Так они и не могли ни на чем сойтись. Сын был озабочен, неспокоен. Мать - сдержанна. Все его силы, все деньги уходили на его нареченную. Приехав домой, он едва мог позволить себе свозить мать в Ноттингем.
На Рождество, к великой радости Пола, ему прибавили жалованье - теперь он будет получать десять шиллингов. Он был вполне доволен своей службой у Джордана, но здоровье его страдало от долгого рабочего дня и сидения взаперти. Мать, в чьем сердце и помыслах он занимал все больше места, гадала, как бы ему помочь.
По понедельникам во вторую половину дня он не работал. В мае, в один из понедельников, когда они вдвоем сидели за завтраком, мать сказала:
- По-моему, день будет прекрасный.
Пол взглянул удивленно. Что-то крылось за ее словами.
- Знаешь, мистер Ливерс переехал на новую ферму. Ну, и на прошлой неделе он просил меня навестить миссис Ливерс, я пообещала прийти вместе с тобой, если будет хорошая погода. Пойдем?
- Мамочка, хорошая моя, да это чудесно! - воскликнул он. - Сегодня прямо после обеда и пойдем?
Веселый, довольный, он поспешно зашагал на станцию. По дороге на Дерби искрилось росой вишневое дерево. Алела старая кирпичная ограда парка, весна разгоралась зеленым пламенем. И круто изгибающаяся шоссейная дорога, покрытая еще по-утреннему прохладной пылью, в узорах солнечного света и тени была безмятежно тиха и спокойна. Деревья величаво склоняли свои широкие зеленые плечи; и, сидя на складе, мальчик все утро представлял себе весеннее раздолье на воле.
Когда в обед он вернулся домой, мать была заметно взволнована.
- Мы идем? - спросил он.
- Как только буду готова, - ответила она.
Вскоре он встал из-за стола.
- Поди оденься, а я вымою посуду, - сказал Пол.
Она послушалась. Сын вымыл кастрюли, привел кухню в порядок и достал материнские сапожки. Они оказались совсем чистые. Миссис Морел была из тех изящных от природы людей, которые могут пройти по грязи, не замарав туфель. Но в обязанности Пола входило их чистить. То были козловые сапожки за восемь шиллингов. Он же считал их самой элегантной обувью на свете и чистил их с таким благоговением, словно то были цветы.
Вдруг миссис Морел появилась в дверях, явно смущенная. На ней была новая блузке Пол вскочил и пошел к матери.
- Вот это да! - воскликнул он. - Сногсшибательно!
Она хмыкнула чуть ли не надменно и вскинула голову.
- И вовсе не сногсшибательно! - возразила она. - А очень скромно.
Она вошла в кухню, а сын обходил ее то с одного боку, то с другого.
- Ну, как? - застенчиво спросила она, изображая, однако, гордую светскую даму, - нравится тебе?
- Очень! Ты такая красотка, в самый раз для увеселительной прогулки.
Он обошел ее, оглядел со спины.
- Вот если б я шел по улице позади тебя, я бы сказал: "Вроде эта малышка слишком воображает!"
- А вот и нет, - возразила миссис Морел. - Она не уверена, к лицу ли ей блузка.
- Ну где уж там! Ей охота облачиться в грязно-черное, и похоже будет, словно она завернулась в горелую бумагу. Тебе еще как идет, и ты очень славно выглядишь, верно тебе говорю.
Польщенная, она опять хмыкнула на свой лад, но делала вид, будто ей лучше знать.
- Что ж, она стоила мне только три шиллинга, - сказала миссис Морел. - Готовую за такие деньги не купишь, правда?
- Да уж наверно, - ответил Пол.
- И знаешь, материя хорошая.
- Ужасно славная, - сказал он.
Блузка была белая с черными и лиловыми веточками.
- Боюсь, для меня слишком молодо, - сказала миссис Морел.
- Слишком молодо, - с возмущением воскликнул сын. - Может, тебе купить седой парик и напялить на голову?
- Скоро это будет не нужно, - возразила она. - Я и так быстро седею.
- Вот еще, - сказал он. - На что мне седая мать?
- Боюсь, тебе придется и с такой примириться, мой мальчик, - сдержанно ответила она.
Они отправились очень торжественно, и оттого, что день был солнечный, миссис Морел даже взяла зонтик - подарок Уильяма. Пол, хотя и невысок, был изрядно выше матери. И очень гордился этим.
На рыжеватой земле отливала шелком молодая пшеница. Минтонская шахта помахивала султанами белого пара, откашливалась и сипло дребезжала.
- Нет, ты только взгляни! - сказала миссис Морел. Мать и сын остановились на дороге посмотреть. Вдоль гребня большого угольного отвала медленно двигалась небольшая группа, вырисовываясь на фоне неба, - лошадь, вагонетка и человек. Они взбирались по скату прямо в небеса. Под конец человек наклонил вагонетку. С оглушительным грохотом пустая порода покатилась по высоченному отвесному склону.
- Мама, присядь на минутку! - сказал Пол, и она села, он быстро делал набросок. Он работал, а она молча смотрела на послеполуденный мир, на поблескивающие среди зелени красные коттеджи.
- Наша земля удивительная, - сказала она, - и удивительно красивая.
- И террикон тоже, - сказал он. - Посмотри, как он горбится, будто живой, какой-то большой и неведомый зверь.
- Да, - сказала она. - Пожалуй.
- А все эти платформы стоят и ждут, будто вереница зверей перед кормушкой, - сказал он.
- И слава Богу, что им есть чего ждать, - сказала миссис Морел. - Значит, на этой неделе добыча хорошая.
- Но мне нравится, когда вещи вроде одушевленные, когда в них чуешь человека. В этих платформах чуешь человека, ведь всеми ими заправляет человек.
- Да, правда, - сказала миссис Морел.
Они тронулись дальше по дороге, под деревьями. Пол не умолкая что-то рассказывал, и матери все было интересно. Они миновали Незермир, с которого солнечный свет, точно лепестки, легко осыпался к подножью. Потом свернули на дорогу в чьих-то владениях и не без опаски подошли к большой ферме. Яростно залаял пес. Из дома вышла женщина - посмотреть, что происходит.
- Этой дорогой мы пройдем к Ивовой ферме? - спросила миссис Морел.
Пол держался позади, страшась, как бы его не прогнали. Но женщина приветливо объяснила, как им пройти. Мать с сыном пошли через пшеницу, овсы и дальше по небольшому мосточку на луг. Над ними кружились, пронзительно кричали чибисы, поблескивая белыми грудками. Спокойно синело озеро. Высоко в небе парила цапля. На другом берегу, на холме, мирно зеленел густой лес.
- Нехоженая дорога, - сказал Пол. - Прямо как в Канаде.
- Как тут красиво! - сказала миссис Морел, оглядываясь по сторонам.
- Посмотри, цапля… видишь… видишь, какие ноги?
Он говорил матери, на что смотреть, а на что нет. И ей это нравилось.
- Ну, а теперь куда? - спросила она. - Он говорил мне - через лес.
Лес, темный, обнесенный изгородью, был слева.
- Я все-таки чувствую, что тут утоптано, - сказал Пол. - А у тебя ноги городские, тебе этого не учуять.
Они отыскали небольшую калитку и скоро уже шли по широкой лесной аллее, где по одну сторону густо росли сосны и ели, а по другую дубы обступили спускающуюся под уклон поляну. И среди дубов, под зеленью молодого орешника, на желто-коричневом ковре дубовых листьев голубели озерки колокольчиков. Пол принес матери цветы.
- Тут недавно траву скосили, еще совсем свежая, - сказал он, а чуть погодя принес и незабудки. И при виде ее натруженной руки, которая взяла этот букетик, сердце его опять сжалось от любви. Мать была счастлива.
Но в конце дороги для верховой езды оказалась ограда, через которую предстояло перелезть. Пол мигом очутился по другую сторону.
- Давай, я тебе помогу, - сказал он.
- Нет, уйди, я сама, по-своему.
Пол стоял внизу, руки наготове, готовый помочь ей. Она осторожно перелезала.
- Ну кто ж так лазит! - презрительно воскликнул Пол, когда она уже благополучно перебралась.
- Эти ненавистные приступки! - воскликнула миссис Морел.
- Нескладешка ты, - сказал он. - Не умеешь их одолеть.
Напротив, у опушки леса, сгрудились невысокие красные фермерские постройки. Мать и сын поспешили вперед. В саду было изобилие яблонь, и яблоневый цвет осыпался на жернов. У изгороди, под нависающими над нею ветвями дубов, прятался глубокий пруд. Здесь в тени стояло несколько коров. Дом и хозяйственные постройки с трех сторон охватывали залитый солнцем четырехугольный двор, обращенный к лесу. Было очень тихо.
Мать и сын вошли в огороженный садик, где пахло красными левкоями. У раскрытой двери остывали посыпанные мукой хлебы. Курица как раз собралась их клюнуть. И вдруг в дверях показалась девушка в грязном фартуке. Она была лет четырнадцати, с лицом смугло-розовым, с красивой копной коротко стриженных черных кудрей и с темными глазами; смущенно, вопрошающе и чуть обиженно глянув на незнакомцев, она скрылась. Вместо нее тотчас появилась маленькая, хрупкая женщина, румяная, с большими темно-карими глазами.
- О! - воскликнула она, просияв улыбкой. - Вот и пришли. Я так вам рада. - Голос ее звучал задушевно и чуть печально.
Женщины пожали друг другу руки.
- Скажите по совести, мы вам не помешали? - спросила миссис Морел. - Я знаю, какова жизнь на ферме.
- Нет-нет! Всегда приятно видеть новое лицо, мы ведь живем совсем на отшибе.
- Я вас понимаю, - сказала миссис Морел.
Их провели в гостиную, длинную комнату с низким потолком и большим пучком калины в камине.
У женщин завязался разговор, а Пол вышел поглядеть окрест. Он стоял в саду и нюхал левкои, смотрел, что еще здесь растет, и тут из дому вышла та девушка и быстро прошла к груде угля у забора.
- Это ведь махровые розы? - спросил Пол, показывая на кусты у ограды.
Девушка испуганно вскинула на него большие карие глаза.
- Они ведь будут махровые, когда распустятся? - повторил Пол.
- Не знаю, - с запинкой ответила она. - Они белые с розовыми серединками.
- Значит, они как девичий румянец.
Мириам вспыхнула. У нее был прелестный и теплый цвет лица.
- Не знаю, - опять сказала она.
- У вас не так уж много в саду цветов, - сказал Пол.
- Мы здесь первый год, - ответила она холодно и, пожалуй, надменно, отошла и скрылась в доме. А он и не заметил, продолжал свой обход. Вскоре вышла миссис Морел, и они пошли осматривать постройки. Пол был в восторге.
- Вам, наверно, приходится ухаживать за птицей, за телятами и свиньями? - спросила миссис Морел хозяйку дома.
- Нет, - отвечала маленькая миссис Ливерс. - У меня нет времени на скотину, да и не привыкла я к этому. Меня только и хватает, что на дом.
- Да, я понимаю, - сказала миссис Морел.
Скоро вышла девушка.
- Чай готов, мама, - сказала она тихим мелодичным голосом.
- Спасибо, Мириам, мы сейчас, - с обворожительной улыбкой отозвалась мать. - Вы не против выпить чаю, миссис Морел?
- С удовольствием, - ответила миссис Морел. - Раз он готов.
Пол выпил чаю с матерью и с миссис Ливерс. Потом они пошли в лес, полный колокольчиков, а на тропинках росли влажные незабудки. И мать и сын не уставали восхищаться.
Возвратясь, они застали на кухне мистера Ливерса и Эдгара, старшего сына. Эдгару было лет восемнадцать. Потом вернулись из школы Джеффри и Морис, рослые мальчишки двенадцати и тринадцати лет. Мистер Ливерс был красивый мужчина в расцвете сил, с золотисто-каштановыми усами и голубыми глазами, он привычно щурился, оттого что в любую погоду работал под открытым небом.
Мальчики смотрели на Пола свысока, но он едва ли это замечал. Они пошли собирать яйца по всем уголкам и закоулкам фермы. Потом стали кормить кур, и тут во двор вышла Мириам. Мальчики на нее и не поглядели. Одна курица с выводком желтых цыплят рылась в куче навоза. Морис поднес ей горсть зерна, и она стала клевать с ладони.
- Сумеешь так? - спросил он Пола.
- Поглядим, - ответил Пол.
Рука у него была маленькая, теплая и, сразу видно, умелая. Мириам наблюдала за ним. Он протянул зерно курице. Та глянула на зерно жадным, блестящим глазом и проворно клюнула. Пол вздрогнул и засмеялся. "Тук, тук, тук!" - стучал клюв по ладони. Пол опять засмеялся, и мальчики присоединились к нему.
- Она ударяет и щиплет, но совсем не больно, - сказал Пол, когда курица склевала все зерна до единого.
- Ну-ка, Мириам, - сказал Морис, - теперь ты попробуй.
- Нет! - воскликнула она, отпрянув.
- Ха! Неженка. Маменькина дочка! - сказали братья.
- Это совсем не больно, - сказал Пол. - Она только чуть-чуть щиплет, даже приятно.
- Нет! - опять крикнула девочка, замотала головой в черных кудрях и отступила подальше.
- Не сумеет она, - сказал Джеффри. - Ничего она не умеет, только стишки вслух читает.
- С калитки прыгать не умеет, свистнуть не умеет, по льду не прокатится, девчонка ей вдарит, и той сдачи не даст. Ничего не умеет, только чего-то из себя воображает. "Дева озера". Тьфу! - прокричал Морис.
Мириам стояла вся красная от стыда и муки.
- Я могу гораздо больше вашего, - воскликнула она. - Вы сами просто трусы и грубияны.
- Ах, трусы и грубияны! - жеманно повторили братья, передразнивая Мириам.
Морис прокричал, покатываясь со смеху:
Дурак меня не разозлит,
Мужик тихонько говорит.
Мириам ушла в дом. Пол пошел с братьями к фруктовому саду, где у них были сооружены гимнастические брусья. Там они показали чудеса силы. Пол же был не столько силен, сколько проворен, но и это пригодилось. Он потрогал цветок яблони, что покачивался невысоко на ветке.
- Не надо рвать цветок, - сказал Эдгар, старший брат. - На будущий год не будет яблок.
- А я и не думал сорвать, - ответил Пол, отходя.
Мальчики смотрели на него неприязненно; их куда больше влекли привычные развлечения. Пол побрел к дому в поисках матери. На задворках он увидел Мириам, она стояла на коленях перед курятником, напряженно скорчившись, прикусив губу, - на ладони - несколько зерен маиса. Курица злобно следила за ней взглядом. Очень осторожно Мириам протянула к ней руку. Курица скакнула к ней. Девочка отшатнулась, вскрикнула, то ли испуганно, то ли досадливо.
- Она не сделает больно, - сказал Пол.
Мириам вздрогнула, залилась краской.
- Я только хотела попробовать, - тихонько сказала она.
- Видишь, совсем не больно, - сказал он и, положив на ладонь всего два зернышка, дал курице клевать с ладони. - Только смешно, потому что щекотно.
Мириам протянула руку, тотчас отдернула, попробовала снова и с криком отскочила. Пол нахмурился.
- Да я дал бы ей клевать зерно прямо с лица, - сказал он. - Только все-таки она немножко стукает клювом. А клюет очень аккуратно. Иначе она бы за день наклевалась земли.
Он ждал и хмуро наблюдал. Наконец Мириам позволила курице склюнуть с ладони. Слегка вскрикнула, чуть ли не жалобно - со страху и от досады. Но все-таки позволила, и потом еще раз.
- Ну вот видишь, - сказал мальчик. - Не больно, ведь правда?
Мириам посмотрела на него широко раскрытыми темными глазами.
- Правда, - она засмеялась, все еще взволнованная.
Потом встала и пошла в дом. Похоже было, она почему-то обиделась на Пола.
Он воображает, будто я самая обыкновенная девчонка, думалось ей и хотелось ему доказать, что на самом деле она возвышенная, точно "Дева озера".
Оказалось, миссис Морел уже собралась домой. Она улыбнулась Полу. Он взял у нее большой букет цветов. Мистер и миссис Ливерс провожали их полями. Вечер позолотил холмы; в глубине леса лиловели колокольчики. Тихо было вокруг, слышался лишь шелест листьев и птиц.
- Какое же красивое место, - сказала миссис Морел.
- Да, - ответил мистер Ливерс. - Местечко славное, если б только не кролики. Никакого спасу от них, все пастбище объели. Не знаю, выручу ли с него хоть на ренту.
Он хлопнул в ладоши, и луг подле леса пришел в движение, повсюду запрыгали рыжеватые кролики.
- Просто невероятно! - воскликнула миссис Морел.
Дальше они с Полом пошли уже одни.
- Хорошо как было, правда, мама? - тихо сказал он.
Молодой месяц всплывал в небесах. Мальчик был счастлив до боли. Матери пришлось заговорить о чем попало, потому что и ей хотелось заплакать от счастья.
- С какой бы радостью я помогла этому человеку! - сказала она. - Смотрела бы и за птицей, и за молодняком. И доить бы научилась, и разговаривала бы с ним, и мы бы строили планы. Была бы я его женой, дела на ферме шли бы хорошо, даю слово! Но у миссис Ливерс нет сил… просто нет сил. Нельзя на нее взваливать такую ношу. Мне ее жаль, и его тоже. Право слово, будь он моим мужем, я б не считала его плохим мужем! Хотя она тоже так не считает, и она очень милая.
На Троицу Уильям опять приехал домой со своей невестой. Ему дали неделю отпуска. Погода была прекрасная. По утрам Уильям, Лили и Пол обычно ходили гулять. Уильям мало разговаривал со своей возлюбленной, разве что рассказывал кое-что про свое детство. Зато Пол не замолкая рассказывал им обоим обо всем на свете. Втроем они лежали на лужке у минтонской церкви. С одного края, у фермы Каслов, луг защищали трепещущие под ветром тополя. С живых изгородей наземь опадали лепестки боярышника; в поле полно было крохотных маргариток, ярких розовых смолевок. Двадцатитрехлетний Уильям, долговязый, похудевший, можно сказать костлявый, лежал под солнцем и дремал, а Лили перебирала его волосы. Пол пошел нарвать маргариток покрупнее. Девушка сняла шляпу, открыв волосы, черные, будто конская грива. Пол вернулся и стал вплетать маргаритки в эти черные как смоль волосы - большие белые и желтые звезды и яркую смолевку.
- Ты сейчас будто молодая колдунья, - сказал ей Пол. - Правда, Уильям?
Лили рассмеялась. Уильям открыл глаза и посмотрел на нее. Была в его взгляде и какая-то страдальческая растерянность, и неистовое восхищенье.
- Ну что, он сделал из меня чучело? - спросила она и засмеялась, глядя сверху вниз на жениха.
- Да уж, - улыбнулся Уильям.
Он смотрел на Лили. Казалось, ее красота причиняет ему боль. Взглянул на ее убранную цветами головку и нахмурился.
- Ты выглядишь вполне мило, ты ведь это хотела знать? - сказал он.
И дальше она пошла без шляпы. Немного погодя Уильям опомнился и стал с нею нежен. Подойдя к мосту, он вырезал на дереве сердце и в нем ее и свои инициалы: Л.Л.У.-У.М.
Лили, будто завороженная, не сводила глаз с его сильной, нервной руки в блестящих волосках и веснушках.
Пока гостили Уильям и Лили, в доме все время ощущались печаль и тепло и своего рода нежность. Но нередко Уильям раздражался. Они приехали всего на неделю, а Лили привезла пять платьев и шесть блузок.
- Энни, ты не постираешь мне две блузки и еще вот это? - сказала она.
И когда наутро Уильям и Лили пошли гулять, Энни принялась за стирку. Миссис Морел была возмущена. А Уильям, заметив, как иной раз невеста обращается с его сестрой, готов был ее возненавидеть.
Воскресным утром Лили была очень хороша в голубом, цвета пера сойки фуляровом шелковистом, свободно ниспадающем платье и в кремовой шляпе с широкими полями и множеством роз, больше темно-красных. Все не могли на нее наглядеться. Но вечером, собираясь выйти из дому, она опять спросила:
- Мордастик, ты взял мои перчатки?
- Какие? - спросил Уильям.
- Новые, черные замшевые.
- Нет.
Обыскали весь дом. Она их потеряла.