Маковец допил кофе, поблагодарил. Ему не хотелось, чтобы она уходила. Ее присутствие действовало на него успокаивающе. Он еще слышал биение ее сердца, чувствовал ее упругую грудь. Она отнесла чашку и снова вернулась, поправила ему подушку. Он поймал ее руку и прижал к своей щеке. Она не выдернула ее. Это была грубая и сильная рука женщины, на которой лежало хозяйство. Сейчас она пахла кофе. Он поцеловал ее. Стейскалова мягким движением погладила его по лицу.
- Все будет в порядке, вот увидите, - тихо проговорила она и ушла.
Он почувствовал себя страшно одиноким.
- Ганка, подойди ко мне! - позвал он девушку.
Та мгновенно прибежала:
- Что-нибудь нужно?
- Посиди со мной. Расскажи о чем-нибудь. О школе, например...
- Я ничего не знаю, - вздохнула она грустно. - Я...
- Рассказывай, - подбодрил ее Маковец. - А то у нас здесь как перед кабинетом зубного врача, - попробовал он пошутить.
Ганка не улыбнулась.
- Я... я не могу ничего вспомнить.
Он провел рукой по ее волосам, по лицу. Пальцы его ощутили слезы на щеках.
- Ганка! Ты уже взрослая, будь мужественной.
- Мне... мне так вас жалко!
- Завтра все будет по-другому. Ты помнишь того игрушечного медведя, которого я однажды тебе принес?
- Он был такой страшный и странный! Мама говорила, что он похож на кошку, папа думал, что это собака, а это оказался медведь...
В дрожащих отблесках пламени, вырывавшихся из печи, он видел, как она пытается улыбнуться.
- Какой вы хороший!
"Только для тебя, девочка, - с горечью подумал Маковец. - Для тебя я всегда был другом, который приносил подарки и рассказывал смешные истории". Бывало, он даже злился, что девочка мешает ему остаться наедине с матерью, но теперь понял, что она тем самым спасла его от неверного шага.
- Жалко, что я не купил тебе красивую куклу.
- Нехорошо думать только о прошлом, - раздался голос Стейскаловой.
Что это - напоминание или предупреждение не вспоминать о том, что было? Да, сегодня совсем неподходящая обстановка. Сегодня не до любви.
Мужчины допили кофе, встали из-за стола и вышли из дома. Маковец слышал их голоса, потом они стихли.
- Расскажи мне о школе, - снова попросил он Ганку.
Девушка принялась вспоминать об учителе математики. Это был старый холостяк. По его мнению, у всех девочек были куриные мозги, и на контрольных он очень следил, чтобы они не пользовались шпаргалками, щедро раздавал им двойки, по на экзаменах почти все получили хорошие отметки. Он постоянно называл их гусынями, курицами, индейками, но они понимали, что он человек добрый...
Маковец уже не слушал Ганку, воспоминания перенесли его домой, к матери. Он не писал ей два месяца. Мама! Годы не изменили ее, она совершенно не постарела, всегда была опрятной, аккуратно причесанной, с приветливой улыбкой на лице. Он никогда не видел, чтобы она плакала, хотя жизнь у нее была нелегкой. Отца он помнил плохо. Тот был специалистом по кладке фабричных труб, и однажды под ним рухнули непрочные леса...
- Вы меня не слушаете, - обиделась Ганка.
- Слушаю, слушаю.
- Не слушаете!
- Ганка, прекрати, - укоризненно посмотрела на дочь Стейскалова. Она подошла к ним, снова поправила у Маковеца одеяло и подушку, потрогала ему лоб рукой: - Может, сделать вам компресс?
- У меня жар?
Ее рука опять исчезла в темноте. Тихие шаги удалились к печи.
- Стой! - донесся снаружи голос Юречки. - Кто идет?
Маковец потянулся к пистолету, лежавшему на стуле у изголовья. Резкое движение причинило ему боль, а пальцы лишь коснулись холодного металла.
В сенях протопали чьи-то сапоги и раздался бас Пашека.
- Наши! Наши! - задохнулась от восторга Ганка.
Юречка уже докладывал обстановку, а Пашек задавал ему односложные вопросы. С ним пришел еще один человек, чье присутствие доставило Маковецу особую радость. Это был командир отделения таможенной охраны Марван. Но где же остальные?
- Мирек, как ты себя чувствуешь? - спросил Марван, подойдя к постели и склонившись над раненым.
- Могло быть и хуже, пан командир.
- Но могло быть и лучше.
- Это верно.
- Сейчас посмотрим. Не волнуйся, мы быстро поставим тебя на ноги.
- А что с вами? Где остальные?
Марван только вздохнул и произнес:
- Они здорово нас потрепали.
- Они стерли нас в порошок! - как безумный, выкрикнул Пашек. - Ребята перепугались и разбежались кто куда. Если бы мы были вместе, нам было бы легче.
- Вы что же, даже не защищались?
- Защищались, но...
- Вас же было двадцать человек... И пулемет...
- Нас осталось всего десять, - вздохнул Марван и начал рассказывать, что с ними произошло.
Иногда Пашек перебивал его, спорил, оправдывался, хотя его никто ни в чем не обвинял.
- Здесь, у шоссе, наша группа распалась. Я настаивал, чтобы мы держались вместе, но они не послушались. Вот мы и остались с Пашеком вдвоем, - закончил свой рассказ Марван.
- Господи боже мой! - вздохнула Стейскалова.
В тишине мерно постукивали старые часы. Обстановка становилась все тревожнее.
- Короче, вы бросили все и бежали, как трусы! - закричал Маковец и задохнулся от боли.
- Пожалуйста, прошу вас, - успокаивала его Стейскалова. Она поправила подушку, погладила его по волосам: - Пожалуйста, не волнуйтесь так...
Ее тихий голос действовал на Маковеца умиротворяюще. Ему стало стыдно за свою несдержанность, но мысль о бесславном конце отряда причиняла ему такую же боль, как и рана. Лагерь у деревни, окопы... Как они им гордились! Как хвастались, что отразят нападение любого врага! Двадцать человек с пулеметом и гранатами - это же сила! Люди, которых он знал, не были трусами. Они были готовы сражаться до последнего вздоха. Конечно, они действовали опрометчиво, готовились отразить атаку только со стороны границы. Но какая разница! Все равно они оказались слабаками.
- Нам нужно было сразу сдаться, тогда бы все были живы! - неожиданно сказал Пашек.
Ганка заплакала.
* * *
Ночь тянулась медленно. Мужчины сидели за столом. Ганка слышала их взволнованные голоса. Сама она устроилась на низенькой скамейке возле печи, прислонившись спиной к теплой стенке. Каждую минуту кто-нибудь поднимался, выходил на улицу, снова возвращался, и это беспрестанное хождение мешало ей уснуть. Мешали тихие голоса мужчин, скрип шагов по песку, тяжелое дыхание Маковеца. Марван, который сразу после прихода на станцию осмотрел раненого, только беспомощно развел руками. Постояв задумчиво над постелью, он снова осмотрел рану и сказал Маковецу, что, видимо, у него задеты ребра, поэтому он и ощущает острую боль. Они сменили ему повязку, положили холодный компресс на голову. Что еще предпринять - они не знали, и Ганка это почувствовала.
Ганке нравился Маковец. Раньше он часто приходил на станцию и они устраивали шумные игры. Шумели до тех пор, пока мать не начинала на них покрикивать. Ганка помнила, как несколько лет назад он посадил ее на шлагбаум в тот момент, когда отец стал его поднимать. Земля начала уходить вниз, она закричала, но Маковец вовремя снял ее. Он долго смеялся, вспоминая, с какой силой вцепилась она в полосатое бревно. В лесу они кидались шишками, играли в прятки. Потом Маковец вдруг перестал бывать на станции. Она спросила мать, уж не заболел ли он, но та ничего ей не ответила. Через некоторое время он снова пришел, сидел с родителями, разговаривал, но теперь его взгляд не останавливался так часто на матери. Он смотрел на отца или на Ганку, расспрашивал о школе, о том, что произошло, пока он к ним не приходил. Он остался их другом. Ганка была уверена в этом. Но мать он больше из деревни не провожал и сумок ее не носил. Господи, сделай так, чтобы этот добрый и веселый человек выздоровел!
Она закрыла глаза. От печи веяло приятным теплом. Хорошо бы уснуть и проснуться в своей постели воскресным утром, когда можно понежиться подольше. "Вставай, лентяйка! Проспишь все на свете!" - будила ее обычно мама и начинала ворчать, что в воскресенье-то она могла бы помочь по дому, на кухне, ведь совсем взрослая.
Мысли Ганки начали путаться. И ей уже снилось, что она стреляет из кухонного окна, а рядом стоит Юречка, подает патроны и учит ее целиться. Она стреляла в высокого смеющегося человека с черными волосами. И смех его был настолько пронзителен, что она проснулась и с удивлением оглядела темную комнату, куда еле проникал свет с платформы.
- Что это с тобой? Приснилось что-нибудь? - спросила мать, которая как раз подкладывала в печь буковые поленья.
- Приснилось. Я стреляла во сне.
- Боже мой, и ты туда же! - испугалась мать. - Пойди в спальню, здесь ты не выспишься.
- Я все равно не усну, - зевнула Ганка.
Мать подошла к Маковецу, сменила ему компресс и что-то тихо сказала. Ганка встала, потянулась. Она решила пойти подышать свежим воздухом. В сенях у открытых дверей стояли Юречка и Марван. Керосиновые фонари слабо освещали платформу, тем не менее мужчины старались держаться в тени. Они курили. Огоньки их сигарет то вспыхивали, то угасали. А со стороны луга доносился запах сырости и гнили. Он напоминал Ганке о кладбище, об увядших цветах и навевал тоску. Ей стало холодно.
- Это вы, Ганка? - повернулся к ней Юречка.
- Да, я, - чуть слышно отозвалась она.
Ей уже хотелось вернуться к теплой печи: ведь она даже кофты не прихватила, а здесь было неуютно, моросил дождь и вода с шумом стекала по желобу.
Юречка и Марван вышли на улицу. Ганка выглянула наружу. Капли дождя упали ей на лицо, и она отпрянула назад. Опершись о косяк двери, она всматривалась в ночную тьму. Ночь напоминала ей большого черного зверя, который ждет только подходящего момента, чтобы броситься на свою жертву. На душе у нее стало тревожно: мужчины что-то долго не возвращались. Потом она догадалась, что они, очевидно, зашли в зал ожидания. И правда, вскоре она услышала их приглушенные голоса. Говорили, конечно, о политике. В последнее время другой темы не было. Скорее на кухню, в тепло. Послышались шаги - это возвращались Марван и Юречка. Вот они остановились. В мутном свете фонарей она различила две фигуры. И зачем они так долго стоят с этой стороны дома? А если к ним в темноте кто-нибудь подкрадется?.. Она прислушивалась к шуму дождя. Сердце билось тревожно, словно предчувствуя опасность. Ганке стало страшно. Она пристальнее вгляделась в темноту, обступившую со всех сторон их дом, внимательнее вслушалась в тишину ночи и уловила странный чмокающий звук. Ветер? Нет, там определенно кто-то ходит.
Она побежала к мужчинам:
- По лугу кто-то ходит. Я слышала шаги.
- Ветер, наверное, - попытался успокоить ее Марван.
- Нет, там кто-то есть, - стояла она на своем.
Чмокающий звук снова выдал человека, ступившего в трясину.
- Ганка права, - сказал Юречка.
- Не стреляй! - предостерег Марван, услышав, как тот щелкнул затвором карабина. - Это могут быть наши. Из Фукова или из Шлукнова. Увидели свет на станции и...
Неподалеку высился штабель дубовых шпал, которые Стейскал купил на дрова. Марван осторожно приблизился к сложенным шпалам. Шаги на лугу затихли. На железнодорожном полотне зашуршала щебенка - там тоже кто-то ходил.
- Кто здесь? - окликнул Марван.
Ответа не последовало. Свет фонарей доставал только до штабеля шпал. Дальше темнота казалась непроницаемой.
- Кто здесь? - повторил вопрос Марван. Через мгновение он уловил удаляющиеся шаги. Он еще немного постоял, прислушиваясь, потом вернулся к дому. - Ганка права. Кто-то шел по лугу, а теперь выбрался на железную дорогу.
- Нужно было стрелять!
- Зачем без толку тратить патроны? Все равно не попадешь.
- Они нас караулят. Наверное, выставили вокруг охрану.
- Зачем? - спросил Марван. - Ведь они получили все, что хотели. Почему бы теперь не дать нам уйти?
- А с кем же они будут воевать? Как докажут, что освободили фатерланд своими силами?
- Может, ты и прав, - сказал Марван. - Сейчас важно, чтобы они не узнали, сколько нас здесь. Если они решат, что мы почти в полном составе...
- Думаете, они нас боятся?
- Вполне вероятно. Мне кажется, они Ждут подкрепления.
Ганка задрожала от страха. Она не понимала, как это таможенник может говорить так спокойно, будто речь идет вовсе не об их жизни. А враги окружили их со всех сторон, как эта проклятая темнота.
- Нужно уходить. Это самое разумное решение, - отозвался Юречка.
- Думаешь, Маковеца можно транспортировать?
- Сделаем носилки и понесем его. Нужно поговорить с Пашеком. Мне все время кажется, что мы напрасно теряем время, ожидая чего-то.
- Наверное, ты прав. Чего мы ждем? Чуда?
Марван отправился на кухню. Юречка и Ганка слышали, как он разговаривал со старшим вахмистром. Вскоре оба вышли. Пашек покашлял, зевнул, почесал заросший подбородок. Все ждали, что он скажет. Наконец раздался его недовольный бас:
- Лучше подождем. Посмотрим, что будет дальше. А если они захотят выкурить нас отсюда, Юречка встанет у этого окна с пулеметом, мы с Марваном будем прикрывать ту Сторону, а Стейскал - заднюю часть дома.
- Почему папа должен прикрывать именно ту сторону? - воскликнула Ганка. Ей казалось, что там самое опасное место. Туда не доставал свет фонарей.
- Потому, девочка, - с несвойственной ему любезностью ответил старший вахмистр, - что на той стороне менее опасно. На лугу воды выше колена, и пробраться там сможет только водяной.
- Папа может встать и у окна в спальне, - мужественно возразила Ганка.
- Конечно. Главное, чтобы видеть ту сторону: Я: забыл, что окно вашей спальни Тоже выходит на луг.
"Он смеется надо мной", - обиженно подумала Ганка. Она не любила Пашека. Он казался ей высокомерным и самовлюбленным.
- Пан командир, что, если нам теперь тихо уйти... - предложил Юречка.
- Вы сами говорили, что вокруг часовые. Через луг пройти невозможно. Там вода, она нас выдаст. Шоссе блокировано. Куда ты хочешь идти? Если бы нас было больше, пожалуй, нам удалось бы прорваться, а так... Не забывай, что двоим придется нести носилки. А что смогут сделать остальные двое? Рисковать нельзя: с нами женщины. И потом, я думаю, что транспортировка повредит Маковецу. Не правится он мне, рана у него наверняка опасная.
Юречка понимал, что старший вахмистр во многом прав. Но где же выход?
- А если мы останемся до утра...
- Подожди, не паникуй, - спокойно ответил Пашек. - Утром все изменится. Неужели ты думаешь, что правительство не позаботится о нас?
- Я уже ни во что не верю, - с горечью произнес молодой таможенник.
Ганка нашла в темноте его руку и сжала ее. Он поднес руку девушки к губам и поцеловал. Потом обнял Ганку и притянул к себе. Она испуганно отстранилась.
На повороте шоссе вспыхнул свет - кто-то включил автомобильные фары. Длинный луч дотянулся до шлагбаума и тут же погас.
- Все по местам! - приказал Пашек.
На подоконник открытого окна установили ручной пулемет. Юречка вытащил наполненные магазины, уложил их рядом на стуле, чтобы были под рукой. Он ничего не видел, только слабо освещенную платформу. Куда целиться? В огоньки выстрелов? Имеет ли свет фонарей какое-нибудь значение? Или он на руку нападающим?
Ганка подошла и встала рядом с ним. Она слышала, как отец гремит чем-то в спальне. Потом заскрипели створки открываемого окна и по комнате пронесся сквозняк. Марван был где-то снаружи, наверное в зале ожидания. Пашек стоял у двери. Все затихли, с тревогой ожидая, что же будет.
Как ни странно, Ганке в эти минуты не было страшно. Любопытство ваяло верх, тем более что рядом стоял Юречка. Его присутствие успокаивало ее.
- Что теперь будет? - шепотом спросила она.
- Вам нельзя здесь оставаться, - сказал он твердо.
- Почему вы меня гоните? - возразила она.
- Тише, Ганка, тише, - попросила мать.
- Я останусь здесь, - упрямилась Ганка.
- Ладно,- уступил Юречка, - но если начнется стрельба...
- Не все ли это равно?
Он взял Ганку за руку, крепко сжал ее. Значит, она осталась здесь из-за него. Они держались за руки и молчали.
Свет на шоссе больше не включали. На лугу и на путях воцарилась тишина. Потом Пашек сказал что-то Марвану и они заспорили. Бас старшего вахмистра звучал оглушительно, он не умел разговаривать тихо.
- Пан Юречка, а что было бы... - начала Ганка, но он прервал ее:
- Не называй меня "пан Юречка"!
- А как? - удивилась девушка.
- Иржи.
- Иржи... - медленно повторила она, будто хотела запомнить его навсегда.
Она опиралась о стену, держа его за руку. Он придвинулся к ней ближе. Ганка взглянула на мать. Та наклонилась к печи, щурясь от жара. Юречка потянулся к девушке, чтобы поцеловать ее, но она увернулась, и поцелуй пришелся куда-то за ухо.
- Нет-нет, не надо! - прошептала она.
- Почему?
- Не надо, и все...
Юречка отошел от девушки и прикрыл окно. Марван стоял, прислонившись к штабелю старых шпал. Пашек направился к шлагбауму. Он шел, громко кашляя, и кашель его был слышен далеко вокруг.
Марван устал, ему хотелось, чтобы эта ночь прошла спокойно, без инцидентов. Он не был трусом. Наоборот, в нем сидела какая-то упрямая воинственность, но сейчас все преимущества были на стороне противника. Марван служил на границе со времени образования Чехословакии. Начинал он службу в Словакии, побывал и на польской, и на румынской границе. Молодым его часто перебрасывали с места на место. Женившись, он попросился в Чехию. Да, много он пережил, много трудностей перенес за годы службы таможенником. Однако сегодняшние трудности с теми, прежними, не шли ни в какое сравнение.
С давних пор народы, населявшие пограничные области, жили в мире и согласии. Национальная рознь, возникшая в последнее десятилетие, коренилась в самой социальной природе их общества, основанного на лжи и эксплуатации бедных слоев населения, к которым принадлежали большинство местных жителей. Эту рознь умело подогревала и использовала в своих целях фашистская пропаганда. В результате в настоящее время нацистскими идеями оказались заражены почти все немцы, проживавшие в Чехословакии. Гитлера они провозгласили чуть ли не божеством, его идеологию - своей религией. Гуманистические идеалы оказались попраны и преданы забвению.
В первый день мятежа погибли многие. Еще не было принято решение о передаче Германии пограничных областей с преобладающим немецким населением, а шлукновский выступ уже заняли отряды генлейновцев и группы вооруженных орднеров. "Пятая колонна", хорошо оснащенная и обученная за границей, повела своих соплеменников в наступление.
"Будет ли положен этому конец? - с горечью думал Марван. - Правительство слишком слабо и, скорее всего, пойдет на уступки..."
В темноте кто-то выругался. Раздался подозрительный металлический звук. Марван отскочил за шпалы. На железнодорожном полотне зашуршала щебенка.
- Стой! Кто идет? - крикнул Марван.