Все улики здесь, остается собрать их и выкинуть как можно дальше от дома. Вряд ли полиция будет проводить экспертизу ДНК, у меня не снимали отпечатки пальцев, я никогда не привлекался к суду. В общем, вероятность того, что следы приведут ко мне, весьма мала. Кроме того, неужели вся полиция станет на защиту такого ублюдка, как Огрызок? Не верю. Там его хорошо знают, наверняка не раз задерживали. Полицейские умрут со смеху, когда увидят, что я сделал, а если меня поймают, то, возможно, пожмут руку и отпустят восвояси, как в фильме "Жажда смерти" с Чарльзом Бронсоном. И все-таки, от греха подальше, лучше избавиться от этого барахла.
А затем, как планировалось, я подстригусь, чтобы больше походить на Феликса, для моего появления в телешоу – или для рекламы (я сейчас воспринимаю это событие именно так). Приведу себя в порядок, сходства между мной и человеком, который проник в жилище Огрызка, почти совсем не останется, и случайные свидетели вряд ли смогут меня опознать.
Меж тем чувствую себя как кусок дерьма. И квартиру не убрал, хотя и собирался. Ну и ладно, пока все идет неплохо. Интересно, получила ли Сэм кассету и собирается ли смотреть "Счастливый понедельник"?
Когда я возвращаюсь в гостиную, по телевизору идет рекламный ролик документального фильма, который покажут позже. Фильм называется "Быть Феликсом Картером". "Беспрецедентное проникновение в жизнь величайшей звезды Британии!" – вещает голос за кадром, пока на экране мелькают отрывки из программы. Вот Феликс сидит за кухонным столом рядом с пожилой женщиной, возможно, матерью; музыкальным фоном служит одна из его песен. А вот певец на сцене, камера скользит над несметным множеством людей, которые держат в поднятых руках горящие зажигалки и хором подпевают. Картер их кумир. Они все до единого сходят с ума по парню на сцене, который похож на меня.
В следующем кадре Феликс сидит, по-видимому, в своей гостиной, которая совсем не похожа на мою – чистая и стильная, – но говорит он о пьянке. Звучат слова: "Выпивка для меня как женщина, не могу жить ни с ней, ни без нее. Все люди – как люди, а я то завязываю, то снова развязываю, никуда от нее не деться, она всегда в моей жизни".
Затем показывают Феликса в студии, а вот он с поклонниками, которые боготворят певца, смотрят на него с обожанием, пока он дает автографы и, как обычно, о чем-то весело болтает.
Рекламный ролик заканчивается, а я продолжаю стоять у телевизора, затем ставлю альбом Феликса "Давно пора" и начинаю собирать улики своего вчерашнего вторжения, чтобы выбросить их, а потом пойти в парикмахерскую. В рекламном ролике Феликс выглядел довольно накачанным и загорелым. У меня нет времени, чтобы подкачаться, зато можно слегка загореть в солярии. Расе будет счастлив.
Вообще-то не следовало бы мне туда идти, нужно было отправиться в обход и держаться от логова Огрызка подальше, однако, гонимый смешанным чувством любопытства и пьяного куража, я прохожу по дороге к метро мимо его дома. Иду по другой стороне улицы – единственная мера предосторожности, которую я предпринимаю.
Все выглядит вполне обычно. Если смотреть снаружи, в жизни не догадаешься, какой я учинил там разгром. Наверное, пока еще не обнаружили. Огрызку еще предстоит удовольствие вернуться домой. Он провел ночь в каком-нибудь очередном преступном угаре, блаженно не догадываясь, что квартиру медленно, но верно заливает вода, зловонное дерьмо покоится на его постели, из-за набитой в барабан дряни стиральная машина самоуничтожилась, а вся одежда и компакт-диски испорчены. Я едва сдерживаю смех, направляясь к магазинчику, торгующему газетами и всякой всячиной, за бутылкой "фанты".
Снаружи на стенде выставлен номер газеты "Ивнинг стандарт", на всю полосу заголовок: "Преступление в Хакни – кто поможет?" Уже помог, думаю я, распахиваю дверь и вижу полицейского, стоящего у прилавка.
На миг или два я трезвею. Затем, почти так же быстро, напоминаю самому себе, что набраться с утра, может, и антиобщественно, но уж никак не преступно. В любом случае мне удастся не показать виду, что я пьян. Мне всегда удается.
С другой стороны, выпить с утра пораньше – не преступление, а вот вломиться в чужой дом – преступление. А мы, преступники, всегда нервничаем, когда сталкиваемся с полицией. Особенно если в это время держим рюкзак, набитый уликами. Неожиданно мысль о том, чтобы заглянуть в магазин и купить "фанту", не кажется такой уж правильной. Мысленно проклинаю свое любопытство, самонадеянность, кураж, не говоря уже о пиве.
Стою в дверях магазина и завороженно гляжу на спину полицейского в темно-синей форме, однако, когда он поворачивается, чтобы посмотреть на меня, собираюсь с силами и вхожу. Сердце бешено колотится, подмышки влажные от пота. Рассудив, что неожиданный поворот и бегство будут выглядеть подозрительно, я с напускным безразличием иду к холодильнику с напитками. Усиленно притворяюсь трезвым и делаю вид, что никак не могу решить, какое безалкогольное пойло взять. Полицейский поворачивается к продавцу. – Мы предполагаем, что это произошло вчера, между двумя часами дня и семью часами вечера, – говорит он. – Ваш магазин был открыт?
– Да, – отвечает хозяин лавчонки.
Открываю дверцу холодильника, прекрасно понимая, что ненароком оказался свидетелем расследования собственного преступления, и взываю к богу осторожности, чтобы он не дал мне проговориться. "Да он же долбаный подонок!" – думаю я. Нельзя показать, что меня хоть как-то волнует происходящее.
Если бы миром правила справедливость, полиции было бы начхать. Если бы миром правила справедливость, я бы смог шагнуть в холодильник для напитков, и он бы перенес меня в другое измерение, подальше отсюда.
– Вы не видели ничего подозрительного? – продолжает полицейский. – Может, кто-нибудь из ваших покупателей что-нибудь заметил?
Мешкать больше нельзя; я беру бутылку "фанты" и закрываю дверцу холодильника.
– Боюсь, что нет, – произносит владелец. – Послушайте, я бы отсюда все равно не увидел, что творится через дорогу.
Он указывает рукой на дверь, в сторону дороги и жилища Огрызка. Мы с полицейским тоже туда смотрим. Хозяин магазина прав: стекло так залеплено рекламой лотереи и частными объявлениями, что почти ничего не видно. Спасибо тебе, Господи.
– Неужели никто ничего не говорил? – настаивает полицейский. Он обращается не только к владельцу, но и ко мне. Я удивленно поднимаю брови и слегка пожимаю плечами. Ощущение такое, будто к моей мошонке приложили пару электродов.
– К сожалению, нет, – говорит лавочник. – Но я буду держать ухо востро.
– Спасибо, сэр. Возьмите мою визитку. Происшествие получило большую огласку, и мы надеемся, что найдется человек, который поможет нам выйти на след. Если что-нибудь узнаете, позвоните мне, ладно?
– Обязательно.
Затем полицейский уходит и на прощание кивает мне головой, а я киваю в ответ, хотя кивок больше похож на нервную судорогу. Когда за представителем закона закрывается дверь, я ставлю "фанту" на прилавок, собираюсь с силами и спрашиваю хозяина магазина:
– А что случилось?
Обязательно нужно было поинтересоваться. В противном случае это выглядело бы подозрительным, словно я уже знаю причину расспросов полицейского.
– Кто-то проник в дом женщины, живущей через дорогу, – отвечает лавочник, пробивая чек.
Женщины?
– Полиция землю роет…
На прилавке между нами лежит газета "Ивнинг стандарт", и он поворачивает ее так, чтобы я смог прочитать. На развороте заголовок: "Криминальный Лондон. День пятый: Хакни". Внизу, под ним, около десяти репортажей: "Банда хулиганов избила подростка", "Преступления, связанные с автомобилями, в цифрах", "Поджигатели активизируются" – печальный коллаж из местных криминальных новостей. Еще ниже – второй заголовок, бросающийся в глаза: "Можете помочь? Позвоните в "Остановим преступников!". Но лавочник указывает на самую большую статью, его палец висит над газетными строками. Статью сопровождает фотография стоящей с несчастным видом женщины примерно моего возраста; судя по всему, жизнь порядком ее потрепала. Женщина снята на фоне входной двери.
Дом я, конечно же, узнаю сразу. Это та самая лачуга, в которую я вломился вчера вечером и которую считал, по крайней мере еще полминуты назад, жилищем Огрызка. Однако хозяин магазина сказал "женщина", а вот и она сама на черно-белом снимке. Потасканная, такую вряд ли приведешь домой, чтобы познакомить с мамой, но все же женщина. Никоим образом не Огрызок.
Я перевожу дух, пытаюсь унять дрожь и говорю:
– Господи, как ужасно! – будто бы быстренько просмотрел статью. Мне нет необходимости ее читать, ведь я уже знаю, о чем там говорится. – Еще возьму вот это, – добавляю я, показывая на газету "Ивнинг стандарт", и снова мысленно взываю к богу осторожности: "Пожалуйста, дай мне уйти, не потеряв самообладания!"
Бог милостив, и я торопливо шагаю прочь от магазина и дома Огрызка к станции метро. Там я разворачиваю газету и читаю:
ПОЛИЦИЯ ИЩЕТ ХУЛИГАНОВ, СОВЕРШИВШИХ ОМЕРЗИТЕЛЬНОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ!*
Полиция просит откликнуться людей, ставших свидетелями омерзительного преступления – нападения банды вандалов на жилище одинокой женщины из Хакни.
* Из газеты "Ивнинг стандарт", вышедшей в пятницу, 1 ноября 2002
Уже второй раз за неделю двадцативосьмилетняя безработная Колетт Кару стала жертвой налетчиков – в прошлую пятницу грабители похитили из ее дома все деньги и ювелирные украшения.
Во время последнего вторжения, которое произошло вчера (в четверг), предположительно во второй половине дня, ничего не было украдено, однако хулиганы совершили следующее:
• оставили экскременты на постели мисс Кару;
• намеренно затопили ее жилище;
• уничтожили ее одежду и имущество;
• варварски вывели из строя стереосистему.
– Я была просто потрясена, – заявила вчера вечером мисс Кару, – мне никогда не оправиться от того шока, который я испытала, войдя в квартиру и увидев, что они сделали с моим домом.
– Нападения такого рода всегда весьма неприятны, – сообщил инспектор полиции Тревор Харви, – но это отличается особым цинизмом. Человеческие экскременты, оставленные в квартире, наводят на мысль, что мы имеем дело с более серьезным случаем, чем просто вандализм. Преступник явно психически нездоров и должен быть остановлен, пока характер его действий не стал развиваться в худшую сторону.
года.
Просим всех, кто заметил что-нибудь необычное в этом районе в то время, когда совершалось преступление, немедленно сообщить в полицию.
Стали свидетелем подозрительного случая? Позвоните в "Остановим преступников!" по телефону, указанному ниже.
В прошлую пятницу.
Квартиру Колетт ограбили в прошлую пятницу.
В прошлую пятницу, когда я стоял, наблюдал за выходящим из ее дома Огрызком, и думал, что это его жилище. Решил, что он воровато оглядывается исключительно по привычке, потому что живет среди отбросов общества. А на самом деле он проверял, не видит ли его кто-нибудь. Проверял, потому что минуту назад ограбил квартиру Колетт Кару. О Господи, неудивительно, что на снимке у бедняги такой несчастный вид – за неделю грабители дважды побывали в ее доме. И во второй раз это был я, во всем своем великолепии впервые обгадивший чужую постель.
Подумать только, ведь я стоял и смотрел, как Огрызок смывается с места преступления! И, будто отъявленный злодей, планировал дьявольские козни, когда мог поймать его, взять с поличным. Я мог поднять телефонную трубку и позвонить в полицию. Стать героем. Добрым самарянином, изобличившим грабителя. Я даже мог попасть в газеты. Благое дело, да еще в наше время, стоит публикации в газете, разве нет? И Сэм бы увидела. Заметка в прессе да еще появление в передаче "Счастливый понедельник" – дело, считай, в шляпе.
Шут гороховый. Придурок. Вместо того чтобы стать добрым самарянином, героем, человеком, которым отец бы гордился, я сделался преступником, которого разыскивает полиция. Забудьте про Огрызка, он мелкая сошка по сравнению со мной. Именно для меня полицейские приберегают свой праведный гнев.
О Господи!
Опускаю газету. Смутно брезжит мысль: вот было бы здорово, если бы все мои поступки, совершенные в пьяном виде, облекались в документальную форму газетных статей, например: "Расследование дела о попавшем в башмак камешке" или что-нибудь в этом роде… Пьяные бредни, я просто пытаюсь заглушить свое беспокойство совсем по другому поводу. Заглушить ощущение того, что я нахожусь под двойным гнетом: вины и панического страха.
Ну что ж, поначалу давайте разберемся со страхом. Мне необходимо избавиться от этого барахла, подстричься и удостовериться, что я набросал достаточно грязи на след, ведущий от меня к Колетт Кару. Только тогда можно позволить себе чувство вины. С ним мы разберемся позже.
Однако моим демонам это не докажешь. И я отхлебываю еще немного зелья для их изгнания. Незамедлительно.
Глава 31
"Вообще-то все было не так уж плохо. У меня с собой была интересная книга и запасные батарейки для плеера".
Эта реплика прозвучала в конце вечернего выпуска местных новостей. Тони Симеон, симпатичный, располагающий к себе молодой человек. Привлекательная улыбка. Легко представить, как такой юноша уступает место пожилой даме. Наушники болтаются на шее, книги держит чуть перед собой, чтобы привлечь к ним внимание. Само воплощение утраченного в наше время гражданского самообладания времен Второй мировой войны, но с добавлением легкой озорной нотки. Для счастья ему нужны только книга и плеер. Простой человек.
И миру, по крайней мере той его части, которая зовется Объединенным Королевством, понравился симпатичный молодой человек с простыми вкусами, который только улыбается перед лицом невзгод. Его реплика была достаточно банальной, однако именно в этом и заключалась ее прелесть. Она будоражила воображение.
Она разбудила воображение литературного редактора ежедневной газеты "Гардиан", которая решила, что на нее снизошел ангел творчества, и тотчас же заказала статью о "силе хорошей книги", попросив автора начать ее словами Тони Симеона.
Она разбудила воображение рекламиста, работающего на фирму "Сони". Рекламная кампания в газетах, приуроченная к возникшему ажиотажу. Тони Симеон. Плеер. Надпись: "Если бы только метро двигалось на батарейках". Блестяще!
Но прежде всего она разбудила воображение редактора одной из национальных газет, который только недавно получил эту должность и стремился как можно быстрее внедрять свои идеи.
Питер Брайант заработал себе имя поочередно в нескольких уважаемых региональных изданиях. С его приходом тиражи баснословно увеличивались, и Питера приглашали на новую, более престижную должность. Вначале его переманила другая газета той издательской группы, где он начинал свою деятельность, затем он возглавил лидирующее издание этой же группы, потом ушел в ведущую газету конкурирующего издательства, и наконец ему предложили стать главным редактором газеты общенационального масштаба. Крупнейшей газеты – "Сан".
Успех редактора основывался на комбинации двух журналистских идеалов. Во-первых, он сам был талантливым, закаленным в боях журналистом старой школы. Рубашка у него вечно была не заправлена, узел галстука наполовину распущен, а еще редактор верил в старые добрые ценности – журналистские расследования, установление личных связей, поиск сюжетов в пабах и все такое.
Однако к старым приемам Брайант добавил аспект, который вполне можно было бы считать принадлежащим к Новому Веку в мире газетчиков. Этот аспект можно было бы выразить любимыми лозунгами Питера: "Истории из жизни" и "Позитивное отображение". Ничего нового, но они верой и правдой служили Питеру в мире региональной прессы, и вот теперь он намеревался узнать, будут ли они столь же эффективны на общенациональной арене.
В основе его принципов лежало торжество людей, всех читателей. Слишком часто они разворачивали газету только для того, чтобы окунуться в море плохих новостей или завязнуть в болоте проблем, недоступных их пониманию. Работая в региональной прессе, Брайант хотел, чтобы каждый из читателей с радостью, воспринимал себя и, что очень важно, свой район и не переживал по поводу того, что живет среди уголовников и что любой из соседей готов обобрать его дочиста. По этому поводу Питер часто спорил со своими старшими и более циничными коллегами, объясняя им, что такой подход вовсе не означает игнорирование криминальных происшествий, замалчивание местных проблем или отход от других тем, являющихся хлебом насущным для ежедневной прессы. Необходимо просто изменить ракурс подачи новостей, сделать акцент на положительном, а плохие новости отправить в самый низ страницы. Сделать так, чтобы люди уважали себя и гордились своим районом.
Такой подход полностью себя оправдывал. Редактор объяснял успех использованием двух приемов: небольшой сменой ракурса при подаче новостей и акцентированием положительного фактора. Конечно, негатив нельзя скрывать – что поделаешь, плохое случается, и о нем приходится сообщать, – но обязательно нужно находить какие-то положительные моменты, буквально воспевать работу и достижения читателей.
Замечательным побочным эффектом такой политики стало уничтожение барьеров между общественностью и газетой. Если раньше люди открывали газету с опаской, потому что после ее прочтения было страшно выходить на улицу, то теперь они стали относиться к ней как к доброму, готовому прийти на помощь другу. Благодаря этому новому отношению читатели спешили поделиться с газетой собственными историями и, став свидетелями чего-нибудь интересного, звонили в редакцию – а как известно, любая газета в мире держится именно на звонках читателей. Таким образом, издания, которыми в свое время руководил Брайант, опережали конкурентов, первыми узнавая обо всех важных новостях, что, в свою очередь, означало, что читатели обрели не только надежного и верного друга, но и приятеля, знающего все последние сплетни.
Теперь, будучи редактором "Сан", Питер не видел причины, почему бы его подходу не оправдать себя и в издании общенационального масштаба. Наверняка у его новых читателей те же желания и стремления, что и у прежних. Так что все дело в том, чтобы внедрить новый подход постепенно и осторожно.
"Постепенно и осторожно", – думал Питер и потому первые две недели после своего назначения на пост редактора не делал никаких попыток что-нибудь изменить. Ждал подходящего случая.
И случай представился.
Питер решил, что Тони Симеон станет первым получателем новой награды "Так держать!".
Эта награда была не материальной, хотя главный редактор подумывал со временем наполнить се денежным содержанием. Сейчас же она представляла собой еженедельную статью (в будущем, возможно, и ежедневную), восхваляющую качества истинного британца – храбрость, щедрость, бескорыстие доброго самарянина и, как в случае с Тони, стоицизм.
Брайант намеревался сделать награду "Так держать!" отличительной чертой газеты, такой же, как колонка главного редактора. В первый раз, думал он, это будет просто статья с названием "Так держать!", написанная специальным корреспондентом. Редактор полагал, что подобный заголовок привлечет внимание читателей, и вскоре они сами начнут поднимать трубку и звонить в редакцию в ответ на призыв: "Знаете кого-нибудь достойного награды "Так держать!"? Если да – сообщите нам. Пусть вас не волнует стоимость звонка, мы сразу же вам перезвоним".