В этом состоянии она скорее боялась, чем ждала появления впереди до боли знакомого шпиля, указывавшего, что до дома осталось двадцать миль. Уезжая из Нортенгера, Кэтрин понимала, что должна попасть в Солсбери; но потом выяснилось, что она совершенно не знает дорогу и без помощи почтмейстеров ей не обойтись. Тем не менее, ее путешествие продвигалось без каких-либо заметных происшествий, способных огорчить или напугать ее. Молодость, хорошие манеры и щедрая оплата позволяли ей получить все необходимое внимание, которым удостаивается любой путник ее круга. Делая остановки только для того, чтобы поменять лошадей, она провела в дороге всего около одиннадцати часов и уже между шестью и семью вечера подъезжала к Фуллертону.
Возвращение в родную деревню героини, которая добилась успеха и признания, достигла положения графини, обзавелась знакомыми среди знати и окружила себя многочисленной свитой, – событие, к которому стремится любой зачинатель романа. Такое удачное завершение радует как самого автора, так и его читателя. Но в нашем случае все обстоит несколько иначе: наша героиня возвращается домой в одиночестве и немилости, и нам остается ей только посочувствовать. Героиня в наемной почтовой карете – какой удар по сентиментальности! Какое досадное невезение! В таком положении ей следует как можно быстрее пронестись через всю деревню, промчаться незамеченной мимо провожающих взглядов воскресных зевак.
Однако, как бы не было печально на душе у Кэтрин, она, приближаясь к родному дому, предвкушала неописуемую радость своих домашних. Во-первых, они придут в восторг при виде ее экипажа; а во-вторых, – при виде ее самой. Поскольку появление кареты в Фуллертоне – явление достаточно редкое, вся семья сразу же прильнула к окнам, с удовлетворением заметив, что эта карета к тому же останавливается именно возле их ворот. Этого приезда не ожидал никто, кроме, пожалуй, двух младших детей, шестилетнего мальчика и четырехлетней девочки, которые высматривали брата или сестру в каждой проезжающей повозке. Как был счастлив тот, кто первым увидел Кэтрин и кто первым закричал о своем открытии! Но кто же это все-таки был, Джордж или Гарриет, сейчас уже трудно сказать наверняка.
Отец, мать, Сара, Джордж и Гарриет – вся семья собралась у входа, чтобы встретить свою любимую Кэтрин, у которой при виде такой трогательной сцены сжалось сердце. Соскочив с экипажа, она обняла каждого из них и почувствовала на душе невероятное облегчение. Окруженная теплом и вниманием, она была почти счастлива! На какое-то время все ее невзгоды и печали отступили на второй план. Ей было так приятно снова оказаться среди своих! Спустя минуту вся семья уже сидела за чайным столиком, который миссис Морланд собрала на скорую руку для своей бедной дочери, чей бледный и усталый вид сразу же бросился ей в глаза. Лишь после этого последовали вопросы, непосредственно касающиеся ее поездки.
Наконец, преодолев нерешительность и сомнения, Кэтрин нехотя начала свой рассказ, который через полчаса стал больше походить на объяснение. Однако за все это время ее родственникам так и не удалось понять причину или узнать подробности ее столь внезапного возвращения. Цепким умом они не отличались, зато умели в большинстве случаев оставаться невозмутимыми и не принимать близко к сердцу обиды. Но только не сейчас! На подобное обращение со своей дочерью они не могли закрывать глаза не могли простить такого пренебрежения. По крайней мере, первые полчаса. Не находя в ее путешествии ничего романтического, мистер и миссис Морланд думали лишь о том, какими неприятностями могла обернуться для нее такая долгая поездка. Даже они сами не рискнули бы отправиться в дорогу поодиночке. Генерал Тилни, по их мнению, поступил неблагородно и неблагоразумно. Настоящий джентльмен или глава дома никогда бы не позволил себе подобных вольностей. Почему же он пошел на такой шаг? Что заставило его забыть о гостеприимстве и изменить свое отношение к их дочери? На эти вопросы они, равно как и сама Кэтрин, затруднялись пока ответить. Однако нельзя сказать, что неведение их угнетало; уже после нескольких тщетных предположений они сошлись на том, что все это очень странно и сам генерал тоже очень странный. Такой вывод для семьи оказался вполне достаточным, и их негодование вскоре прошло; хотя Сара, стремившаяся понять непостижимое, еще какое-то время продолжала строить невероятные догадки.
– Любовь моя, ты занимаешься никому не нужным делом, – наконец одернула ее мать. – Все равно ты ни до чего не докопаешься. Да и стоит ли?
– Допустим, можно понять, почему он выпроводил Кэтрин, когда вспомнил о приглашении, – не унималась Сара, – но почему он не сделал этого так, как подобает воспитанному человеку?
– Жаль только молодых людей, – произнесла вдруг миссис Морланд. – Им сейчас, наверное, очень грустно. Но теперь, впрочем, это не имеет никакого значения. Главное, что Кэтрин наконец дома, где ее душевное спокойствие не зависит от милости генерала Тилни.
Кэтрин тяжко вздохнула.
– Хотя, – продолжала рассуждать ее мать, – я рада, что не знала загодя о твоем путешествии. Слава Богу, все обошлось. Но думаю, это испытание пойдет тебе на пользу. Знаешь, моя дорогая Кэтрин, ты всегда была очень легкомысленной. Надеюсь, что в дороге, делая остановки для смены лошадей или еще зачем-нибудь, ты все время была начеку и, кроме того, экономно распоряжалась деньгами.
Кэтрин тоже на это надеялась, но вспоминать все подробности своей поездки у нее просто не было сил. Она настолько вымоталась, что желала лишь поскорее остаться одной, поэтому с радостью согласилась на предложение матери пораньше лечь спать. Родители, узревшие в ее угнетенном виде лишь естественную реакцию на необыкновенно утомительную поездку, покинули ее, рассчитывая, что после хорошего сна вся усталость пройдет. Когда же они встретились на следующее утро, то обнаружили, что, вопреки их ожиданиям, Кэтрин выглядела не намного лучше. Тем не менее, они по-прежнему не подозревали, что могло произойти куда большее несчастье, ибо их ни разу не посетила мысль о ее разбитом сердце. Для родителей, чья семнадцатилетняя дочь только что вернулась домой со своего первого путешествия, это было очень странно!
Как только завтрак закончился, она отправилась к себе, чтобы выполнить обещание, данное мисс Тилни. Время и расстояние убедили Кэтрин в том, что она может доверять своей подруге, и она уже даже начала укорять себя за то, что очень холодно рассталась с Элеанорой, чья доброта и забота только сейчас заставили Кэтрин посочувствовать ей и понять то состояние, в котором она осталась. Какими бы сильными не были ее переживания, они, тем не менее, не могли помочь ей составить письмо, адресуемое Элеаноре Тилни. Кэтрин никогда прежде не испытывала таких трудностей. Чтобы написать письмо, которое отдаст должное и ее чувствам, и ее положению, выразит благодарность за все ее внимание, будет проникнуто теплом и искренностью и в то же время лишено обиды, – письмо, которое не причинит Элеаноре страданий и не заставит краснеть самое Кэтрин, если вдруг попадет в руки к Генри, – требовалось немалых усилий и большого такта. После долгих раздумий она наконец решила, что безопаснее всего будет ограничиться несколькими короткими фразами. Таким образом, она остановилась на тысяче наилучших пожеланий от чистого сердца и на благодарности за одолженные Элеанорой деньги, которые Кэтрин, конечно же, вложила в конверт.
– Странное вышло знакомство, – заметила миссис Морланд, когда письмо уже было готово. – Так быстро завязалось и так скоро закончилось. Жаль, что все случилось именно так, а ведь миссис Аллен считала их очень милыми молодыми людьми. И как печально, что тебе не повезло даже с этой Изабеллой. Ах, бедный Джеймс! Ну да ладно, век живи – век учись. Надеюсь, следующие твои подруги окажутся более порядочными.
Кэтрин зарделась и решительно заявила:
– Нет более порядочной подруги, чем Элеанора.
– Если так, дорогая, то осмелюсь предположить, что когда-нибудь вы снова с ней встретитесь. Не стоит расстраиваться. Десять против одного, что вы увидитесь в ближайшие годы. Вот будет радости-то!
Но миссис Морланд не удалось таким предположением утешить свою дочь. Возможная встреча в ближайшие годы заставила Кэтрин задуматься над тем, что может произойти за это время. Она никогда не забудет Генри Тилни и будет вспоминать о нем с той же нежностью, что и сейчас. Зато он может забыть ее. Что в таком случае даст ей эта встреча? Представляя себе их возобновленное в будущем знакомство, она чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Ее мать, заметив тщетность своих попыток успокоить дочь, предложила, для того чтобы развеяться, заглянуть к миссис Аллен.
Оба дома отделяла лишь четверть мили. Когда они шли, миссис Морланд высказала все, что думает по поводу размолвки Джеймса.
– Нам, конечно, жаль его, – проговорила она, – но, с другой стороны, в этом нет ничего плохого. Она ему не пара. Джеймсу вообще не следовало обручаться с девушкой, с которой он так мало знаком и у которой ничего нет за душой. А теперь, после такого ветреного поведения, мы и вовсе не можем отзываться о ней хорошо. Сейчас Джеймсу, понятно, приходится нелегко, но это продлится недолго. Зато, так неудачно сделав первый выбор, он, полагаю, впредь будет действовать более осмотрительно.
Вот в таком сжатом виде Кэтрин услышала мнение матери об их отношениях. Но вскоре одна лишняя фраза уже могла вывести ее из равновесия и заставить сказать что-нибудь невпопад, ибо она начала погружаться в воспоминания тех ощущений и переживаний, которые наполняли ее, когда она последний раз торопилась по этой хорошо знакомой дороге. Не прошло и трех месяцев с тех пор, как Кэтрин, одержимая приятными ожиданиями, пробегала здесь взад-вперед чуть ли не десять раз в день. Тогда она предвкушала пока не ведомые ей радости и даже не подозревала о том несчастье, которое ждало ее впереди. Три месяца назад у нее на душе было легко и спокойно, однако вернулась она совершенно другой!
Аллены, несмотря на ее внезапное появление, приняли Кэтрин с тем же радушием, что и обычно. Каким же сильным было их удивление и каким большим – их негодование, когда они узнали о том, как с ней обошлись, хотя миссис Морланд поведала им обо всем без преувеличений и без особых намерений вызвать сострадание.
– Вчера Кэтрин нас просто поразила, – сообщила ее мать. – Она всю дорогу ехала совершенно одна. Узнала о своем возвращении лишь в субботу вечером, так как генерал Тилни по какой-то непонятной причине вдруг решил от нее избавиться и чуть ли не выгнал ее из дома. Просто чудовищный поступок. Он вообще, должно быть, очень странный мужчина. Тем не менее, мы так рады, что она снова с нами! Приятно и то, что Кэтрин не такая уж беспомощная и может самостоятельно преодолеть столь большое расстояние.
Когда мистер Аллен высказал все свое недовольство и возмущение, миссис Аллен решила, что его замечания вполне справедливы и будет уместно, если она повторит то же самое. Таким образом, его изумление, его предположения и объяснения вскоре стали также и ее. Правда, чтобы заполнить любую возникающую в своей речи паузу, она использовала и одну собственную фразу:
– Этот генерал просто невыносим.
После того как мистер Аллен вышел из комнаты, "этот генерал просто невыносим" прозвучало еще два раза с неменьшей яростью и досадой. Блуждающие мысли вскоре вынудили ее произнести это остроумное замечание в третий, а затем и в четвертый раз, после чего она неожиданно добавила:
– Знаешь, дорогая, еще до того как мы уехали из Бата, мне все-таки заштопали ту ужасную дыру на моем лучшем брабантском кружеве. Да так хорошо, что починка совершенно не бросается в глаза. Надо будет как-нибудь показать тебе. А Бат, Кэтрин, – все же замечательное местечко. Лично мне совсем не хотелось возвращаться. И с миссис Торп мы так приятно проводили время, не правда ли? А вначале, помнится, чувствовали себя такими одинокими.
– Да, но совсем недолго, – ответила Кэтрин, и ее глаза заблестели, когда она вспомнила их первое знакомство.
– Точно: мы очень скоро повстречали миссис Торп, и больше нам никто не был нужен. Послушай, милая моя, как ты думаешь, эти шелковые перчатки хорошо сидят? В первый раз я надела их, когда мы ходили на бал; и, знаешь ли, с тех пор я их почти не снимаю. Ты помнишь тот вечер?
– Помню ли я? О, конечно!
– Все было очень мило, не так ли? С нами пил чай мистер Тилни, и я всегда считала его приятным добавлением к нашему обществу. Он такой любезный. Сдается мне, ты даже танцевала с ним. Впрочем, я не уверена. Зато хорошо помню, что на мне было мое любимое платье.
Кэтрин не знала, что ответить. Обсудив еще несколько предметов туалета, миссис Аллен вновь вернулась к своему восклицанию:
– Этот генерал просто невыносим! Поначалу казался таким учтивым, благородным мужчиной! Не думаю, миссис Морланд, что вам доводилось встречать в своей жизни более воспитанного человека. А номера его, Кэтрин, заняли сразу же, как он уехал. Но неудивительно, ведь Милсом-стрит, как вы понимаете…
По дороге домой миссис Морланд неоднократно пыталась внушить своей дочери то, как хорошо иметь под боком таких постоянных доброжелателей, как мистер и миссис Аллен, в то время как мимолетных знакомых типа Тилни, позволяющих себе невесть что, можно и вовсе забыть. Старые друзья все-таки надежнее. В этом наставлении было достаточно много здравого смысла, но ведь у человеческого разума существуют такие состояния, при которых здравый смысл теряет всю свою силу. Чувства Кэтрин не соглашались ни с одним советом матери. Ее нынешнее счастье зависело как раз от таких мимолетных знакомых; поэтому, пока миссис Морланд подтверждала свои выводы вескими, на ее взгляд, доводами, Кэтрин молча думала о том, что сейчас Генри, должно быть, уже вернулся в Нортенгер; скорее всего, узнал о ее внезапном отъезде; и вся семья, наверное, готовится взять курс на Херефорд.
Глава 30
Образ жизни Кэтрин являлся таковым, что, не имея в своем активе естественной усидчивости, она в то же время никогда не занималась трудом; однако, какими бы ни были ее недостатки в этой области до нынешней поры, сейчас ее мать с удивлением обнаружила, что они стали еще более явными. Ей не удавалось ни чинно сидеть, ни сосредоточиться хотя бы минут на десять за рукоделием. Девушка лишь снова и снова описывала круги по парку и саду, будто единственное спасение ее крылось в движении. В гостиной ей не сиделось, она предпочитала бродить по дому. Тем не менее, страшнее всего оказался упадок духа: слоняясь в безделии и тоске по окрестностям, она представляла карикатуру на самое себя, при этом ее печаль и безмолвие являлись полной противоположностью тому, чем Кэтрин была раньше.
Два дня миссис Морланд не подавала виду, что что-то происходит, но когда третья ночь пришла и ушла, так и не вернув дочери приветливости, усидчивости и желания поработать иголкой, ничто более не могло удержать мать от мягкого упрека: "Моя милая Кэтрин, боюсь, ты превратилась в настоящую леди. Уж и не знаю, кто теперь закончит подбивать галстуки бедному Ричарду, – ведь ты единственная его надежда. Ты вся еще слишком в Бате. Но всему свое время: и балам, и работе. Ты долго веселилась, а теперь неплохо бы попробовать начать приносить пользу".
Кэтрин немедленно уселась за работу, мрачно при этом заметив:
– Я уже не в Бате. Давно.
– Тогда ты терзаешься из-за генерала Тилни, и это очень глупо с твоей стороны. Десять к одному, что ты с ним еще увидишься. Никогда не волнуйся по пустякам, – отреагировала мать, немного помолчала, а затем добавила: – Надеюсь, Кэтрин, ты не разлюбила родной дом только потому, что он не такой внушительный, как Нортенгер, ведь иначе визит туда действительно тебе только навредил. Где бы ты не находилась, ты должна быть спокойна и довольна, особенно это касается твоего дома, потому что здесь тебе приходится бывать дольше всего. Мне совсем не понравилось, как сегодня за завтраком ты говорила о французских булках, которые подают в Нортенгере.
– Да мне этот хлеб вовсе без разницы! Мне все равно, что есть.
– У нас наверху стоит очень умная книжка как раз на эту тему: о девушках, коих испортили шикарные знакомства, – "Зеркало", мне кажется. На днях я ее тебе специально найду, сдается мне, это пойдет тебе на пользу.
Кэтрин ничего не возразила и, возжелав встать на путь исправления, принялась за работу; но не прошло и пары минут, как она вновь погрузилась в вялость и апатию (впрочем, сама того не осознавая) и стала раздраженно раскачиваться в кресле гораздо чаще, чем делать новые стежки. Миссис Морланд наблюдала и, наткнувшись на отсутствующий и затравленный взгляд дочери, являвшийся самым красноречивым подтверждением расстроенных чувств, тут же оставила гостиную и поспешила наверх, чтобы найти уже упомянутое сочинение и тем самым, не теряя времени, начать атаку на эту жуткую меланхолию. Понадобилось некоторое время, прежде чем книга отыскалась, еще четверть часа ушло на домашние дела, попавшиеся по дороге; и, когда она наконец вернулась, держа под мышкой том, на который возлагались такие надежды, первое, что она обнаружила, был визитер, прибывший минуту назад, – незнакомый молодой человек. Он немедленно встал, почтительно поклонился, а Кэтрин сухо представила его как мистера Генри Тилни. Заметно волнуясь, джентльмен начал извиняться, упомянув, что после того, что произошло, у него нет никаких прав рассчитывать на гостеприимство в Фуллертоне, и пояснил, что причиной его визита стало жгучее беспокойство за безопасность мисс Морланд, которой пришлось путешествовать домой в одиночестве. Слова эти пали на благодатную почву чистосердечности и душевной доброты миссис Морланд, которая, ни на минуту не допуская мысли о том, чтобы переложить вину отца на плечи молодого человека или его сестры, против которых она никогда ничего не имела, отметила приятные черты лица Генри, радушно его приняла и поблагодарила за беспокойство по поводу дочери, заверив того попутно, что друзьям детей в этом доме всегда рады, и попросив его о прошлом не говорить больше ни слова.
Воспитание не позволило Генри выполнить эту просьбу, но с другой стороны, столь неожиданно теплый прием обязывал к безусловной учтивости, а посему несколько мгновений он, борясь с противоречивыми чувствами, смущенно молчал, а затем со всею возможной любезностью принялся отвечать на ни к чему не обязывающие реплики миссис Морланд о погоде и дороге. Тем временем Кэтрин – сердитая, взволнованная, счастливая Кэтрин молчала, заливаясь лишь лихорадочным румянцем; однако, румянец этот, а также засверкавшие глаза утвердили ее мать в мысли о том, что приезд мистера Тилни способен по крайней мере хоть на какое-то время успокоить дочь, и она с радостью отложила том "Зеркала" в сторону до лучших времен.