Царь Горы, Или Тайна Кира Великого - Сергей Смирнов 13 стр.

Кир-военачальник ничем не отличался в этом походе, особенно в первый месяц, от Кира-охотника. Он почти не слезал с коня, зорко, с прищуром, осматривался, хотя в его взгляде не было подозрительности, недоверия к чужим воинам. Приказания он отдавал больше руками, чем го­лосом, словно стараясь сберечь тишину, необходимую в начале охоты, при выслеживании зверя. Теперь, когда все подчинялись ему, я не замечал в его лице и в его манерах ни малейшего высокомерия, даже чрезмерной властности, какую он проявил, когда поборол вепря и одним взглядом покорил чужое войско.

Однако вскоре после того, как войско спустилось в равнинную область, между нами все же случился короткий разговор, заставивший взволнованно биться мое сердце.

Однажды в полдень с ясных небес послышалась чудесная мелодия. Царь приостановил коня и стал вглядываться в вышину. Невольно задрали головы и сопровождавшие его воины.

Маленькая птаха темной точкой дрожала в синеве, а ее звонкая песня заливала, казалось, всю равнину.

Я не сдержался и, вновь дерзко окликая свою Судьбу, произнес чересчур громко:

- Жаворонок!

Кир сразу обернулся, остро взглянул на меня и поманил рукой. Его воины расступились. Я подъехал к царю.

Поначалу он долго смотрел в небеса, будто подозвал меня только для того, чтобы я разделил с ним это без­молвное наблюдение.

- Скажи, эллин, этой птицей, по-вашему, тоже владеет Судьба? - вдруг проговорил он, не опуская взгляда.

Я ответил не сразу. Сначала поразмышлял, дабы сказать не слишком нарочито и прямолинейно, то есть по-варвар­ски.

- Думаю, любой эллин завидует этой птице, когда слы­шит ее песню,- наконец нашел я пригодные слова.- Эл­лин скажет, что жаворонку дарована такая счастливая Судьба.

- Дарована? - удивился Кир и, "опустившись" с небес, испытующе посмотрел на эллина,- Но разве то, что даровано, может назваться Судьбой?

Не раз за свою жизнь я вспоминал и вновь обдумывал эти слова, но и до сих пор не смог постичь всю их глубину, их тайну.

Азелек жила в отдельной палатке. По слухам, ходившим среди войска, того требовал скифский закон, запрещавший спать под одной крышей с иноплеменником. Она часто охотилась; иногда вместе с персами, но чаще в одиночку. И всегда сопровождала царя, когда он выезжал куда-то из своего лагеря. Я уже знал, что "скиф Азал" входит в сотню царских воинов-телохранителей, несмотря на свои юные годы и не слишком внушительный вид. Звание лучшего стрелка, носимое "скифом", никто не оспаривал. Можно было добавить к этому званию и второе: "самый зоркий глаз". Не раз я усмехался про себя: впору бы именоваться скифской амазонке не "жаворонком", а "соколом". И что же! Однажды наконец открылось: "азалом" скифы называют маленького степного сокола.

Несмотря на свою зоркость, я ни разу не замечал, чтобы Азелек хоть на миг заходила в палатку царя или же он сам приближался хотя бы на десять шагов к ее палатке. Тут была волновавшая меня тайна, раскрыть которую я, по правде говоря, уже не надеялся.

Я знал свое место и, признаюсь, очень дорожил им. Чтобы отвлечься от смутных замыслов и влечений, я брал себе женщин в селениях. Они отдавались легко и не тре­бовали ни платы, ни жертв. И ни с одной из них, безымянных и, как теперь чудится, даже безлицых, не испытал я того блаженства, какое охватило меня некогда в горах, между трех горящих костров, под столбом белого дыма, поднимавшегося высоко в небеса.

Любимая жена Кира, которую звали Кассанданой, сопровождала войско, сидя в особой, очень просторной и наглухо закрытой, повозке. В двух других повозках ехали наложницы, числом двенадцать или четырнадцать.

Кассандана приходилась царю персов двоюродной сестрой. Их сыновьями и были юный Камбис и совсем еще маленький Бардия. Еще было известно, что Кассандана очень умна и рассудительна и Кир советуется с ней не реже, чем с Гистаспом или Губару. Напомню, что никому, кроме супруга-царя, не допускалось видеть ее - так пове­левал персидский закон.

Кир запретил воинам под страхом жестокого наказа­ния всякие разговоры о том, что они будто бы идут войной на самого Астиага. Напротив, он повелел считать, что войско движется на помощь престарелому Астиагу, дабы облегчить ему власть над большой страной, с которой тому, по ветхости здоровья, все трудней и трудней управ­ляться. Воины были не настолько прямодушны, чтобы воспринять такую стратегию всерьез. Тем не менее игра, предложенная царем, пришлась им по нраву, возбуждая их гордость и честолюбие.

Какие бы вести ни стали доходить до Астиага, а только он сразу почуял неладное и прислал к своему внуку гонца с повелением незамедлительно явиться к нему в Эктабан, оставив войско.

Кир ответил, что явится к царю Мидии гораздо быстрее, чем тому в действительности угодно.

Сам же Кир вовсе не торопился достичь Эктабана, хотя, если вдуматься, в его ответе не нашлось ни одного лживого слова.

Он неторопливо вел армию от одной области к другой, будто терпеливо ожидал, пока тот или иной управитель отложится от Астиага в его пользу. Успеху такой тактики очень способствовал Гарпаг, хорошо знавший, кто из управителей готов присоединиться к врагам Астиага, если увидит, что их числа и мощи уже вполне достаточно для начала мятежа. И так войско, набирая все новые силы, двигалось на Эктабан не по прямой линии, а как бы на­меревалось охватить город петлей, то есть по-охотничьи обкладывало волчью нору или, если угодно, медвежью берлогу.

В начале лета следующего года Астиаг наконец не выдержал и проявил решимость. Видимо, мидийский царь наконец уразумел, что стоит еще помедлить - и он, чего доброго, останется вовсе безо всякой защиты. Он собрал внушительное войско и двинул его навстречу персам.

Когда весть о неминуемом большом сражении дошла до Кира, он впервые созвал большой совет, пригласив на него и эллина Кратона.

На совете говорил в основном Гарпаг. Он уже не выглядел таким робким и растерянным, как в день oxоты на его войско, и казался даже помолодевшим. Куда делась старческая медлительность его походки и даже хромота?!

Он убеждал Кира и других военачальников, что по­бедить в сражении будет нетрудно. По его словам, не­которые стратеги Астиага готовы перейти на сторону Кира прямо перед началом сражения, и если бы их тайные уверения были лживы, то они давно бы выдали изменника Гарпага царю Мидии. Он уверял, что ассирийцы, армены, каппадокийцы, а также стоящие под Эктабаном части наемников из Дома Тогармы, несомненно, примут сто­рону персов, как только встретятся с ними и таким об­разом смогут легко противостоять тем десяти тысячам хорошо вооруженных мидян, которые оставались под на­чалом ближайших родственников Астиага и за которых Гарпаг не ручался.

Губару считал, что пора начинать войну всерьез и биться с врагом в открытом бою, иначе от долгого бездействия чрезмерной уверенности в своих силах войско начнет разлагаться. Гистасп молчал и, значит, соглашался.

Мнение Кратона вновь не потребовалось, да и что го­ворить - сражения больших армий не по его части.

И вот, пройдя через западные пределы Парфии и Гиркании, войско Кира двинулось на Эктабан по прямой.

Пришло время Кратона, назначенного стратегом лазут­чиков, и он воспрял душой. Снова начались бессонные ночи, гон коней, хитроумные засады, короткие столкно­вения с индийскими разъездами.

Пришло наконец время, когда моих вестей вновь стали с нетерпением ожидать Кир и его военачальники, включая и самого Гарпага, чьим недавним врагом, нанесшим его войску в горах самый ощутимый урон, был Болотный Кот из милетской школы.

Когда до столкновения армий осталось не более пяти дней, Гарпагу из моих рассказов стало ясно, что враг, выйдя на поле битвы, по всей видимости, нанесет "удар трезуб­цем". То есть основными частями конницы ударит по флан­гам, а третьей частью, меньшим, но отборным отрядом мидийских всадников, числом примерно в две тысячи,- по центру персидского войска, дабы отбросить его и вызвать панику в самой гуще персов. А между "зубьями" конницы будет наступать пехота.

Тогда Кир принял решение поставить пять тысяч пеших персидских воинов именно в центре.

Гарпаг был удивлен и пытался отговорить Кира, но тот сказал:

- В первом сражении персы должны устоять перед кон­ницей и показать пример остальным. Тогда они станут непобедимыми.

Гарпаг ответил, что такое противостояние требует от пехотинцев не только доблести, но и большой сноровки.

- Научи персов,- просто сказал Кир.- Они не такие гордецы, какими кажутся. Они будут тебе благодарны.

Три дня кряду парфяне изображали грозных врагов, несущихся галопом на пеший строй персов.

Большим знатоком обороны оказался Фарасг. Он учил персов, как правильно ставить копья, уперев их концами в землю перед стопой, выставлять через плечи воинов первого ряда копья второго и третьего рядов, дер­жать щиты и, наконец, попросту сплачиваться в одном дыхании перед мощным ударом. Сам Кир прилежно учился ставить копье к ноге, удивляя Фарасга простотой обра­щения.

Кир также запретил Гарпагу и другим стратегам воо­душевлять воинов тем, что большая часть вражеского вой­ска, выйдя на поле битвы, перейдет на сторону персов.

- Так будет не всегда,- прозорливо заметил он,- Нельзя приучать персов к легкой добыче и надеждам на то, что у врага нет желания сражаться.

И вот наконец в одну из ночей долина впереди замерцала мириадами костров.

Следующий день ожидался таким же знойным, как и предыдущий, поэтому противники не сговариваясь приго­товились к сражению, как только забрезжил рассвет. По традиции ожидали первого луча солнца.

Земля так нагрелась накануне, что уже на заре эфир дрожал над ней и враг казался пестрым облаком мошкары, висящей над серебристой гладью мелких озер.

Гарпаг вглядывался в даль, прищурив глаза.

- Мы не ошиблись,- заключил он,- На правом фланге конница Ашташа. Они держатся отдельно и повернут про­тив мидян. Слева - Гут. Ему я тоже доверяю. Пехота Вазгена не станет торопиться, а я подам ему знак "змеем" (имелось в виду копье с длинными лентами алой материи, висевшими у острия). Опасен только центр. Всадники и пехота Атрагира.

- Прекрасно,- без всякого волнения сказал Кир,- Не мы ожидаем гостей, а нас давно ждут в гости, поэтому надо идти навстречу.

И так, принеся последние жертвы и помолившись богам, войско Кира двинулось вперед.

Поскольку никто не требовал от чужестранца Кратона стоять в боевом строю, то он предпочел следовать за царем на почтительном расстоянии. Однако на протяжении всей битвы он хорошо видел алый гиматий Кира и его высокую тиару.

Поначалу Кир, окруженный сотней лучших воинов, двигался впереди войска. Замечу, что "скифа Азала" среди воинов не было. Может статься, Кир убедил своего "скифа", что ниже достоинства лучшего стрелка стоять там, где люди пускают наобум друг в друга тысячи стрел.

Затем, когда расстояние между противниками сократи­лось примерно до трех стадиев, он остановил коня, нето­ропливо спустился на землю и вошел в глубину пешего строя персов. Всадники свиты разъехались, присоединив­шись к немногочисленной персидской коннице, а царского жеребца и вовсе увели с поля битвы. Так Кир воодушевил своих воинов сражаться без страха.

Издали мне показалось, что вместе с пешими персами он двинулся на мидян так же, как на чудовищного вепря: медлительно и немного вразвалку.

Гарпаг мог быть доволен: все произошло именно так, как он предсказывал. Верные Астиагу и не знавшие о за­говоре, воины Атрагира с криками бросились на персов, его конница начала разбег, зато все остальные, сделав не­сколько шагов, стали будто засыпать на ходу.

Решительно бросившись вперед, персы вовремя оста­новились и выставили копья, как учил их Фарасг.

Донесся страшный треск. Передние кони мидян взды­бились, словно морская волна, налетевшая на камни. От наката огромной тяжести персы немного попятились, но устояли. И вот кони мидян, завязнув в гуще пешего строя, стали валиться один за другим и словно исчезать вместе с седоками в бурлящем водовороте. Всего несколько мгно­вений перед тем, как потемнеть от крови, в руках персов ярко сверкали новые мечи, привезенные Киру иудейским торговцем Шетом.

Тем временем пешие отряды армен и каппадокийцев попросту остановились и стали безучастно наблюдать за сражением, а парфяне и каппадокийцы Гарпага легко окружили отряды Атрагира и стали добивать их со всех сторон. Наемники же - те и вовсе не стали дожидаться итога, а сразу ударились в бегство, видно полагая, что лучше всего держаться подальше от возбужденных побе­дителей.

Битва длилась не более часа. Войско Атрагира было истреблено поголовно, а сам он принял смерть, как доб­лестный воин. Кир устроил ему торжественное погребение и даже досадовал, что первое сражение завершилось чересчур быстро и чересчур успешно. В самом деле армия Кира, потеряв всего два десятка воинов, за один час увеличилась втрое.

Кир отказался от большого торжества по поводу победы и не дал воинам отдыхать.

- Охота не кончена,- сказал он.- Солнце еще высоко. Отдых вреден.

В три дневных перехода войско Кира, выросшее подобно волшебным зубам дракона, подошло к Эктабану.

Когда вдали ярко засверкал серебряной кровлей дворец мидийского царя, Кир приказал остановиться. Губару убеждал его двигаться быстрей дальше и захватить город, не дав Астиагу опомниться. Его поддерживали и все стратеги, старые и новые, перешедшие на сторону персов.

Однако Кир не стал отвечать на эти призывы. Целый час он неподвижно простоял на холме, глядя на город. С таким видом он стоял некогда и на крыше своего собственного дворца, всматриваясь в ночную даль, где мерцали огни чужого войска.

Потом он отправил к Астиагу гонца с посланием. Он уведомлял царя Мидии о своем приезде и самым миролюбивым тоном предлагал Астиагу принять с царскими почестями своего внука и законного престолонаследника.

Астиаг отрубил гонцу голову, собрал, а вернее, согнал все мужское население города, включая подростков и стариков, в одно бесполезное войско, то есть попросту в стадо, вооружил всех копьями и дротиками и велел сражаться с Киром. При этом он приказал своим воинам, охранявшим дворец (их было две тысячи) без пощады убивать всех, кто трусливо побежит с поля боя.

Увидев огромную толпу, двинувшуюся навстречу, Кир грустно вздохнул.

- Мой дед совсем выжил из ума,- проговорил он.- Кем он собирается править, если решил остаться и без юрода, и без народа?

Кир даже не стал строить своего войска.

- Стыдно воевать с теми, кто едва успел родиться, и с теми, кому и так пришла пора умирать в своей постели,- заметил он.

Затем он приказал выступить вперед только арменским стрелкам и перебить только настоящих воинов. Для при­крытия лучников Кир выслал конных парфян.

Чтобы предсказать итог новой "битвы", не требовались ни внутренности животных, ни оракулы. Как только, по­раженные стрелами, воины стали валиться наземь, простые мидяне кинулись врассыпную. Два десятка стариков, уже не способных к бегу, бросили копья и пришли к Киру с поклоном. Они смиренно просили Кира принять под свою власть Мидийское царство, не наказывать подневольных жителей Эктабана и не разрушать их город, ничем не про­винившийся перед Киром.

Кир сказал, что ему для справедливого правления город нужен в полной целости и сохранности, и сдержал свое обещание.

Персы без ропота приняли его запрет грабить Эктабан, ведь в ту пору они еще не испытывали чрезмерного влечения к роскоши и богатству.

В конце дня войско персидского царя, не встретив никакого сопротивления, вступило в Эктабан и распо­ложилось в городе, как если бы просто пришло на по­стой.

Незахваченным оставался только царский дворец, в ко­тором с горсткой воинов заперся Астиаг.

Об Эктабане, расположенном у подножия священной для персов и мидян горы Оронта, и чудесном дворце следует сказать несколько слов. По эллинским меркам, Эктабан Уже можно было назвать городом, даже весьма немалым городом, однако этот город не был защищен крепостной стеной. Дворец же, который представлял собой мощную крепость, располагался выше, на горном склоне. Таким образом, цари Мидии, сами укрепившись за стенами, оставляли своих подданных на произвол судьбы. Стены вокруг Эктабана были возведены позднее по велению Кира.

Удивительно, что дворец мидийских царей до сих пор не считается одним из чудес света. По преданию, он был построен царицей Семирамидой. Семь его стен - одна выше другой - возведены из огромных кедров и кипа­рисов, так что со стороны дворец выглядит ступенчатой пирамидой высотою почти в полтора плетра. Все ярусы, кроме первого, самого высокого, окружены портиками со множеством резных колонн необыкновенной работы и обиты серебряными и золотыми пластинами. Кроме того, зубцы стен, с первой по седьмую, выкрашены в разные цвета: белый, черный, красный, синий, оранжевый, серебряный и золотой. Кровля дворца, как я уже сказал, была выложена серебряными плитами. На втором и третьем ярусах располагались плодовые сады, подобные чудесным висячим садам Вавилона. Царский трон нахо­дился на четвертом ярусе, посреди просторного помещения, вмещавшего до полутора тысяч приближенных и гостей. Таков был уже в то время этот великолепный дворец. Глядя на его древесные стены, я удивлялся, как мидийские цари не страшились пожара, способного вспыхнуть или по воле рока - от грозы или случайного поджога,- или же при нашествии врагов. Оказалось, что бревна были предварительно подвергнуты особому мо­рению, а потом обожжены таким образом, что разжечь их после такой обработки было бы не легче, нежели рас­топить очаг камнями.

Воины Кира, воодушевленные победами, предлагали немедленно начать осаду. Персы, умевшие легко взбираться на горные кручи, уверяли своего царя: им не потребуются даже лестницы - будет достаточно длинных веревок и сот­ни наконечников копий. Однако Кир отказался от осады. Он повелел воинам провести ночь без вина и шумных разговоров, предавшись спокойному сну. Захваченный го­род затих, а сам Кир не сомкнул глаз. Один из приближенных Астиага, перешедший на сторону персов, предложил царю расположиться в его роскошном по персидским меркам доме. Кир же отказался и от этого предложения, оставшись ночевать в своей походной палатке. Всю ночь в ней горел светильник.

Третий его отказ что-либо предпринимать в ту ночь касался лично Кратона Милетянина. Стражники пропус­тили меня к царю, и я, уже сгорая от нетерпения, предложил ему и свои услуги: пробраться во дворец, выведать доско­нально, что там происходит, и вернуться со сведениями о замыслах Астиага.

Кир впервые за эти дни показался мне уставшим.

- Благодарю тебя, эллин,- сказал он.- Не хочу тре­вожить своего деда в такой час.

Мое удивление было велико.

- Буду тих, как кошка,- пообещал я,- Никто не за­метит меня.

- Верю,- кивнул царь персов,- но лучше избежать всяких случайностей. Вдруг тебя все же увидит один из стражей. Мой дед - человек очень мнительный. Подождем.

"Чего ждать?!" - подумал я, но промолчал.

Не успел я покинуть палатку, как дрогнули огоньки светильников и новые тени изогнулись на ее полотне перед царем. Сначала появились воины Кира и доложили:

- Царь! Пришли стражники самого Астиага и со сле­зами просятся к тебе. Мы уже обыскали их.

Кир внезапно воспрянул.

- Пустите их! - приказал он воинам, а мне повелел остаться, добавив: - Да, у тебя хорошее чутье, Кратон. На­верное, твой час.