– Парень здесь из-за меня. – Гавейн встал между креслами рядом со мной словно телохранитель. – Он мне помогает. Так что не берите в голову.
– Да мне, собственно, по фигу, – произнес Кит и сел.
– Тогда садись.
– Я нашел ваши ключи, – сказал я. Мы еще несколько секунд оставались на месте, глядя, как на экране парочка извивается в объятиях – как раз в тот момент, когда грузовик слетел с моста. На вид ужасно страшно, но герой вытворял чудеса, как ковбой на родео.
– Счастливо вам досмотреть фильм, сэр, – произнес я.
Я и мой Гавейн прошагали по проходу, словно были медалями за доблесть или по крайней мере заслужили таковые. Мы с ним остановились под знаком "Выход". Надпись отбрасывала на наши лица зеленый свет, словно сама ночь была зеленой. Верно, это была очень даже зеленая ночь.
– Вы действительно нашли мои ключи? – спросил Гавейн.
Я протянул их ему, но потом передумал и подбросил в воздух, чтобы Гавейн их поймал. Что он и сделал, причем ловко.
– Спасибо, – произнес он, – а я нашел что-то для вас. И Гавейн поднес к моим глазам руку, словно поймал в
ручье лягушку, затем разжал пальцы, чтобы я смог увидеть, что там. Цепочка из темного металла, небольшие, но массивные звенья, плотно прилегающие друг к дружке, – вещь классная, такую увидишь разве что на обложке какого-нибудь альбома. Она лежала у него на ладони, свернувшись в комок, как какой-нибудь зверь в своей норе, а как раз посередине виднелся кулон. Такой блестящий, со специальными завитушками и причудливый будто сказочный дворец, и, главное, запечатленный как раз в тот момент, когда он приготовился к прыжку: единорог, сильный и прекрасный, усыпанный крошечными полудрагоценными камнями. Один камень – глаз, другой – кончик рога, и еще три камешка – сбруя. Классная вещь.
– Подарите это девушке. Ну, той самой, у эскалатора. Как мне кажется, это поможет вам завоевать ее сердце.
– С чего вы взяли, что она мне нравится? – удивился я. Гавейн сжал пальцы и, поднеся свою руку к моей, вылил
цепочку на мою потную ладонь.
– Это очевидно, – произнес он и вновь кивнул в сторону экрана номер четыре. – Кто знает, может, это ваш шанс. Тем более что этот тип, Кит, готов профукать свой.
– Вы слышали? – переспросил я. – Вы слышали, что я сказал?
– По-моему, вы здорово ему всыпали, – произнес он, надевая куртку. – Я вмешался, только когда вам явно потребовалась помощь со стороны.
Единорог был холодным, но приятным на ощупь, и все равно я опасался, что все может пойти наперекосяк. Прекрасная вещь, которая обошлась бы мне как минимум в девять вечерних рабочих смен здесь, в кинотеатре, и это не считая денег на бензин, которые приходится тратить, чтобы добраться до работы, и все равно еще надо подкупать сестру, чтобы она поехала со мной и помогла выбрать подарок, а потом не трепала языком.
– Так я действительно могу его взять себе? – переспросил я. – Вы серьезно?
Гавейн распахнул дверь, и мы, словно новорожденные младенцы, замигали, ослепленные светом фойе.
– Он ваш. И она тоже ваша. А мне надо бежать, потому что моя точно открутит мне голову.
И он побежал, а я остался стоять в растерянности и изумлении, и сердце колотилось у меня в груди, потому что как такое может случиться? Потому что это уже не очевидно. С другой стороны, очевидно лишь то, что в будущем мне ничего не светит. Лайла так ничего и не заметит, и наша квартира, где все блестит хромом, так никогда и не материализуется. Мы постоянно мечтаем о девушках, которые стоят рядом с нами и не замечают нас, по крайней мере насколько я могу судить об этом в нашей дождливой жизни, или же, если вы гей, то о парне в спортивной раздевалке, или же это пропитанные вином воспоминания о чем-то таком, что происходило тайком в спальном мешке, хотя лично со мной ничего подобного не случалось, и мне все равно, что там по этому поводу говорит Том. И пусть мой единорог на вид такой надежный и блестящий, все равно ничего не выйдет. Здесь, на Мерсер-Айленде, вам не встретить мифических животных из эпических поэм, как бы вы ни мечтали об этом. Мне они не позволены. У меня в понедельник сочинение. Сегодня я видел, как Лайла прошла в двери, что-то напевая на пару с наушниками, какую-то из своих любимых мрачных вешиц одного британского певца, от которого она тащится, правда, не понимаю, с чего.
– У тебя зеленые глаза. У тебя голубые глаза. У тебя серые глаза, – говорит певец своей девушке, предаваясь мечтаниям, но Лайла не собирается поворачивать голову в мою сторону, потому что если вы видели это кино, то наверняка скажете: "Интересно, как Кит сумел провести в зал другую девушку, ведь он должен был подняться мимо Лайлы по эскалатору справа или мимо Джо, если по эскалатору слева".
Не иначе как я вижу сон, хотя ожерелье в моей руке реально. По мере того как история доходит до момента в кинотеатре, я должен спуститься назад, туда, где рвут входные билеты.
Женщины, которых я знал, всегда сбивали меня с истинного пути, и надеюсь, мне за это простится. Даже Гавейн, и тот сумел завладеть ею не более чем на секунду, так что позвольте верить, что и мне будет дарована секунда, когда я сейчас стою в своем жилете, до того, как сверну за угол и пойду все дальше, и дальше, и дальше. Очевидно, жизнь и ее не самые лучшие времена прячутся за тем углом, когда у вас из головы не идет Лайла, а ваши мечты упорно отказываются сбываться, и все ваше рыцарство вознаграждено только мисс Уайли, и то за сочинение, которое никто никогда не прочтет. Только не надо разбивать мне сердце прямо сейчас, и не просите, чтобы я уронил свои чистые грезы на липкий пол. Дайте мне прожить еще одно убойное мгновение на моем острове, послушайте, как ухает музыка за дверями кинозала, позвольте мне поверить, что я и есть тот самый чувак, за возможность взглянуть на которого они заплатили деньги, такой большой и сильный, там, в темноте зала, где, наверное, мне и место.
СПОРНО
Деньги, деньги, деньги, деньги, деньги, деньги. И пусть кто-то попробует сказать, что им не место в нашей истории любви. Нет, им там самое место. Это нечто, стоящее на правой полке. Когда Хелена купила кьянти, вопроса, с какой полки она его взяла, не возникло.
– Дешевый товар у нас справа, но чем дальше, тем товар дороже, – объяснил продавец в винном магазине.
– Все понятно. – Хелена вынула из разорванной сумки сигарету и зажгла, потому что она курит. Очень много курит.
– Я обычно выставляю дорогой товар там, где могу за ним следить, – добавил продавец.
Хелена выдохнула кольцо сизого дыма, что в этой стране считается нарушением порядка.
– Хорошо, – произнесла она. – Тогда я пойду вон туда, как можно дальше.
– У вас красивый акцент, – заметил продавец. – Вы явно не из наших краев.
– Угадали, – отозвалась Хелена. – Я по происхождению англичанка.
– Я же говорил. Потому что здесь у нас, в Сан-Франциско, в винном магазине не курят. Вернее, у нас в Калифорнии, и все это знают. Вот я и подумал, что вы у нас тут недавно.
– Пожалуй, да, недавно, – согласилась Хелена и направилась в его сторону вместе с бутылкой. – Наверное, вы могли бы просветить меня насчет многих вещей. – Вот наглядный пример. С какой стати ей это говорить? Хелена – молодая женщина, англичанка по происхождению, что бы это ни значило. Она много курит. У нее эротичный акцент и бутылка вина в руках. Вино – кьянти, тоже происхождением из Европы и в данном случае ужасно дешевое, но это еще не оправдание для фразы: "Наверное, вы могли бы просветить меня насчет многих вещей", или же не такая резкая, не такая очевидная шутка на тот счет, что и сама она тоже дешевая. К чему ей все это? Хелена склонялась к мысли, что тому не было особых причин. Позволю себе не согласиться – тому была особая причина, только Хелена не могла ее обнаружить. Возможно, она оставила ее в Англии. Она заплатила за вино в американской валюте. Деньги, деньги, деньги, деньги, деньги.
Сначала Хелена приехала в Нью-Йорк. Она планировала пожить там и поработать над своей новой книгой, но вскоре у нее кончились деньги. Деньги улетучились всего за девять дней. Цены наверняка изменятся к моменту, когда читатель возьмет в руки эту книгу, так что попытаюсь пояснить подоходчивее. Предположим, что Хелена приехала в Нью-Йорк с деньгами за американскую публикацию ее первого романа в сумме семисот миллиардов долларов. Она нашла себе дешевую квартирку или, вернее сказать, дыру, кишащую мерзкими американскими насекомыми, которая стоила ей пятьсот миллиардов долларов в месяц, а еще полмиллиона надо на такси, которое ее туда обычно подвозило. Молоко – молоко! – стоило сто тысяч долларов. Пара совершенно сногсшибательных новых сапог – более миллиарда! В некотором роде девять дней – уже само по себе чудо, хотя и не совсем то, на что рассчитывала Хелена. К сожалению, именно так она все и объясняла мужу.
Когда Дэвид услышал это› он только вздохнул.
– Я бы не советовал тебе употреблять такие слова, как "сногсшибательные", – сказал он, возможно, затем, чтобы сменить тему разговора. – Так говорят только в Англии. В Америке так не принято. Тебя могут неправильно понять – подумают, что ты настроена агрессивно и тебе хочется кого-то сбить с ног. Нет, мне в принципе все равно, но если мы собираемся здесь жить…
– Жить здесь нам не по карману, – ответила Хелена, красуясь в своих сногсшибательных сапогах. – Девять дней в Нью-Йорке обошлись мне более чем в годовой национальный доход страны, откуда я родом.
– Ты что-нибудь написала? – поинтересовался Дэвид.
– Да, кое-что написала, – ответила Хелена. И она показала два наброска первого предложения своего романа, начертанных на каталожных карточках, приклеенных липкой лентой к краю ванны, чтобы их можно было читать, пока принимаешь ванну, в общем, вы меня поняли. На первой карточке было написано: "Думаю, вы могли бы меня многому научить". На другой: "Думаю, вы могли бы научить меня многому". Хелена еще не решила, какое начало ей выбрать, но у нее в записной книжке стоимостью четыреста тысяч долларов было записано кое-что подлиннее.
– Отнеси своему редактору, – сказал Дэвид. – Покажи ему, что ты написала, и он даст тебе аванс.
Хелена знала, что так не делается, но все равно отправилась в ресторан.
– Что-то новенькое? – поинтересовался редактор, насупив брови. Он был, как здесь принято говорить, белой расы, а дело как раз шло к Рождеству. Хелена твердо намеревалась прочесть написанное вслух до конца.
Дорогая мамочка!
У меня почти закончились деньги. Пожалуйста, вышли мне немного денег. Мне нужно ужасно много денег. Пришли мне все, ну или почти все свои деньги. Деньги, деньги, деньги, деньги, деньги. Пожалуйста, мамочка, я тебя люблю.
Обнимаю и целую, Хелена.
* * *
– И через запятую, – добавила она, – твоя дочь. Редактор откусил кусочек сыра, но вид у него все равно
остался хмурый.
– Это из вашего нового романа?
– Нет, – ответила Хелена. – Это из письма моей матери. В моем новом романе говорится о любви, но любовный роман, ваше редакторство, требует денег.
– Дело в том… – начал редактор, и Хелена в ожидании затаила дыхание. – Мы ждем, когда ваш первый роман наконец, что называется, запылает ярким пламенем.
Хелене нравился редактор, и мысль о том, что ее роман запылает ярким пламенем, подобно девственнице, брошенной в жерло вулкана, если, конечно, нашлась бы такая девственница, чтобы жар из центра Земли обжег первые страницы, а потом картон обложки, а потом суперобложку, пока вся ее писательская карьера не превратится в пепел. Мысль была весьма привлекательной, но чтобы из нее можно сделать большие деньги?.. Не похоже.
– В чем проблема? – спросила она. – Почему он не горит ярким пламенем?
– Горит, но не в том смысле, – пояснил редактор. – Все дело в заглавии. Вы назвали свой роман "Гли-Клуб".
– Я не просто назвала его "Гли-Клуб", – возразила Хелена. Колонки, вмонтированные в потолок ресторана, неожиданно начали вещать о том, что они мечтают о белом Рождестве. – Я озаглавила его "Гли-Клуб". Это заглавие.
– Это британское слово, – в свою очередь возразил редактор. – Боюсь, что американцам оно останется непонятно.
– Термин "Glee", – громко произнесла Хелена, – происходит от англосаксонского слова "gliw" или "gleo", что значит веселье, особенно в том, что касается искусства менестрелей – пения, танцев и, возможно, даже акробатических номеров. До относительно недавних времен за редким исключением именно так и понимали в Америке это выражение, когда в колледжах устраивали именно подобные клубы.
Эту информацию Хелена почерпнула из "Гарвардского словаря музыки", второе издание, исправленное и дополненное, составитель Вилли Апель, издательство Гарвардского университета, г. Кембридж, штат Массачусетс, четырнадцатый тираж, экземпляром которого она запустила в Дэвида непонятно по какой причине – сама не могла сказать – тем вечером в ванной.
– Вот видите, это слово им хорошо известно. У них было две сотни лет, чтобы его узнать. Англия и Америка – это одно и то же. Я устала от людей, который говорят мне, что они не понимают и что, мол, это английское выражение. Я знаю, что это за выражение.
Дэвид в тот день кое-кому позвонил, что опять-таки можно считать чудом. Чудом было то, что американское правительство, несмотря на свою двухсотлетнюю историю, так и не удосужилось прикрыть телефонную линию Хелены, хотя было совершенно очевидно, что той никогда не наскрести миллионы долларов, чтобы заплатить за переговоры.
– Ты помнишь мою бывшую подружку по имени Андреа? – спросил он.
– Которую ты любил, – уточнила Хелена. – Как-то однажды ты в пику мне заметил, что она отсасывала, как никакая другая.
– Та самая, – согласился Дэвид. – Она работает тут, в Сан-Франциско, в одной конторе, что-то такое связанное с искусством, так вот она могла бы пристроить тебя в школу.
Водилась за Дэвидом доброта, от которой Хелене порой хотелось лезть на стенку от ревности, если это, конечно, была ревность. Она подвела его, потому что ее роман "Гли-Клуб", первый выпуск, издательство "Сент-Мартинз пресс", г. Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, первый тираж, не сумел привлечь к себе внимания читателей или, как выразился редактор, погоды не сделал, то есть не запылал ярким пламенем. И потому у нее изо рта вылетели все эти непонятные слова.
– Что произойдет, если я с вами пересплю? – спросила Хелена у редактора, выйдя из ресторана.
К ее великому облегчению, редактор на мгновение задумался над вопросом с самым серьезным видом – точно так же, как он задумался о карточках, которые она показала ему за десертом.
– Наверное, у меня произойдет эякуляция, – ответил он и подозвал такси. – Мы с вами еще поговорим, Хелена.
И вот теперь взгляните на нее.
– Какая разница! – говорит она. – Зачем тащиться из Нью-Йорка в Сан-Франциско, если что там, что здесь приходится прозябать без денег, денег, денег?
– Мне в принципе без разницы, – говорит Дэвид. – Только в Сан-Франциско теплее. Потому и люди там тоже немного другие. А долететь туда можно и по кредитной карточке. Андреа рассказывала мне про один бар, в который она ходила, и про квартиру, которую снимала, и вообще якобы весь город сидит на активном вулкане. Мол, совсем недавно это обнаружили. Народ, естественно, напуган, поэтому снять жилье можно дешево. Ну и конечно, все страшно боятся террористов.
– Я тоже боюсь террористов, – призналась Хелена. – А еще, боюсь, мне не совсем понятно, каким образом меня пристроят к школе.
– Не к школе, а в школу, – поправил ее Дэвид. – На работу учительницей. В Сан-Франциско. Таким образом, как здесь говорят, мы одним камнем убьем двух воробьев.
– Фу! Повсюду дохлые птицы, – громко произнесла Хелена. – Даже на знаменитом мосту, которым местные жители ужасно гордятся. Как его там, Большие ворота?
– Золотые, – поправил Дэвид, соскребая с края ванны остатки липкой ленты, словно они с Хеленой уже собрались получить назад залог. – Думаю, нам там будет лучше – скряб, скряб, скряб, – кстати, твоя мать, – скряб, скряб, скряб, – того же самого мнения.
Мать Хелены. Мать Хелены. Мать-мать-мать. Хелена представляет себе, как та приезжает проведать ее, и ей тут же хочется бросить родительницу в жерло действующего вулкана. Но что, если все эти доводы неверны? Хелена наклонилась к мужу и поцеловала его в то самое место, куда недавно попала книгой. Это, наверное, и есть любовь – переехать поближе к деньгам, хотя действующий вулкан или бывшая подружка могут мгновенно разнести все к чертям собачьим, или как там говорят американцы в таком случае. Как все говорят. Да, не все так просто, еще как непросто.
– А что, если там нет никакого вулкана? – спросила Хелена. – Что мне тогда делать?
– В таком случае, – ответил Дэвид, даже бровью не поведя, – придется пойти учительницей в школу.
Объявление в комнате отдыха учителей гласило: "Ваша мать здесь не работает". По всей вероятности, имелась в виду чистота помещения. При слове "комната отдыха" Хелена представила себе симпатичную гостиную, неярко освещенную, с мягкой мебелью и элегантными гардинами, где подают коктейли, а на экране крутят старый черно-белый фильм, только без звука. Вместо этого здесь несколько стульев, а к стене клейкой лентой прилеплена всякая всячина. Вот и любовь такая же – много стульев и одновременно такое чувство, что помещение нуждается в хорошей уборке, чтобы все, что напоминает вам о матери, соскрести и смыть с глаз долой.
– Полагаю, у вас в Англии нет комнат отдыха для учителей, только учительские, – говорит Хелене Андреа, ее непосредственная наставница.
– Верно, – соглашается Хелена и передвигает один стул. Андреа возвращает его на место.
– Надеюсь, вам здесь понравится, – говорит она. – К тому же вам есть чему их научить. Ваши уроки в расписании стоят утром и во второй половине дня. А в перерыве можно либо отдохнуть здесь, либо выйти на улицу, если вы курите.
– Курю, – признается Хелена. И это святая правда. Ведь по происхождению она из Англии и уже опубликовала свой первый роман под заглавием "Гли-Клуб", что помогло ей получить место преподавателя "основ художественного самовыражения" в частной школе, хотя слово "помогло", наверное, не самое удачное в данной ситуации, потому что, вернее сказать, ее просто "пристроили". А ответ на все вопросы один – деньги, деньги, деньги, которые занимали в ее любовном романе особое место. Ведь им с мужем требовалось покупать вещи, причем регулярно. Работа в школе особых денег не приносила; давайте заглянем правде в глаза – на образование всем глубоко наплевать, с другой стороны, это занятие временное. При приеме на работу Хелене так и сказали открытым текстом: мол, мы вас берем, но до тех пор, пока не кончатся деньги. Хелена же по собственному жизненному опыту знала, что деньги кончаются через девять дней.
– Как я уже говорила, работа временная, – произнесла Андреа, хотя лично она сказала об этом впервые. – Главное, чего от тебя ждут, это помочь им раскрыть в себе дар художественного самовыражения. То есть ты здесь для того, чтобы помочь учащимся открыть в себе творческую личность. Понятно?