Прошло несколько часов. В саду под невысокой рябиной на том же месте, что и год назад, женщины собрали стол. Во главе его почетное место занимали Фридрих и Зинаида, оба распаренные, покрасневшие и с мокрыми волосами; они едва умещались на короткой, обшарпанной скамье; на коленях у Фридриха сидела счастливая Аня; Сережа и Борис расположились по бокам, внимая каждому его слову; Матильда Францевна и Наталья были на другой стороне, раскладывая вареную картошку и разливая по тарелкам уху. Выражение восторга при встрече с мужем исчезло с лица Зинаиды Андреевны и теперь вид у супругов был одинаково хмурый и озабоченный. Была ли причиной этому скудость стола - в этот раз Фридрих ничего не привез и даже выпить за возвращение было нечего - или крылось за этим что то другое, сразу сказать было невозможно. После трапезы Фридрих начал серьезный разговор. "Материальное положение у нас неопределенное," начал он и открыл чемоданчик, который привез с собою. Плотные пачки банкнот в упаковке, занимали все его внутреннее пространство. "Вот это сила," рот Бориса с восхищением открылся. "Мы богачи!" "Не совсем так," поправил его отец. "Это кредитные билеты полевого казначейства Северо-Западного фронта, подписанные генералом Юденичем. Каждая купюра имеет достоинство 1000 рублей. Если бы наша армия взяла Петроград, эти юденки имели бы большую цену. Этого не случилось, войну мы проиграли и армия распущена. Это мое выходное пособие. Им можно обклеить стены. Оно не стоит бумаги, на которой оно напечатано." "Ну, почему же? Эти билеты может купить какой нибудь богатый нумизмат для своей коллекции," попыталась подать надежду Наталья Андреевна. "Ты шутишь," отрезала ее сестра и повернулась к своему мужу. "У нас остались твои франки, которые ты привез год назад." "Они не вечные. У вас были затраты. Чем мы будем жить?" Фридрих обвел суровым взглядом их растерянные лица. "Работать я не могу, здоровье мое подорвано; специальности, кроме военной, у меня нет и воевать сызнова я не собираюсь, а ежели бы и попросили, то не пошел." Его голос становился громче и резче. Было впечатление, что он говорил из глубины души, а руки его, лежавшие на столе, сжались в кулаки и побелели. "Я больше не русский патриот каким был с детства. Те безобразия, неполадки и интриги, которые я видел на фронте, перевернули меня. Мы воевали против народа. Да, народ заблуждается и поверил посулам Ленина, но большинство народа против нас. Я потерял веру в здравомыслие вождей Белого движения; гражданская война окончательно нами проиграна и красные захватили власть. Сколько они продержатся - никто не знает!" Фридрих так разошелся, что грохнул кулаком по столу, от чего вся посуда на нем подпрыгнула и зазвенела. Его домашние ахнули; на лицах их отразились всевозможные чувства и гримасы - от ужаса и недоумения у детей и Натальи Андреевны - до торжествующего одобрения у Матильды Францевны. Только жена его оставалась бесстрастной - она уже все знала. "Итак, что будем делать?" Фридрих насупился и, поставив локти на стол, обхватил ладонями свою голову. "Может Борис и Сергей пойдут работать?" неуверенно предложила Наталья. "Мы еще не в такой крайности," Фридрих остро взглянул на свояченицу. "Не портите им жизнь. У ребят способности. Им надо закончить образование, а уже потом искать подходящую работу. Может наши женщины пригодны к фермерскому труду?" Наталья и Зинаида замерли в раздумье. "Дядя Фридрих, ты здесь первый день," начал Сережа. "А ты вообще - знаешь, что происходит у нас в городе?" Не дождавшись ответа он продолжал, "Финны очень невзлюбили русских. Нас ругают плохими словами и гонят прочь. Им все равно - белые мы, или красные - они ненавидят всех русских." "Это правда?" Фридрих был шокирован. "Мы видели такое же и в Эстонии," вступила в разговор Зинаида Андреевна. "Такое же, вероятно, происходит во всех прилегающих к России территориях. За столетия накопили они много обид на нас, вот теперь как только царская власть исчезла, и негодуют." "Нас не трогают потому, что в городе мало русских, нас не с кем ассоциировать, и принимают нашу семью за немцев, которых финны любят и уважают," с тревогой сказала Наталья. "Мы немцы и есть," веско высказалась Матильда Францевна. "Почти все немцы." Молодые женщины, а также Сережа и Аня почувствовали себя неудобно. "Тем не менее Сергей прав, кто-то может догадаться, что из чистокровных немцев нас здесь всего двое," Матильда Францевна огорчилась. "Тут недавно я на рынке слышала, что в Харьявалта облава была - русских ловили и многих убивали; так впопыхах и двух поляков удавили, хотя те кричали и протестовали, что они здесь не причем; толпа им не поверила." "Что делать будешь, если к нам придут?" возмущенная слышанным спросила Зинаида мужа. "Пока я здесь, это не случится," ответил он не слишком уверенно. "Наши дети посещают школу. Что если там к ним привяжутся?" озаботилась Наталья. "Я об этом часто думаю," Матильда Францевна отхлебнула из чашки свой простывший чай. "Нам надо отсюда уезжать." Все ошарашенно обернулись в ее сторону. "Страна эта маленькая, на краю света, возможностей для детей немного. У меня есть брат в Тюрингии, у него большая ферма; я напишу ему, может он нас всех примет. В Германии жизнь может быть легче; это наша историческая родина."
Следующий день был пятницей. По утру голова ни у кого не болела после вчерашнего трезвого застолья и поднялись они рано. Дети ушли в школу, Фридрих менял подгнившую доску в обшивке дома, Матильда Францевна что - то строчила бисерным почерком в своей комнатенке на листочках бумаги расстеленных на швейной машинке, а сестры после завтрака отправились в лес по грибы. Им необходимо было переговорить. Разве две подруги, да еще сестры, живущие под одной крышей, могут утаить друг от друга свои милые тайны? Желание выговориться и облегчить душу клокотало в Зинаиде Андреевне; желание выслушать и разделить свою печаль обуревало Наталью. Для своих конфиденций они забрались в самую густую чащу, где ничье ухо, кроме разве птичьего или звериного, не перехватило бы их откровенный и без оглядок разговор. Вокруг них громоздился дремучий лес. Ели и сосны перемежались с белыми стволами берез. Упавшие на землю мертвые стволы с трудом различались среди камней, осыпавшейся хвои и разлагающегося валежника. Бесконечные ряды деревьев, покрытых лишайниками, давили своей громадой. Неясные отблески солнечного света, загороженного густыми кронами наверху, едва достигали темнозеленого ковра мхов, в котором горели красные ягоды. Впереди сестер сквозь наваленный бурелом поблескивала стоячая болотная вода и оттуда тянуло гнилью. "Давай остановимся здесь," предложила Зинаида Андреевна и и они опустили свои лукошки на полусгнивший ствол поваленной пихты. Шорох листвы и хвои был таким успокающивым, что Зинаида без усилий начала свой горький разговор. "Выпытала я прошлой ночью у мужа моего два секрета. Один не совсем плохой, а другой хуже быть не может." Наталья похолодела в тревожном предчувствии. "Не томи; говори скорее." Ноги еле держали ее и плечом она прислонилась к березе. "Сказывает, что два года назад в Тобольске встретил он твоего Пашку. Тот у большевиков подвизался и в такое доверие вошел, что его, семью царскую, стеречь назначили. Так вот, Фридрих мой сговорился с монархистами тамошними, чтобы императора Николая и всех его из плена вызволить; ночью пробрался в особняк, а там засада, и Пашка между них командиром чекистов выкобенивается. Так Фридрих, не дурак, за шкирку твоего Павла схватил и с ним в обнимку из окошка выпрыгнул. Не знает, когда и очухался, но показалось ему, что Пашка твой мертв; мой муж убежал, а потом стал задумываться, так ли это? От прыжка со второго этажа на снег, говорит, не умирают; вывих какой или кости ломают…" Наталья Андреевна схватилась за сердце. "Так Павел может быть жив? Подлечили его и опять меня ищет? А что я сыночку своему скажу?! Он то, несмышленый, думает, что отец его герой? Ой, моченьки моей нет…" зарыдала она. "Зачем Павлу тебя искать? У него там небось столько уже женского пола перебывало - счет потерял - и все до одной идейные." "Ну, сын все таки у него. Может интересуется?" "Может быть косточки его давно сгнили и ты вольная вдова. Жив он или нет - это только догадки. Проверить это невозможно." Однако Наталья Андреевна продолжала сомневаться. "Я тo, по простоте своей, позволила Григорию делать со мной все, что он пожелает; он уехал и сейчас мерещится мне день и ночь; прямо наваждение какое." "Фридрих говорит, что Григорий тебя все время вспоминал, сильно ты ему к сердцу прилегла; после войны собирался он за тобой приехать и посвататься." "Где же он? Почему не едет? Я все глаза проплакала." "В бою ранен был он. Одним снарядом его и Фридриха покалечило. Пока в лазарет везли Григорий умер, а муж мой полгода в больнице валялся." Сестры замерли, обессилевшие от переживаний. "Значит Григория тоже нет и ждала я напрасно!" завыла Наталья. За что мне все это?!" Она подняла к небу свое заплаканное лицо. "Не думай, что мне намного лучше!" выкрикнула Зинаида. "По крайней мере ты свободна и можешь искать себе мужчину, а мой муж изуродован и в постели ничего не может!" Ее зрачки потемнели, волосы упали на лицо и она сжала ладонями виски, как бы пытаясь собраться с мыслями. "Зинка!" сестра обняла ее. "Это правда? Может надо лечиться?" "Его лечил лучший врач Эстонии. Сказал ему: "хорошо, что вы успели завести детей; больше не будет". У него там теперь все в шрамах." "Ну а ты? Так и будешь терпеть? Тебе только сорок!" "Буду терпеть! Мужа своего я не оставлю!" "И кто эти войны только придумал?" Наталья шмыгнула носом и поправила свои длинные соломенные волосы, заложив их за уши. "Известно кто - мужчины! Сами в драки лезут, сами погибают, а мы красавицы, потом из-за них страдаем." Зинаида встряхнула головой, словно отгоняя черные мысли. "Заболтались мы с тобой, гляди дождь собирается, а у нас лукошки пустые. Пошли назад; по пути лисичек наберем. Я хорошее место знаю."
Два больших лукошка с грибами были собраны и доставлены на кухню, где вечером под аплодисменты собравшихся детей их порезали, изжарили и съели без остатка, превратив ужин в лучшее событие дня; Фридрих с пасмурным лицом успел до темноты закончить свой плотницкий ремонт, а Матильда Францевна завершила длинное и обстоятельное письмо брату Вилли, которое наутро было послано в Германию. Вот это то письмо, оказавшееся судьбоносным, и положило начало череде драматических происшествий повлиявших на жизни каждого из них.
Глава 9. На перепутье
В конце XVIII века территория, где сейчас находится Германия, была неудобной и опасной для жизни частью Европы. Незатухающие войны прокатывались через нее одна за другой, разрушая нестойкие государственные образования и вконец разоряя остатки уцелевшего населения. Поэтому когда в 1762 году до изнуренных и бесправных немцев дошел слух о манифесте Екатерины Великой, дарующей им блага и вольности в степях к востоку от Волги, они встрепенулись. Императрица хорошо знала своих бывших соотечественников, их трудолюбие, организованность и бережливость, и потому была уверена, что они превратят эти дикие, недавно отвоеванные земли в процветающие житницы Российской империи. Так и случилось. В поисках лучшей доли в суровые и дикие равнины потянулись тысячи переселенцев из западной Европы. Среди откликнувшихся на призыв были и предки Зиглеров. Однако, только самые предприимчивые, не боящиеся риска, а может наиболее отчаявшиеся, уехали искать счастья в России; большинство же осталось на своей родной земле в Тюрингии. Они продолжали быть частью Германии, укрепляя ее своим трудом, смекалкой и ратной доблестью. Одна из ветвей этих исконных, коренных Зиглеров обосновалась в деревушке на откосах сланцевых гор недалеко от города Майнинген. Не вечно длились тяжелые времена, наступила эра гражданских свобод и уважения частной собственности; Зиглеры разбогатели. На широких пастбищах нагуливался принадлежавший им крупный рогатый скот, на черноземных почвах произрастала посеянная ими пшеница и в роскошных буковых лесах, покрывающих холмистые склоны, охотились они на оленей и кабанов. На протяжение нескольких поколений проживал иx род в большом деревянном доме с крутой крышей, занимаясь сельским хозяйством, но связь со своими соплеменниками на восточном рубеже Европы они не теряли и поддерживали через века.
Нежный утренний ветерок шевелил странички письма Матильды Францевны, уже неделю лежавшим распечатанным на дубовом письменном столе в кабинете Вилли Зиглера. Окна на втором этаже были раскрыты настежь по причине летнего времени и табачный дым, накопившийся с прошлой ночи, успел выйти наружу. Рядом с письмом покоилась раскрытая книга по агрономии, которую хозяин читал уже второй месяц и его очки в серебряной оправе положенные туда вместо закладки. Такими книгами были набиты два шкафа и отягощены бесчисленные полки, уходящие под потолок. Из комнаты вела дверь в спальню хозяев, вместительное квадратное помещение, посередине которого стояла большая резная кровать с четырьмя полированными столбиками, поддерживающими вельветовый балдахин, а вдоль стен - три основательных платяных шкапа, изящный туалетный столик с овальным зеркалом и несколько мягких кресел на гнутых ножках. Было позднее утро и спальня была пуста; Вилли и его верная жена и подруга Магда были в полях, управляя своим хозяйством и окрестную тишину нарушал лишь визг токарного станка, доносящийся из столярной мастерской внизу. Сегодня два их внука Курт и Гюнтер, отпрыски погибшего первенца хозяев, смышленые юноши лет пятнадцати, выполняли в мастерской срочную работу, вытачивая спицы для тележных колес. Они вместе с их матерью Амалией разделяли хозяйский дом и бабушка с дедушкой в них души не чаяли, обучая всему, что знают. Вилли и Магде было по пятьдесят, когда разразилась Мировая война. Призвали всех троих их сыновей; было им примерно по тридцать лет и у каждого из них к тому времени была семья. Их старший сын умер в мучениях во Фландрии во время газовой атаки, их средний сын потерял руку в битве на Марне, а их младшенький - счетовод по образованию - попал в интенданство и вернулся домой без царапины. Уцелевшие сыновья проживали неподалеку в деревне Кюндорф и принимали активное участие в управлении der Bauernhof, фермой, которую они справедливо считали своей. Везде нужны были руки, их не хватало, но хозяева предпочитали работать сами, используя наемный труд в случае крайней необходимости. Потому - то письмо старшей сестры заинтересовало Вилли, но все ему было недосуг обсудить его содержание со своей женой. Удобный момент наступил поздно после захода солнца, когда они мирно сидели в знакомой нам спальне. Они готовились ко сну и переоделись в ночные сорочки и домашние халаты. Из своей разукрашенной керамической кружки Вилли смаковал остатки пива, которое он не допил за ужином, а Магда, пристроившись в уютном кресле возле напольной электрической лампы, штопала его износившиеся носки, снаряжая мужа в завтрашний поход. Ночная прохлада веяла из открытого окна; на темно-синем небе высыпали яркие крупные звезды и поднимающаяся луна бросала неверный желтоватый свет на гряду невысоких, лесистых гор. Вилли, кряжистый и неуклюжий мужчина с веснушчатым лицом и коротко подстриженными рыжими волосами, в которых трудно было разглядеть его седину, стоял лицом к каминной полке любуясь своей коллекцией гномов, которых он собирал с детства. "Genug für Sie zu trinken, Liebe. Es ist schädlich für die Gesundheit", ("Достаточно тебе пить, дорогой. Это вредно для здоровья"), проворковала его заботливая подруга. "Du hast Recht," Вилли проглотил последний глоток и послушно поставил пустую кружку на стол. "Ты права. У меня живот вырос." "Что ты будешь отвечать твоей сестре?" Магда отложила свою работу и выпрямилась в кресле. Она была высокой, сухопарой блондинкой с ясным и пронзительным взглядом светло-серых глаз. Поправив свое скривившееся на носу пенсне, она продолжила назидательным тоном, "Матильда могла бы лучше воспитать своего сына. Будь я на ее месте, я бы не позволила Фридриху жениться на русской. От этого у них все беды. Немцы, уехавшие в Россию, проклинают ее; немцы, уехавшие в Америку или Австралию очень довольны." "Сердцу не прикажешь," неприятности и жизненные передряги сделали из Вилли своего рода философа - теоретика. "Но у него хорошая, надежная жена." "А собственность?" голос Магды почти зазвенел от ярости. "Они потеряли все, что имели, кроме коттеджа в Финляндии." "Большевики долго не продержатся. Все пострадавшие скоро получат назад свое имущество," Вилли с сожалением посмотрел на свою пустую кружку. "Не похоже," Магда была реалистом. "Русские не смогли дать им должный отпор и позволили захватить страну. Ты ведь знаешь, что после войны большевики повылезали по всей Европе, но народы организовались и усмирили их; помнишь какие бои были у нас в Баварии?" Оба замолчали; Магда сняла пенсне и закрыла глаза, а муж ее, опустив голову, присел на краешек кровати. "Матильда должна радоваться, что она в безопасности, что ее семья не пострадала и все они успели унести ноги из Петрограда," Магда говорила усталым голосом, не открывая глаз. "Из-за революции они обнищали, как и все немцы, которые застряли в России. Мы должны им помочь." "Мы можем посылать им небольшие денежные пособия или продовольствие," нерешительно предложил Вилли. "Не годится. Почтовые посылки очень дороги и там невозможно сэкономить, а из наших знакомых никто не ездит в Финляндию. Денежные переводы со временем станут обременительны для нас, унизительны для них и в дальнейшем будут вызывать негодование." "Тогда, что же?" Вилли почесал в затылке. "Пусть приезжают и работают у нас. Они прокормят сами себя. Немцы - всегда немцы. Немецкая лоза привьется на любой почве, тем более на немецкой. Сколько их там? "Не так уж много." Вилли посчитал и вытянул семь пальцев. "И немцев из них только четверо." Магда чуть-чуть поколебалась. "Ничего. Я видела русских военнопленных в концлагере в Силезии. Они благонравные люди. Привыкнут и эти. Поселим их в Айнхаузен на нашей молочной ферме. Там есть заброшенный флигель. Они сами приведут его в порядок. Наши внуки и ты им помогут. Справишься?" Она грозно посмотрела на мужа и тот затрепетал. "Конечно." "Прекрасно. Пиши им письмо. Спроси устраивают ли их наши условия. Не забудь упомянуть, что в Германии сильная инфляция и деньгами им платить не имеет смысла." Магда встала, гибкая и сильная, и подошла к окну, как бы обдумывая все, что она сказала. Белая, яркая луна поднялась на середину неба, заливая ночь призрачным сияньем. Где-то в тишине звонко щелкали соловьи. Она повернулась к мужу, одарив его призывной улыбкой. "Ты стал забывать о своей киске," игриво поманила она пальчиком. Вилли без колебаний выключил свет.