– Ладно об этом,- помолчав, заговорил Токида.- Все-таки кто, а? Слил газетчикам… про Цумуру?
– Сам-то он вряд ли. Кстати, как он?
– Слышал, отлеживается дома, приходит в себя.
Цумура жил в одном доме с Ацуко и Токидой. За входом следила камера, и посторонних не пускали. Но даже если бы его случайно увидел кто-нибудь со стороны, выглядел Цумура вполне сносно.
– Цумура – способный врач, поэтому… все это странно.
– А травма у него осталась?
– Он же человек. Травмы психики есть у каждого. Что-то здесь все-таки не то. Кстати, хотела обсудить с тобой и это. Как считаешь, можно обнаружить следы травмы в его рефлекторе?
– Это просто. Достаточно просмотреть и изучить запись подключения Цумуры к сну больного.
– Да, точно. А можно наоборот – пока на нем коллектор, незаметно отправить в его сознание визуальное изображение этой травмы под видом сна шизофреника? .
– Легко. Если найти в сне пациента подходящие яркие кадры и написать программу для последовательной подсознательной проекции в коллектор, которым пользуется Цумура.
– Что ни возьми – все легко! – воскликнула Ацуко.- Для тебя все это просто, только я хочу спросить, может ли это сделать кто-нибудь, кроме тебя. Из сотрудников?
– Достаточно раздобыть изображение. Если вопрос лишь в составлении программы, пожалуй, справится мой Химуро. Давай я спрошу, не обращался ли к нему кто с такой просьбой.
Токида направился к двери, и Ацуко растерялась:
– Постой. Я собираюсь выяснить это тайком.
– А, нуда. Тогда… это, я сам проверю. У меня доступ ко всем его проектам.
– Будь добр.
– Одного не понимаю – зачем было экспериментировать на Цумуре? Кому-то выгодно?
– Выходит, да. Кому дурная слава об институте может сыграть на руку.
– И кто же этот человек?
– Это я и собираюсь выяснить.
– Что ж, интересно. На этот раз поиск наяву?
– Какой ты все-таки наивный,- засмеялась Ацуко.
– Может, тебе взять "Дедал" вместе с коллектором? Он почти готов.
"Дедал" – это "горгона", только уже без проводов. Оказывается, Токида его уже сделал – но времени на тесты у него, похоже, не было. Ацуко чуть не лишилась дара речи.
– Но когда ты…- все-таки вымолвила она через некоторое время.- Что ты собираешься с ним делать дальше? Зачем он?
– Хочешь знать, чего можно добиться с этим приборчиком? Можно устроить неприятности, как с Цумурой, а можно и лечить им.
– А такое… гм… лечение не слишком ли опасно?
– Знаешь же, мне эта мечта с детства покоя не дает. Вот бы научиться переходить в сны друг друга.
У Ацуко даже голова закружилась от открывшихся возможностей:
– Погоди, ты сказал – приборчик? Он что – маленький?
– То-то и оно.- Токида повеселел, поняв, что ему удалось удивить Ацуко.- Он как калькулятор. Главное – понять принцип, и тогда можно уменьшать его размеры до бесконечности. На днях я копался в Сети, взламывал чужие компы. Искал новинки и набрел на сервер биолаборатории какого-то института. Ну и поживился одним образцом, который сделал какой-то специалист по бионике. Я догадывался, что нечто подобное возможно, и сконструировал элементарный излучатель. С тем прототипом он способен обрабатывать что угодно. Теперь при желании можно любую вещь минимизировать хоть до бесконечности.
– Так ты говоришь о биочипах? Которые сами способны конструировать белок, так? И насколько они меньше нынешних силиконовых?
– Сто ангстремов, а по объему памяти – в десять миллионов раз больше.
Ацуко пристально посмотрела на Токиду.
– Ты просто гений! Представляешь, какая получится бомба, если это опубликовать?
Токида опять смутился и отвернулся к окну.
– Постарайся пока никому не рассказывать. Я рад, что ты удивилась, конечно, а выслушивать, что об этом думают другие, мне бы не хотелось. Ты же знаешь, некоторые так хотят, чтобы их достижение признали, что лишь об этом и твердят. Большего от них не дождешься – они себя исчерпали.
Ацуко снова прижалась к Токиде:
– Слова истинного гения.
Грудью она ощущала, что все тело Токиды напряглось. Похоже, он собирался сказать ей нечто важное.
– Что с тобой? – спросила Ацуко.
– Помнишь, еще помощницей… ты проникала в мой сон? Мне казалось, я способен взять тебя силой. Ведь это же сон…
Ацуко рассмеялась:
– Было такое. Но ты ведь только думал об этом.
– Знаешь, с той поры я часто вижу этот сон.
– И что – каждый раз меня насилуешь?
– Понимаю, что сон, но все равно ничего не выходит. Постой, как называется такое сопротивление? "Душевное равновесие во сне"?
– Нет, "душевное равновесие" – это когда считаешь, что раз сон, можно и насиловать. Сдерживающую силу я называю по-своему – "заповедями сна" или "рассудком грез".
– В смысле, ты хочешь сказать: "Потому что ты мне нравишься"?
Ацуко обняла Токиду еще крепче. Ее руки утонули в мягкой складке его живота.
– Да. Поэтому так и скажи прямо: ты мне нравишься,- произнесла она.
– Нет, не могу. Стоит мне собраться с духом, как вспоминаю "Красавицу и чудовище". Сегодня я уже об этом говорил.
– Мы оба все это и так понимаем. Но если придется говорить, придется мне, да? Ты, наверное, помнишь, что у меня не укладывается в голове, почему толстяки вроде тебя не хотят следить за своим весом. Да и лицом ты не вышел. Мы друг другу не подходим, вопиюще. Но ты мне нравишься, и с этим ничего не поделать. Надеюсь, ты меня понимаешь.
Косаку Токида слушал Ацуко, сдерживая всхлипы. Затем медленно повернулся.
– Понимаю, но никогда об этом не говорил.
Ацуко привстала на цыпочки и взяла его лицо в ладони. Косаку робко обнял ее за талию. Они поцеловались. Толстые слюнявые губы Токиды, такие детские и гладкие, нежно дрогнули.
Отвернувшись к окну, он виновато сказал:
– Ты поцеловала, потому что темно.
9
Выскользнув из банкетного зала, Тацуо Носэ зашел в туалет и, умывшись холодной водой, несколько пришел в себя. Но отражение в зеркале все равно осталось бледным.
Вместе с коммерческим директором Скэнобу Носэ составил компанию своему президенту, приглашенному на прием подрядчиков запчастей: у них вступил в должность новый директор. Праздновали в престижной центральной гостинице и, вопреки ожиданиям, устроили банкет по высшему разряду. Собрались все конкуренты. Со многими они давно не виделись, с кем-то необходимо было поговорить. Все это отвлекало и задерживало президента, поэтому и Скэнобу, и Носэ не могли уйти при всем желании. И, как назло, Носэ стало худо. Промелькнула мысль: "Еще не хватало свалиться с приступом в таком месте – на глазах у оравы соперников". Его бросило в холодный пот. Стоит промедлить – и приступ застигнет его. Предчувствуя это, Носэ быстро вышел из банкетного зала.
После того как Паприка проанализировала его сон, приступы не повторялись. Но одним сеансом синдром страха не побороть, и Носэ не давало покоя, что новый приступ может случиться в любую минуту – даже здесь и сейчас. Таблетки, которые дала ему Паприка, уже закончились.
Носэ решил не возвращаться в банкетный зал, сообщил на столе регистрации, что уходит, и получил пакет с памятным подарком. Затем присел на кожаный диван, откуда хорошо просматривался выход из зала. А пока ждал президента и Скэнобу, выкурил сигарету. В просторном фойе ему стало лучше. Вскоре вышел президент:
– А где Скэнобу?
– Я видел, как он попался на глаза директору "Аояма сэйки", и тот принялся перед ним за что-то оправдываться.
Президент сел в кресло напротив. Он сменил на этом посту основателя компании, был на пятнадцать лет старше Носэ, но выглядел прекрасно, очень моложаво.
– А что говорил этот, как его… управляющий делами "Тэйсан"?
– Господин Сэгава?
– Да-да. Сэгава.- Президент улыбнулся.- Он ведь здесь?
– Да, приехал.
Судя по улыбке, президент знал, что Сэгава – главный противник экомобиля.
И вот этот Сэгава, толстяк с короткой шеей, вышел из банкетного зала, беседуя со Скэнобу. Скэнобу взял памятный подарок, а Сэгава отказался. Носэ слышал, что Сэгава обычно уходит с банкетов последним.
Заметив Носэ, Скэнобу встревожился. Президент сидел к нему спиной и не видел такой реакции своего коммерческого директора. Сэгава, не заметив президента, подошел к Носэ, ухмыляясь, будто собирался съязвить.
– Что-то, дружище Носэ, тебя в последнее время не видно, где обычно,- "на ковре" у господина Корээда. Он говорит, соскучился по тебе.
Корээда был высокопоставленным чиновником Министерства торговли и промышленности. Президент обернулся, и Сэгава отпрянул:
– Господин президент, уже уходите?
Затем Сэгава направится в туалет. Проводив его взглядом, президент опять едва заметно улыбнулся.
– Извини, что заставил ждать,- усевшись в кресло, обратился Скэнобу к Носэ. На лысине у него выступил пот.- Вижу, ты на короткой ноге с этим Сэгавой?
Носэ ухмыльнулся, а сам подумал: "Будто ты только что с ним не разговаривал". Скэнобу переживал, что попался на глаза президенту, когда беседовал с торговым конкурентом. Такой он человек – все время беспокоится по разным пустякам. Президент тоже ухмыльнулся.
Решили выпить по бокалу и разойтись, а для этого перебраться в укромный бар на подземном этаже гостиницы. Бар оказался закрытым клубом, но у Скэнобу была членская карточка.
Расположившись в глубине, они какое-то время беседовали. В зале больше никого не было. Говорили о сбыте экологически безвредного автомобиля. Почуяв, откуда дует ветер, Скэнобу теперь стал рьяным сторонником детища Носэ.
Неожиданно Скэнобу заговорил о Намбе, который накануне опять взбрыкнул. Критикуя его безнадежный инфантилизм, Скэнобу метил в Носэ, который спускал подчиненному такое поведение с рук. Носэ дал Скэнобу высказаться и не стал ни защищать, ни оправдывать Намбу. Поддайся он на уловку коммерческого директора – наверняка сам угодил бы в ловушку. Поэтому Носэ просто сидел и улыбался, осознавая собственную силу: он умел неожиданно для собеседника перехватывать инициативу.
Президент тоже не собирался защищать Намбу и, слушая Скэнобу, временами поддакивал. Разумеется, Скэнобу завел этот разговор, прекрасно понимая, что Намба теряет доверие президента.
В тот день и сам Носэ умудрился повздорить с этим Намбой. Пришлось пойти на уступки, чтобы избежать крупной ссоры. Намба это понимал, но сам уступать не собирался. Носэ показалось, что Намба сознательно нарывался на конфликт,- иных причин для такого поведения не было. В конце концов Носэ стало противно от мелочности их спора, и он подумал, что слишком потакал Намбе. Тот же, судя по всему, просто испытывал терпение шефа.
Но все равно Носэ не считал нужным критиковать подчиненного в его отсутствие и не хотел уподобляться коллеге. Если задуматься, зачем начальнику, от которого зависит жизнь и смерть этого подчиненного, бранить его за глаза?
– Шеф, а что, если начальником секции развития назначить Кинъити? – совершенно неожиданно для Скэнобу предложил Носэ. Кинъити был племянником президента. В свое время окончил технологический факультет политеха и уже долго руководил общим отделом.
Лицо президента расплылось в неподдельной улыбке. Его племянник давно мечтал об этой должности, однако присутствие Намбы лишало его надежды.
Скэнобу на мгновение опешил от слов Носэ, но через секунду пронзил его взглядом, полным ненависти: "Что, набираешь очки?"
– О, кстати, Кинъити…- громко произнес он. Тут же почувствовал уловку и поправился: – Нет-нет, только не подумайте, что я о нем позабыл.
На самом деле он и в страшном сне не мог себе представить, что Носэ на это пойдет: он сам никогда не имел племянника президента в виду.
– Ну, у Намбы тоже немалые заслуги,- сдержанно сказал президент. Мнение двух директоров совпало, и президент, похоже, остался доволен.
"Ну, я тебе это как-нибудь припомню",- намекнул кивком Скэнобу.
На обратном пути в такси Носэ размышлял о Намбе. Талантливый человек, но руководитель в конечном итоге никудышный. Интересно, он сам это понимает? Или . нет? Пожалуй, спит и видит себя в президентском кресле.
Носэ поймал себя на мысли, что абсолютно не собирается оберегать Намбу, какие бы результаты ни показал анализ его сна. Пожалуй, Намбу так или иначе сместили бы с должности, однако сам Носэ не задумываясь использовал своего подчиненного в карьерном гамбите. Фактически вопрос решен. При этом Носэ вовсе не считал себя виноватым. Намбе досталось поделом, и это не самая жесткая мера из тех, что ему доводилось применять.
"Намба гордый. Узнав о приказе, не станет злиться. А самовлюбленность не позволит ему пасть духом". Сделав для себя такой вывод, Носэ переключился на Скэнобу. "Тот понимает, что не он рекомендовал племянника президента на новую должность. Так, что дальше?" Вспомнив взгляд, которым его проводил Скэнобу, Носэ понял: тот уже строит козни. Достаточно знать Скэнобу, чтобы не сомневаться в этом.
Почему? Он только что понял, что не чувствует вины перед Намбой. Но отчего тогда эта внезапная тревога? Носэ боялся возможного приступа. Он часто размышлял о Скэнобу, но его никогда не волновало, что тот мог предпринять. Беседуя со Скэнобу, Носэ ни разу не испытывал беспокойства. И тем не менее – приступ!
Его прошиб пот, участился пульс. Носэ успокаивал, уговаривал, убеждал себя, что это всего лишь невроз страха, что спустя время все пройдет, но тщетно: было до смерти страшно, пронзившая его боль отметала все доводы. В душе – ни малейшей надежды. Того и гляди инсульт хватит. Только представить, что он умрет прямо здесь, в такси. Опостылевший пейзаж за окном, свет в окнах зданий. .. От мысли, что он видит это в последний раз, все сразу стало каким-то милым и дорогим. Вместе с тем Носэ разбирала злость: он умрет, а все продолжат свое невозмутимое бытие и после его смерти. Пока он столь явственно познавал нелепость и неразумность смерти, сдавило дыхание, и Носэ растерялся. Что делать? Нечем дышать. Ехать к Паприке слишком поздно. До дома же рукой подать.
– Мне… пло… хо,- собравшись с силами, выдавил Носэ водителю.- Подъедешь… позови… моих.
Носэ заметил, что голос изменяет ему. Водитель насторожился:
– Я понял.
– Об… этом… нико… никому не… говори,- сказал Носэ и понял, что, если не умолкать, он отвлечется.- Слышишь:., никому… не… говори.
– Да, я понял.
В квартале, до недавних пор считавшемся престижным, дом Носэ стоял в кольце жилых многоэтажек. Но это был отдельный дом, и даже с небольшим прилегавшим участком он мог считаться солидным жильем. Стоило водителю позвонить в домофон, выскочили жена Ито и сын Торао. Они ринулись к машине.
– Что с тобой?
Пока водитель и Торао тащили Носэ в гостиную, он молчал, стараясь дышать экономно. А жена засыпала его вопросами:
– Ты что, не можешь говорить? Да? А дышать? Тебе трудно? Тяжело?
Носэ лежал на диване, и Торао первым делом ослабил ему галстук.
– Сейчас вызову врача Курой.
Не успела жена это сказать, как Носэ прохрипел из последних сил:
– Не… зо… ви.
Ему казалось, что чета Курой завидует достатку его семьи. К тому же врач слыл болтуном. Узнает об этом приступе – и Носэ несдобровать.
– Что? Но ведь…
– Это… не… болезнь. Психи… чес… кое.
– Ты что, сошел с ума? – воскликнула Ито, отпрянув от мужа, которому вытирала с лица пот.- Почему до сих пор скрывал?
– Отец, как же быть? – обернувшись, спросил Торао – сын договаривался с таксистом, чтобы тот не уезжал.
Носэ вынул из внутреннего кармана пиджака карточку – ту, что подготовил на особый случай. На ней значился номер телефона Паприки.
– Какой ты предусмотрительный! – воскликнула жена, едва не прослезившись.
Торао позвонил из угла гостиной, объяснил, как проехать, и вернулся к дивану.
– Ответила женщина, сказала, что немедленно отправит.
""Отправит"? Выходит, то была не Паприка. И квартира тоже не ее?" – стараясь глубоко дышать, раздумывал Носэ.
Водитель направился к выходу из комнаты, поэтому Носэ опять заговорил:
– Води… телю. Водителю.
– Что? Водитель уже ушел. Обычное такси. Проезд. За счет фирмы?
– Нет. Рот. Закрыть рот.
– Деньги? Я понял.- Торао побежал за таксистом. Паприка подъехала примерно через час. Приступ Носэ к тому времени утих.
10
Тацуо Носэ в одиночестве стоит посреди проселочной дороги. Ему грустно. Знакомый пейзаж: конечно, это его родина. Издалека кто-то подъезжает на красном велосипеде. Носэ становится тревожно. Паприка подключилась к его сну, пока Носэ не начал отрицать красный велосипед или того, кто на нем.
– Кто это?
– Маришка не знает? Это… Скэнобу,- детским голоском отвечает Носэ.
Маришкой Носэ называл Паприку. Вероятно, напоминала ему подружку из детства.
И в самом деле, на велосипеде ехал самолично Скэнобу – учитель родного языка из прошлого сна Носэ. Однако сам он никак не мог ехать на детском красном велосипеде по проселочной дороге: в его облике предстал кто-то из друзей далекого детства Носэ, и Маришка его прекрасно знала.
– А… это… разве не господин Скэнобу?
Его имя из уст Паприки смутило Носэ. Что? Присмотревшись внимательней, он переменил сцену.
Носэ перешел в утреннюю завершающую фазу быстрого сна. Паприка до утра выжидала момент, чтобы найти темные аспекты в его психике.
Когда позвонили из дома Носэ, Ацуко Тиба только вернулась из института домой. Она вымоталась за день, но ехать решила сразу. Однако требовалось время на перевоплощение: сменить прическу, наложить другой макияж, но самое хлопотное – нанести под глаза веснушки, которые не смывались бы при обычном умывании. Лицо менялось до неузнаваемости, молодело. Она готовилась, настраивалась на роль Паприки и пренебрегать этими минутами никак не могла.
Даже чтобы выйти из дома, требовалось соблюдать осторожность. После пресс-конференции многие журналисты начали подозревать, что Ацуко Тиба и есть та самая Паприка, хотя мало кто мог предполагать, что после высказанных подозрений она будет и дальше втайне заниматься сыском снов. Но имя Тиба значилось в списке главных соискателей Нобелевской премии, и она не имела понятия, кто и откуда мог за ней наблюдать.
В облике Паприки Ацуко вышла на улицу через гараж. Даже такси она не могла вызвать по телефону и ловила на дороге свободные.
Вернувшись с Тацуо Носэ, она опять проникла в дом с заднего входа. Без кода и отпечатка пальца это было невозможно. Дежурный привратник работал здесь давно и прекрасно знал, что связывает Паприку с Ацуко, но если за домом следят журналисты, их мог заинтересовать ее спутник.
После общего осмотра, надев на голову Носэ "Горгону", она погрузила его в сон, затем настроила дискету для пробуждения и сама глубоко заснула. В пять утра проснулась от покалывания статическим электричеством, тут же надела коллектор и подключилась к сну Носэ.
В тот миг он шагал по ночному взморью. В море, рассекая волны, несся скоростной катер необычной формы.
– Берегись, #??%! – Носэ назвал Паприку, едва вошедшую в его сон, иностранным именем, схватил за руку и повалился вместе с нею наземь ничком, опасаясь, чтобы их не заметили с катера.
– Ты чего?
– §¶,- ответил Носэ, похоже, сам толком не поняв смысла.