В углу была составлена старая мебель; Аполлон разглядел шифоньерку с некогда позолоченной резьбой, но ныне местами с обсыпавшейся позолотой, карточный столик на одной ножке, продавленный диван, сломанную китайскую ширму, увидел багетную раму с обколотым кое-где багетом. Все было покрыто толстым слоем пыли. На полу стояла потемневшая бронзовая лампа с треснувшим фарфоровым колпаком, а возле лампы - приставлена к стене некая длинная палка. Аполлон, разглядывая лампу, случайно задел эту палку плечом, и она, скользнув верхним концом по стене, упала.
К величайшему удивлению Аполлон обнаружил: то, что он принял за палку, было знамя, накрученное на древко; судя по бронзовому орлу, слегка распустившему крылья на древке, это было французское знамя, которое каким-то образом попало на сей захламленный чердак после восемьсот двенадцатого года.
Стряхнув тучу пыли со знамени, Аполлон развернул полотнище и прочитал девиз, писанный по латыни: "Caput mundi", что означает - "Глава мира". Аполлон покачал головой; над этим стоило поразмыслить: глава мира, французская слава - здесь, на Васильевском острове, на чердаке одного из домов не первой даже линии, в пыли, среди мышиного помета...
Но не только славу наполеоновской Франции Аполлон обнаружил здесь; он споткнулся о что-то и поднял с пола некий предмет, который при ближайшем рассмотрении оказался "Богатством народов" Адама Смита на английском языке; если бы книга не была так основательно попорчена мышами, Аполлон взял бы ее отсюда... Он подумал: почему столь печальна была судьба этой редкой книги? И вспомнил анекдот, слышанный про старого князя Вяземского Андрея Ивановича, будто тот скупал и уничтожал книги Вольтера. Вряд ли кто-то из бывших хозяев этого дома, этого чердака так был зол на Адама Смита, что отдал мышам на растерзание главное творение его жизни, предмет гордости чванливых англичан; скорее тот хозяин дома просто не знал английского языка, и виной тому, что книга, могущая быть полезной, оказалась здесь, было обыкновенное людское невежество.
Аполлон не стал больше рыться в покрытом пылью хламе, отряхнул руки. Глаза его уже привыкли к полумраку, и он увидел помещение во всю глубину: кирпичные печные трубы, за ними темные закутки, под стропилами - воркующие голуби рядком. Через приоткрытое слуховое оконце долетали голоса. Аполлон прислушался.
Это Устиша спорила во дворе с мелочным уличным торговцем: тот пытался сбыть ей какую- то безделицу, а она сбивала цену. С замиранием сердца Аполлон услышал голос Милодоры. Она подтрунивала над разносчиком, говорила, что если бы тот сбрил свою бороду, его торговля непременно пошла бы живее... Разносчик отвечал ей какими-то присказками-прибаутками, которых у него, вероятно, была полная голова. Потом сказал:
Купите, госпожа, пятисвечный подсвешник.
У меня достаточно подсвешников.
-Купите. Может, только его вам и не хватает...
Аполлон отошел от оконца, почувствовав некую неловкость, - будто подслушивал...
В конце чердачного помещения он заметил еще одну дверь. Пыль и напластования голубиного помета весьма красноречиво говорили о том, что к двери этой не подходили, может, не один десяток лет. Как тут не взглянуть, что за ней!.. Аполлон был заинтригован.
Он подошел к двери и пытался толкнуть ее. Но таинственная дверь только сдвинулась слегка- видно, со временем дом дал просадку, дверной проем слегка перекосило, и косяки зажали дверь.
Аполлон не собирался отступать, любопытство его разгорелось. Он налег на дверь плечом, и та сдалась наконец, внезапно распахнулась. Аполлон, ослепленный ярким светом, замер в дверном проеме... Он увидел бескрайнее голубое небо, залитое солнечными лучами, и прекрасный Петербург у своих ног... Эта дверь, оказалось, выводила на крышу.
Там, за домами, блестела река, высились купола церквей, белели колонны на фасадах дворцов... Открывшийся простор мог закружить голову, и Аполлон ухватился руками за косяки. Он пожалел в этот миг, что не художник. Холст вышел бы восхитительный!.. Он чувствовал пейзаж: в открывшемся ему виде было настроение. И была бесконечная перспектива...
Глава 15
В назначенный час - в десять ночи - Аполлон спустился в апартаменты Милодоры. Она оставляла в этом доме за собой квартиру в восемь комнат. До сих пор Аполлону приходилось бывать у нее лишь в кабинете. Аполлон и сейчас вошел сначала в кабинет, но услышал голоса где-то дальше, в соседних комнатах, в гостиной, и пошел на голоса. Комнаты здесь были расположены анфиладно, и Аполлону не пришлось долго искать двери, скрытые драпировками.
...Гостиная была залита светом. Блестела позолота на высоких лепных потолках; на стенах красовались старые потемневшие картины, между окон - медальоны на библейские сюжеты; посреди гостиной лежал толстый турецкий ковер. На нем - рояль. В торцовой стене комнаты - большой камин, облицованный голубенькими изразцами. В напольных вазах по углам - цветы. Вдоль стен - изящные мягкие стулья и диваны с гнутыми ножками. Невысокий шкаф в углу был битком забит нотами... Не было здесь ни масонского символа - "всевидящего ока",- начертанного на стене, не было ни алтарей, ни каких-либо реликвий... Только уютная гостиная и яркий свет, не подразумевающий никаких тайн.
Несколько человек офицеров, молодых и статных, стояли тут и там группками. Среди них менее заметны были господа в штатском. Тоже преимущественно молодые люди. На диванах Аполлон приметил двух-трех дам. В этом обществе довольно оживленно обсуждалось что-то.
Когда Аполлон вошел и за ним слегка стукнула дверь, все замолчали и обернулись к нему.
Милодора отошла от группки офицеров.
Господа!.. Хочу представить вам... Аполлон Данилович Романов...
Была короткая пауза, в течение которой присутствующие приглядывались к Аполлону.
Аполлон был учтив, склонился в полупоклоне.
Милодора взяла Аполлона за локоть и добавила с теплой улыбкой:
Я рассказывала вам о нем. Господин Романов - литератор. И ему будет небезынтересно присутствовать на сегодняшнем чтении...
Молодой розовощекий офицер очень нежной наружности сразу подошел к Аполлону:
А я знаком с вашими переводами. Очень недурно!.. У меня есть приятели в пиитических кругах. Отзываются высоко... проявляют интерес...
Это приятно, - вежливо заметил Аполлон, поглядывая на Милодору, отошедшую на минутку к дамам.
Офицер продолжал:
Признаюсь, я и сам некогда поднимал на античных авторов руку, но служба, видите ли, иногда совсем не располагает к усиленным занятиям литературой. Муштра на плацу, караулы, часто грубое общество... Трудно бывает сохранить возвышенное настроение...
Я вас понимаю, - кивнул Аполлон.
А еще полковое начальство... В конце концов ему становится известно, что кто-то из его офицеров неравнодушен к изящной словесности. Начальство задевает это: кто знает, что там офицерик его пишет - а вдруг памфлет на него, на всесильного начальника?.. Помните ведь, наверное, что Пассек написал про матушку-императрицу - за что в Динамюндскую крепость угодил? С одной стороны, безобидное стихотворение, но ежели прочитать первые буквы строк... получается неудобопроизносимо...
Офицер взял Аполлона под руку и подвел его к другим гостям. Здесь были господа Алексеев, Кукин, Остронегин, Кульчицкий, еще несколько человек, имен которых Аполлон не запомнил; дамы были представлены как подруги госпожи Милодоры, единственные в Петербурге, достойные соперничать с ее красотой (Аполлон отметил: да, действительно, дамы были хороши). В углу в кресле - Аполлон даже не сразу заметил - сидел граф Н. Граф не стал подниматься для рукопожатия; перелистывая какой-то альбом на коленях, он только кивнул Аполлону и взглянул на нового гостя достаточно прохладно; Аполлону даже показалось - ревниво. Представился Аполлону и этот розовощекий, столь любезный офицер. Это был барон фон Остероде.
Господин Кукин взял несколько аккордов на рояле, но тот оказался слегка расстроен. И Кукин не стал продолжать игру. Ждали еще каких-то господ. Они должны были явиться с минуты на минуту.
Дабы Аполлон не чувствовал себя неловко в незнакомом обществе, Милодора не отпускала его от себя. Они даже переговорили пару минут наедине (Аполлон поймал на себе несколько осторожных взглядов графа Н.; взгляды показались ему на удивление приязненными, и Аполлон теперь был в сомнениях: когда граф не лукавил - когда взглянул на него ревниво или сейчас), Милодора рассказала вкратце, что, всякий раз собираясь здесь, общество слушает одного из своих членов; то кто-то читает свои путевые заметки, то кто-то - выдержки из дневника, кто-то - повести, вышедшие из-под его пера, и даже стихи... А сегодня ее черед - Милодоры, - и она будет читать главы из романа... Милодора так просто сказала это слово - роман, - как нечто обыденное и без претензий. Она и, должно быть, все присутствующие уже свыклись с тем, что она пишет роман, и никого это не впечатляет особо, поэтому и признание ее прозвучало так естественно. А Аполлону стало понятно, что именно время от времени пишет Милодора у себя за бюро...
Наконец в гостиной появились еще двое господ, которых как раз и ждали, и Милодора вынуждена была оставить Аполлона ради выполнения обязанностей хозяйки и чтицы.
Все присутствующие поудобнее расселись на диванах и креслах, разговоры стихли; Милодора положила на крышку рояля стопку листков и, опершись на инструмент рукой, стала читать.
Начало романа показалось Аполлону примечательным и многообещающим. Аполлон сразу и высоко (что было особенно приятно) оценил слог: "Среди ночи меня Господь осенил светом. Я проснулась от яркого света в глазах, но, когда огляделась, вокруг было темно... Нет моего достоинства в том, что написан этот роман, ибо не я его написала, но Господь рукою моею. Ибо никоим иным образом не могу я объяснить, что родился сей роман сразу и целиком - даже, пожалуй, не родился, а прояснился, проступил светом во тьме. И началом ему было озарение. Да пусть бы и остался этот роман светом..."
Рукопись была озаглавлена "Золотая подкова". Так назывался и полусказочный город, расположенный на одном из небольших греческих островов у подножия вулкана. Остров был удален от морских путей и, может быть, благодаря этому коварные завоеватели упускали его из виду, когда ходили покорять другие острова... Это были давние, еще догомеровские времена...
Аполлон по достоинству оценил труд Милодоры; ее "Золотая подкова" не показалась Аполлону писаниями досужей скучающей дамы, каких - со скуки марающих бумагу - немало появилось в обеих российских столицах. Милодора отлично понимала скрытые возможности каждого слова, знала, где слову место, и распоряжалась словами, как хороший живописец красками. И Милодора ясно представляла цель своего труда.
Публика слушала не перебивая и с очевидным интересом - и интерес этот вовсе не был данью благодарности хозяйке за приют.
Роман был о том самом городе, о его мудром управлении, о прекрасных процветающих, законопослушных гражданах, о разумном устройстве общества и немного о любви; герой и героиня - чистые бескорыстные сердца, они мечтают о благополучии своего города в веках, но, мечтая, вынуждены постоянно оглядываться на вулкан, который грозит сжечь дотла и засыпать пеплом их город. Герой и героиня обращаются за помощью к богам. Боги слышат их мольбы и требуют жертву - их любовь. Герой и героиня в растерянности; они готовы расстаться с жизнью, но не знают, смогут ли отдать любовь на алтарь богов. А вулкан курится все сильнее, вот-вот начнется извержение... Отчаявшись, не в силах не любить друг друга, герой и героиня приходят ко жрецу и просят принести их в жертву богам на одном камне. Проливается кровь, бездыханные бледные тела влюбленных сползают с камня. Но не жизнь их нужна была богам, и боги не принимают жертву. Огнедышащая лава сжигает прекрасный город...
Милодора читала не весь роман, а только выборочно главы - но чтобы понятен был сюжет. Она читала далеко за полночь...
Когда закончила, господин Кукин первый вызвался сказать свое мнение: Милодора очень разумно поступила, что за трепетной любовью героев спрятала главки об общественном устройстве этого идеального полиса. Цензура, хоть и злобствует в последние годы, а тут может недосмотреть, и цель Милодоры будет достигнута - вдумчивый читатель сообразит, что в этом романе главное полускрыто вуалью. А что до этих главок, то они просто великолепны:
- И то верно: мы должны иметь свой "Христианополис" и свой "Город Солнца"... Мы должны показать свое видение прекрасного будущего, должны показать сами гармоничное устройство общества и пример разумных и взаимовыгодных общественных отношений наподобие того, как это показано у Руссо в книге "Новая Элоиза"... И вот у нас готовый роман. Мы могли бы извлечь несомненную пользу, кабы каждый государственный деятель в России прочитал "Золотую подкову". Ужели он не взял бы невольно на вооружение хоть один принцип?..
Фон Остероде очень хвалил слог и соглашался с предыдущим оратором, что Россия должна иметь свои "Христианополис" и "Город Солнца", однако Россия вовсе не обязана оглядываться и тем более равняться на западные образцы, иначе никогда не поднимется выше состояния подражательства... Ни для кого давно не тайна, что у России свой особенный путь, и ей более чумы или холеры вредны галломания, англомания и прочие мании, поскольку сбивают Россию с ее пути...
Аполлон не мог не согласиться с последним доводом фон Остероде. И вообще обсуждение глав романа все более увлекало его...
Фон Остероде с мягкой обаятельной улыбкой отметил прекрасный романтизм Милодоры. Но выразил удивление: для чего Милодора обратилась к античности? Российскому мещанину не близки идеалы античности:
Не лучше ли посадить действие романа на российскую почву - куда-нибудь в Новгород или на один из островов Белого моря? Там, говорят, тьма неизведанных мест... Нам, русским людям, это будет ближе и понятней...
Аполлону показалось, что граф Н. слегка поморщил нос, когда фон Остероде сказал "нам, русским людям". В устах потомка остзейских немцев слова эти, действительно, прозвучали несколько вызывающе - при всей правильности речей, любезности и внешней приятности сего молодого офицера.
Фон Остероде закончил:
Это очень важно - иметь свой, русский, образец. Великая держава, утвердившаяся на стыке культур, впитывающая соки с Востока и с Запада, должна принести свои плоды - во всем превосходящие плоды культур материнских...
Было высказано много мнений по поводу романа Милодоры: каждый из присутствующих считал необходимым поделиться впечатлением. Спросили и Аполлона, какова "Золотая подкова" на его взгляд как человека, понимающего толк в античности. Аполлон заметил, что явление такого романа для него слишком неожиданно, чтобы сейчас же приступать к его оценке, - надо выждать дня три; к тому же, заявил Аполлон, есть великая опасность - попасть в плен обаяния автора.
Тут от внимания Аполлона не укрылось, как на тонких губах графа Н. промелькнула едва заметная улыбка...
Аполлон продолжил:
- Но уже сейчас можно говорить о гармонии... о созвучии хорошо выдержанных форм и содержания, представляющего для публики несомненные интерес и пользу-
Обсуждение продолжалось еще часа два - за чаем. Милодора сама ухаживала за гостями, наливала чай у дышащего жаром самовара. Гости были единодушны в одном: пускай действие в романе Милодоры происходит на одном из греческих островов, роман все-таки о России и, быть может, прав барон, советующий перенести роман на русскую почву; это будет совсем нетрудно, поскольку на русской почве роман взращен.
Так потихоньку разговор переключился на Россию, на ее врагов и ее предателей, на тех же франкофилов, которые опять пытались засеять российскую почву чужими изяществами, убивающими все русское.
Господин Остронегин, разгоряченный этими речами, помянул о великом значении России в истории народов. Гунн дошел до Апеннин потому только, что не было в те века матушки-России и некому было его остановить. А вот монгольские орды не прошли... А шведский король Карл!.. А турки, турки!.. Рвались к мировому господству, захватили святой константинопольский престол и возомнили себя господами. Рано возомнили... А вот и последний пример: "большая армия" Бонапарта! Кабы не русский солдат, кто остановил бы ее? И сел бы француз над миром, и понукал бы всякого, стяжал богатства. Видно, такая уж у России судьба - сдерживать мирового тирана... Это всегда было в прошлом; верно, всегда будет и в будущем...
Глава 16
Когда за окнами забрезжил рассвет, благородное собрание решило, что пора и честь знать. Первым засобирался домой граф Н. Он так и не сказал по поводу романа Милодоры свое слово. Но Аполлон подумал, что граф имел возможность высказать мнение Милодоре тет-а-тет, когда она провожала его до фойе в первом этаже.
Милодора отсутствовала минут пять. По ее возвращении стал откланиваться и Аполлон, но Милодора просила его пока остаться - чтобы вместе проводить остальных гостей.
Гости уходили все сразу. Поэтому в первом этаже возникла маленькая заминка; экипажи подкатывали к подъезду один за другим... Барон фон Остероде должен был ехать в экипаже господина Алексеева, и экипаж уже ждал на улице. Но Остероде задержался после всех: склонившись в красивом полупоклоне, он целовал Милодоре руку. Потом Остероде приятельски кивнул Аполлону и наконец удалился. Аполлон заметил, что барон не сумел справиться с глазами - в глазах Остероде не укрылась мгновенная холодность; самолюбие красавчика-барона в чем-то было задето...
Дворник Антип спал под лестницей, и его не стали будить. Аполлон сам запер дверь. Милодора предложила ему еще чаю, он не отказался, хотя время было уже совсем позднее, или раннее - вовсю развиднелось.
Они поднялись в гостиную, но и не думали пить чай; присели на диван в углу. Говорили минут пять про Остероде; Милодора тоже заметила некую обиду в глазах барона. И выразила удивление: с чего бы это? А потом без всякого перехода спросила:
- Как вы полагаете, Аполлон Данилович... вы понравились графу?
Аполлон взглянул в глаза Милодоре. Они были немного усталые, но такие прекрасные, чистые... Аполлон позволил себе убрать прядку со лба Милодоры и ответил вопросом на вопрос:
Когда вы провожали графа, вы говорили не о "Золотой подкове"?
Милодора улыбнулась:
Зачем? Он читал уже рукопись прежде. По многим вопросам я советуюсь с ним. Граф мне - как отец... А говорили мы о вас...
Аполлон тут отметил, как улучшилось его мнение о графе Н. И рассказал Милодоре о некоторых своих наблюдениях: то как будто бы граф Н. смотрел на него с некоторой натянутостью, а то как бы с поощрением; Аполлон и сам не заметил, когда и почему произошла перемена отношения графа. Должно быть, граф Н. очень проницателен, и чтобы составить собственное мнение о человеке, ему не надо ждать какого-либо поступка или слова от этого человека...