– Еще не решила, – ответила она просто, с милой улыбкой. – Там видно будет.
– Полагаю, вы не имеете права сообщать о том, что беседовали с Крисом, так ведь? – спросил Джек.
– Да, я здесь именно на таком условии, – отозвалась Загадочная Блондинка. – Я не вправе цитировать Сьюэлла слово в слово, хотя могу использовать его рассказ – в том случае, если не раскрою источник информации. Как и у шеф-поваров, у журналистов свои секреты.
Джек шутку не понял, но все же продолжил расспросы.
– Это для газеты, да, мэм? – осведомился он, проведя ее сквозь ворота, которые потом закрыл за собой.
– Вряд ли, – произнесла Блондинка, задумчиво покачав головой.
Со стороны ответы девушки могли бы показаться односложными и неохотными, однако это было не так. По крайней мере для Джека, считавшего, что ее голос прекраснее любой музыки, которую ему доводилось слышать, даже лучше пения известнейшей звезды оперной сцены Шарлотты Черч. А все говорят, что она поет, как ангел.
– Простите, мэм, а тогда зачем?
– Я думаю, – заговорщически сообщила журналистка надзирателю, – что напишу книгу.
– Ясно.
Они добрались до комнаты свиданий, Джек открыл дверь, и Загадочная Блондинка, войдя внутрь, вытащила из-под стола стул.
– Сейчас приведу Сьюэлла. – Джек оставил девушку одну и зашагал к камерам.
По дороге надзиратель размышлял о том, что Загадочная Блондинка, по-видимому, поведала ему свой секрет. На самом деле Джеку было совершенно безразлично, что она собирается делать с интервью. Да пусть хоть стены комнаты им обклеит! Но тон девушки предполагал, что она считает Джека достаточно близким, чтобы рассказать ему нечто важное, и это, по его мнению, означало перемену в их отношениях.
Последние несколько недель он сопровождал ее по тюрьме, сидел рядом, пока она разговаривала со Сьюэллом, и было ясно, что между заключенным и журналисткой образовалась некая связь. А теперь у Джека возникло ощущение, что границы круга разомкнулись, чтобы принять его. Это вполне отвечало планам Джека, планам по поводу коллекции сувениров, напоминающих о знаменитых заключенных.
Он начал собирать свою коллекцию пару лет назад, когда подобрал с пола тюрьмы использованную карточку для таксофона, подписанную Уинстоном Силкоттом*. Проходивший мимо другой надзиратель заметил, что некоторые придурки, их коллеги из других тюрем, собирают подобную дребедень.
* С Силкотта было снято обвинение в убийстве полицейского констебля Кейта Блейклока во время беспорядков в лондонском районе Тоттнем в 1985 году, и он получил компенсацию в размере? 50 000 в 1999 году. Однако в настоящее время Силкотт отбывает пожизненное заключение за другое убийство.
– Что, использованные таксофонные карточки? – спросил тогда Джек, вертя в руках карточку Силкотта.
– Ага, и не только, – ответил другой надзиратель, – вообще все, имеющее отношение к "знаменитым заключенным". Я знаю одного мужика, с юга, он сейчас на пенсии, так он тебе, может, даже заплатит за эту карточку.
Джек взял номер телефона коллекционера. Его звали Джо Брукс, и вскоре между ними завязалась оживленная переписка по электронной почте, они даже стали приятелями. Как выяснилось, у Джо собралась внушительная коллекция. В ней была роба, подписанная Питером Саттклиффом, "Йоркширским Потрошителем", несколько рисунков Реджи Крея, одного из братьев-близнецов, известных бандитов и рэкетиров. А кроме того, вышивка, сделанная Чарльзом Бронсоном*, и самодельное знамя, которым во время своей акции протеста на крыше размахивал Майкл Хики**, один из "Бриджуотерской четверки".
* Бронсон, которого часто называли одним из самых опасных британских заключенных, провел в тюрьме более двадцати шести лет, где и совершил за это время еще несколько убийств.
** "Бриджуортерская четверка" – Джим Робинсон, Майкл Хики, Винсент Хики и Патрик Моллой; были осуждены в 1979 году за убийство Карла Бриджуотера. В 1997 году после самого длительного в истории английского права апелляционного разбирательства с них было снято обвинение в убийстве. Патрик Моллой умер в заключении.
Впечатляющее собрание, подумал Джек. Таксофонная карточка, когда-то принадлежавшая Силкотту, не шла с ним ни в какое сравнение.
Джо называл себя эзотерическим коллекционером. Его не интересовали причуды рынка, и он собирал только предметы, имеющие отношение к старым делам. Его гордостью было знамя Хики. Джо мечтал найти что-нибудь, связанное с Джоном Маквикаром, знаменитым в шестидесятых годах грабителем, который впоследствии стал журналистом, однако он вполне довольствовался тем, что было в его коллекции. Как правило, он ни с кем не менялся.
Тем не менее Джо познакомил Джека с другими любителями сувениров от заключенных, надзирателями, которые были бы рады, если бы им в руки попалось хоть что-то имеющее отношение к Кристоферу Сьюэллу. Джек рассчитывал на выгодный обмен. Может, намекнул он коллекционерам, у кого-нибудь есть вещи Дэвида Коупленда, взорвавшего начиненную гвоздями бомбу в Сохо*. Произошло это позже интересующего Джо периода времени; все же предметы, имеющие отношение к этому заключенному, высоко ценились в определенных кругах. Или ему удастся заполучить вещицу Роберта Модзли**, британского Ганнибала-Каннибала, который, как гласила легенда, до сих пор жил в недрах Уэйкфилдской тюрьмы. Как бы там ни было, Джек полагал, что, когда ему удастся собрать достаточное количество вещей, связанных с Кристофером Сьюэллом, он не только обретет репутацию знатока в этой области, но и сможет обменивать их на сувениры от других знаменитых зэков. При этой мысли ему хотелось радостно потереть руки. А теперь, когда с ним поделилась секретом журналистка, возможности стали поистине безграничными.
* Дэвид Коупленд отбывает шесть пожизненных заключений за бомбу, начиненную гвоздями, которая послужила причиной смерти троих людей, а также за взрывы бомб на Брик-Лэйн и в Брикстоне.
** Роберт Модзли, осужденный за то, что удавил человека гарротой, стал в тюрьме серийным убийцей, убив еще троих. Одну из его жертв обнаружили со вскрытым черепом, из которого торчала ложка. Часть мозга отсутствовала. Модзли провел в одиночном заключении почти двадцать лет.
Джек решил проверить это и на следующую встречу захватил с собой журнал "Дерзость", который его дочь выудила из глубин платяного шкафа. В списке сотрудников, работавших над номером, он увидел имена журналистки и заключенного, художественного редактора и менеджера по рекламе.
Надзиратель улучил минуту, когда они, как обычно, сидели в комнате только втроем, вытащил журнал и попросил их расписаться возле своих имен. Журналистка слегка замялась и спросила:
– Это для вашей личной коллекции, Джек, не так ли? Больше никто не увидит?
Пришлось ее заверить, что так оно и есть, и только после этого Блондинка поставила подпись и передала журнал Крису, который нацарапал свое имя, даже не задумываясь. Надзиратель забрал журнал, застенчиво поблагодарил и сразу же спрятал его в пластиковую папку – для надежности. Он мысленно поаплодировал себе – так ловко все получилось.
К этому сувениру Джек добавил несколько заявок заключенного на посещение его родственниками или знакомыми, подписанных Крисом. В коллекцию также отправились телефонные карточки Сьюэлла, старая тюремная рубашка, на которой он попросил Криса расписаться, и несколько деревянных поделок из мастерской.
А больше всего Джек мечтал заполучить фото. Его коллекция росла, и надзиратель чувствовал, что фотография не только сама по себе станет ценным экспонатом, но будет свидетельствовать о том времени, которое он провел с Крисом и журналисткой. Хорошо бы сняться на память, вместе, втроем. Так как Крис и, что важнее, журналистка до сих пор охотно шли ему навстречу, наверняка они не будут возражать против еще одного маленького одолжения.
Но когда Джек обратился к ним с просьбой, Крис сказал "нет" еще до того, как Блондинка успела произнести хоть одно слово. Впрочем, это нельзя было назвать категорическим отказом. Сьюэлл просто произнес:
– Знаете что, Джек, не сейчас, ладно? Еще не время.
Журналистка удивленно посмотрела на заключенного, а Джек сердито сунул фотоаппарат в карман.
Глава 28
На следующий день звоню Рассу, и мы быстро договариваемся. Разговор действительно получился коротким, я думал, что беседа продлится дольше. После того, как я кладу трубку, подготовка продолжается.
Извините, я что-то пропустила? Подготовка? Все верно. Подготовка. Помните восьмой пункт в моем списке? Я вламываюсь в дом Огрызка и испражняюсь на его постель. Подобные операции требуют подготовки. Неужели вы думаете, что я забыл про него? Конечно, нет. С ним еще не покончено.
Я сижу на диване и смотрю телевизор. Идет телешоу Опры Уинфри, но самой Опры на экране нет. Вместо этого психолог беседует с жертвой изнасилования о чувстве вины, которое она испытывает.
Она чувствует себя виноватой, потому что неправильно опознала человека, и того посадили. Мало того что женщина стала жертвой изнасилования; она переживает из-за того, что отправила за решетку невиновного. Наверняка ей сейчас очень плохо, хотя по виду не скажешь. Либо шоу Опры снимают через специальную дымку, чтобы на экране у участников не были заметны морщинки, либо там работают лучшие в мире гримеры, потому что лица мужчины и женщины кажутся сделанными из кремового пластилина. Даже пристально всматриваясь в лысеющего психолога, я не вижу ни морщин, ни мешков под глазами. Он как минимум лет на двадцать старше меня, однако в сравнении с ним я выгляжу потрепанным и осунувшимся.
Впрочем, сейчас меня это не волнует. Я еще приведу себя в порядок, только прежде надо кое-что сделать.
Смотрю на психолога и жертву изнасилования и размышляю о своем появлении в телепередаче. Наступит понедельник, я приду в студию и увижу этот большой ящик, камеру, с подмигивающим наверху красным глазком. Сколько людей, которых я знаю или знавал когда-то, заметят вдруг на экране знакомое лицо и подумают: "Я его где-то видел", прежде чем вспомнят: "Да это же Кристофер Сьюэлл!"
Старые друзья, старые учителя, бывшие подружки, коллеги, бывшие коллеги, продавщица из магазина, Тоби Торп, Ким Кроуфорд, охранник, который никогда не здоровается, Том Варне, блондинка из лифта, Джефф Кларк, дядя Джек и тетушка Джин… все они смогут меня увидеть.
Но больше всего я хочу, чтобы меня увидела Сэм. Я хочу, чтобы она сидела перед телевизором, пила чай, смотрела "Счастливый понедельник" с Феликсом Картером и думала обо мне, о том, как я на него похож.
И вдруг, как раз в тот миг, когда Сэм подносит ко рту кусочек жареного цыпленка, на экране появляюсь я. Она застывает в изумлении, и вниз падает капелька кетчупа.
Нет, только не кетчуп, Сэм его не любит.
Тогда просто котлета по-киевски. Сэм удивленно замирает, видит, как я счастливо улыбаюсь, замечает, что я прекрасно выгляжу с новой стрижкой и – это очень важно! – что я похож на Феликса Картера, факт, подтвержденный национальным телевидением. И она захочет меня вернуть. Все очень просто. Вроде одного из тех грандиозных поступков в День святого Валентина, о которых пишут в газетах: рекламный щит на Пиккадилли-Серкус с признанием в любви или самолет, за которым тянется лента с предложением руки и сердца. И Сэм захочет меня вернуть.
Нельзя работать в моей должности и не разбираться в рекламе. Я провел много времени с клиентами, убеждая их, что журнал "Дерзость" именно то, что им нужно, и прекрасно понимаю, как важны окружение и контекст. Мне представилась замечательная возможность – реклама, которую не купишь ни за какие деньги.
Конечно, прежде всего нужно позаботиться о том, чтобы Сэм вообще увидела шоу. Полагаю, что с этим я успешно справился. Вернувшись домой, прослушал все четыре альбома Феликса Картера и выбрал одну особенно трогательную композицию, "Люблю тебя (в N-ной степени)". Переписал ее – единственную песню (конечно, напрасная трата пленки С90, но что поделаешь), положил кассету в конверт, добавил записку на новой бумаге из "Пэйперчейз": "Сэм, пожалуйста, посмотри передачу "Счастливый понедельник" в понедельник вечером. Ты все поймешь. С любовью, Крис". И отправил пакет первым классом, на рабочий адрес, так что Сэм получит его в пятницу.
Я было подумывал о том, чтобы сказать ей в лоб: "Сэм, меня покажут в программе "Счастливый понедельник" в понедельник вечером", однако решил, что доля сюрприза здесь настолько важна, что стоит рискнуть. Не хочу думать о том, чем Сэм может быть занята в понедельник вечером. Я даже не уверен, будет ли она дома во время телешоу, но делаю ставку на письмо – и на кассету! По крайней мере они заставят Сэм записать передачу на видео. А если кто-нибудь увидит программу, а потом ей об этом скажет, ну и ладно, тоже неплохо. Главное, чтобы жена посмотрела, обратила внимание на весьма важный контекст, поняла, что качество предлагаемого товара улучшилось, и решила его купить. Если обуви марки "Кларке" и фруктовому витаминизированному напитку "Лукозейд" удалось уловить дух времени и стать востребованными продуктами, то почему того же не смогу добиться я? Почему тот же маркетинговый ход не поможет моему браку?
Интересно, увидит ли программу Огрызок. Очень интересно.
Я смотрю на пластилинового врача и пластилиновую, снедаемую виной жертву насилия и одновременно заряжаю отцовский револьвер, предварительно очистив кофейный столик старым, проверенным способом – одним движением смахнув весь мусор. На пол летят обломки моей нынешней жизни, жизни, которая вот-вот переменится: пустые пивные банки, бутылки из-под водки, пепельница, набитая окурками… Грязь, но это моя грязь, и скоро ее не будет.
Меж тем сейчас я запихиваю патроны в барабан, со щелчком возвращаю его на место, ставлю оружие на предохранитель, встаю и засовываю револьвер за пояс. Затем выхватываю его одним движением… Приятное чувство. Вроде как в кино или по телику, совсем не похоже на реальность.
Снова засовываю пушку за ремень и пробую еще раз. Револьвер за что-то цепляется. Я устраиваю его удобнее и вытаскиваю в третий раз. Прекрасно. Затем еще раз. Без сучка и задоринки. Удовлетворенный, я выхожу на середину комнаты развинченной, покачивающейся походкой, как Клинт Иствуд в фильме "Грязный Гарри", – хочу почувствовать тяжесть оружия у себя за поясом. Ощущение мне нравится.
Между прочим, к вашему сведению, ни в эту минуту, ни и какое-нибудь другое время, когда я любуюсь отцовским револьвером, я не вынимаю его со словами: "Ты это мне говоришь?", как в фильме "Таксист". Не хочу повторяться. Более того, это было бы крайне непрофессионально, а все мои приготовления в высшей степени профессиональны.
Например, чтобы проверить, плотно ли пушка сидит за поясом, я делаю резкие движения из стороны в сторону, как будто меня атакуют сзади. Все нормально. Затем я пробую пройтись с револьвером по дому. Не сказать, что удобно – всякий раз, когда я делаю шаг вперед, барабан впивается в левое бедро, – но терпеть придется недолго, от моей квартиры до жилища Огрызка рукой подать.
Я надеваю куртку, чтобы посмотреть, не видна ли предательская выпуклость. Видна, и я натягиваю пальто – по иронии судьбы, именно то, на которое ублюдок высморкался. Ничего не заметно, разве только на ощупь.
Отлично.
Снимаю пальто, вытаскиваю оружие из-за пояса – еще не время – и заканчиваю приготовления. Из кухни я приношу ярко-желтые резиновые перчатки для мытья посуды и кладу их на кофейный столик рядом с револьвером. Затем направляюсь в комнату для гостей, где после нескольких минут поисков нахожу планшет. Приношу его в гостиную и тоже бросаю на кофейный столик.
Потом иду к маленькому чуланчику, где мы храним старую одежду – "одежду для уборки" – и груду старой обуви, в которой я копаюсь до тех пор, пока не выуживаю пару дешевых, ни разу не надеванных мокасин, которые когда-то купил на распродаже, не примерив. Совсем забыл о разнице между европейскими и британскими размерами и приобрел башмаки на два размера меньше, чем нужно.
Они немилосердно жмут, а когда я пробую пройтись в них по комнате, боль становится еще сильнее… Ничего, пока дойду от своей квартиры до дома Огрызка, потерплю.
Затем я беру четыре шкалика водки, один выпиваю, а остальные ставлю на кофейный столик рядом с ярко-желтыми перчатками, планшетом и заряженным револьвером.
И в завершение нахожу пару старых солнцезащитных очков "Рэй Бэн". Хотя это, конечно, всего лишь дешевая копия из тех, что продаются на заправочных станциях, вытащить из них стекла оказалось довольно трудным делом. В конце концов, нацепив очки на нос, я смотрюсь в донышко банки из-под джема. Вылитый Майкл Кейн в шпионском боевике "Досье Ипкресс"! Вблизи можно заметить, что в очках нет стекол, но случайный наблюдатель увидит всего лишь заурядного очкарика, а мне того и надо. Отлично.
Я готов. Можно приступить к осуществлению первого этапа.
Беру перчатки для мытья посуды и аккуратно прикрепляю их к планшету, затем вырываю несколько страниц из журнала и прилаживаю сверху. Если держать планшет правильно, подозрительного бугорка совсем не видно. Потом кладу бутылочки с водкой в один карман пальто, очки без стекол – в другой, само пальто оборачиваю вокруг планшета. Напоследок засовываю револьвер за пояс и выхожу из дома, прижимая к боку свернутое пальто. Со стороны, наверное, смотрится немного странно, но, думаю, все обойдется.
Прежде чем надеть пальто, я миную магазины и дохожу до конца дороги. Мне трудно попасть в рукава, так как я стараюсь не привлекать внимания к револьверу… Ничего, наверняка вся сцена выглядит так, будто человеку стало холодно и он надевает пальто.
Все происходит ближе к вечеру, несколько дней назад я увидел Огрызка примерно в это же время. Сторонний наблюдатель может принять меня за сотрудника, скажем, электрической или газовой компании. Или за стекольщика. В общем, за человека, которого трудно заподозрить.
Я перехожу на другую улицу и только после этого надеваю очки. Перед своими невидимыми зрителями я разыгрываю целый спектакль – делаю вид, что дышу на них, протираю и только потом цепляю на нос. Просто человек, который думает: "Нужно надеть очки!" Если кто-нибудь пройдет мимо, я опущу голову, чтобы не заметили отсутствия стекол. Никто не проходит.
Все эти приготовления, тщательная, но почти незаметная маскировка… Вы небось думаете, что у меня есть точный план действий. На самом деле плана нет. Когда я оказываюсь перед дверью Огрызка, отчетливо осознавая, что сейчас за мной отовсюду наблюдают любопытные взгляды – продавцы в магазинах, покупатели, люди, лениво глазеющие на улицу из окон квартир, – у меня нет ни малейшего понятия, что делать дальше.
До некоторой степени так задумано. Я чувствую, что приготовился к двум вариантам развития событий: либо он дома, либо нет. Дальше придется рассчитывать на случай. Конечно, не идеально, но что поделаешь.
Держу планшет слегка под углом к телу, как настоящий профи. Любой человек, стоящий сзади, решит, что я стучусь из самых невинных побуждений. А я, пока барабаню по двери – один, два, три раза, – расстегиваю пальто, просовываю руку за пояс и обхватываю рукоять револьвера. Отлично. Тишина.
Из дома не раздается ни звука. Ни тебе хлопанья дверей, ни шороха шагов, ни крика: "Войдите!" Просто тишина. Пытаюсь дышать ровно, но сердце в моей груди колотится изо всех сил, и я словно ощущаю за спиной присутствие незримых свидетелей. Стучу еще раз.
По-прежнему ничего.