И вот, после кошмарных событий новогодней ночи, которую я без преувеличения еле пережил (в обиде, ревности и раздражении, без неё, без спиртного, без отопления и сна - ждал, что может они всё же придут за мной!) и описал потом в рассказе "Мононовый год в мультимедийной квартире", она всё же позвонила мне, и я, конечно, примчался. Когда Алёша ушёл, мы долго убирали со стола, потом допили вторую бутылку "шэ" (от этого слова меня щас вырвет!). Ночью показывали "Матрицу" - она обосновалась полулёжа, изготовившись к просмотру - она, видите ли, не смотрела её - все смотрели, а она нет! Даже спросила у меня, хороший ли фильм и про что. Я ответил, что не смотрел, и робко прилёг рядышком ничком - как будто холоп, пав ниц, к панне своей подполза… Она, конечно, сразу предупредила, чтобы я её не отвлекал… А когда я, запинаясь и заикаясь, попытался что-то сказать, она сказала: "Но ты же ведь ушёл", - и ударение было и на "ты", и на "ушёл", и я понял, что не только сегодня ничего не будет и не только я всё проклял и зарёкся… Всё существо моё затрепетало в единственном порыве всё изменить, забыть, объяснить… Но только одно её слово заставило меня заткнуться. И я заплакал.
Тыкаясь, как щеночек (как говорила бабушка, кутёнок), куда-то ей в подмышку, я заплакал навзрыд, с всхлипами и подвывом, буквально заливая её слезами. С каждым новым порывом, сотрясавшим моё тело до судорог в животе, как будто я блевал, я сам поражался не меньше её - никогда в жизни я не делал такого и как-то не представлял, что буду… Тем более, что никто не умер - все живы, относительно здоровы, и смотрят "Матрицу"…
Когда её майка отсырела, а я, как будто затихнув и угомонившись, вдруг в десятый уже раз начинал всё снова… она обратила на меня внимание и сказала: "Ну хватит, Лёшь…" - даже с некоторой мягкостью (кажется, шла реклама). "Пожалей меня, дрянь!.." - наконец-то вербально простонал я и вновь залился слезами. "Но ты же ведь ушёл", - повторила она и далее посоветовала для того чтобы успокоиться пойти на кухню - там в шкафу есть ромашка медицинская в пачке - взять пару столовых ложек… Я… Когда она всё-таки дотронулась до моего лица ("Если ты дотронешься до меня, я умру", - говорит Гумберт уже-не-его глупенькой Ло), я разрыдался с максимальной самоотдачей и в последний раз… Потом пошёл на кухню.
человек который не видел "Матрицу"
я лежу рыдаю пытаясь прижаться к твоему лицу
красную или синюю пилюлю я проглотил среди пачки глицина
больше всего я хочу чтоб ты сказала хау а ю или укусила
но ты лишь "тише!" (всхлипы) и отстраняешь шею (слёзы) и плакать некрасиво - увы…ы-ы…
куда мир посредством спецэффектов катится для тебя крайне важно
и чувствуешь уже щекой что я-то смотрел и говоришь отвари ромашки
ишь ты! - он может уклоняться от пуль!! - а она от слёз!!! - хау хэз ю??!!
Это я написал не в тот день - не подумайте. В тот день я готов был вырезать ремнями из кожи (но не вырезал даже царапинами - во-первых, ссыкло; во-вторых, взрослый ведь уже: не поможет, да ещё ведь и выставит из квартиры!) одно лишь слово - "ВСЁ".
37.
Теперь я сидел в основном в Пырловке, а звонил в основном Инне (Зельцер сразу сказала, что хочет навестить Толю - у него 28-го день рождения - и я сразу понял, для чего.) Однако выдержать целый месяц я никак не мог… И вот я, весь соматически трясясь и метафизически содрогаясь, звоню ей на сотовый - вообще-то не веря в сотовую связь, затаив дыхание - как будто ожидая вечный "Blocked"…
- Аллё. Ну что ты хотел? Говори громче - я в институте, перемена, тут все орут. Ну тише вы, блять! Ну я вот не могу. У меня теперь всё по-другому. Ты его не знаешь. Ну вот так вот… Ну ты же ушёл. Надо было не уходить. Ну вот так вот. Нет, не надо. Ну вот так… Ну что ты хотел?
Её дыхание. Моё дыхание. Удары сердца, звуки и крики, расстояние.
"Я тебя люблю", - кричу я в трубку.
"Да?!" - почему-то все современные девушки отвечают на данный призыв искренним и чуть ли не весёлым удивлением ("Maybe ye, maybe no, maybe sex, i don't know…" - такая разболтанность давно стала нормой, заменив старомодные "дай ответ"). У неё в эфире всё замолкает - такое ощущение, что её шумные подружки услышали слова мои. Я и сам, услышав их, устрашился - ведь ничего подобного говорить не собирался, особенно по телефону, особенно после всего…
"Я люблю тебя", - повторяю я пространству, где есть только чьё-то дыхание и всхлипы, и больше нет ничего и никого.
На другой день я приехал вечером к ней. Она впустила меня, но сказала, что ей плохо и чтобы я говорил что надо и уезжал. Я, как всегда, опустился перед её ложем, и тянул к ней руки. Она вяло принимала (или отвергала) мои ласки и слова, а когда я пытался залезть к ней, чтобы быть ей равным, а то и взять верх, она отпихивала меня категорично и говорила что "всё, я теперь не могу" (я, зная о её странной "честности": не может одновременно встречаться с двумя - подумал, что если она уже не спит с ним, то уже серьёзно настроена на это, и мне стало невыносимо горько). Вскоре я исчерпал все свои слова и поползновения и не солоно нахлебавшись готовился к выходу, переминаясь у двери, ожидая, что она выйдет меня проводить…
"Я хочу нарко-тиков!.." - простонала она, как будто напоследок доверяя мне свою самую сокровенную мысль. ("Хачу касетку!" - говорит девочка, и она знает, что она сладкая и ей её дадут). Я удивился: ведь с ними давно и всерьёз было покончено - года два даже и речь не велась.
Такое ощущение, что мы оба сейчас разрыдаемся… Но нас ведь не злой рок разлучает, правда, маленькая моя? Это же ты сама?! Я притянул её к себе и поцеловал - в щёчку, как и тогда. Это единственное, чем я ей могу помочь, знак моей сопричастности, бескорыстный дар.
Через неделю уже она мне звонила и плаксиво сетовала на жизнь сию: её никто не любит, она никому не нужна, херово-невыносимо, повеситься что ли, убей меня, Лёшь…
И вот я уже нежно беру в руки её нежную шею… Ну что, была у Толи? Была, подарила ему подарок. Подарила ему подарок, а потом и ещё один? Ну нет, и отводит глаза. Ты выпила и осталась у него (кивает) и спала с ним (мотает головой), и шептала: "О Толечка, как я по тебе соскучилась!.." (бьёт меня по плечу, приговаривая "дурак"). Я хватаю её уже не нежно. Ну скажи мне, дрянь, ты с ним спала? что, не понравилось тебе? Ты же не можешь лгать про секс! Почему-то, двуличная дрянь, не можешь! Посмотри мне в глаза! Она вдруг кинулась на пол, обнимая меня за чресла и рыдая.
- Лёшечка, ты самый лучший!..
- Ясен пень, кто же ещё.
- Ты самый-самый лучший в постели и вообще…
Я принял её комплименты как должное - как мелочь сдачи со сделки, оплаченной чемоданом с бабками. Она тут же во всём призналась, как неудобно ей было с ним, как утром он сказал: "Ничего у нас не получится", и что видела у него татуировку: "LIFE IS SHIT" - во всю его широкую спину готическими буквами! Да, вот до чего, дрянь ты этакая, ты доводишь людей, равнодушно сказал я, кусая её и обнимая, чувствуя на вкус и ощупь, какая она уже далёкая, другая, не моя.
…И как к этой другой и не-моей, ставшей по своей воле другой и не-моей, зарождается, вскипает во мне новое чувство - как будто другое и не-моё. Как будто только теперь стало, за что её любить! Если я правильно выражаюсь по-русски, любовь - это синонимум жалости, только с оттенком ненависти. Неужели "красный паучок" Достоевского здесь оказывается не отравой, а необходимой ложкой дёгтя, или дрожжей, или прививкой для идиллии Леонтьева?! Трудно в это поверить, но факты. Супруги признаются, что после серьёзных ссор у них "бывает самый хороший секс" - что раскрывает и глубинный смысл пословицы "Милые бранятся - только тешатся". И дело тут, понятно, не в механике, но в её наполненности чувством - только каким? Ясное дело, смешанным - ведь чисто христианским не наполнишь - всё равно грех… Хочется и отмстить и пожалеть, сделать больно и наоборот…
38.
Начало Эпохи Закона Трёх Дней было ознаменовано концом Эпохи Совы и приходом ещё более несуразного тирана, имя которому Максимус.
Однако всё по-порядку.
Я же не могу без неё… И я понимаю, что я не прав. Надо день здесь, день там. Мол, дела, то-сё, отдохнуть друг от друга, побыть одному… Но я так не могу - мне надобно всё и сразу, навсегда и постоянно! А так как "секс, секс без перерыва" - это мило, конечно, но, так сказать, в собственно буквальном смысле недостижимо, то я просто хотел лежать целый день с ней, ничего не делая. Что мне ещё надо - остального у меня и так через край, а этого было крайне мало…
Смотрит на меня и улыбается. Женщина, она как собака - виляет хвостом, смотрит на тебя жалобными глазами, и думаешь, что всё понимает и вот-вот скажет - а стоит только ей открыть рот - тяв-тяв, гав-гав и всё, разнообразия ноль. Ты такой-то и такой, ты какой-то не такой, ты вот это делаешь, а этого - не делаешь, и вообще, сто раз тебе сказано: не плюй чаинки обратно в бокал!
Это, как вы не догадались, были день первый и день второй. Сначала она сама меня встречает ласково - сидим на кухне и она плачется мне как родному - "Я никому не нужна - все меня только используют", "Мать меня бросила, уехала", "Что же в жизни-то моей так всё по-блядски?!" и прочая философия - мне даже становится неудобно: "Ты что, дочка, мне всё о неудачах со своим Толей щебечешь - я же всё-таки тебе не мама, и даже не папа - а типа его конкурент", - говорю (обнимая, гладя по головке, вытирая, слизывая слёзы). "Но мне же некому больше сказать!.. - хнычет она, - только ты такой, Лёшечка". В такие минуты я сам бываю растроган до глубины души и готов сделать для неё всё… А что я могу для неё сделать?.. Только как следует трахнуть! И в первый день и это получается как-то органично - безо всяких рефлексий об эгоизме, альтруизме, мастерстве и скотстве - как будто она просто меня любит и ждёт - соскучилась маленькая доченька - и хочет, естественно, по заведению природы и человека, именно этого. На другой день прямо с утра, с постельных попыток повторить и закрепить наше счастье, начинается несколько другое. И весь день всё (вернее, жалкие остатки атавизмов подобий чего-то-кой-чего) держится на моём беспрекословном тише-воды-ниже-травизме. Случка случается в случае особой удачи, и она не всегда удачна. На третий день вообще невыносимо, и если я не могу собраться с волей и покинуть её (а я не могу!), то к вечеру она набрасывается на меня с такой злобой, что мне становится страшно - сам намёк на что-то интимное - "Элечка, ну иди ко мне (положен уже на своём диванчике), я тебя пожалею" - звучит кощунственно и абсурдно; из утра я обычно покидаю её сам, не разбудив или, если проснулась, бросив в дверях: "Всё, прощай". Я полон решимости (тем паче, что без копейки и иду пешком на вокзал, а потом ещё 9 км!), но через неделю её образ настолько засоряет собою все мои каналы связи с реальностью, что её полуночный звонок (да, обычно она звонит мне сама!) воспринимается как чудесное избавление от тромба - я чуть не пытаюсь сам влезть в трубку и перетечь к ней по проводам!.. А потом всё повторяется: взаимная инъекция, диффузия, конъюнкция, эксплозия, дизъюнкция, анемия, ампутация, мутация…
Но Я идеалист. Я русский. Я хочу абсолюта. Чтобы весь внешний мир для тебя был я, через меня. Чтобы ты была как бы в коконе (у меня, блин, хватит сил и фантазии на изощрённейший кокон!). Чтобы в сердце, в уме, на языке и во всех твоих других местах был только я. Я - твой бог, ты - мой человек. И наоборот. Но лучше всё же я - я ведь мужчина, мне сподручней - а ты, так сказать, можешь быть землёю плодородной - любовь настоящая: моногамная, агиографическая, географическая, иерогамная. И чтобы ты не говорила, доченька, это мой организм многоклеточный, а ты - всего лишь дочерняя клетка, дочернее предприятие - ребро, и не более того. И это у меня их штук двадцать (одно бугровато сросшееся после слома), а не у тебя (иными словами, это репродуктивный цикл мужчины оправдывает "наличие нескольких партнёров", а никак не "женская природа"!). А если уж Вы знакомы с термином "мужской шовинизм" и допускаете его применение (и особенно в данном случае), то Вы, дорогая моя, круглая дура - но пожалуйста, умоляю Вас, не бросайте читать - ведь сказано: не даёте, но всё равно обрящете - вот да и оформитесь в попку хотя бы виртуально!
(Да, Таня, трудно быть богом, ведь чтобы им быть - хоть кто-то должен в тебя верить. ЯТЛ. "/ // //".)
А вот самое интересное. Звоню я как-то Долгову, пока "глава семейства" смотрит телек, по-домохозяйски поболтать.
"Ты где, чё делаишь?" - спрашивает он. Да вот дома, у Зильцера, фасоль вот жарю, отвечаю так по-домашнему, а недавно вот ходил относить мусор. Короче, "у нас" теперь собака. Три недели назад - ну, типа как я "ушёл" - эта дура купила щенка стаффорда. Зовут Макс - в честь её бывшего любовничка. Ну, я тебе скажу, это и пидор шерстяной! Дуня по сравнению с ним просто стиральная-машинка-малютка-ацидофильная-полуавтомат-стационар! Он настолько нагл и валтузлив, что не токмо г-жа Шр’ек, хоть сама и вызвалась справить ему документы за 50 баксов, когда ознакомилась с ним лично - теребила его за все места и особенно даже за "письку" - а мы бы прямо сказали "пичужку"! - вынесла немногим больше часа, решила действовать заочно, поостереглась, а даже г-жа Сова, как только он первый раз влетел на кухню и начал на неё визгливо гавчеть, сразу приуныла до нехорошего. По словам хозяйки, она "как будто почувствовала что-то" и за считанные дни осунулась в самом буквальном смысле. Я видел её перед смертью (смешок Долгова) - забросила все свои козни, сидит в углу, бедная, молча смотрит на возню с собакой и отказывается от пищи. "Чё, сучара, и на тебя управа нашлась!" - сказал я ей, а она даже не ответила! На другой день, когда я уехал, она издохла. Эльмира её бросила на балкон, и две недели она провалялась там, а вчера вишь отдебель, оттепель… (Алёшины всхлипы в трубке.) Сегодня с утра меня Зельцер донимает: "Лё-ше-чка, совой воняет, ты бы отнёс её в мусор". Я так и сделал - положил её в пакет… засыпал сверху кожурой от картошки (Алёша уходит в радикальный покат), чтоб дорогой не воняло… (И всё бы ничего, дорогие вы мои, да фасоль сгорела).
А собачка энта, Максик, щенок ебучий ростом в пол Дуни и с хуем в пол моего, начал жить себе припеваючи. Кушает мясо, спит на постели с Зильцером, ссыт и какает где попало. В первый день, я, забираясь в тёплую постельку на своего-несвоего Зельцера, вижу и чувствую, что на нём вроде как кто-то уже есть… И она целует его. Я заявляю, что не буду целовать её, пока она не помоет рот. И не бери его за хуй - лучше меня! Потом, когда я всё-таки начинаю свою долгую "пейотную песнь", кто-то как-то, воняя козлятиной, совятиной и псиной, пристраивается чуть ли не ко мне самому! В первый день она бьёт его пяткой, спихивая, во второй - я бью его пяткой, а потом она меня пяткой… В третий - я сплю на зассанном коврике у двери.
Пудель Атма, королевский Артемоха, пёсик Антураж, Снупи, Макси-Снупи-Залупи! - пантеон человеческих покет-друзей, серия "сделай сам + сотвори себе" Но когда она срывается и начинает его лупить, мне становится его жалко! Лёшь, следи за Максом. Слежу. Это хуйло несмышлёное затискивается под тумбочку под телевизором и начинает шумно мочеиспускать на ковёр. Я трублю тревогу. Прибегает Эльмира и орёт на меня: "Блять, сказала же следи! - он ссыт, а он смотрит!" - "Ну я что ему хуй заткну что ли?!" - "Какая же ты рвань - бери вот теперь тряпку и вытирай. Пойдём, Максик" Или: "Опять ты наступил в гавно! Я же специально тебя предупреждала!!" (Алёша, я думаю, дохнет навзрыд, а я чуть не плачу, ей-богу, - каждый из вторых дней проходил теперь в бесконечных обвинениях меня в том, что я ненавижу Макса, не люблю животных, и вообще я бесчувственный эгоист и думаю только о себе и своей утробе - как бы пожрать и поспать за чужой счёт - и это в то время, когда бедному щеночку и так нечего есть… ты бы хоть раз бы… (всхлип, начинает хныкать) хоть косточку… ему принёс… если б ты любил меня, ты бы любил и его…). Что за хуйня! Бе-бе, "ему два месяца всего", а у него руки толще чем у меня - спрашивается: почему? - потому что он сжирает в два раза больше, чем я! Я питаюсь пельменями из незнамо чего, а это ходячее мясо с прожилками ест стейки! Нахуя он вообще нужен?! - я, я могу делать всё, что может и он - вилять хвостом, бегать, прыгать, рыгать, лаять, фыркать, лизаться, вонять хуйнёй, мочиться на ковёр - да я могу много большее! - да он в сравнении со мной - молокосос! Давай я сожру его долю и оттащу его в мусор. Или обджярю в духовке. (После таких слов меня начинают бить и выгонять из дому.)
…Она мне никогда не нравилась как женщина, не нравилась как личность, но благодаря многократности и единственности обращения именно к ней, я познал её именно как личность, как женщину.
Как один и тот же человек может быть и тем и этим? Зельцер дрянная и Зельцер хорошая. "Я хоро-ша-я…", - постанывает она как девочка, когда я в первый день, лёжа на ней, целую её и шепчу "дрян-ная…". Я и сам в этот момент не верю, что уже завтра она будет редкостной дрянью и стервой. Нет, говорю я себе, как человек, который видит призрака, и чтобы не потерять рассудок, отнекивается, ты дрянная, ты очень дрянная. Я хоро-ша-я, стонет она, и я не знаю, что сказать. Я шепчу: нет, Элечка моя, ты дрянная, ты очень дрянная. Ты меня даже ни капли не уважаешь - и это факт, и я смотрю ему в лицо и не могу оторваться. Но мне ничего и так, просто немножечко обидно. Не слушай меня, говорит она, не обращай внимания на то, что я дура на тебя несу.
Когда ты без косметики, без одежды лежишь передо мною в полутьме, ты совсем другая - хорошая, нежная и лишь немножко-немножечко дрянная. А утром ты встаёшь и словно надеваешь другую кожу - два часа, пока ты красишься и выщипываешь брови (я ещё, златые, про это вам не рассказывал, но помилуйте!) делают тебя на десять лет старше. И вот ты на улице с собакой - я, честно говоря, каждый раз так встречая тебя, чуть ли не боюсь тебя! - ты такая грубая, чёрствая, неприступная!..