё это? Раз ты боишься... то, зачем?
Меня снова изобличают, но теперь я уверен в себе. Как мне объяснить Молчуну, выпускнику из прошлой эпохи, что в мире всеобщего скотства, чтобы не стать зверем, нужно жить идеалом? Как ему сказать, что мне реально не безразлична судьба моего народа и расы? Может ли он, человек, которому за тридцать, понять, не засмеяться? Наверное, нет, поэтому я вру:
- Я Алису люблю. Если бы я не пошёл, она бы меня бросила.
- Херня, - авторитетно сплевывает Молчун, - если она готова тебя бросить при каких-нибудь обстоятельствах, значит, между вами никогда и не было любви. Это отговорка. Я был на войне и знаю, когда люди врут.
Я не стал уточнять, какая это была война, и действительно участвовал ли в ней мой собеседник. Молчун достал плоскую фляжку и, профессиональным движением свернув ей горло, предложил мне. Я с вожделением посмотрел на спасительный эликсир, который так часто выручал меня в жизни и... отказался. Я больше не пил.
- Как хочешь. Можешь не говорить, а я выпью, безнадёжному больному это не помешает.
В небе зевала луна и мне, впервые за долгое время, захотелось не пнуть тяжелым кованым ботинком в её жёлтую бочину, а приласкать у себя на груди. Ощущая рядом прямолинейную варварскую силу мужчины, внутри которого собственный ад, заткнувший бы за пояс ад христианский, я начал испытывать к нему чувство привязанности. Если бы Молчун был открытым и весёлым парнем, то я бы еще крепче заперся в темнице своих страхов, которыми не делился даже с Лисом, но так как он скрывал куда как больше, чем хранил я, я отчётливо сказал:
- Я хочу понять, являюсь ли я человеком. Только действие сможет дать ответ. Как только я буду до конца уверен в себе, я смогу ответить и на остальные вопросы. А там и до народной справедливости рукой подать.
- Ты думаешь, она кому-то нужна, справедливость?
Чуть ли не впервые с твёрдой, как гранит, уверенностью, я ответил:
- Мне плевать. Главное, что справедливости хочу я. Главное, что моя душа жаждет воли. А остальные... Остальные примут волю также покорно, как до этого принимали безволие.
Он внимательно посмотрел на меня и, скосив взгляд на светящийся циферблат часов, резюмировал:
- Вот теперь верю. Это по-мужски. И ещё я тебе хотел сказать, прежде чем замолчу...
- Ну?
- Когда настанет момент, а он обязательно настанет. В общем, когда нас прижмут к стенке, и станет вопрос о бегстве, а это вопрос всего лишь времени... Ты это, бросай меня. Чтобы без всякой херни было, типа: "я тебя не брошу", "а как же ты?", "я остаюсь вместе с тобой!" и прочей киношной поебени. Чтобы взглянул в глаза и понял - это конец. Уяснил?
Кивок выражает согласие. Он мог и не приоткрываться передо мной, как дверь в комнату, где занимаются любовью. Я бы всё равно бросил его, когда придет время убегать. Даже в глаза не посмотрю, так как буду сжат ледяными перчатками страха, и изо всех сил буду стараться спасти свою шкуру.
Такой уж я человек.
***
Время пришло в сказку отправиться. Как перелётные птицы мы на время снились с насиженного места. Отпечатанные листовки сложенными крыльями лежали в нагрудном кармане. Улицы были пусты, как голова чиновника. И даже по мокрому асфальту не пробегали известные мысли о взятке, в виде ленивой полицейской машины.
Кругом мрак - сегодня первый день творения. О! Дивный новый мир, забыв про 1984, будем создавать мы. Даже клуб, раззявящий перед нами свою электрическую пасть с лампочками, как бы притих и отдыхает. Вокруг входа в ад нет охранников, только стоянка перед зданием засыпана арбузными семечками тонированных автомобилей. Они стоят хаотично, как застывшее броуновское движение.
Мы с Молчуном спрятались за толстыми стволами сосен, к которым притулилась парковка. Они скрывают нас от гипотетических камер и свидетелей. Мы глядим из темноты, из-за стволов, из самой глубин нашей души. Двери клуба иногда распахиваются, и видно, как асфальт лижет язык яркого света, который с хохотом топчут пьяные посетители.
- Видишь? - показывает Молчун, - вон его машина.
В десяти метрах от нас, в окружении дорогих повозок возвышается настоящий трон на колесах - огромный джип.
- Это его машина. Когда он подходит к ней, быстро подбегаем и стреляем. Помни, стреляй метров с двух, иначе не попадешь. Как на тренировках.
- Понял.
Они идут. Их, как назло, двое. Настоящий высокий шкаф с рано отвисшим пузом и щетиной, напоминающий иголки ежа. Он слегка пьян и придерживает за талию какую-то тупую блондинку. Она хохочет, широко открывая жемчужный ротик, привыкший к тупому разговору и глубокому минету. Я часто об этом читал, об этой нелепой до карикатурности ситуации, словно меня перенесли на какую-то обскурантскую картинку, обличающую расовое смешение.
- Делаем всё по плану, - цедит Молчун, снимая с предохранителя пистолет, - доставай пушку. По хер на бабу, она может закричать.
Они становятся к нам спиной и человек, прежде чем открыть дверцу, хватает девушку за задницу. Самые типичные ситуации - самые часто встречающиеся. Капитан очевидность во мне ликует.
- Давай.
Наши лица скрыты капюшонами. Моё сердце скрыто плёнкой страха, быстро сократив расстояние, словно поделив на ноль, мы оказались совсем близко от пары. Молчун хладнокровно всадил несколько пуль в жирную тушу борова. Он хрюкает, точно смеётся пошлой шутке и, хватаясь руками за толстые дверцы джипа, скользит вниз, выпуская бумажник. Его спутница смотрит на хахаля, точно тот оказался гомосексуалистом, и она теперь не знает, чем зарабатывать себе на жизнь. Её лицо - бледное полотно художника. Молчун застыл от своего поступка, и хорошенькое личико блондинки вот-вот разорвёт от крика. Мне приходит совершенно идиотская, совершенно несвоевременная идея о том, что на стоянке в машинах могут сидеть люди, которые помешают, схватив нас.
Молчун бросается к кошельку и хватает его. Абсурдно, будто мы заварили кашу ради обогащения. Безумный страх толкает меня, и я стреляю прямо в лицо так, что она с глуповато-обескураженным видом, падает рядом со своим другом. Замедленным движением я отдаю воздуху пачку листовок. Они расправляют крылья и летят, как буревестники новых революционных событий.
***
Доброго времени суток.
Вас приветствует Комитет Полезных Действий.
Мы осуществили доброе дело. КПД ликвидировало опасного преступника, связанного с этнической мафией, проституцией и наркоторговлей. Он являлся хозяином сети ночных клубов, являвшихся точками распространения наркотиков, проституции и общей деградации человека.
В связи с тем, что существующая полиция является всего лишь узаконенной ОПГ, когда бандиты и власть стали синонимами, когда народ унижен и обманут, КПД решил выступить гарантом забытой справедливости. С данным преступником мы не могли поступить иначе, так как он купил всю полицейскую верхушку, которая частично уже и так состояла из его этнического клана.
Эта акция лишь начало бескомпромиссной борьбы с ложью, коррупцией, страхом, деградацией, отчаяньем, что повсеместно охватило нашу страну. Мы думаем по новому, не играем в шахматной плоскости агрессивных правых или беззубых левых. КПД - это русская организация, желающая справедливости.
Мы убиваем не потому что одержимы жаждой крови и ослеплены ненавистью, как это обязательно попытаются представить, нет. День изо дня мы видим, как гибнет то, что нам дорого. Это и заставило нас взяться за единственный инструмент давления, который сегодня эффективно работает - оружие. Одно показательное воздание за поступки не даёт нам право много и пафосно говорить, поэтому за нас лучше скажут дальнейшие дела.
КПД будет регулярно выходить на связь с обществом. Те небезразличные люди, что прочтут наше послание - не пытайтесь нас искать. У нас нет своего сайта, и пока мы ничего не выкладываем в Интернет и ни с кем не ведём разговоров. Мы от первого до последнего байта воплощены в реальности.
Пока КПД не призывает подражать нам, мы всего лишь вынесли один справедливый приговор, о котором мечтало громадное количество людей. Мы не студенты, не радикальные временщики, для которых жертвенность - всего лишь щекочущая нервы игра. Мы осознаём, что рано или поздно нас раскроют, поэтому мы не обременены ни семьёй, ни собственностью и передвигаемся по стране также хаотично и свободно, как нам того позволяют наши мысли.
Комитет Полезного Действия - самое честное информагентство.
Ждите новых сообщений.
Молчун, увозивший нас на своей машине с места акции, спрашивает у Алисы, сидевшей у компьютера:
- Какова реакция?
- Так себе реакция, местечковая. Уже строят догадки, кто это.
- И кто же? - спросил Ник, который выполнял функцию подстраховки, - кто говорит-то? Правые парни?
- Ага, они кричат, что это БОРН. Обывалы пишут, что мы обыкновенные преступники, которые захотели замаскировать заказное убийство, поэтому не стоит обращать на них внимания. В общем-то, и всё, резонанса маловато.
Молчун захохотал, и мы тоже прыснули со смеху. То, что никто не оказался правым, нас безумно радовало. Особенно меня, теперь обласканного вниманием и почётом. Особенно Алисой, подарившей мне дни и ночи полные пистолетов и романтики. Единственное, что меня угнетало, так это то, что в той гонке, в которую мы вступили, нельзя было останавливаться. Но если я бы остановился, то лишился бы настоящей друзей и неземной любви. Главное это не думать о плохом. Это жизнь, мои милые, и промедление смерти подобно. И мы уже подготавливали следующую акцию.
***
Важность в терроре - чёткость критериев. Сегодня мы впервые в жизни хотели казаться последовательными тружениками ножа и динамита. Слово терроризм у меня ассоциировалось с чем-то чёрным, негативным, похмельным от зла. Но в перерывах, когда замирало моё ужасающееся сердце, я считал себя никем иным, как борцом за справедливость. Мы дожили до такой парадоксальной эпохи, когда уничтожение подлых преступников называется терроризмом. Добропорядочные граждане должны бороться с нами, то есть, обязаны защищать преступников.
Сулима была известна в городе, как Мать-Настоятельница. Вряд ли она когда-нибудь читала ублюдка Уэлша, но торговала наркотиками точно по его книгам. Через Молчуна мы знали, что её семья давно вхожа в кабинеты самых высоких полицейских начальников, куда Сулима с удовольствием сажает многочисленных отпрысков. Мне до сих пор непонятно, кто в здравом уме согласился бы присунуть этой бородатой Годзилле, да ещё и заделать ей детей. Когда мы смотрели её фотографии в интернете и отпечатывали манифест, подчеркнувший всё уродство её существования и биографии я, на полном серьёзе, один раз даже проблевался.
- Прикончу я, - сказал Слава, - ты Дух будешь снимать.
И в доказательство съедает финик. Когда он так делает, я знаю, что предприятие обречено на успех. На этот раз мне в руки доверили камеру, купленную на деньги от первого дела. Пряча в рукаве хладнокровную свидетельницу будущей расплаты, я ждал нужной минуты.
Дело было под вечер и город, причмокивая, готовился засыпать. Во двор вкатила цыганская колесница, запряжённая медведем. По-крайней мере мне казалось, что такой вид транспорта больше подходил бы этим кочевникам, чем огромный немецкий джип. Я давно заметил, что чем меньше человек из себя представляет, тем больше он покупает себе машину.
Сулима тяжело вылезла из джипа, беременного говном и цыганской музыкой. Физиологический расизм, присущий каждому человеку, воет волком, когда видит подобную осоловевшую от воровства и ненависти харю. Она выглядела так отвратительно, что я снова чуть не проблевался. Как я ненавижу уродов, которые воспевают какую-то мифическую цыганскую красоту! Они что, с планеты усатых женщин? Хоть одну цыганку видели в жизни? Это существо было настолько отвратительным, что даже ангелы бы заплакали на небесах. Да что там! Сам Господь Бог, не колеблясь, навесил бы ей на рожу фиговый листок, а потом и вовсе отправил бы в Гоммору за минуту до сожжения.
План прост, как копейка. Мы не придумали ничего более простого и умного, как предыдущий сценарий. Вскоре у меня на пленке отразилось жаркое и самодовольное тело, что потеряло всякое сходство с фигурой. В объективе видно, как она начинает визжать, вскрикивать, но подавленная конечными пулями, оседает на асфальт. Слава, подбежав к ней, остервенело засаживает в нее пули, прорастающие тёмными пятнами.
Я, выключая камеру, быстрым шагом иду прочь. В следующем дворе Молчун должен забрать Славу на машине. Сухими ломкими движениями я достаю флеш-карту и сжимаю её в левой руке. Если что - успею выкинуть или уничтожить. Через два двора я встречаюсь с Алисой. Мы целуемся, я передаю ей блок памяти, который она прячет у себя. Взявшись за руки, я с подругой иду прочь. Сегодня как раз давали неплохой концерт камерной музыки.
Недалеко от нас ворох падающих листовок пытается прикрыть срамную наготу. Ветер судорожно читает первую фразу:
Добрый день.
Сегодня Комитетом Полезного Действия...
***
Вы наверняка уже слышали о новом справедливом вердикте, который мы вынесли главарю одной наркоманской ОПГ. Она была одним из главных распространителей наркотиков в городе. Об этом не знал только ленивый, вот и мы и не поленились выполнить работу купленной полиции.
Надеюсь мы доказали вам, что не собираемся шутить. Нас не стоит бояться обычным гражданам. Предыдущий случай, повлекший смерть сторонней девушки, за который мы не снимаем с себя ответственность, является лишь свидетельством того, что если ты спишь с бандитами, то будь готова и умереть за них.
Понимая то, что встретить нынче активного и порядочного человека сложнее, чем живого героя битвы при Бородино, мы всё же решили довериться вам. В скором будущем в сети Интернет появится видео с нашего сегодняшнего возмездия, благодаря которому вы можете убедиться в серьезности наших намерений и методах нашей работы.
Задача, которую мы ставим перед неравнодушными читателями, такова.
Вы пишите всеми доступными вам способами в сети Интернете любые имена преступников из центрального европейского региона страны. Просим не писать имена руководителей государства и высших чиновников - осуществить это нам пока что не по зубам. Прилагайте фотографию, возможный адрес, имена, биографию, род деятельности, характер преступленной деятельности. Всю возможную информацию об этих людях, по которым давно плачет верёвка. Подкрепляйте ваше послание перекрестными ссылками и, соблюдая анонимность, вывешивайте его на любом видном портале в интернете. КПД проведет мониторинг и из расстрельного списка выберет любой понравившийся и осуществимый для него вариант. Не вывешивайте рядом с информацией никаких призывов, никаких пожеланий или приветствий нашей организации.
Для того, чтобы вы нам поверили, мы совершим ещё одно справедливое дело.
После вы можете окончательно решить, доверять нам или нет.
До новых встреч.
Ваш Комитет Полезного Действия.