***
Цыганский посёлок - это территория зла, которая рифмуется со словом ... впрочем, я хочу поговорить о хорошем: у каждого из нас есть пистолет. Их зовут Молчун, Слава и Дух. План до безобразия прост: мы должны покрасить этот район красным цветом. В моей области два основных цыганских рода торгуют наркотиками: Оглы и Орловы, следовательно, краски бесплатно предоставят их семьи. Они чувствуют себя хозяевами, и даже во властные структуры ходят без всякой боязни. Да они скоро уже сами станут властными структурами. Только из-за этого нынешний режим достоин палача.
Революционная тройка едет на загаженных жигулях. Удивительно, но Слава смог угнать их. Старую машину использовать больше небезопасно. Наверное, завтра какого-нибудь деда-огородника покажут по телевизору. Он будет проклинать подлых террористов, потом партия власти показательно подарит ему новое отечественное корыто, отчего благодарный дед сделает власти минет. Что-то меня сегодня тянет на сложение стихов.
Ковбойский автомобиль проезжает по главной улице, и мы палим в каждую движущуюся мишень. Здесь нет людей, одни оборотни. И пусть мы можем накормить их свинцом, потому что жалеем на тех, у кого отняли право жить, даже грамма серебра. Огромные толстые цыганки, почему-то ассоциировавшиеся у меня с ромовыми бабами, квохчат и, подхватив юбки, бегут от нас, а мы с Молчуном делаем их злыми героями русского вестерна. Это расплата за тысячи подсаженных на иглу парней, за десятки тысяч распавшихся семей, за миллионы моих не родившихся кровников. Достаточно всего один раз вколоть себе опиаты, чтобы стать наркоманом. Я презираю тех, кто стал им, но я хочу уничтожить тех, кто помог им такую возможность.
Машина сбивает стайку цыганских отпрысков, которые не поняли, кто пожаловал к ним в посёлок, и мы оставляем после себя гирлянду поломанных вещей: они так и не смогли социализоваться в российском обществе и стать барыгами, сутенёрами, убийцами, насильниками и победителями детского Евровидения.
Автомобиль выруливает на просёлочную дорогу и бешено мчит на трассу. Я успеваю театральным жестом выкинуть на улицу листовки, где мы говорим о том, что от имени русского народа боремся исключительно с криминальными элементами. Наш расчёт крайне прост - нужно совершать только те акции, которые придутся по душе большинству русского люда. Особенно мы упирали на то, что выступаем от имени простых русских людей, уставших от беспредела и бездействия полиции. Мы обещаем вырезать под корень все наркокартели, уничтожить зажравшихся чиновников и защитить интересы простого русского человека.
В интернете нам желают удачи, и мы постепенно становимся национальными героями, которым начинают подражать и выражать акции солидарности. Страна терпил и обиженных восстаёт против угнетателей, и снова медленно начинает напоминать страну колонизаторов и воинов. Нет, я знаю, что мы не добьёмся никаких существенных перемен и не подымим на революцию народ, как об этом мечтает Слава. Мы не выдвигаем никаких тезисов о том, что можем предложить взамен сгнившему фундаменту системы. Этим займутся люди куда как более подготовленные, умные и эрудированные, которые легко отличат Бодрийара от Файнингера. Я просто подкидываю им пищу для размышления, напоминая, что русский бунт - он всегда бессмысленный и беспощадный, поэтому лучше иметь на своей стороне интеллектуалов, которые смогут выработать для него цель.
А пока мы просто говорим людям, что справедливость находится на расстоянии вытянутой руки, и каждый в силах взять её. Не стоит бояться.
***
Молчун двинулся к железнодорожной станции, а я углубился в лес и себя. И если я ещё мог отодвинуть плотные еловые лапти, то никак не мог разгрести тот пульсирующий сумрак, что заволакивал моё сознание. Когда я ступаю на условленную поляну, Алиса бросается мне на шею, а я снова чувствую уродство своего тела, когда его обнимает девушка. В такие минуты мне хочется провалиться в ад, к Сатане и быть проткнутым его вилами.
- Как вы? - в её глазах нет слёз, какие бывают в аниме, - всё нормально?
- Лучше, чем можно было ожидать, - отвечаю я, - поедим?
Сердце бешено скачет внутри, оттеснив лёгкие, прогнав селезёнку и вырвав мне кадык, и кажется, что теперь оно мечется внутри самого тебя: от горла до паха. И даже страстные, с заглотом языка поцелуи, когда я ощущаю слегка, самую чуть, колющиеся волоски Алисы, мне хочется блевать. Что я и делаю, с криком достойным предсмертия, опорожняя в сторону кишечник.
- Ты многих убил? - спрашивает Лис.
Она думает, что я, как в фильмах, сблевнул именно от этого. На мой взгляд такая реакция возможна только у конченных буржуа, которые впервые за свою жизнь оказались на улице и случайно толкнув с лестницы, кого-то ухлопали. Как ей объяснить, что причина спазмов в моем желудке - она сама? Пробуждается злость, и я говорю:
- Пошли отсюда.
- Но мы же должны выждать какое-то время, чтобы всем вместе не идти?
- Плевать!
- Что?
- Срать я на всё это хотел, вот что! И на убийства, и на пистолеты, и на идею эту. И на себя срать хотел! Достало меня это всё! - я орал без передыху, как будто смотрел матч любимой баскетбольной команды, - не хочу я ничего этого видеть! Я жить хочу! Без всей этой бесполезны движухи, а как человек, как солнце!
Бледно-розовые губы моей девушки искажаются и она ровно, будто ведёт меня на плаху, говорит:
- Тогда зачем ты подписался на это? Ты что, не мог сказать: "Нет?".
Сосны удовлетворенно гудят в такт её словам и чёрные ножницы ласточек, раскроивших небо, подписывают мне смертный приговор. Если бы под рукой у меня было оружие, я бы незамедлительно исполнил его, чтобы эта самодовольная, холодная тварь добавила красок и эмоций, склонившись над моим трупом.
- Потому что я люблю тебя! - начинаю орать банальности, - потому что хуже смерти жизнь только без тебя. Как бы ты смотрела на меня, если бы я отказался участвовать? Ты бы назвала меня трусом, плюнула бы в меня. Растоптала бы мою любовь к тебе.
Её лицо по-прежнему недвижно, и разлитый по кружкам чай, стынет, как моя утопающая любовь.
- Получается, - Алиса недвижна, - ты соврал мне? Ты не хочешь в этом участвовать?
- Конечно нет! - фыркаю я, - воевать во имя быдла, которое потом же тебя и распнёт? Единственное, чего я хочу - это быть с тобой. И пусть вокруг будут орды чурбанья и пылающие руины, мне всё неважно, если рядом будешь ты.
Из её зеленых глаз медленно катится тоска. Прочерчивая бледную щёчку Лиса, и отражая медь прекрасных волос, в которые я так люблю зарываться, она падает на белую скатерть. В этих слезах сквозит приговор к моей жалкой личности, которая предала общую идею ради подлого эгоистичного счастья. Тот, в кого она влюбилась, оказался обычной романтической размазнёй, которой полно на любом историческом факультете.
- Как странно именно сейчас это слышать. Ты не мог сказать этого раньше?
- Чего? - не понимаю я, - что тебе надо ещё знать?
Алиса улыбается, и солёные капли раскрошенными жемчужинами блестят на её зубах.
- Я ведь тогда тоже соврала.
- Ну?
- Я тоже не хочу этим заниматься. Я хочу быть только с тобой.
Сжимаю сфинктер своей души в кулак, чтобы тут же не навалить кучу счастья. Я ещё ничего не понял, но уже счастлив.
- Не понял?
- Мне тогда казалось, - улыбается Алиса, - что ты полностью горишь этой идеей. Я молила тебя, чтобы ты отказался, тогда я бы смогла тоже сказать "нет". Но судьба распорядилась так, что я принимала решение раньше тебя. Я боялась, что если откажусь, то ты, обиженный и поражённый, уйдёшь от меня.
- А я вынужден был сказать "да", так как думал, что точно также скажешь ты. Получается, - говорю я, - мы, сами того не понимая, обманули друг друга?
Алиса бросается в мои объятия, как ветер в лапы сосен. Её рыжие волосы напоминают рыцарскую коту, а я - всего лишь доспехи, на которые она надевается. Её руки, позабывшие гордость, обвивают мою спину. Девушка поднимает ко мне заплаканное лицо:
- Давай бросим всё это? Прямо сейчас сядем на какой-нибудь поезд, который увезёт нас далеко-далеко на Восток, где океан бьётся о землю? Где есть скрипучие причалы, крики чаек и спокойствие? Мы бы жили там. У нас были бы дети и воспоминания.
События сделали из меня типичного истероида, я десять раз на дню могу поменять настроение. Но я уже перестал быть прежним. Если бы она высокопарно отмела мои крики, то я бы молил её убраться вместе со мной, но когда девушка вдруг оказалась в ещё большей, чем я, подчинительной позиции, это поменяло дело. Я ненавижу себя за следующий ответ:
- Знаешь, любимая, есть вещи поважнее наших чувств.
***
Мы ужинали в холодной и пустой, как сердца моих родителей, квартире. Мне казалось, что столу не хватает ледяных блинчиков и кутьи, тогда бы праздничный ужин окончательно стал бы походить на поминки.
- Бери салат, - говорят худые мамины губы, а сама она, её настоящее я, смотрит куда-то в сторону.
- Я не люблю салат.
- Ты же раньше ел.
Лицо отца не отличается от морды диктатора в телевизоре: оба они врут. Чтобы завязать разговор отец начинает банально рассуждать о происходящем в городе:
- Слышали же про бандитов?
Спрашиваю:
- Каких бандитов?
- Про комитет полезного действия. Которые за русских выступают.
- Что-то слышал.
Отец размахивает вилкой:
- Эх вы, молодежь. Совсем не интересуетесь политикой, а вам ведь в этой стране жить.
- Это ты верно подметил. Кстати, пап, мам... я на время к вам приходить не буду, готовлюсь к экзаменам в универе. Очень сложные, поэтому буду безвылазно дома сидеть.
Мать кивает:
- Это правильно, сынок. Учись, образованные люди нужны.
Он ещё не знает, что это мой последний разговор с ними в жизни. Я больше их никогда не увижу и не хочу лить по этому поводу слёз. Не хватает мелодраматизма, но отец внезапно берёт пульт и делает звук на телевизоре громче. Я слышу:
- В распоряжении информагентств снова оказался манифест неизвестной террористической организации, называющей себя Комитет Полезного Действия. В нашей студии имеется копия этого манифеста, выложенного в сеть Интернет. Мы зачитываем его полностью:
"С вами на связи Комитет Полезного Действия.
Нам хотелось бы внести ясность в происходящее. Появилось много слухов, что мы, якобы, являемся выразителем какой-то абстрактной "воли русского народа". Это не так. Ошибочно полагать, что мы стоим на страже интересов, т.н. "народа". На наш взгляд, российский народ - это гниющий компост, единственное назначение которого состоит в удобрении земли. Русские же занимают в этом гнилье самую мерзкую, самую низшую позицию. Наша оценка русских беспощадна. Русские - это сброд кареглазых карликов. Русские - это ублюдки, порождённые жирной советской свиноматкой и пьяным россиянским отчимом. Если перед нашей организацией и стоит какая задача, то это избавление земли от такого позорного национального образования.
Да, мы выступаем против существующей власти, но не потому что любим русский и другие народы, а потому что ненавидим государство, потому что мы ненавидим Россию. Россия должна быть уничтожена как факт, и неважно, каким способом. Мы будем одинаково приветствовать и ботинок натовского солдата, и китайскую военщину, а также всеми доступными нам силовыми методами поддержим любую цветную революцию.
КПД продолжит свои акции, но просит учитывать, что она совершает их не ради блага русского или других народов, а исключительно по собственному желанию, направленному на свержение сложившегося в России порядка и т.н. стабильности. Мы надеемся, что все силы, которые не хотят видеть эту страну, оккупировавшую ряд свободных территорий, таких как Кавказ, Поволжье и Сибирь, сохранившейся, окажут нам содействие в борьбе против неё.
До новых встреч.
Ваш Комитет Полезного Действия".
- Ну вот, - удовлетворённо говорит отец, - теперь понятно, что это КПД хочет на самом деле.
***
Колёса вагона стучали в ритме с моим сердцем. Оно ухало, проваливаясь в рельсовую бездну, и железно вздымалось в монотонном выдохе. Мы оставили за спиной гудящую, как улей, провинцию, раздавив всего лишь пару трутней. Нас ищут по всему региону, но мы сами искали свою страну, не видя и не желая видеть её в пропитых лицах сограждан. Ну не люблю я выпуклых глаз моих соотечественников.
На моём плече отдыхает Алиса. Её огненные пышные волосы покрывают меня непробиваемой броней. Как я люблю их! Волосы любимой девушки надежней кевралавого бронежилета. Она боится, я чувствую, как трепещет её дыхание и мне хочется, несмотря на то, что за мутным окном - лето, согреть её в холодных ладонях. Последнюю ночь мы провели, сплетясь в реке страсти и разговора:
- Я сказала, что уеду на заработки.
- Я сказал, что у меня сессия.
На самом деле, нам нужно было сказать, что мы ехали убивать и быть убитыми. Напротив, прислонившись к подрагивающей стенке, сидит Молчун. Покоен, как скала. Бог знает, какие мысли перетираются в его голове. После нашего с ним разговора перед парковкой он никого не удостаивает аудиенции, лишь иногда поучает. Ник задумчиво смотрит в окно, где как в цветном диафильме, смазывается бесконечный русский пейзаж. В поезде нет досмотра, и наши сумки набиты самыми полезными вещами: оружием и деньгами. Когда у тебя есть оружие и решимость, благосостояние не проблема. В моей голове, верной заветам Фаренгейта, есть ещё и книги, но как я понял, книги читают многие, но воплощают прописанные там мысли единицы.
- Как вы думаете? - начал Ник, - кто автор того поддельного манифеста?
Его крутят по радио, обсуждают в разговорах, насилуют в телевизоре, вращают в стиральных машинах, и даже детей теперь зачинают под один единственный шум - неизвестного манифеста, к которому мы не имеем никакого отношения.
- Система, - отвечаю я, - подделка. Ну, на это указывает то, что завели обычную шарманку про страны запада, единую и неделимую, оранжевую революцию, русский народ, Кавказ и Поволжье.
Мысль абсолютно логична.
- Нет, - вставляет Ник, - я так не думаю. Что-то здесь не так. Слишком изящно, тонко, со стилем. И в тоже время ненадёжно, глупо и смехотворно. Они так не умеют. Система бы сделала несколько фильмов, которые бы покрутили по центральным каналам, да в сеть запустили несколько дорогих вирусных роликов.
Поезд несёт, Алиса спит, а Молчун выводит:
- А кто тогда?
На лице Ника отражаются ёлочки за окном:
- Думаю, вы знаете этого человека. Дух с ним много раз конфликтовал. Алиса тоже. А я когда-то считал его близким другом.
Смотрю на него как на покойника. Впрочем, я всегда так смотрел на него. То ли Слава имеет в виду президента, то ли разруху и алкоголь, а может и человека. Чувство неопределённости не позволяет мне логически мыслить:
- Не догадываешься?
- Мне на ум приходит только Расул.
Слава качает головой:
- Нет. Это ...
Мы берем его в перекрестие недоумевающих взглядов, и просыпающаяся Алиса тоже начинает ворочаться. Слава выдерживает паузу и говорит:
- Готов поставить свою жизнь на то, что автор этого обращения - Гоша. Шут. А система лишь воспользовалась его вброшенным креативом и распиарила его. Я всегда узнаю его мерзостный стиль общения.
Алиса слушает внимательно, но мы блюдём тишину вместе с Молчуном, которому безмерно благодарны за то, что он имеет такую кличку. Нам ничего не хотелось объяснять, но мужчина понял всё сам. Знаете, это чертовски обидно, когда вас придаёт близкий человек. Об этом просто не хочешь говорить, даже если беседуешь с самим Господом Богом. Виктор только сказал:
- Гоша значит? Это очень хорошо, ведь я ему сразу не понравился.
Через четыре часа поезд вкатился в тусклую Москву.