В музыкальном магазине ему повезло попасть на распродажу, основной темой которой было творчество группы "Секс пистолз". Тони уже выбрал фильм "Сид и Нэнси" за четыре фунта девяносто девять пенсов, когда вспомнил, что не видел "Грязь и ярость", и купил его тоже. Еще ему приглянулась "Великая афера рок-н-ролла", этот фильм он уже смотрел, но очень давно.
Убедив себя, что эти три фильма приведут его в соответствующее "панковое" настроение, Тони спустился на эскалаторе и, наконец-то после стольких лет, купил альбом "Сандиниста!" группы "Клэш". Ему хотелось составить собственное мнение об этом альбоме, который разделил всех критиков на злопыхателей, утверждавших, будто в нем нет ничего особенного, кроме необычайно долгого времени звучания, и поклонников, считавших его утерянной классикой. Втайне Симеон почти решил, что присоединится к лагерю сторонников альбома, но было ясно одно: ему больше не придется молчать или врать, когда среди приятелей в очередной раз речь зайдет о "Сандиниста!". Это само по себе уже неплохо, так как и он, и все его друзья в прошлом были панками и могли часами обсуждать достоинства и недостатки группы "Адвертс" или Джонни Мопеда.
В завершение (гулять – так гулять!) Тони приобрел альбом "Ро пауэр" Игги Попа и "Студжес" на компакт-диске. Большой прогресс, ведь у Симеона была только виниловая копия, причем настолько поцарапанная, что ее практически нельзя было слушать.
Когда молодой человек расплачивался за все свои приобретения, продавец поздравил его с правильным выбором:
– Намного лучше всякого гребаного хлама, с которым приходится мириться!
Тони купил еще четыре пальчиковые батарейки "Дюраселл" для своего плеера, чтобы по дороге домой спокойно прослушать альбом "Саниндиста!".
Довольный своим выбором Симеон отправился в "Бургер кинг", где с удовольствием съел именно то, что планировал, а затем пустился в двадцатиминутное путешествие на метро от станции "Оксфорд-Серкус" до "Шепердз-Буш".
Часы показывали всего лишь половину первого, и, кроме Тони, в вагоне было всего четыре человека. Юноша сел в конце вагона, вытащил компакт-диск и начал читать прилагающийся к нему буклет. Он не заметил, как на перегоне между станциями "Бонд-стрит" и "Марбл-Арч" поезд остановился.
Нет ничего необычного в том, что поезд останавливается в туннеле. Задержки до пяти минут происходят постоянно, поэтому Тони не обратил на это внимания. Он бросил взгляд на рекламные афиши над сиденьями напротив: одна была о новом тесте на беременность, другая – о витаминных добавках. Затем стал просматривать буклет к диску и слушать музыку.
Так как Тони слушал ее в наушниках – будучи сознательным молодым человеком, он приобрел такие наушники, что позволяли ему наслаждаться громким звуком, не нарушая покоя окружающих, – ему не удалось как следует расслышать объявление машиниста поезда. Он уловил некоторые слова, доносящиеся сквозь музыку, хотя особенно не вслушивался, полагая, что машинист извиняется за кратковременную задержку и уверяет пассажиров, что поезд вот-вот тронется.
На самом деле так оно и было, за исключением одного оборота речи, который другие пассажиры, не слушающие в данный момент группу "Клэш", сочли тревожным.
– Дамы и господа, – произнес машинист. У него была привычка растягивать слова, когда он делал объявления. К счастью для его семьи, на повседневную жизнь она не распространялась. Наоборот, дома дети упрашивали, чтобы "папа сказал что-нибудь своим "дикторским" голосом". Тогда фраза "Никакого футбола, пока не уберете игровую приставку" становилась: "Ни-и какога-а футбола-а… пока-а не уберете-е приста-а-авку". Машинист боялся, что наступит день, когда детям это больше не будет казаться забавным, а может, даже станет их раздражать.
Он произнес:
– Э-э… да-амы и господа-а… Сообщить ва-ам ха-арошую нова-асть или пла-ахую? Во-от плохая: на-ас попросили зде-есь задержаться еще-е на чуть-чуть… Мне не сообщили о точной причине задержки-и, но, как только это произойдет, я обязательно поставлю вас в известность. Пока же усядьтесь удобнее, ра-аслабьтесь и-и думайте о ха-арошей новости – на улице идет до-ождь, а здесь по крайней мере сухо.
Несмотря на то что все было сказано достаточно веселым тоном и вызвало у пассажиров улыбку, два момента заставили их слегка насторожиться. Во-первых, если бы о задержке сообщили, что "она продлится несколько минут", они бы не беспокоились, тогда как невразумительное "еще на чуть-чуть" означало, что никто не знает, долго ли простоит поезд. Во-вторых, машинист якобы понятия не имел, что произошло, значит: (а) он знает, но не хочет говорить, чтобы не напугать пассажиров и не вызвать в вагонах панику, хотя навстречу им по туннелю движется поток раскаленной лавы; (б) он на самом деле ничего не знает. А если не в курсе машинист, что тогда взять с остальных?
Спустя некоторое время машинист сделал второе объявление: поезд задержится еще на чуть-чуть – опять это выражение! – и проблему уже решают. Он выразил сожаление, что планы на день, посвященный походу по магазинам, оказались нарушены, но пусть пассажиры не забудут поблагодарить лондонскую подземку, когда получат уведомления о состоянии своих банковских счетов. Кое-кто из них улыбнулся, одна пожилая леди повернулась к другой и сказала: "Смешно, правда?", однако другие – те, кто переживал из-за пропущенных встреч или опаздывал с обеденного перерыва, – сочли шутливый тон машиниста неуместным.
Между тем Тони Симеон сидел и слушал "Клэш". Покончив с чтением буклета, он аккуратно засунул его в пластиковую коробочку от дисков, положил ее в сумку и достал книгу Джорджа П. Пелеканоса. Вскоре молодой человек полностью погрузился в чтение.
Первый диск из альбома "Сандиниста!" уже почти заканчивался, когда Тони Симеон оторвался от книги и поднял голову. Неожиданно он осознал, что поезд уже довольно долго не трогается с места.
Тони огляделся. Другие пассажиры сидели насупившись и не делали никаких попыток завязать с ним разговор. Все же по их поведению было видно, что беспокоиться не о чем. Просто задержка в пути, пусть и излишне долгая. Тони вновь вернулся к музыке и чтению.
В следующий раз, когда машинист делал объявление – уже четвертое, – Тони снял наушники. Машинист объяснил, что поезду придется еще какое-то время простоять в туннеле, пока ремонтники не устранят причину неисправности в электрической цепи. Лондонское метро извиняется за задержку и просит всех сохранять спокойствие, проблема уже решается, и как только у машиниста появится дополнительная информация, он сразу же ее сообщит. Машинист добавил, что хотя вряд ли это как-то ободрит пассажиров, но у него на следующей станции остывает чашка кофе.
Тони ухмыльнулся шутке и заметил, что она ни у кого больше не вызвала улыбки. Жалкие нытики, подумал он и вернулся к детективу.
В очередной раз он оторвался от книги и плеера, когда альбом "Клэш" закончился. "Сандиниста!" – чрезвычайно длинный альбом, два с половиной часа звучания, отсюда и нелюбовь критиков. И Тони, запертый в вагоне метро между станциями "Бонд-стрит" и "Марбл-Арч", прослушал его целиком. Ничего себе выходной, подумал он. Особого неудобства молодой человек не испытывал, а пассажиры вокруг, хотя и взволнованные, вели себя довольно сдержанно. Более того, у него были интересная книга и альбом Игги Попа, полная CD-версия. Симеон включил плеер, и Игги запел: "Я гепард, крадущийся по улицам, в моем сердце пылает напалм". Тони будто бы снова вернулся в школьные дни.
Машинист снова и снова что-то вещал через громкоговоритель, некоторые фразы Тони даже слышал, но ему вскоре наскучили жалкие остроты машиниста, а также его голос, словно называющий победителей в лотерею, из-за которого каждое объявление занимало ровно вдвое больше времени, чем нужно. А кроме того, новизна восприятия альбома Игги Попа еще не изгладилась, после заезженной виниловой пластинки звучание казалось просто потрясающим.
В какую-то минуту другой пассажир, парень примерно одного возраста с Тони, прошел по проходу мимо него, что-то бормоча по пути. Симеон поднял наушники и наклонился вперед со словами:
– Что? Я не расслышал…
Молодой человек выглядел смущенным.
– Простите, я уже не могу больше терпеть…
Затем он открыл дверь в конце вагона и незаметно, насколько это позволяли обстоятельства, помочился. Тони стало его жаль, и он отвернулся. Запах мочи ударил в нос, но когда дверь захлопнулась, а молодой человек вернулся на свое место, вонять перестало. Что ж, если это худшее, что могло произойти за время задержки, то ничего страшного.
Вскоре диск "Ро пауэр" закончился, и Тони решил еще раз прослушать "Сандиниста!". Он перестал обращать внимания на объявления, здраво рассудив, что сможет узнать все новости, наблюдая за выражением лиц других пассажиров. В основном они спали, или, подобно ему читали, или разговаривали. Давно уже никто не цокал языком, не закатывал в возмущении глаза, не суетился и не смотрел демонстративно на часы. Другими словами, люди смирились с задержкой. Когда машинист выдавал очередной малообнадеживающий монолог, они дружными гримасами выражали неодобрение по поводу его неуместных шуточек. Особых знаков расположения друг к другу они не выказывали, но происшествие их сплотило. На самом деле подобное единение происходит во время войны. Но Тони об этом не думал, он продолжал читать и находил все новые и новые восхитительные пассажи в альбоме "Сандиниста!".
Наверху творилась полная неразбериха. Застрявший на полпути между станциями "Бонд-стрит" и "Марбл-Арч" поезд означал, что вся Центральная линия блокирована. В свою очередь, это привело к тому, что люди были вынуждены выбирать другие маршруты, которые очень скоро оказались переполненными – и, заметьте, даже не в час пик. Скоро задержки поездов стали происходить на всех ветках метро, что случалось только при широкомасштабных акциях, охватывающих всю подземку, например, забастовках. "Небольшие задержки" в движении поездов переросли в "серьезные опоздания", а проблема все не решалась.
Вскоре те, кто занимался подборкой новостей о транспорте, перемолвились словечком с теми, кто занимался просто сбором новостей. Поезд метро, стоящий в туннеле между двумя станциями более четырех часов, стал темой для новостей, прекрасным примером нарастающего кризиса, перед которым оказалась лондонская транспортная система. Время шло, и к месту происшествия были направлены команды репортеров из газет, радио и телевидения, готовые приветствовать пассажиров плененного поезда, лишь только те поднимутся на поверхность. Благодаря их рассказам этот сюжет можно было бы преподнести, сделав упор на человеческий фактор. В конце концов, человеческий фактор играет главную роль в любой захватывающей истории.
Ни журналисты, ни фотографы, поджидая пассажиров, не имели ни малейшего представления о том, под каким углом рассматривать этот пресловутый человеческий фактор и где его искать. Однако задание поступило от редакторов отделов новостей, которые из своего личного опыта знали, что человеческий фактор будет обязательно.
Итак, поезд стоит на перегоне между станциями четыре часа. События могут развиваться по следующим сценариям:
1. У пассажира А начинается приступ эпилепсии. Пассажирка Б, медсестра, у которой в этот день выходной, оказывает необходимую медицинскую помощь.
2. У пассажирки А начинаются роды. Пассажирка Б, медсестра, у которой в этот день выходной, оказывает необходимую медицинскую помощь.
3. Пассажир А, пьяный и агрессивный, наносит оскорбление пассажиру Б. Пассажир С делает то, "что на его месте сделал бы каждый", и утихомиривает пассажира А, впоследствии сдав его в руки полиции.
4. У пассажира А случается сердечный приступ. К счастью, рядом находится пассажир Б.
5. Пассажир А делает предложение руки и сердца пассажирке Б. Пассажирка Б соглашается, и они приглашают на свадьбу пассажиров от В до Я.
6. Пассажир А, разговорившись с пассажиром Б, неожиданно узнает, что они родственники.
7. Все пассажиры от А до Я умирают.
Собравшихся представителей масс-медиа мучил такой вопрос: где же лучше дожидаться новостей – на станции "Бонд-стрит" или на "Марбл-Арч"? Каждый пытался уловить хоть крупицу информации и боялся, что его опередят конкуренты, поэтому никто никого не выпускал из вида.
Репортеров было не очень много – происшествие относилось лишь к разряду местных новостей (ведь события явно не стали развиваться по сценарию номер семь), – но все же вполне достаточно, чтобы их присутствие ощущалось. Журналисты расположились лагерем и общались с коллегами в своеобразной манере приятелей-соперников, отличающей всех работников средств массовой информации. И ждали.
А внизу, под землей, ждали пассажиры.
Наконец лондонская подземка смогла преодолеть возникшее затруднение – так и не признавшись, в чем была его причина. И когда день уже клонился к вечеру, Тони Симеон вышел на станции "Марбл-Арч" – через четыре с половиной часа после того, как сел на поезд на "Оксфорд-Серкус".
Он зевал, в теле слегка покалывало от долгого сидения, однако в общем и целом юноша выглядел беззаботным. Во время ожидания, которое некоторые газеты впоследствии окрестили "четырехчасовым испытанием", Тони рассудил, что и дома он точно так же сидел бы и читал. Конечно, здесь недоставало некоторых вещей, например, чашки чая или туалета, тем не менее было вполне удобно, а если бы вдруг приспичило отлить – не страшно, пример его ровесника показал, что это можно сделать, почти не уронив своего достоинства.
Поэтому, когда Симеона спросили о пережитом, он был в довольно хорошем настроении. В отличие от других пассажиров, которые, едва поднявшись на поверхность, сбросили с себя дух единения как промокший плащ и начали возмущаться, громогласно требуя от метрополитена компенсации и извинений. Несколько раз недобрым словом помянули отсутствие подробной информации во время томительного ожидания, а также "придурка-машиниста, который всех достал".
К счастью (по крайней мере для самолюбия машиниста и его семьи), последняя реплика в репортажи не попала. Беднягу машиниста оскорбили бы в лучших чувствах. Он-то был уверен, что его дружелюбные комментарии помогают людям справиться с выпавшим на их долю испытанием. Ему казалось, что он заботится о пассажирах, и потому позже, когда Тони Симеон оказался центральной фигурой в репортажах и даже появился в шоу "Счастливый понедельник" с Феликсом Картером, водитель поезда почувствовал легкое разочарование – все его усилия остались незамеченными. В конце концов, этот Тони Симеон не сделал ничего особенного, разве что сказал: "Вообще-то все было не так уж плохо. У меня с собой была интересная книга и запасные батарейки для плеера".
Только и всего. Хотя на самом деле он сказал еще кое-что. Когда Тони попросили представиться и назвать свой адрес, молодой человек сообщил:
– Э-э… Симеон. Тони Симеон. Без буквы "п". С-И-М-С-О-Н. Вечно все пишут неправильно…
Глава 30
Я просыпаюсь в прихожей своей квартиры. Или, лучше сказать, в преисподней своей квартиры… Какая разница, любое название подойдет. Так или иначе, я просыпаюсь.
На следующее утро после того, как вы проникли в жилище того парня?
Да. Естественно, поначалу я об этом не помню. Только слышу, как демоны шелестят крыльями, и знаю: через мгновение они поведают мне, что я еще натворил. Будут злорадствовать: "Посмотри, что ты наделал. Полюбуйся, как низко ты пал".
К счастью, мне известно, как от них избавиться. Вон там, на кофейном столике, стоит маленькая бутылочка чудодейственного зелья для изгнания демонов, и я протягиваю за ней руку. Лимонный аромат. Хорошо освежает поутру. Классно, настоящее удовольствие!
То есть если можно назвать удовольствием то, что я давлюсь, кашляю и едва сдерживаю рвотные позывы. Впрочем, при сложившихся обстоятельствах, полагаю, можно.
Мне чуть-чуть легчает. Правда, именно чуть-чуть, и я тянусь за следующей порцией. На столе – небольшая пластиковая упаковка из-под бутылочек, рядом валяются несколько пустых и стоят три еще не выпитых шкалика с водкой: перцовой (уж очень жгучей на вкус, даже в моем положении дважды подумаешь, прежде чем выпить), обыкновенной и мандариновой. Нет, с мандариновой – два. А еще несметное количество банок из-под "Стеллы Артуа". Пинаю одну, она катится по полу. Оказывается, там еще плещется немного пива. Беру ее и жадно глотаю; обезвоженный организм радуется жидкости, хотя содержащийся в ней алкоголь только ухудшит мое состояние. Ну и ладно, как говорится, чем хуже, тем лучше.
Однако хуже мне пока не становится. Я бреду на кухню. Чем больше алкоголя горячей струйкой проникает в мою кровь, тем явственнее я ощущаю себя в дне сегодняшнем. Стою, опершись на кухонный стол, смотрю в окно на крошечный задний дворик. Там едва хватает места для барбекю. Мы даже как-то его устроили, использовали одну из тех одноразовых штуковин из фольги, которые продаются в супермаркетах.
Пытаюсь воссоздать картину событий прошлой ночи. В памяти сразу же всплывает то, что я вломился в дом Огрызка и навалил на его постель. Насколько могу припомнить, его кровать – первая, на которую я насрал, во всяком случае – во взрослой жизни. Уверен, что в младенчестве я не раз пачкал постель. Когда придет старость, а с ней и маразм, я, может, тоже буду ходить под себя, однако впервые я нагадил на кровать умышленно и злонамеренно. Так сказать, потеря невинности.
Кто-то внутри меня – демон, не иначе, – нашептывает, что нехорошо испражняться на постель, но кто-то другой отвечает: "Почему нехорошо? С каких это пор справедливость стала плохим поступком? Я нарушил закон? Только не свой". Мир должен быть устроен так: кто-то сморкается тебе на пальто, ты в ответ испражняешься на его постель – простой обмен выделениями организма. Конечно, мне не удается убедить себя в том, что отец бы мной гордился. В конце концов, существует огромная разница между дефекацией и выстрелом в человека, который убил твою жену. Все же я уверен, что отец бы меня понял. Револьвер служит тому свидетельством.
К счастью, голос в мою защиту звучит громче и настойчивее шепота и становится еще громче и убедительнее после того, как я допиваю пиво. И хорошо. По крайней мере я могу стоять, опершись на кухонный стол, и думать, думать, думать.
Помните тот эпизод в сериале "Друзья" (Сэм его очень любит, мне же он кажется глупым), где Росс изменил Рэйчел? Он боится, что Рэйчел все узнает, и обращается за помощью к Джою, а тот советует "замести следы" – следы в виде информации, которая может ненароком попасть к Рэйчел.
Росс не испражнялся на постель Рэйчел – от таких деталей комедия смешнее не станет, – но принцип тот же.
Так-так-так… Я совершенно уверен, что готовился к акту возмездия очень тщательно. Помню, что старался войти в квартиру и выйти из нее как можно незаметнее. И в том, и в другом случае меня можно было принять за распространителя товаров, ведь я был в очках, а в руках держал планшет. Теперь осталось только избавиться от улик, которые могут привести ко мне. Значит, нужно выбросить очки, пальто, планшет, перчатки и туфли. Прекрасно.