- Как видишь, над этим надо хорошенько подумать, - сказал Хелльгум. - Замечаешь, как далеко мы ушли вперед в понимании христианского учения? Никто больше не ворует, не обижает вдов и сирот, никто не ненавидит и не преследует врагов. Никогда не случается, чтобы кто-нибудь из нас совершил несправедливость, ведь так совершенна наша вера.
- Ну, разумеется, на свете многое делается не так, как должно быть, - тихо произнес Хальвор, и голос его звучал сонно и безучастно.
- Но если твоя молотилка начнет плохо работать, ты ведь посмотришь, где она испорчена и не успокоишься, пока не найдешь в ней какого-нибудь недостатка. А если ты видишь, что христиане ведут неправедную жизнь, разве ты не должен поразмыслить, нет ли какой-нибудь ошибки в самом христианстве?
- Я не верю, чтобы учение Христа могло быть неправильно, - сказал Хальвор.
- Нет, сначала оно было совершенно правильным, но ведь потом его могли испортить. Разве не бывает так, что ломается одно колесико, одно крошечное колесико, и останавливается весь механизм?
Он помолчал немного, как бы подыскивая слова и доказательства:
- Послушай, что со мной случилось несколько лет тому назад. Я в первый раз попробовал жить по заповедям Христа. И знаешь, чем это кончилось? Я работал тогда на фабрике, и товарищи, смекнув, в чем дело, свалили сначала на меня большую часть своей работы, потом лишили меня места, а, в конце концов, обвинили меня в краже, которую совершил один из них, и я безвинно попал в тюрьму.
- Ну, не всегда же встречаешь таких дурных людей, - все так же равнодушно заметил Хальвор.
- Тогда я и сказал себе: нетрудно быть как Христос, когда живешь один на свете, а не в обществе себе подобных. Я был даже рад, что сижу в тюрьме, там я мог вести праведную жизнь, не боясь потерпеть за это несправедливость и унижение. Но потом я подумал, что праведная жизнь в одиночестве подобна мельнице, впустую вращающей свои жернова. И еще я подумал, что если Господь создал столько людей на свете, то, вероятно, это для того, чтобы они оказывали ближним помощь и поддержку, а не губили друг друга. И тогда, наконец, я понял, что дьявол украл некоторые слова из Библии, и поэтому христианство вступило на неправильный путь.
- У дьявола нет на это власти, - возразил Хальвор.
- И все-таки он украл какие-то слова, может быть, такие: "Вы, желающие вести христианскую жизнь, должны искать поддержку у себе подобных".
Хальвор ничего не ответил, но Карин утвердительно закивала. Она внимательно слушала, но не проронила ни слова.
- Когда меня выпустили из тюрьмы, - продолжал Хелльгум, - я пошел к одному другу и попросил его помочь мне вести праведную жизнь, и, когда нас стало двое, дело пошло гораздо лучше. Скоро к нам присоединился третий и четвертый, и жить становилось все лучше и легче. Теперь нас тридцать человек, и мы живем все в одном доме в Чикаго. Мы все делим между собой, стараемся следить за жизнью каждого, и праведный путь лежит перед нами ровный и прямой. Нам легко обращаться по-христиански друг с другом, потому что никто не злоупотребляет добротой другого и не унижает своих смиренных братьев.
Хальвор продолжал молчать, а Хелльгум, разгорячась, говорил дальше:
- Ты сам знаешь, Хальвор, что если кто-нибудь хочет совершить что-то великое, то приходит к другим и просит у них помощи. Ты вот не можешь справиться один с имением; если бы ты захотел устроить фабрику, тебе понадобилось бы много акционеров, а подумай, сколько рабочих тебе пришлось бы нанять, если бы ты задумал построить железную дорогу?
- Но труднее всего вести христианскую жизнь, а ты хочешь вести ее один, без помощи ближних? Или ты, может быть, даже и не пытался, зная заранее, что тебе это не удастся?
- Единственные, кто нашел праведный путь - это мои единомышленники, живущие в Чикаго. Наше общество - это новый истинный Иерусалим, спустившийся к нам с небес. Ты можешь узнать это по тому, что на нас, как и на первых христиан, снизошла благодать Духа Господня. Одни из нас слышат глас Божий, другие обладают даром предвидения, а третьи исцеляют больных.
- Ты можешь исцелять больных? - быстро перебил его Хальвор.
- Да, - ответил Хелльгум, - но я могу исцелять только тех, кто верит мне.
- Трудно верить во что-нибудь другое, кроме того, чему нас научили в детстве, - задумчиво сказал Хальвор.
- А я тебе говорю, Хальвор, что скоро и ты поможешь нам положить начало новому Иерусалиму, - сказал Хелльгум.
После этого оба замолчали, и скоро Карин услышала, что Хелльгум простился и ушел.
Немного спустя Хальвор вошел к Карин. Увидев, что она сидит около открытого окна, он спросил:
- Ты, наверное, слышала, что говорил Хелльгум?
- Да, - ответила жена.
- А ты слышала, как он сказал, что может исцелять тех, кто верит ему?
Карин слегка покраснела: то, что говорил Хелльгум, понравилось ей больше всех других учений, которых она наслушалась за лето, именно практической стороной дела. Тут была деятельная работа, а не какие-то абстрактные чувства. Но она не хотела в этом сознаться; Карин решила не иметь больше никакого дела с проповедниками.
- Я хочу верить только в то, во что верил отец, - сказала она.
Несколько недель спустя Карин сидела в той же комнате. Наступила уже осень, ветер шумел вокруг дома, а в очаге весело пылал огонь. В комнате никого не было, кроме ее годовалой дочки, которая только что начала ходить. Ребенок играл, сидя у ног матери.
В то время, как Карин так сидела, отворилась дверь и вошел высокий, смуглый человек. У него были волнистые волосы, проницательные глаза и большие, жилистые руки кузнеца. Прежде чем он произнес хоть слово, Карин догадалась, что это Хелльгум.
Поздоровавшись, он спросил о Хальворе, но крестьянка сказала, что тот уехал на собрание и скоро должен вернуться.
Хелльгум сел; он не произносил ни слова, но время от времени бросал быстрый взгляд на Карин.
- Я слышал, что ты больна, - сказал он, наконец.
- Да, - ответила Карин, - вот уже полгода, как у меня отнялись ноги.
- Я пришел помолиться вместе с тобой, - сказал проповедник.
Карин не ответила, она закрыла глаза и замкнулась в себе.
- Ты, может быть, слышала, что я обладаю даром исцелять больных?
Карин открыла глаза и недоверчиво взглянула на него.
- Благодарю вас, что вы подумали обо мне, но это ни к чему. Я не так-то легко меняю свою веру, - сказала она.
- Но возможно, Господь, несмотря на это, поможет тебе, потому что ты всегда стремилась вести праведную жизнь, - сказал он.
- Ах, я не пользуюсь настолько милостью Божьей, чтобы Он помог мне.
Оба помолчали, потом Хелльгум спросил:
- Ты никогда не думала о том, за что тебе это испытание?
Карин ничего не ответила; она, по-видимому, снова ушла в себя.
- Внутренний голос говорит мне, что Господь совершил это, чтобы еще больше прославить имя Свое, - сказал Хелльгум.
Карин рассердилась, услышав это. Яркие пятна выступили у нее на щеках, она находила со стороны Хелльгума безмерной гордыней думать, что Господь наслал на нее болезнь, чтобы дать ему возможность совершить чудо.
Проповедник встал, подошел к Карин и положив руку ей на голову, спросил:
- Хочешь, чтобы я помолился за тебя?
В ту же минуту Карин почувствовала, как волна жизни и здоровья пробежала по ее телу, но ее так раздражала назойливость Хелльгума, что она быстро отдернула голову и подняла руку, как бы желая ударить его; от гнева она не находила слов.
Хелльгум отошел к двери.
- Не следует отталкивать то, что посылает Господь, - сказал он.
- Нет, - ответила Карин, - все, посылаемое Господом, должно быть принято.
- Говорю тебе, сегодня же ты будешь исцелена, - сказал Хелльгум.
Карин ничего не ответила.
- Вспомни обо мне, когда это случится, - сказал он, уходя.
Карин сидела, выпрямившись в своем кресле, румянец еще долго горел на ее щеках - так сильно она была раздражена.
"Неужели меня нельзя оставить в покое в моем собственном доме, - думала она. - Просто ужас, сколько людей думает, что они призваны Господом".
Вдруг Карин увидела, что ее маленькая дочка заметила пылающий огонь, радостно вскрикнула и заковыляла к очагу, то ползком, то опять вставая на ножки.
Карин звала ее назад, но девочка не слушалась; она несколько раз падала, но, наконец, добралась до камня, на котором был разведен огонь.
- Боже, Боже, помоги мне! - воскликнула Карин.
Она начала громко кричать, хотя знала, что поблизости никого нет.
Девочка радостно тянулась к огню, как вдруг горящая головешка упала прямо на ее желтое платьице.
Карин вдруг вскочила на ноги и, бросившись к очагу, схватила ребенка.
Только после того, как она стряхнула с платьица все искры, осмотрела ребенка и убедилась, что девочка невредима, Карин сообразила, что случилось. Она твердо держалась на ногах и снова двигалась, как здоровая!
Карин была потрясена до глубины души и испытывала величайшее счастье.
Она почувствовала себя под особой защитой и милостью Господней, ведь Он послал ей в дом святого человека, чтобы исцелить ее.
В эти дни Хелльгум часто простаивал у избушки Ингмара-сильного, любуясь открывающимся видом. Окрестности с каждым днем становились все красивее. Земля пожелтела, а листья на деревьях горели, как огонь, или сверкали, как золото. Там и сям виднелись рощи, вершины которых переливались, как волны расплавленного золота. Всюду на холмах, покрытых елями, мелькали желтые пятна лиственных деревьев.
Эти, обычно невзрачные, северные деревца теперь пылали в своем осеннем уборе, подобно тому, как бедные серые избушки кажутся красивыми и уютными, когда в них горит огонь. Все было такое желтое и сверкающее, словно только что явилось с самого солнца.
Глядя на все это, Хелльгум мечтал о времени, когда Господь озарит эту страну своей милостью, и все слова, посеянные им этим летом, дадут богатую жатву любви и справедливости.
И вот однажды вечером пришел Хальвор и пригласил его с Анной-Лизой в Ингмарсгорд.
Когда они вошли во двор, то увидели, что он чисто прибран. Сухие листья, опавшие с берез, были сметены, а земледельческие орудия и телеги, загромождавшие двор, были убраны.
"Они, похоже, ждут много гостей", - подумала Анна-Лиза.
Хальвор в это время отворил двери в дом. В комнате было много народу, все торжественно сидели на скамьях и, казалось, кого-то ждали. Заглянув в дом, Хелльгум увидел лица самых уважаемых в приходе людей.
Тут были Льюнг Бьорн и его жена Мерта Ингмарсон, а также Колос Гуннар с женой. Потом он увидел Кристера Ларсона и Израэля Томассона с женами, также из семьи Ингмарсонов. Тут был еще Хок Маттс Эриксон, его сын Габриэль, дочь бургомистра Гунхильда и многие другие. Всего было человек двадцать.
После того как Хелльгум и Анна-Лиза обошли всех и поздоровались, Тимс Хальвор сказал:
- Здесь собрались все, кто задумался над словами Хелльгума, услышанными от него этим летом. Большинство из нас принадлежит к старинному роду, члены которого всегда стремились идти по Божьему пути, и если Хелльгум может нам в этом помочь, то мы последуем за ним.
На следующий день в приходе разнеслась новость, что в Ингмарсгорде основали новую секту, члены которой утверждают, что только они познали истинное христианство.
VII
Следующей весной, когда снег уже растаял, Ингмар и Ингмар-сильный вернулись в деревню, чтобы пустить в ход лесопильню. Всю зиму провели они в лесу за выжиганием угля и рубкой леса. Когда они спустились теперь в равнину, Ингмару казалось, что он медведь, вылезший из своей берлоги. Он отвык от яркого солнечного света и щурил глаза, словно не вынося его блеска. Человеческие голоса были для него как шум водопада, а доносящийся с улицы гомон заставлял болезненно морщиться. И в то же время Ингмар чувствовал себя необыкновенно счастливым, но не выказывал этого ни жестами, ни (упаси Боже!) походкой. Он чувствовал себя молодым, как свежие побеги на березках.
Нечего и говорить, как приятно было спать на чистой постели и есть вкусные блюда.
К тому же Карин так заботилась о нем и была к нему нежнее всякой матери. Она велела ему сшить новую одежду и, проходя из кухни, часто совала ему лакомые кусочки, как в то время, когда он был еще мальчиком.
А сколько чудесного произошло в деревне за время его отсутствия! Ингмар уехал в лес на следующий день после большого собрания; с тех пор он не бывал дома, и об учении Хелльгума до него доходили только неясные слухи. Ему доставляло большую радость слушать рассказы Хальвора и Карин о том, как они теперь счастливы, и как они и их друзья помогают друг другу следовать Божьему пути. "Мы уверены, что и ты примкнешь к нам", - говорила Карин. Ингмар отвечал, что охотно присоединится к ним, но сначала хотел бы хорошенько обсудить этот вопрос. "Всю зиму я мечтала о том, как ты приедешь и приобщишься нашего блаженства, - сказала Карин. - Можно сказать, что мы теперь живем не на земле, а в новом Иерусалиме, спустившемся к нам с небес".
Ингмар очень обрадовался, услышав, что Хелльгум еще был в округе. Прошлым летом он часто заходил на лесопильню потолковать с Ингмаром, и они стали большими приятелями. Ингмар относился к Хелльгуму с большим уважением и считал его выдающимся человеком. Никогда он не встречал людей таких мужественных, красноречивых и так уверенных в себе.
Порой, когда у Ингмара было много работы, Хелльгум снимал сюртук и принимался ему помогать. В такие минуты Ингмар с молчаливым благоговением смотрел на него.
Теперь же Хелльгум уехал на несколько дней, но скоро должен был вернуться.
- Да, когда ты поговоришь с Хелльгумом, ты перестанешь колебаться, - сказала Карин.
Ингмар тоже так думал, хотя его несколько смущала мысль, что отец не одобрил бы его решения.
- Но ведь отец всегда учил нас, что мы должны идти по Божьему пути, - сказала Карин.
Да, все было хорошо и отрадно; Ингмар даже не думал, что будет так приятно снова пожить среди людей. Одно только удивляло его: никто не говорил о дочери учителя Гертруде. Это огорчало его, потому что он не видел Гертруды целый год. В прошлом году не проходило и дня, чтобы кто-нибудь не упомянул о Стормах.
Разумеется, это молчание было чисто случайным. Все-таки очень неприятно, когда сам не решаешься спросить, а никто из окружающих не заводит разговора о том, что, собственно, и хотелось бы услышать.
А вот Ингмар-сильный чувствовал себя далеко не таким счастливым и довольным. Старик хмурился и ворчал, и никто не мог угодить ему.
- Ты, мне кажется, скучаешь по лесу, - сказал ему Ингмар однажды вечером, когда они сидели на досках и ужинали.
- Видит Бог, это правда, - ответил старик. - Я желал бы вовсе не возвращаться назад.
- А что тебе здесь не так? - спросил Ингмар.
- И ты еще спрашиваешь? - возмутился Ингмар-сильный. - Я думал, ты тоже слышал, сколько бед натворил здесь Хелльгум.
Ингмар ответил, что он, напротив, слышал, что Хелльгум стал знаменитым человеком.
- Да, он знаменит тем, что перевернул вверх дном весь приход.
Ингмару показалось удивительным, что Ингмар-сильный не питает никакой любви к собственным родным, всю свою заботу и преданность перенеся на Ингмарсгорд и Ингмарсонов, поэтому счел своей обязанностью вступиться за Хелльгума.
- Я думаю, он учит очень хорошим вещам, - сказал Ингмар.
- Ты так считаешь? - переспросил старик, сердито глядя на него. - И ты думаешь, что Ингмар-старший согласился бы с тобой?
Ингмар ответил, что отец, наверное, согласился бы с тем, что люди должны вести праведную жизнь.
- Так ты думаешь, что Ингмар-старший тоже стал бы считать антихристом любого, кто не принадлежит к этой секте, и порвал бы со своими старыми друзьями только за то, что они остались при своей прежней вере?
- Я не могу поверить, чтобы такие люди, как Хелльгум, Хальвор и Карин стали так поступать, - сказал Ингмар.
- Попробуй сказать им что-нибудь поперек, и тогда увидишь, чего ты стоишь в их глазах.
Ингмар отрезал огромный ломоть хлеба с маслом и стал молча набивать им рот. Его раздражали мрачные предсказания Ингмара-сильного.
- Да, вот такие дела, - продолжал старик, помолчав немного. - Вот ты сидишь здесь, сын Ингмара-старшего, и никто не обращает на тебя внимания, а моя дочь Анна-Лиза с мужем бывают у самых важных людей. Деревенские богатеи встречают их поклонами и не знают уж, чем угостить, и они все время ездят по гостям.
Ингмар продолжал спокойно есть, он не считал нужным отвечать на это. Ингмар-сильный продолжал:
- Да, конечно, это прекрасное учение, полдеревни примкнуло к Хелльгуму. Еще никто не пользовался у нас такой властью, даже Ингмар-старший. Он разлучает детей с родителями, проповедуя, что его последователи не должны жить среди грешников. Хелльгуму стоит только моргнуть, и брат отворачивается от брата; друзья враждуют между собой, и разлучаются женихи и невесты. Он довел до того, что прошлой зимой в каждом доме царили ссоры и раздоры. Да, Ингмар-старший, конечно, радовался бы, глядя на это! Он стоял бы заодно с Хелльгумом, да-да, разумеется!
Ингмар смотрел по сторонам, ему страшно хотелось убежать. Он прекрасно понимал, что Ингмар-сильный преувеличивает, но все-таки это портило его хорошее настроение.
- Нет, - продолжал старик, - я не отрицаю, - Хелльгум сделал очень многое; он заставил людей крепко держаться друг за друга и примирил многих врагов. Он берет у богатых и оделяет бедных, он научил людей заботиться друг о друге! Я хочу только сказать, что нехорошо называть всех остальных людей детьми сатаны и отталкивать их от себя. Ты, конечно, думаешь иначе?
Ингмар сердился на старика за его дурные слова о Хелльгуме.
- А как мирно жили мы здесь прежде! - говорил Ингмар-сильный. - Теперь всему конец. Во времена Ингмара-старшего здесь царило такое единодушие, что наш приход считался самым миролюбивым во всей Далекарлии. А теперь все разделились на ангелов и дьяволов, овец и козлищ.
"Запустить бы лесопильню, - подумал Ингмар, - чтобы не слушать эту болтовню".
- Скоро и нашей с тобой дружбе придет конец, - продолжал Ингмар-сильный. - Если ты примкнешь к ним, тебе не позволят знаться со мной!
У Ингмара вырвалось проклятие, он вскочил с места.
- Если ты будешь продолжать в том же духе, то в этом не будет ничего удивительного, - сказал он. - Тебе не стоит настраивать меня против моих родных и Хелльгума, которого я считаю самым замечательным человеком.
Этими словами Ингмар заставил старика замолчать. Поработав еще немного, Ингмар-сильный ушел, сказав, что хочет пойти в деревню потолковать со своим другом, капралом Фельтом, так как давно не беседовал с разумными людьми. Ингмар был рад, что старик ушел. "Так всегда бывает, - думал он, - после долгого отсутствия не хочется слышать ничего неприятного, а, наоборот, хочется, чтобы вокруг все было весело, светло и радостно".
На следующее утро Ингмар пришел на лесопильню в пять часов утра. Ингмар-сильный был уже там.
- Сегодня можешь повидаться с Хелльгумом, - сказал старик, - он и Анна-Лиза вернулись вчера вечером. Похоже, они торопятся поскорее приняться за тебя.
- Ты опять начинаешь? - спросил Ингмар.