Еще один гомосексуалист впускает Олли в свой дом. Это эстет чистой воды. Они стоят на улице у деревянной калитки, которую гомосексуалист открывает.
- Пройдя эти врата, вы попадете в иной мир.
- Мне не привыкать.
- Прошу вас в мой сад.
- А, все китайское.
- Нет-нет. Японское. Я включу освещение для вас.
Зажигаются лампы.
- Бассейн очень мил, не правда ли?
- Никогда не видел ничего подобного.
- Все дно выложено перламутром - вы знаете, из ракушек. Бассейн обогревается, в нем живут тропические рыбки.
- Это что-то.
- Вы не ожидали увидеть такой сад в городе?
- Все вы, педики - извините, гомосексуалисты - художественные натуры. Антикварные лавки, сады вроде этого - ваша стихия. Но это что-то особенное. Эй, рыбка! Как дела?
- Пройдемте в дом по мостику.
Олли соглашается, но когда они доходят до середины, мостик неожиданно рушится. Гомосексуалист вскрикивает.
- Такой мостик слишком хрупок для меня, - говорит Олли, бредя по воде.
- В выходные отремонтирую. У меня есть друзья, они смогут помочь.
- Я мокрый до колен.
- В доме я дам вам шелковый халат.
- Ага.
Они входят в дом, оформленный целиком в японском стиле.
- Каждое утро, перед уходом на работу, я создаю на этом столике новую икэбану.
- Создаете что?
- Композицию из свежих цветов, чтобы поставить ее в эту чудную синюю японскую вазу.
- Каждому надо что-то делать, помимо своей постоянной работы.
- Что вы делаете, помимо своей постоянной работы?
- По-моему, у меня нет постоянной работы, если не считать, что охота за клиентами может быть постоянной работой. Я все время занят, но и постоянной работой это не назовешь. Слишком уж она непостоянная с общественной точки зрения. Это подпольная и противозаконная работа, поэтому она должна хорошо оплачиваться. Вы меня понимаете? Я думал, никому не нужен будет парень с одной рукой. Но я ошибался. Это никого не отпугивает. - Горько: - Калеки привлекают их.
- У вас прекрасное лицо и такое великолепное тело.
- Искалеченное тело.
- Почему бы вам не забыть об этом?
- А вы бы попытались забыть об этом, если хотели бы стать спортсменом?
- Ну, я никогда не пытался быть спортсменом.
- Я так и думал.
- Вам надо выпить.
- Я предпочитаю быть абсолютно трезвым, когда работаю.
- Я бы не хотел, чтобы вы относились к этому, как к работе.
- Да, но я собираюсь работать, и мне кажется, мы должны обсудить вопрос, сколько я получу за эту работу.
- Когда молодой человек уходит, я кладу в его карман чек, и поэтому тут нечего обсуждать.
- Но я хочу знать сумму чека, что в нем будет написано.
- Я так много трачу на свой сад.
- Я понимаю. Но для меня это ничего не значит.
- Ремонт мостика через бассейн обойдется мне в копеечку.
- Я не ломал его нарочно. Вы велели мне пройти по мостику.
- Я не спорю, но -…
- Здесь не о чем спорить. Я кое-что стою и не собираюсь менять свою цену, если японские мостики рушатся, и я падаю в воду. Видите ли, проституты не состоят и профсоюзе, каждый из них имеет свою собственную цену, и если не получает ее, несет убыток. Может он пойти и получить пособие по безработице, если его никто не снимет на углу или в его - где он там обретается? Может он сказать в бюро по трудоустройству - я проститут, меня клиенты не снимают? Ответ можешь произнести по-японски. Нет, у меня есть твердая цена, и я ее держусь. И я хочу знать, получу я эти деньги или нет.
- Пять?..
- Может быть, пять лет назад, сейчас я меньше двадцати не беру.
- Вы сказали - десять?
- У вас проблемы со слухом, или это от жадности?
- Вы сказали -…
- Я сказал - ДВАДЦАТЬ.
Второпях входит компаньон гомосексуалиста, суетливый мужчина лет пятидесяти.
- Мостик сломан! - замечает компаньон.
- Молодой человек прошел по нему, и он развалился.
- Мне надоело слушать о сломанных японских мостах. Штаны у меня высохли, и я ухожу.
- Но -…
- А это что за симпатичный молодой человек? - спрашивает компаньон.
- Он? Ах, да. Мы встретились в центре.
- Я как раз собирался уходить.
- Нет-нет, только не это!
- Да-да. Пойду в "Белый Замок", выпью горячего кофе и съем целую тарелку чили.
- Я через секунду приготовлю вам кофе и поджарю несколько яиц.
- Мне надо на работу.
- В жизни случаются маленькие недоразумения, - замечает компаньон.
- Короче, где у вас дверь?
- Не хочу ничего слышать о вашем уходе!
- Точно, проблемы со глухом, - Олли поворачивается к компаньону, - мне надо как-то выбраться отсюда.
- Останьтесь! Пожалуйста! Я согласен на вашу цену!
- Где дверь?
- Я отведу вас, - отвечает компаньон. Он уводит Олли из комнаты. Возвращается.
- Твой сарказм выгнал его! Ты любишь устраивать сцены. - Идет к шкафу с пластинками.
- После двадцати пяти лет ты все еще обижаешься, когда я привожу домой мальчиков.
Компаньон ставит пластинку. Это "Un bel di", очень громкая музыка.
- Тебе придется самому себе готовить ужин. Я собираюсь лечь спать и запереться в своей комнате.
Столик в кафетерии, работающем двадцать четыре часа в сутки. Ночь. За столиками сидят Олли, Вилли и Кьюпи. Олли учит их:
- Детки, вы все время жалуетесь, что мало зарабатываете. Могу сказать вам, почему. Если хотите знать, конечно. Вы слишком боязливые и слишком активные, вы как стайка воробьев на улице. Послушайте. Я работаю уже три года и могу дать вам совет. Вы замечаете, что клиент смотрит на вас. Не смотрите на него. Смотрите куда-нибудь в сторону. Все равно куда. На чайку. На витрину. Никуда. Самое важное, еще важнее, чем это - не меняйте позицию. Не двигайтесь. Вы, детки, гоняетесь за клиентом. Преследуете его. Неправильно. Пусть он подойдет к вам, если хочет вас, он подойдет. Стойте на месте, просто стойте, и это все, пока он не подойдет к вам. Тогда, если у нас есть ключи в кармане, позвените ими немного.
- У меня нет ни ключей, ничего, - говорит Вилли.
- Для этой цели совсем не обязательно иметь ключи или что-нибудь еще. Можно и без ключей, можете сходить на берег и набрать камушков, чтобы погреметь ими в кармане. И слушайте, слушайте своих клиентов. Они хорошо образованы, большинство из них. Улучшайте свое произношение, обогащайте свой словарный запас. Вы хоть знаете, что значит "словарный запас"? Что это значит?
- Они хотят заполучить твою задницу к себе в гостиницу, а когда поимеют ее, вышибают обратно еще быстрее, чем тащили туда.
- Бывает. Но, как я сказал - слушайте их, обогащайте свой словарный запас, и цена вашей задницы будет подниматься. Конечно, лучше ее вообще не продавать, но раз уж продаете, то хоть слушайте меня. Я никогда не продавал и не буду. Если они пытаются, я одеваюсь и ухожу. Вежливо.
- Она любит… - вступает Кьюпи.
- Никогда не говорите "она". Будешь говорить она, и станешь "она". Это будет написано на лице, и будете ходить, вихляя.
- Так разве они не за этим -…
- Нет, они не за этим гоняются.
- Они гоняются за однорукими проститутами, да?
Олли выдергивает из-под Кьюпи стул, и тот шлепается на пол.
- Извини, я хотел достать кетчуп. - Олли встает из-за стола.
- У нас с вами не так много времени, у тебя, у меня, у Кьюпи, и это чертовски одинокая работа, если ее делать как следует. Ты выбираешь себе угол и стоишь на нем в одиночестве. Кьюпи, ты все время чешешься, как будто у тебя мандавошки. Купи себе пузырек ртутной мази и намажься. Надо заботиться о своем товаре, если хочешь иметь покупателя. Раз в неделю обязательно заглядывайте в свободную клинику, чтобы знать, не подцепили ли какую-нибудь заразу спереди или сзади. Не обманывайте себя, что это "не та" болезнь. У вас есть, где ночевать?
- У меня нет, - говорит Кьюпи. Олли дает ему несколько банкнот.
- Сними себе комнату. И купи ртутную мазь. Смотрите, какой ветер, опрокинул мусорное ведро. Запах, как будто кто-то раскопал старое кладбище. Ха!
Олли выходит из кафетерия. Закуривает под неоновой вывеской, которая по очереди высвечивает "ALL NITE" и "ALL RITE" . Перевернутое мусорное ведро ветром пригоняет к его ногам.
- Привет, папаша, - говорит ему Олли. Отфутболивает ведро на несколько метров перед собой. Девушка на противоположном тротуаре вскрикивает, когда у нее ветром сдувает шляпу. Ее спутник бежит за ней. Олли ловит шляпу раньше и возвращает ее девушке. Идет по улице. Из дверей бара вырываются звуки джаза. Из другого бара - голос негра, поющего блюз. Олли улыбается. Ветром по улице несет газету, на какое-то время она закрывает лицо Олли. Он срывает ее с себя. Олли доходит до узкого здания с таинственной эмблемой на витрине. С ним сталкивается пьяный, хрипло спрашивает:
- Где тут Армия Спасения?
- Вот это да. Ходишь, а говорить не можешь. Поищи на Силвер Скрин, пока тебя не посадили в кутузку.
- Силвер?..
- Скрин, следующий поворот налево. - Дает пьяному доллар.
- Мой совет - держись подальше от освещенных улиц.
Пьяный, шатаясь, уходит. Олли громко кричит ему, как цирковой конферансье:
- Сегодня всем бесплатные советы!
В дверях дома появляется цыганка.
- Парень, а парень!
- Ну?
- Давай погадаю тебе. Заходи.
- Сколько?
- А сколько ты дашь?
- Когда услышишь, будешь знать, что я дорого стою.
Олли садится за столик напротив цыганки в причудливо украшенной комнате. Цыганка читает по его руке, смотрит в хрустальный шар.
- Ты что-то продаешь.
- Правильно.
- Но это не вещь.
- Нет, это вещь, только разбитая.
- Ты продаешь себя.
- Разбитого.
- Да, разбитого, но желаемого многими.
- Да, у меня пока все в порядке с этим делом.
- Я вижу тень за тобой.
- Естественное место для тени.
- Будь серьезным, пожалуйста.
- Хорошо, мамаша. А передо мною тени нет?
- Ты живешь меж двух теней.
- Та, что передо мной, когда она явится?
- Та тень, что перед тобой, очень близко.
- Я жду ее и не пойму, почему она медлит.
- Похоже, что ты ждешь ее.
- Я устал ждать.
- Тебе недолго осталось. Может, месяц, может, неделю, может, день. Та тень, что перед тобою, крепко связана с тенью позади тебя. Тень позади тебя темна, как преступление.
- Ты молодец.
- Тень перед тобою - расплата за тень позади. Ты все время среди людей. Это ошибка. Тебе не надо мелькать. В толпе.
- Моя работа требует, чтобы я все время был среди людей.
- Дай мне что-нибудь твое, кольцо или часы.
- Зачем?
- Подержать, пощупать, узнать тебя.
- На мне нет ничего моего, кроме четырех бумажек по пять долларов, монет и ключей.
- Двух бумажек хватит.
- Одна бумажка столь же моя, как и две, - подает ей бумажку.
- Я могу сказать тебе, как уйти от тени перед тобой. Откажись от своей идеи ехать в город на севере. Поезжай на юг, прочь из этой страны. А теперь исчезай. Иди домой темными улицами, и если у тебя есть чемодан, побыстрее собери его. Тень впереди настигнет тебя, если ты не послушаешь меня.
Цыганка встает и протягивает руку.
- А теперь дай мне то, что хотел дать.
- Я дал тебе пять, и дам тебе другие пять, если ты скажешь мне кое-что еще.
- И что это еще?
- Почему я не убегаю от той тени, что передо мной?
- Еще пять, и я скажу.
Он передает ей пятерку.
- Ты презираешь себя, и ты больше похож на тень человека, чем на человека, и еще за пятерку я отвечу на другой вопрос. У человека бывает много вопросов.
Он качает головой. В его глазах слезы.
- Тебе совершенно бесполезно желать удачи.
Олли уходит.
Олли и худая, нервно болтающая девушка лет тридцати через узкую деревянную калитку входят во двор. Только что кончился дождь; девушка встряхивает мокрый зонтик, ищет ключи; легкая одежда Олли промокла насквозь.
- Ну вот. Ключи - последнее, что я нашла в своей сумочке. Внимательнее к этим кирпичам - это старинные кирпичи патио - рабских кварталов, - говорит девушка, отпирая калитку.
- Здесь жили рабы?
- Да, во всех этих дряхлых домах в Старом Квартале - его еще называют Французским.
- Да, я знаю. Как здесь тихо, ни звука.
- Сейчас мне надо найти второй ключ, надеюсь, в этот раз мне повезет больше.
- Может, я поищу, у вас руки трясутся?
- Нашла! Нашла!
- Хорошо!
- Когда я искала свободную квартирку в этом квартале, было два варианта. Одна была очень недорогая, и там было много удобств, даже плита, чтобы готовить, другая, та, в которой мы сейчас окажемся - мне она совершенно не по карману - но я выбрала ее по причине, которую вы сейчас поймете.
Открывает калитку.
- Пожалуйста! Кто первый?
- Лучше вы, я не знаю вашей квартиры.
- Нет, вы первый. Мне интересно знать, увидите ли вы, почему я выбрала ее.
- Хорошо, я первый. - Они входят. Олли зажигает спичку.
- Нет, нет, никаких спичек!
- Мне кажется, вы выбрали ее из-за стеклянного потолка.
- Да, вы правы… Включить лампу, или света с неба хватит?
- Мне хватит.
- Мне тоже. У меня нет ни одного стула, вам придется выбирать между полом и постелью под ночным небом. Во-первых, вы очень меня обяжете, если снимете с себя все мокрое и вытритесь полотенцем. Вы разденетесь здесь или хотите пойти в ванную? Нет, нет, раздевайтесь обязательно здесь, и ложитесь в постель под стеклянной крышей, и смотрите вверх на облака, несущиеся там, как вереница гигантских роз. Они подсвечены неоновыми огнями города. Но мне хочется думать, что они светятся изнутри. На вас и не надето почти ничего, снимайте все, я вытру вас полотенцем.
- Я могу сам, даже одной рукой.
- Я знаю, что вы можете, но не отнимайте у меня этого удовольствия.
- Чего?
- Удовольствия. Я профессиональная медсестра, так что можете не чувствовать стеснения.
- Я и не чувствую. Я вообще мало чего чувствую. Как профессиональная медсестра вы можете мне это объяснить?
- Ложитесь под стеклянную крышу, и я попытаюсь объяснить. Мне кажется, это связано с… до того, как вы потеряли руку, вы чувствовали больше?
Олли издает неясный звук.
- Вы сказали да или нет?
- Да. Конечно.
- Как давно вы ее потеряли?
- Три года назад. Я был тогда спортсменом.
- И с тех пор вы чувствовали -…
- Все меньше и меньше и меньше.
- Вы чувствуете меньше, потому что чувствуете себя калекой. А должны чувствовать правду. Потеря одной руки делает вас похожим на античную статую.
- Это хорошо?
- Это делает вас более привлекательным.
- Некоторых искалеченность, может, и привлекает, но самих калек она не радует, это точно. Иногда - как у меня - она губит жизнь. Я живу загубленной жизнью, и мне это не нравится.
- Чем вы занимаетесь?
- Я - живу.
- Я имею в виду, на что вы живете.
- На том углу, где мы встретились, я стою каждый день с десяти утра и до полуночи.
- Зачем?
- Как вам сказать… Жду, пока меня снимут.
- У вас есть какое-нибудь место, место, куда вы можете пойти?
- Да. У меня есть комната.
- Уже три утра, а к семи я должна быть в больнице. Мне надо спать, а не дрожать от холода с проститутом.
- Вы хотите сказать - мне пора убираться?
- Боюсь, что именно это я и хотела сказать.
- Ухожу. Ухожу немедленно…
Вход в меблированные комнаты во Французском Квартале, видимый сквозь туман, едва рассеиваемый светом фонаря в отдалении. Высокие двойные двери, выдержавшие множество сражений. Краска облупилась. На одной из половин криво вырезано "Bitch ".
Кровать у лестницы. На ней, под смятым одеялом, лежит владелица этого далеко не самого дорогого заведения, существо, которое мы будем называть Уайр - для удобства печатания на машинке. Она бормочет в своем неспокойном сне. Ее видно, так как над нею подвешена тусклая голая лампочка. Она спит у лестницы, чтобы ни один постоялец мог уйти или прийти, не попав в прицел ее неумолимого взгляда.
Номер в этих комнатах. За шатким столиком сидит молодой, лет двадцати пяти, писатель - Син. Он работает, но шатающийся столик мешает ему. Он в ярости встает и подсовывает спичечный коробок под ножку, возвращается к работе. Шатание стало еще больше. Когда он встает, горсть мелких монет дождем звенит по стеклу балконной двери.
Син идет к балконной двери и открывает ее. Слышен тихий свист. Это Олли внизу на тротуаре, он улыбается своему другу. Син кивает и быстро возвращается в номер. Босиком он спускается вниз по скрипучей лестнице. Уайр громко бормочет во сне. Син замирает, пока бормотание снова не превращается в храп. Он продолжает спуск к закрытой на засов двери. Когда он открывает дверь, раздается громкое бормотание Уайр. В рамке готического входа стоит Олли.
- Я пришел попрощаться.
- Заходи, только разуйся.
Олли кивает и разувается. Молодые люди пробираются вверх по лестнице под бормотание Уайр: "Никакой чистоты. Одни черепки и дегенераты". Она храпит.
- Хозяйка, сука, спит прямо у лестницы, чтобы никто не мог ни войти, ни выйти без ее ведома, - говорит Син, входя в комнату.
- Я бы не пришел так поздно, если бы рано утром не уезжал из города.
- Ты уезжаешь из Нового Орлеана?
- Да. В семь утра. Автобусом.
Между двумя молодыми людьми нет ни намека на гомосексуальность, только глубокая и простая дружба.
- Я -…
- Что?
- Буду скучать по тебе, Олли.
Они тихо и печально улыбаются друг другу.
- Ладно, садись. Жалко, но у меня нечего выпить.
- Я не хочу ничего пить, - садится на другой стул. - Писал?
- Пытался писать карандашом. Знаешь, когда я печатаю на машинке, то так много шума, что я не замечаю скрипа стола. По-моему, одна ножка этого проклятого стола короче других, но я никак не пойму, какая. Я как раз пытался подпереть его, когда ты прервал меня.
Олли быстро встает. Он вытаскивает коробок из-под ножки и подкладывает его под другую ножку.
- Попробуй теперь. Где твоя машинка?
- На каникулах.
- Ага, на Рампет-стрит, в закладе. Сколько ты за нее получил? Десять баксов?
- Пять. Сказали, что она сильно обесценилась. На ней слишком долго и слишком много печатали.
- Акулы.
Вытаскивает пачку банкнот из кармана, отсчитывает десять бумажек, кладет их на стол.
- Напишешь историю моей жизни.
- Нельзя писать историю жизни, пока человек еще жив.
- Я мертв уже три года.
- Ты не можешь позволять себе -…
- Если бы я не мог позволять себе, я бы не стал. Я заработал сегодня пятьдесят баксов на одном клиенте. О Господи. Никогда еще не встречал ни одного извращенца с такими закидонами.