Это так скучно, правда? Когда у тебя арестовали дядю. Утро кончилось, и день тоже кончился, и вечер, и началась уже ночь. И все, что я сделал, – только позавтракал "Тигром Антонием". Ел его из моей миски, которая самая любимая. Съел все-все-все, что было в миске. А потом стал собираться в школу. Я думал, думал и вот что придумал: если я пойду в школу, мама вернется. А потом, когда я пошел в школу, я до нее не дошел. Потому что мне стало страшно. Мне стало страшно туда идти. Я подумал: вот я приду в школу, и меня будут ругать и спрашивать, почему я не был в школе.
И вот что я сделал. Я не стал делать вообще ничего. Просто сидел в большой комнате, в кресле, и нюхал запах от мусора, который вонючий. Смотрел кассету, которая в видео, которую смотрят на видаке. Это фильм только для взрослых. Про осликов, которые бегают наперегонки, и прогуливают лошадку, и соревнуются, кто быстрей прогуляет лошадку.
Вот все, что я делал за утро, за день и за вечер. Ждал, что вернется мой дядя Мусорщик, что дяденька-полицейский и тетенька-полицейская отпустят его из тюрьмы, куда его арестовали. Я и сейчас тоже жду. Жду дядю Мусорщика и смотрю в окно. Дядя Мусорщик не возвращается, он все еще в тюрьме, под арестом. Его еще не отпустили.
Приходит дяденька-полицейский, не тот. который уже приходил, а другой. Садится в мусорную машину и куда-то на ней уезжает. Он ее конфесует… нет, конфекскует. Это значит, что ее отвезут подальше и наполнят конфетами и конфетти. И еще – конфитюром.
Я выхожу на улицу, где темно. Иду искать дядю Мусорщика. Иду по улице, потом – по другой улице, потом – по третьей. Нахожу полицейское отделение, только оно закрыто.
Там на двери висит табличка, на табличке написано: "Закрыто". А рядом с дверью на стене висит плакат, накрытый стеклом из пластмассы. Там, на плакате, нарисован дяденька-полицейский, не тот, который арестовал дядю Мусорщика, а вообще полицейский, на голове у него – синий шлем в форме синего ананаса, а внизу идет надпись: "Посадим надолго".
Рядом с эти плакатом – еще один, тоже плакат Там написано: "НАПНД. Иногда они нас раздражают. Но о них все равно надо заботиться. Национальная ассоциация против насилия над детьми".
Я читаю надпись на плакате. Потом читаю еще раз. Там нарисован ребенок, маленький симпатичный ребенок, который плачет. Я смотрю на него и тоже плачу
Просто стою и вообще ничего не делаю, только плачу. Слезы льются, как будто уже конец света, но я вообще ничего не делаю. Просто стою.
Примула Дерябнула
Я пришел в это место, ну, где заботятся о детях. Там закрыто. Никого нет. Но сзади, если обойти дом, есть еще одна дверь. И там есть специальная дверка для кошек. Ну, чтобы они выходили гулять. Я пролезаю сквозь дверку для кошек. Она очень большая. Наверное, тут у них очень большая кошка. Хотя нет. Это, наверное, дверка, которая для детей. Так что она не для кошек, она для детей. Я забираюсь внутрь, в комнату. И ложусь спать.
А потом просыпаюсь. От света, который меня разбудил.
Комната, где я заснул, она какая-то странная. Стены сделаны из металлической сетки, а вместо кровати – матрас из соломки. Не из той соломки, через которую пьют, а из той, из которой делают волосы для огородного пугала. Тут таких комнат – несколько штук. И в каждой из них спит ребенок.
Кто-то идет. Какие-то дяденька с тетенькой. Дяденька – он с бородой и тетрадкой. А тетенька очень красивая, как настоящая шикарная леди. Вся такая нарядная-нарядная. Нарядная тетенька говорит:
– Вот этот – просто очаровашка.
Дяденька с бородой кивает.
– Какая прелесть. Посмотрите, какие ушки. Просто очарование, а не ушки. – Нарядная тетенька говорит: – Так бы вот целыми днями трепала его по ушам, чтобы они хлопали и развевались, но, боюсь, они быстро износятся.
Я сижу на матрасе, смотрю сквозь сетку и думаю: этот дяденька, который с тетрадкой, он, наверное, здесь работает. У нихтут так много детей, они просто не успевают заботиться обо всех. А эта тетенька, которая нарядная, она пришла посмотреть на детей. Она ходит, смотрит и говорит: "Просто очаровашка" и "Прелесть". А потом вдруг останавливается. И смотрит на меня.
Дяденька с бородой и тетрадкой говорит:
– Я вас оставлю. Вы сами все посмотрите. Только имейте в виду, кого бы из них вы ни выбрали, это уже на всю жизнь.
Нарядная тетенька не говорит ничего. Стоит, смотрит на меня.
Дяденька с бородой смотрит на тетеньку и вдруг говорит:
– Что-то не так? Нарядная тетенька говорит: -А это еще что такое…
– Это я, Том, – говорю я нарядной тетеньке. Дяденька с бородой не говорит ничего. Потом смотрит в свою тетрадку:
– Здесь, вероятно, какое-то недоразумение. Нарядная тетенька качает головой, смотрит на меня
и говорит:
– Какая прелесть. – Она говорит это дяденьке с бородой. А потом улыбается мне и говорит: – Настоящая очаровашка. Не совсем то, что я думала, надо признаться. Но все равно просто прелесть.
Один из детей в других комнатах говорит:
– Гав.
Это он балуется.
Мыс нарядной тетенькой выходим на улицу. Через нормальную дверь, для больших. Дяденька с бородой и тетрадкой стоит на пороге с открытым ртом, он его даже не закрывает, потому что сейчас весна и тепло. Нарядная тетенька хлопает дверью, так что дверь даже дрожит, и дверка, которая для детей, тоже дрожит. Нарядная тетенька вдыхает теплый весенний воздух.
– Какой чудесный сегодня день. – Она берет меня за руку и ведет за собой по улице.
А я смотрю на нее и думаю: какая хорошая тетенька, такая хорошая и нарядная. Настоящая леди.
– Я только никак не могу понять. – Нарядная тетенька вдруг останавливается, улыбается и говорит: – Знаешь, как говорится… – Нарядная тетенька говорит, как говорится: – Пришел за коровой, ушел с бегемотом.
– С каким бегемотом? – Я не понимаю. – За какой коровой?
– Да, жизнь полна идиотизма, но как живой настоящий мальчик попал в НАПНДЖ?
– Здесь потому что заботятся о детях. Это такое специальное место для защиты детей.
Нарядная тетенька делает вид, что у нее подкосились ноги. А может, они и вправду подкосились. Я даже боюсь, что она упадет, но она не падает. Она очень хорошая. И нарядная. У нее темные волосы, такие… каштановые и кудрявые. И карие глаза. Она смотрит на меня, смотрит мне прямо в глаза и говорит:
– Мой прелестный малыш, ты разве не знаешь, что такое НАПНДЖ?
Нарядная тетенька показывает на плакат у двери. На плакате написано: "НАПНДЖ. Животные – они на всю жизнь. Они не только для смеха. Национальная ассоциация против насилия над домашними животными".
Я делаю задумчивое лицо. Смотрю на нарядную тетеньку.
– И вот мне хотелось бы знать, как ты оказался в собачьем приюте.
– Я пролез через дверь, – говорю. – Там была дверца, которая для детей.
– Она для собак.
– Для собак. Я пролез через эту дверцу. А потом лег на матрас, который был из соломы, и сразу заснул.
– И когда это было?
– У меня дома кончился весь "Тигр Антоний". Это такие специальные хлопья на завтрак. Но они кончились, и у меня стал голодный живот.
– Так, погоди. – Нарядная тетенька говорит: – Давай сперва сходим где-нибудь поедим, а потом ты расскажешь мне все-все-все. Кстати, меня зовут Прим.
– А я Том Стволер, мне девять лет.
– Как все официально. – Прим смеется и говорит: – Я Примула Дерябнула, мне тридцать семь. Да, я уже совсем старенькая. Но хорошо сохранилась. И я умираю от голода. – Прим берет меня за руку и говорит: – Я знаю тут одно место, там вкусно кормят.
Мы с Прим идем кушать в то самое место, где вкусно кормят. Прим ведет меня за руку, я улыбаюсь, и она улыбается, и еще я пою, но не громко, а про себя. Мы приходим в то самое место, и там есть дяденька, который тоже этническое меньшинство. Он говорит:
– Столик на двоих? Прим смеется и говорит:
– На одного с половиной.
Дяденька, который этническое меньшинство, смеется и говорит:
– На одного с половиной, да-да. Вот тут, у окна. Очень хорошее место. – Дяденька, который этническое меньшинство, отодвигает стул. Я сажусь, и дяденька пододвигает меня к столу вместе со стулом. Прим тоже садится. Дяденька, который этническое меньшинство, кладет нам на стол две книжки. Одну – для меня, и вторую-для Прим.
Я смотрю на книжку, которая для меня. Там написано: "Меню". Это какая-то скучная книжка, совсем без картинок.
Прим открывает свою книжку, читает ее, говорит:
– Так-так-так.
– Не хотите чего-нибудь выпить?
Прим смотрит на дяденьку, который этническое меньшинство, и говорит:
– Домашнего красного.
– Бокал домашнего красного. Прим улыбается:
– Бутылку.
Дяденька, который этническое меньшинство, кивает.
– А для джентльмена?
Я верчу головой. Ищу этого джентльмена. Прим прикасается к моей руке:
– Том, малыш, он имеет в виду тебя. Ты будешь что-нибудь пить?
– Газировку с апельсиновым соком. Прим морщит нос.
– Вряд ли здесь подают газировку с апельсиновым соком. Может быть, выпьешь пока апельсиновый сок с газировкой? Y вас есть апельсиновый сок с газировкой?
Дяденька, который этническое меньшинство, кивает.
– И дежурный обед на двоих. Хотя, если можно… – Прим смеется и говорит: – Можно сделать на одного с половиной? Том у нас еще маленький. Он много не съест.
– Конечно, мадам. Сэр. – Дяденька, который этническое меньшинство, наклоняется, как будто хочет завязать шнурки. Только он не завязывает шнурки. Он просто уходит.
Прим смотрит на меня и говорит:
– А теперь, Том, рассказывай. Свою историю жизни. Я делаю хмурое лицо.
– Давай, Том. Рассказывай.
– Я Том Стволер. – Я пожимаю плечами. – Я родился и вырос в Лондоне.
– А чем занимаются твои папа с мамой?
– Папа сейчас в тюрьме. На нефтяной вышке. Он занимается сексом.
– А мама?
– Она занимается сексом. Прим кивает.
– Понятно. Это все объясняет. И что кончился твой "Тигр Антоний". Кстати, напомни мне на обратном пути, чтобы я купила тебе пару пачек. Когда мы пойдем домой.
– Я домой не пойду, – говорю. – Там противно.
– Очаровательно.
– Это все из-за мусора, он воняет. Это мой дядя его принес, мусор. Его зовут дядя Мусорщик, он работает мусорщиком.
– Ага, понятно. Ты говорил про свой дом.
Дяденька, который этническое меньшинство, приносит стакан апельсинового сока и бутылку вина. Наливает вино в бокал, ставит бутылку на стол.
– Я подумала, ты говорил про мой дом. Там уж точно ничем не воняет. А если когда чем и пахнет, то пахнет вкусно. – Прим говорит: – Цветами, и ароматными палочками. И мужчинами, разумеется. Кстати сказать. Что ты там говорил про своего дядю Мусорщика?
– Это мой дядя. Он сейчас в тюрьме. Все сидят в тюрьме. И папа, и дядя. Все-все.
Прим отпивает вино, говорит:
– Трагедия рабочего класса.
– Да нет, – говорю. – Они вообще не работают. Они занимаются сексом. Даже мой дядя. Ему всегда везет с женщинами.
– Правда?
– У него есть такие трусы, которые нравятся женщинам и сводят женщин с ума. Такие шелковые трусы.
– И что, это работает?
– Да нет, – говорю. – Он вообще не работает. Он в тюрьме.
– В шелковых трусах. – Прим смеется и говорит: – Наверное, этот твой дядя знает толк в сексе.
– А что, в тюрьме занимаются сексом?
– Наверное, да. Я бы вот занялась. – Прим делает мечтательное лицо. – Все эти огромные, грубые, волосатые мужики…
– А вам нравятся грубые и волосатые мужики?
– Том, ты еще маленький для таких разговоров. – Прим делает строгое лицо и говорит: – А вот и наши закуски.
Мы с Прим идем вдоль по улице. Прим ведет меня за руку, я улыбаюсь, и она улыбается, и еще я пою, про себя. Прим спотыкается и падает в кусты. Я тяну ее за руку, помогаю подняться. Она очень смешная – Прим.
Мы с ней оба объелись. В том месте, где вкусно кормят. Прим выпила целую бутылку вина и стала такая смешная-смешная. Я выпил свой сок, апельсиновый с газировкой, и тоже стал очень смешной. Только не по-настоящему, а понарошку. Это я так притворялся. Потом Прим расплатилась. Дала тому дяденьке, который носил нам еду, специальный лазерный пистолет, который стреляет цифрами-деньгами. Потом мы вышли из этого места, где вкусно кормят, и Прим споткнулась и упала в кусты.
Я тяну ее за руку, помогаю подняться.
А потом смеюсь, и сам падаю в кусты, и кричу:
– Помогите, я упал в кустики!
– Кстати о кустиках. – Прим смеется и говорит: – Может быть, ты их мне пострижешь. Потом. Когда мы придем домой. Ну, если вообще доберемся до дома.
Я не слушаю. Я лежу на траве в кустах.
– У тебя как раз подходящий рост. – Прим снова падает в кусты. – Мне даже не надо будет вставать на стул.
Я не слушаю. Я смотрю на витрину, которая в магазине.
Прим поднимается на ноги, поднимает меня и говорит:
– Что там? Ты что-то увидел?
Там целая гора коробок с "Тигром Антонием". И еще там написано на бумажке: "Тигр Антоний". Овсяные хлопья для детского завтрака. Распродажа за полцены".
– Ага, нам с тобой повезло. Давай купим тебе твоих хлопьев. – Прим идет в магазин, открывает дверь, спотыкается, падает, но тут же встает и говорит продавцу: – Нам, пожалуйста, сто пятьдесят коробок. Антония. – Прим спотыкается, падает, встает на ноги и говорит: – Тигра.
У продавца есть фургончик. Мы все забрались в фургончик. Дяденька-продавец сел за руль. Прим – рядом с ним. На переднем сиденье. А я сижу сзади, вместе со ста пятьюдесятью коробками "Тигра Антония". Прим, которая сидит рядом с дяденькой-продавцом, говорит:
– Вы женаты?
Это она говорит дяденьке-продавцу, а он отвечает ей:
– Да, я женат.
– И счастливы в браке?
– Ага.
– Вот жопа.
Я смотрю на сто пятьдесят коробок и думаю: это все – "Тигр Антоний". Мечта всей жизни. А мой живот думает и мечтает: да, надо скорее все это съесть.
Прим открывает сумку и говорит:
– Куда я его задевала? – Она оборачивается ко мне и спрашивает: – Том, ты не знаешь, куда я дела свой кредитный пистолет?
– Вы его оставили в том месте. Где вкусно кормят.
– Вот жопа. – Она смотрит на дяденьку-продавца, который сидит за рулем, и говорит: – Я бы, Наверное, и голову давно потеряла. Не будь на ней столько кудряшек. Могу я вам выписать чек? Том, подожди меня здесь. Я схожу за своей чековой книжкой. – Прим открывает дверцу фургончика и выходит наружу.
Я смотрю на коробки с "Тигром Антонием". Считаю их. Раз. Два… Раз…
Возвращается Прим, залезает обратно в фургончик. Машет чековой книжкой, улыбается и говорит:
– Тру-ля-ля.
Прим живет в большом доме, в роскошной квартире, в самом роскошном квартале Лондона. Здесь много больших и красивых домов, они все покрашены в белый цвет, и у них очень смешные окна, такие… старинные, наверху круглые, а снизу – квадратные. Квартира Прим – она в самом низу. Туда даже нужно спускаться по лестнице. Прим спускается вниз по лестнице, отпирает дверь и говорит:
– Стыд и срам, а не квартира. В свое оправдание могу сказать только, что она не моя.
И вовсе не стыд и не срам. Очень даже роскошная квартира.
– Мама умрет в ноябре. И я поселюсь в ее доме. Если сумею открыть там дверь. Моя мама, когда позволяло здоровье, была страстным коллекционером. Собирала антиквариат. Ее дом весь забит всяким очаровательным хламом. Персидские кошачьи ковры. Готические вешалки для пальто. И, наверное, лучшая в мире коллекция ядовитого плюща, которого хватит, чтобы отравить всю Землю. А теперь, Том… – Прим делает задумчивое лицо. – Нам надо придумать, как мы их перетащим. Все эти коробки. С твоим детским завтраком. Все сто пятьдесят коробок. Перетащить. Из сада в кладовку. По лестнице. Под воздействием алкоголя. И апельсинового сока.
Я думаю, думаю, думаю. Очень задумчиво думаю. А потом говорю:
– Надо их перенести. Оттуда – сюда.
Прим поднимается вверх по лестнице. Выходит на улицу, где весна. У нее очень красивая попа, как у настоящей роскошной леди в роскошных брюках, в которых ходят настоящие леди. Она как будто бы улыбается – попа. Я поднимаюсь по лестнице, улыбаюсь улыбчивой попе. И она улыбается мне в ответ, улыбается и говорит:
– Надо было попросить того мужчину, чтобы он нам помог. У него были такие большие и сильные руки.
Я смотрю на красивую попу, которая как будто бы улыбается.
– Обожаю весну. Это так возбуждает. Рубашки с короткими рукавами. Восхитительный запах мужского тела. Волосатая грудь. Отойди-ка, малыш. – Прим подтаскивает коробки с "Тигром Антонием" к лестнице и толкает их вниз. Они падают вниз. Туда, где кончается лестница.
Мы с Прим кое-как перебираемся через коробки с "Тигром Антонием", сваленные у подножия лестницы. Они помялись, пока летели. Некоторые порвались, и полосатые хлопья высыпались на пол. Я потихонечку их подбираю и ем, но так, чтобы Прим не заметила, потому что нельзя кушать с пола. Потом я иду следом за Прим и говорю:
– Прим, а что такое кладовка?
Прим стоит у открытой двери. Дверь ведет в темную комнату, похожую на большой шкаф. Прим разбирает там вещи, чтобы освободить место для "Тигра Антония".
– Раньше, когда еще не было холодильников, продукты хранили в кладовке. – Прим достает из темной комнаты всякие вещи и кладет их обратно, но уже по-другому. – Но мне повезло. В этой квартире есть и холодильник, и кладовая. Холодильник – для скоропортящихся продуктов. Кладовая – для всяких консервов и хлопьев. Ну, если там будет место для хлопьев.
Мы с Прим носим коробки с "Тигром Антонием" и кладем их в кладовку. Прим – она взрослая, она берет сразу по десять коробок. А я еще маленький, я беру по одной. Мы с Прим носим коробки с хлопьями, которые для детского завтрака, через большую комнату и кухню и кладем их в кладовку. Прим все время смеется и говорит: "Какой ты славный". Она качает головой, и смеется, и кладет "Тигра Антония" в кладовку.
Когда все "Тигры Антонии" сложены, все сто пятьдесят коробок, Прим закрывает дверь, ну, которая от кладовки, и встает, прислонившись спиной к двери. Она говорит:
– А за нами остались следы.
– Я-пойду по следам, – говорю и иду по следам. Следы – это такая дорожка из оранжевых хлопьев в полоску и сахара.
– Только не кушай с пола. – Прим говорит: – А то он грязный.
Я еще маленький, я ребенок. Но я пью вино. Я попросил апельсиновый сок с газировкой, а Прим сказала, что у нее нет никакого сока, что надо сходить в магазин и купить. А пока мы еще не пошли в магазин, я могу выпить ее вина. Только немного. Один стакан. И не сразу весь, а понемножку. Я сижу, пью вино понемножку. Прим тоже сидит, пьет вино. Только она его пьет сразу все, и оно ударяет ей в голову. Она наливает себе еще и выпивает еще стакан. Она сидит в большом кресле, которое очень роскошное. Она сидит, положив ноги на маленький столик, который тоже роскошный. Я сижу в другом кресле. Сижу и вообще ничего не делаю. Я потому что напился пьяным.
– Должна сказать. – Прим говорит, что должна сказать: – Этот твой дядя, про которого ты рассказывал. Он мне уже нравится.
– А ничего, что от него воняет?