Однако сейчас не время для воспоминаний. Мама, дом - все это страшно далеко. Убит Пивонька, похожий на грибок с каской на голове, с носом-пуговкой на широком добродушном лице, с вечно удивленным взглядом. А правда ли, что в каждом человеке есть что-то от далеких предков? Может, поэтому к людям иногда приходят мысли, совершенно им не свойственные? Голос предков, так сказать. А что останется после него? Горькая правда состояла в том, что, несмотря на свои многочисленные любовные приключения, он так и остался одиноким. Через двадцать-тридцать лет никто и не вспомнит, что в этом домике умер Мирослав Маковец. Ни памятника, ни мемориальной доски ему не поставят, ведь памятники ставят героям...
Юречка снова вбежал в комнату. Беспокойство не покидало его. Обстановка оказалась сложнее, чем он предполагал. Подразделения местной охраны, очевидно, окружены или взяты в плен. Вечерний сумрак опускался на землю. Скоро совсем стемнеет. Их никто не увидит, даже если пройдет совсем рядом. Где же встать, чтобы его заметили? И как узнать, что идут свои?
- Вот влипли, черт возьми! - произнес он вслух.
Ему никто не ответил. Он повернулся к Ганке и долго смотрел на нее, но было темно и она на это никак не отреагировала.
- Все лето мы хвастались, что нам никто не страшен, - начал тихо Маковец. - И вдруг приходит какой-то грязный сапожник, с ним пара бездельников и горлопанов, и мы готовы. А я даже не сумел поджечь этот бикфордов шнур. Хотел подождать, когда они подойдут поближе, чтобы и их хорошенько тряхнуло, и надо же... У меня не оказалось спичек. Проклятие!
Комната потонула во тьме, только пламя из печи отбрасывало на потолок и стены яркие отблески. Юречка не переставал вертеться на стуле. Ему хотелось успокоить Ганку, как-то утешить ее. Он сознавал, что она ужасно испугана, недаром так нервно ходит от окна к окну, и страх се передавался и ему. Но он так и не смог выжать из себя ни одного подходящего слова.
Потом он неожиданно вскочил и через мгновение уже разговаривал на улице со Стейскалом. Они стояли под навесом, откуда хорошо просматривалось шоссе. Их самих скрывала темнота, однако каждое их слово Маковец слышал довольно отчетливо.
- Сколько из-за нас неприятностей! - вздохнул Юречка.
- Неприятности начались до вас. Ваш приход ничего не изменил. Нам следовало уехать гораздо раньше.
- Знаете что? Берите все необходимое и уходите. Утром вы уже будете в безопасности.
- Ты думаешь, я оставлю тебя здесь?
- У вас семья, подумайте о ней. А к нам пришлете солдат.
- Ты говорил, что мимо станции пройдут ваши отряды. Мы подождем еще немного. Может, кто-нибудь здесь и объявится. А если нас станет больше...
- Может, они уже прошли, а нас не заметили или просто обошли станцию стороной. Они же не знают, что мы их ждем.
- И все-таки я верю...
- Во что?
- Что завтра все изменится. Сюда должны прийти войска и навести порядок.
- А я уже ни во что не верю, - грустно проговорил Юречка.
- Подождем все-таки.
- Скоро совсем стемнеет. А если придут не наши, а немцы?
Стейскал промолчал. Его тоже мучила мысль о том, что будет, если придут немцы. Маковец понимал, что за внешним спокойствием железнодорожника скрывается страх. Господи, какие же они оба глупые! Зачем-то притворяются друг перед другом, что не боятся. А еще Юречка думает о девушке - как бы ее спасти.
- Пан Стейскал, я дам вам две гранаты. Умеете с ними обращаться?
- Еще бы! Я когда-то тоже служил в армии.
- Мы должны охранять станцию с двух сторон. Черт, почему сегодня так темно?
- В это время я обычно зажигаю на платформе два фонаря.
- А почему сегодня не зажгли?
- Думаешь, они не будут стрелять?
- Может, они ушли. Наверное, станция их не очень интересует.
Маковец хотел крикнуть, чтобы они не сходили с ума, что зажигать свет на платформе равносильно самоубийству, но в сенях уже раздался звон металлической канистры, скрип половиц и голос Юречки:
- Зажгите фонари, а я их повешу.
- Возьми лестницу, столбы очень высокие.
- Где она?
- Возле сарая.
Под их сапогами заскрипел песок. Стейскал учил парня, как вытягивать фитиль, чтобы фонарь хорошо горел и не чадил. Комнату залил желтый свет.
- Сумасшедшие! - проговорил Маковец.
- Вот видите, никто не стреляет. Они, наверное, и правда ушли, - сказал Юречка,
- Тогда зажжем и второй.
Ганка подошла к окну и выглянула наружу. Маковец закрыл глаза, им овладела страшная усталость. Он в отчаянии думал, что все их усилия напрасны, что это конец. Он умрет здесь. Никто не придет им на помощь, никто их не освободит, никто... От жалости к самому себе на глаза навернулись слезы, и одновременно его охватила злость. Ведь районным властям известно, что Стейскал чех, что у него семья. Неужели нельзя было оказать помощь? Господи, где же войска?
- Вам что-нибудь нужно? - спросила Стейскалова, услышав, как раненый тяжело вздохнул.
Она склонилась над Маковецем. Он смотрел на нее снизу. Лица ее почти не было видно, только глаза блестели, отражая свет, большие карие глаза, которые так ему нравились.
- Нет, ничего... - еле слышно проговорил он и подумал, что если бы был здоров, то непременно протянул бы руки и прижал к себе эту женщину, склонившуюся над ним. Хоть на миг. Он так давно мечтал об этом, теперь же, когда она была рядом, он боялся сделать это. Может, она и простила бы его, поняла бы, что в его объятии говорит по столько страсть, сколько страх. Как ему хотелось, чтобы рядом кто-нибудь был, шептал слова утешения, облегчал его страдания! И он решился: - Посидите со мной.
Она послушно села, положив руки на колени. Сколько ей лет? Сорок? Ганке восемнадцатый, значит, она вышла замуж совсем молодой.
- Несколько дней назад мимо нас шли танки, - тихо начала она. - Так ревели, что станция дрожала. И жандармы то и дело проезжали. А сегодня - никого. За целый день ни одной машины. Как будто о нас совсем забыли.
В ее тихом голосе звучала усталость. День выдался беспокойный. Сначала приготовления к отъезду, потом эти страшные события, мгновенно все изменившие,
- Мама, что же нам делать? - уже в который раз спрашивала Ганка. Она сидела возле печи, и красные отблески освещали ее лицо.
- Не знаю, - равнодушно ответила Стейскалова.
Маковец подумал, что на многое сейчас они не смогут ответить. Куда, например, подевался гарнизон Румбурка? Где находится отряд жандармов, который должен был действовать, на самых опасных участках? Что это - предательство или преступная беспечность отдельных лиц, отвечающих за безопасность страны? Ясно, что не обошлось без "пятой колонны", которая этим летом значительно активизировалась.
Гитлеровцы еще не перешли границу. Еще не показались серые колонны, о которых столько говорят. Но здесь вдруг появились хорошо вооруженные банды "корпуса свободы". Это серьезная сила, с которой нельзя было не считаться. В чем же ошибка? В близорукости руководителей? В незнании нацистской тактики? А ведь господа наверху могли бы учесть горький опыт Австрии.
В комнату вошел Юречка и сразу направился к раненому.
- Как ты? - спросил он заботливо.
Маковец не ответил. Он не хотел обманывать пария. Зачем ему знать, что у него, очевидно, раздроблены ребра и каждое движение причиняет ему адскую боль?
- Слушай, может, сходить за доктором?
- Ты спятил! Забыл, где находишься? - громко начал Маковец, но боль заставила его замолчать.
- Извини, - виновато проговорил Юречка, - я думал, что...
- А если позвонить в больницу? - предложила Ганка.
- Интересно, каким образом? Вы же слышали, что вокзал в Румбурке занят генлейновцами. Думаете, они побегут искать врача? Не сходите с ума. Я как-нибудь потерплю, а завтра наверняка придет помощь.
Завтра! Он не представлял, как переживет эту ночь. И почему он решил, что завтра все изменится? Сколько же могут длиться его страдания?
На улице совсем стемнело. Фонари отбрасывали на платформу тусклый свет. В комнату вошел Стейскал. Какое-то время они обсуждали, что нужно предпринять, но в конце концов пришли к неприятному выводу, что им не осталось ничего другого, кроме ожидания.
- Я бы мог сходить к Патейдлу, - предложил Стейскал. - Это не так далеко. Что-нибудь да узнаю.
- Что вы хотите узнать? - раздраженно спросил Маковец. - Что на нас наплевали? Так об этом я вам скажу. И ходить никуда не надо.
- Патейдл не поможет, - отозвалась Стейскалова. - Ты же его знаешь. Не очень-то он любезен. До сих пор не пришел к нам, даже не позвонил. Может, он уже подался к немцам. Жена у него немка, и дети по-чешски не говорят...
Все умолкли. Казалось, положение действительно безвыходное. Уйти без раненого они не могут. Нести его на носилках? На станции были носилки, тяжелые, но вместительные. Однако когда Стейскал вышел в сени, где они висели на стене, то обнаружил, что полотно сгнило. Да, носилки никуда не годятся. Правда, можно воспользоваться одеялом.
Стейскал в задумчивости вернулся в комнату.
- Я попробую поговорить с ними, - сказал он. - Они меня знают. Я живу здесь шестнадцать лет и всегда был с ними в хороших отношениях.
- Вы думаете, они не ушли? - спросил Юречка.
- Нет, не ушли. Я слышал шаги на шоссе. Там кто-то ходит. Наверное, патруль.
- Вам нужен еще один покойник? - прошептал раненый, тяжело дыша.
Все замолчали. Самым ужасным было ожидание. Бесконечное ожидание и надежда, что все это лишь страшный сон, который развеется с рассветом. Но события последних часов - не сон, это суровая, беспощадная действительность. Зачем лгать самим себе?
Юречка нервно шагал по комнате, и пол противно скрипел под его ногами.
- Мы ведем себя по-идиотски, - сказал он резко. - Сами усложняем себе жизнь. Проще простого уложить чемоданы на тележку и двинуться в сторону Красна-Липы. И на шоссе выходить не придется: из Вальдека туда ведет лесная тропа. Там наверняка никого нет. А если немцы и остановят вас, как-нибудь отговоритесь: мол, поезда не ходят, вот и. вынуждены пешком...
- Нет, мы вас не оставим, - ответил Стейскал.
- Почему вы должны рисковать из-за нас? Ведь у вас жена, Ганка...
- Попробуй все-таки поговорить с ними, - подала вдруг голос Стейскалова.
- Хорошо! - решился Стейскал и вышел из дома.
Железная дорога была пуста. Тусклый свет керосиновых фонарей освещал лишь небольшую часть платформы. Стейскал шел медленно, временами останавливался и прислушивался. Из леса доносился крик ночной птицы. Он оглянулся. Здание станции слабо светилось на фоне темного леса. Он двинулся дальше. Прошел шагов двадцать и снова остановился.
- Эй! - крикнул он в темноту. - Есть здесь кто-нибудь?
Не дождавшись ответа, он вновь зашагал по мокрому асфальту. На лицо ему упал влажный лист. Стволы деревьев по обочинам шоссе напоминали темные колонны.
- Эй!
Неожиданно рядом раздались шаги и в глаза Стейскалу ударил свет ручного фонарика. Он остановился. Кто-то подошел к нему. Стейскал не видел кто: яркий свет заставил его зажмуриться.
- Выключи фонарь! - попросил он по-немецки.
-- Чего надо? - рявкнули в ответ. Голос был Стейскалу незнаком. Скорее всего, его обладатель не из Кенигсвальда.
- На станции тяжелораненый, нужен врач или санитарная машина.
- Кто он?
- Таможенник.
- Пусть подыхает, - с ненавистью произнес незнакомец.
- Я не хочу, чтобы он умер.
- А зачем его спасать? Одним чехом будет меньше.
- Он такой же человек, как ты и я. На фронте раненым всегда оказывали помощь.
- Если это один из тех, кто был у моста, пусть мучается. И вот что я тебе скажу, Стейскал: Гелбих и Янеке убиты, четверо в больнице, а ты хочешь, чтобы мы помогали таможеннику, повинному в этом...
- Они же защищались! И ты хорошо это знаешь, черт возьми! Вы сами напали на них. Что же им оставалось делать? Они выполняли приказ, и вы исполняли чье-то приказание. Вы захватили мост, чехи отступили. Чего же вам еще надо?
- Ты хорошо знаешь, чего мы хотим. Собирай свое барахло и сматывайся.
- В последней войне мы не убивали раненых. Ты был на фронте?
- У нас свой приказ, - ушел от ответа незнакомец. - Ликвидировать всех вооруженных чехов... Шел бы ты отсюда, Стейскал. Не влезай в дела, которые тебя не касаются, иначе плохо будет.
- Пришлите за ним санитарную машину, - попросил Стейскал миролюбиво, хотя внутри у него все кипело. С каким бы удовольствием он проломил эту тупую башку!
Парень на шоссе засмеялся:
- Как ты думаешь, что с ним сделают наши, если он попадет в их руки?
- Черт возьми, разве сейчас война? - гневно спросил железнодорожник.
- Да, война. Мы ведем ее против чехов. И мы освободим свой фатерланд без посторонней помощи.
- Без посторонней помощи? Расскажи кому-нибудь другому!
- Знаешь, Стейскал, не будем об этом. Исчезни и больше здесь не появляйся.
- Пропустите меня в деревню. Я найму повозку, и утром на станции не будет ни души.
- Никто тебя не повезет. Ты пришел сюда с пустыми руками, с пустыми руками и уйдешь.
Стейскал понял, что ничего у него не получится. Он так и не узнал пария. Если бы он сейчас нашел телегу, можно было бы отвезти Маковеца в Красна-Липу.
- Значит, не хочешь мне помочь?
- Не хочу и не могу. Я поставлен здесь часовым. Если кто увидит, что я болтаю с тобой, мне достанется...
- У меня нет оружия, и я не враг вам.
- Уходи отсюда! И скажи спасибо, что я тебя не подстрелил.
Фонарик погас, шаги удалились. Стейскал еще постоял, прислушиваясь, но все было тихо. Ему стало холодно: он вышел из дома раздетый, в одной рубашке. Со стороны луга дул холодный ветер. Опять пошел мелкий дождь. Стейскал медленно брел обратно, страстно желая, чтобы из тьмы неожиданно вынырнули солдаты в касках, с винтовками и пулеметами, чтобы его остановил офицер и спросил, что здесь происходит...
Свет от фонарей на платформе напоминал мерцающие светлячки. Стейскал обдумывал, как предотвратить внезапный визит на станцию незваных гостей. Свет в комнатах нажигать не следует. Платформа посыпана толстым слоем песка, так что шаги они наверняка услышат. А он еще злился, что не привезли песок помельче: мол, люди будут портить обувь. С другой стороны они не нападут: продолжительные дожди превратили луг в непроходимое болото да и дом стоял на высоком фундаменте.
В конце платформы для поездов в сторону Румбурка были свалены старые шпалы. Свет фонарей до них едва доставал. Но при первых же выстрелах фонари наверняка будут разбиты. А что дальше? Обороняться? Или сдаваться? Самое разумное, пока есть время, бежать отсюда. Но как быть с Маковецем? Хотя генлейновцы и отошли, они оставили на шоссе часового да и сами могут в любой момент вернуться. Может, он зря сказал, что в доме раненый? От этой мысли Стейскала в жар бросило. Они же придут отомстить за своих. Только сейчас он понял, что натворил. Но ведь все с ним согласились. И потом, он хотел помочь раненому...
Они могли бы переправить Маковеца к пани Германовой. Впрочем, что это ему взбрело в голову, ведь ее сын - один из тех фанатиков, что с оружием в руках нападают сейчас на чехов. Идти к кому-нибудь другому? Поселок Вальдек состоит всего из нескольких домов. Нет там ни одного надежного человека. Стейскал лихорадочно думал, но выхода не находил. Единственным приличным человеком был лесник Сейдл, но до его дома добрых пять километров. Идти темным лесом с раненым на носилках... А если его вообще нельзя трогать? Господи, как бежит время! Пока все спокойно. Если бы не Маковец... Если бы! Это проклятое "если бы"!
Едва он вошел в дом, как все повернулись к нему.
- Вы говорили с кем-нибудь? Ну как?
- Я совершил ошибку, - грустно произнес Стейскал. - Сказал им, что здесь лежит раненый таможенник. Теперь они могут отомстить. У них двое убитых и четверо тяжелораненых.
- Ерунда! - воскликнул Юречка. - Они с самого начала знали, что мы отошли на станцию. Они же нас видели. Ничего вы не испортили. А как вас встретили?
- Я разговаривал с часовым. Не знаю, кто это был, но он называл меня по имени. Помочь отказался, даже угрожал.
- А вы чего ожидали? - усмехнулся Маковец. - Что они побегут в Шлукнов за врачом?
- Что же нам делать? - вздохнула Стейскалова.
- Уходить, пока есть время, - резко ответил Юречка.
- Чего вы ждете?! - взорвался Маковец. Он приподнялся, но боль заставила его вновь лечь. - Оставьте меня, - уже спокойнее продолжал он. - Что они могут со мной сделать? Мои часы все равно сочтены.
- Неправда! - выкрикнула Ганка.
Маковец лежал неподвижно, и все слышали, как он часто дышит. Может, у него жар?
- Подождем! - решительно заявил Стейскал.
- Чего, папа? Чего? - спросила Ганка.
Он не ответил. Стейскалова подошла к плите и поставила на нее кофейник. Дрожащее пламя осветило фигуру женщины, ее спокойные, уверенные движения. Вскоре комната наполнилась ароматом кофе.
- И мне дайте, - прошептал Маковец.
Его мучила страшная мысль, что он стал причиной несчастий этой семьи. Один-единственный выстрел, когда дом был совсем рядом... Случайность? И почему именно сегодня опоздали ребята, которые всегда появлялись у моста вовремя? Почему? Судьба? Если это судьба, значит, так тому и быть.
Стейскалова принесла кофе. Наклонившись, она обхватила Маковеца за плечи и чуть приподняла, чтобы он смог пить. Она не забыла, что когда-то он был влюблен в нее. Теперь она обнимала его за плечи, но в прикосновении ее чувствовалось сострадание и нежность, будто мать помогала маленькому сыну. Маковец припомнил, как пытался ухаживать за ней, но все его попытки разбивались о ее застенчивость. О том, что она старше его, он совсем не думал. Он часто поджидал, когда она пойдет в деревню за покупками, и однажды даже помог ей нести тяжелую сумку до самого Вальдека. В дороге она почти все время молчала, на вопросы отвечала односложно, не поднимая глаз, а когда он попробовал взять ее за руку, она так резко вырвала ее, что он ни на что больше не осмелился. Потом ее неприступность надоела, ведь в деревне было полно девчат. Таможенник злился на себя за то, что влюбился в замужнюю женщину, и даже перестал ходить на станцию, хотя до этого бывал там довольно часто. Приятели смеялись над ним. Подумать только - Стейскалова! Эта тихоня, у которой взрослая дочь! Вот если бы он увивался за дочкой, его бы поняли, но за матерью, за женщиной, которой скоро сорок... Да, но он никогда не ощущал разницы в возрасте. Она казалась ому девушкой.
Маковец и представить себе не мог, что будет лежать в ее доме, беспомощный, как ребенок. Он не знал, что она о нем думает, ее сердце было закрыто для него. Она не сердилась на него, он это чувствовал, но и не позволяла приблизиться к себе. Странная какая-то! Маковец всегда пользовался успехом у женщин, однако эта брюнетка с большими карими глазами устояла перед ним. Он знал, что она любит мужа, дочку, дом. Но Стейскал казался ему таким обыкновенным, ничем не примечательным человеком. Конечно, он был рассудительным и надежным, что имело в ее глазах гораздо большую ценность, чем знакомство с таможенником на много лет моложе ее самой.