- Прощай, Гертруда! - сказал Ингмар. - Могу тебе поручиться, что ты никогда не перейдешь к хелльгумианцам.
- Что ты задумал? - спросила девушка, начиная беспокоиться.
- Прощай, Гертруда, и подумай о том, что я тебе сказал!
С этими словами он быстро удалился.
Ингмар повернул домой.
"Был бы я таким умным, как отец! - думал он. - Или обладал бы его властью! Что мне делать? Я теряю все, что люблю, и нигде не вижу выхода".
Одно он решил твердо: Хелльгуму не поздоровится, если все действительно так и случится.
Ингмар направился к избе Ингмара-сильного, чтобы повидаться с Хелльгумом. Подойдя к двери, он услышал громкий спор нескольких голосов. Там, по-видимому, было много посторонних и Ингмар повернул обратно. Но в эту минуту он услышал, как один голос сказал: "Как видишь, нас трое братьев, и мы специально приехали издалека, чтобы потребовать у тебя отчета, Юхан Хелльгум, о судьбе нашего младшего брата, который два года тому назад уехал в Америку. Там он перешел в твою веру, а на днях мы узнали из письма, что он сошел с ума из-за твоих бредней".
Ингмар быстро пошел прочь. Видимо, были и другие люди, недовольные Хелльгумом, но и они были так же беспомощны в борьбе с ним, как и Ингмар.
Ингмар отправился на лесопильню, где уже работал Ингмар-сильный. За скрипом пилы и шумом водопада Ингмару послышался крик со стороны избушки, однако он не обратил на него внимания. В эту минуту он думал только о той ненависти, какую питал к Хелльгуму, и не переставал вспоминать все, что Хелльгум отнял у него: Гертруду и Карин, лесопильню и родной дом.
Опять ему послышался крик, и Ингмар подумал, что у Хелльгума с его гостями дело дошло до ссоры.
"Не беда, если они и поубивают друг друга", - подумал Ингмар.
Вдруг раздался громкий крик о помощи, и Ингмар бросился на зов.
По мере того как он приближался, все явственнее слышались крики Хелльгума о помощи, и, когда он подбежал к избе, ему показалось, что земля дрожит от их драки.
Ингмар неслышно распахнул дверь и тихонько проскользнул в комнату. Хелльгум стоял, прислонившись к стене, и оборонялся коротким топориком. Трое других, здоровые и сильные парни, наступали на него, размахивая дубинами.
Ружей с ними не было, поэтому Ингмар решил, что они хотели только хорошенько проучить Хелльгума, но, когда дошло до дела, их охватила ярость, и теперь его жизнь была в опасности.
Они не обратили на Ингмара никакого внимания. Чем им мог помешать этот долговязый, неуклюжий малый?
С минуту Ингмар стоял молча, созерцая эту картину. Точно во сне исполнялось его желание, и он сам не знал, как это случилось. По временам Хелльгум громко звал на помощь.
"Думаешь, я буду так глуп, что помогу тебе?" - подумал Ингмар.
В это мгновение один из нападавших так сильно ударил Хелльгума дубиной по голове, что тот выпустил топор и упал на землю. Остальные побросали дубины и набросились на Хелльгума. Вдруг Ингмар вспомнил, о существовавшем в их роду предании, что каждый Ингмарсон раз в жизни должен совершить что-нибудь дурное и несправедливое. Неужели теперь пришел его черед?
Внезапно один из братьев почувствовал, как чьи-то сильные руки обхватили его сзади и выкинули из избы. Не успел опомниться и подняться второй брат, как последовал за первым, а третий, которому удалось вскочить на ноги, получил такой пинок, что вылетел за остальными.
После этого Ингмар вышел на порог и, смеясь, крикнул им:
- Не хотите ли вернуться?
Он не имел ничего против того, чтобы подраться. Ему хотелось истратить накопившиеся в нем силы.
Братья, по-видимому, были готовы напасть и на него, но в это время один из них крикнул, что кто-то идет по тропинке через ольховник и им лучше удалиться.
Они были в бешенстве, что Хелльгум ускользнул от них, и, прежде чем скрыться, один из них быстро прыгнул на Ингмара и ударил его ножом в спину.
- Вот тебе за то, что ты вмешался не в свое дело! - крикнул он.
Ингмар упал на землю, а крестьянин злобно рассмеялся и бросился бежать.
Несколько минут спустя Карин была уже в избушке. На пороге сидел Ингмар, а в избе она нашла Хелльгума, который уже поднялся и стоял, прислонившись к стене. В руках у него был топор, а лицо все было залито кровью.
Карин не видела беглецов и думала, что это Ингмар напал на Хелльгума и ранил его. Она так испугалась, что у нее подкосились ноги.
"Нет, не может быть! - подумала она. - Из нашего рода никто не был убийцей!"
И вдруг она вспомнила историю своей матери.
"Так вот это откуда", - пробормотала она и, быстро пройдя мимо Ингмара, поспешила к Хелльгуму.
- Нет-нет, помоги сначала Ингмару! - крикнул тот.
- Прежде надо позаботиться о жертве, а потом уж и об убийце, - сказала Карин.
- Сначала помоги Ингмару! - кричал Хелльгум. Он был в страшном возбуждении и размахивал топором. - Ведь это он разогнал убийц и спас мне жизнь!
Когда Карин поняла, наконец, в чем дело и обернулась к Ингмару, тот уже встал и вышел из избы. Карин увидела, как он, шатаясь, идет по двору и бросилась за ним:
- Ингмар! Ингмар! - звала она.
Ингмар даже не обернулся. Карин нагнала его и схватила за руку.
- Постой, Ингмар, - сказала она, - дай мне перевязать твою рану.
Ингмар вырвался у нее из рук и пошел дальше. Он шел, спотыкаясь, словно слепой, не разбирая дороги. Кровь из раны текла под одеждой и наполняла его башмаки, так что при каждом шаге она выливалась из башмака и оставляла за ним кровавый след.
Заламывая руки, бежала за ним Карин.
- Остановись, Ингмар, остановись! Куда ты идешь? Остановись, Ингмар!
Ингмар направлялся к лесу, где ни один человек не мог бы ему встретиться и оказать помощь.
Карин не могла оторвать глаз от его башмаков, полных крови. Следы его становились все более кровавыми.
"Вот он идет в лес, чтобы лечь там и истечь кровью, - думала Карин. - Благослови тебя Бог, Ингмар, за то, что ты помог Хелльгуму, - нежно заговорила она. - На это надо было много силы и мужества".
Ингмар шел дальше. Тогда Карин обогнала его и заступила ему дорогу. Он свернул в сторону, не поднимая на нее глаз, и только пробормотал:
- Иди и помоги Хелльгуму!
- Слушай, что я тебе скажу, Ингмар. Мы с Хальвором были очень огорчены тем, как обошлись с тобой сегодня утром. И я шла к Хелльгуму затем, чтобы сказать, что мельницу мы в любом случае оставим за тобой.
- Теперь ты можешь передать ее Хелльгуму, - произнес, наконец, Ингмар.
Он шел дальше, часто спотыкался, но не останавливался. Карин бежала за ним, стараясь удержать.
- Прости меня, что я хоть минуту могла думать, что ты напал на Хелльгума. Трудно было предположить что-нибудь другое.
- Да, тебе ничего не стоит счесть своего брата убийцей, - сказал Ингмар, не оборачиваясь.
Он продолжал идти дальше: смятая его ногами трава выпрямлялась и с нее капала кровь.
Когда Ингмар произнес имя Хелльгума, Карин впервые стало ясно, как сильно он его ненавидит. И в то же время она поняла, как велик был поступок Ингмара.
- Все сегодня же узнают, что ты совершил, Ингмар, и все будут хвалить тебя за это, - сказала Карин. - Неужели ты хочешь умереть, когда все будут тобой гордиться?!
В ответ она услыхала саркастический смех. Ингмар повернул к ней свое бледное, искаженное лицо.
- Уйдешь ты, наконец? Я ведь знаю, кому ты хотела помочь первому!
Он шел, все больше шатаясь, и на земле за ним тянулся непрерывный кровавый след.
Карин не могла вынести этого. Огромная любовь, которую она питала некогда к Ингмару, вспыхнула с новой силой при виде этой крови. Теперь она гордилась Ингмаром и видела в нем достойного отпрыска старинного рода.
- Ингмар, - сказала Карин, - я не думаю, чтобы ты имел право перед Богом и людьми так играть своей жизнью. И вот еще что я тебе скажу: если я могу сделать что-нибудь, что вернуло бы тебе охоту жить, только скажи.
Ингмар остановился, обхватил ствол дерева, чтобы не упасть, и с иронией, сказал:
- Может быть, ты отошлешь Хелльгума в Америку?
Карин взглянула на лужу крови около левой ноги Ингмара.
Она старалась привести в порядок свои мысли, чтобы ясно понять, чего требует ее брат. Значит, она должна покинуть дивный райский сад, в котором провела всю зиму, и снова начать жить в горестном мире греха?
Ингмар повернулся к ней лицом; лицо его было желто, как воск, а кожа на висках и около носа обтянулась, как у покойника. Нижняя губа выдалась вперед сильнее обыкновенного, и линия рта выступила резче. Нечего было и думать, что он откажется от своего требования.
- Не думаю, чтобы мы с Хелльгумом могли ужиться в одном приходе, - сказал Ингмар. - Вижу, что уступить придется мне.
- Нет, - быстро произнесла Карин, - если ты позволишь мне позаботиться о твоем здоровье и жизни, то я постараюсь, чтобы Хелльгум уехал.
"Господь пошлет нам помощь и защиту, - думала Карин, - и я не вижу другого выхода, кроме как исполнить требование Ингмара".
Рану Ингмара перевязали, и уложили его в постель. Рана была неопасна, но ему надо было несколько дней полежать спокойно. Он лежал в комнате наверху, и Карин сидела возле него.
Весь день Ингмар бредил. Он снова переживал все случившееся, и Карин увидела, что не только Хелльгум и лесопильня огорчали и тревожили его.
К вечеру Ингмар пришел в себя, немного успокоился, и тогда Карин сказала ему:
- Там один человек хотел бы с тобой поговорить.
Ингмар отвечал, что слишком утомлен и не может говорить.
- Я думаю, что это пойдет тебе на пользу.
Вслед за этими словами в комнату вошла Гертруда. Она казалась взволнованной и расстроенной. Ингмар давно любил Гертруду, еще в те времена, когда она была задорной и веселой, но что-то всегда мешало ему дать простор своему чувству. Теперь же, после целого года беспокойств и страданий, Гертруда так изменилась, что только увидев ее, Ингмар испытал непреодолимое желание завоевать эту девушку.
Когда Гертруда подошла к постели, он прикрыл глаза рукой.
- Ты не хочешь меня видеть? - спросила Гертруда.
Ингмар покачал головой, он вел себя, как капризный ребенок.
- Я хочу сказать тебе всего несколько слов, - сказала Гертруда.
- Ты, вероятно, пришла мне сообщить, что присоединилась к хелльгумианцам?
Гертруда опустилась на колени возле кровати, взяла руку Ингмара и отвела от его глаз.
- Я пришла сообщить тебе новость, Ингмар.
Ингмар вопросительно взглянул на нее, но ничего не сказал. Гертруда, покраснев сказала:
- В прошлом году, когда ты уехал от нас, я поняла, что люблю тебя…
Ингмар покраснел и слегка улыбнулся от радости, но сейчас же снова стал серьезен и недоверчив.
- Я сильно тосковала по тебе, Ингмар.
Ингмар, слегка улыбнувшись погладил ее руку, благодаря за то, что она хотела сделать ему приятное.
- Ты ни разу не пришел к нам, как будто меня совсем и не существует.
- Я не хотел встречаться с тобой, пока не скоплю достаточно денег, чтобы посвататься к тебе, - сказал Ингмар таким тоном, как будто это было понятно само собой.
- А я думала, что ты забыл меня. - На глазах Гертруды выступили слезы. - Ты не знаешь, что мне пришлось пережить за этот год. Хелльгум был очень добр ко мне и всегда утешал меня. Он говорил, что сердце мое успокоится, если я всецело отдам себя Господу.
Теперь Ингмар глядел на нее с каким-то новым ожиданием.
- Я испугалась, когда ты пришел сегодня утром. Я боялась, что не смогу устоять перед тобой, и тогда придется начать все сначала.
Лицо Ингмара озарилось широкой улыбкой, однако продолжал молчать.
- Сегодня вечером я узнала, что ты помог человеку, которого ненавидишь. И я не могла больше бороться с собой, - Гертруда густо покраснела. - Я почувствовала, что у меня не хватит сил сделать что-нибудь, что может нас разлучить.
Она быстро наклонилась и поцеловала руку Ингмара.
Ингмару казалось, что кругом громко звонят воскресные колокола. Сердце его радостно забилось, сладостное чувство охватило все его существо, и невыразимое блаженство разлилось в его душе.
Часть вторая
I
За два года до постройки учителем миссии и возвращения Хелльгума из Америки, по Атлантическому океану плыл большой пассажирский пароход "Л'Юнивер", направлявшийся из Нью-Йорка в Гавр.
Было около четырех часов утра. Большинство пассажиров и команда еще спали в своих каютах. Громадная палуба была почти безлюдна. Только один французский матрос ворочался с боку на бок в своем гамаке и никак не мог заснуть. Море было неспокойно и деревянная оснастка парохода невыносимо скрипела и трещала, но не это мешало французу спать.
Низкий кубрик, где спали матросы, был отделен перегородкой от основной палубы. При свете нескольких фонарей матрос различал серые гамаки, висящие плотными рядами и слегка покачивающиеся под тяжестью спящих в них людей. По временам в иллюминаторы врывался свежий, влажный ветер, и матросу виделись бегущие в тумане волны. "Море - это что-то совсем особенное", - подумал старый матрос.
Вдруг стало как-то необычайно тихо. Не было слышно больше ни гула машин, ни скрипа цепей, ни шума волн, ни завываний ветра, - решительно ничего. Матросу показалось, что пароход внезапно опустился на дно. Он подумал о том, что его товарищей никогда не обернут в саван и не положат в гроб, и они так и будут вечно качаться в этих серых гамаках среди морских глубин.
Прежде он всегда боялся, что его поглотит пучина, теперь же эта мысль казалась ему особенно приятной. Его радовало, что над ним будет колыхаться прозрачная вода, которая не будет давить, как тяжелая, черная кладбищенская земля.
"Море - это что-то совсем особенное", - подумал матрос еще раз.
Тут его начала беспокоить одна мысль. Что, если душа его, отошедшая в вечность без покаяния и напутствия Святых Тайн, не найдет пути к небу?
Вдруг он заметил в глубине помещения слабый мерцающий свет. Француз приподнялся и свесился из гамака, стараясь разглядеть, что бы это могло быть. Он увидел несколько человек с зажженными свечами и в изумлении высунулся еще дальше.
Старый матрос никак не мог понять, кто же это ходит по каюте. Гамаки висели так плотно и низко над полом, что проходящий через каюту должен был почти ползти, чтобы не задеть спящих.
Вскоре француз разобрал, что это были двое мальчиков-певчих с восковыми свечами в руках. Он ясно видел их длинные черные плащи и короткую стрижку.
Матрос нисколько не удивился при виде их, ему даже казалось вполне естественным, что маленькие певчие так свободно проходят с зажженными свечами между гамаками.
"Может быть, с ними идет священник", - подумал он. В это время раздался звон колокольчика, и за мальчиками появилась еще одна фигура. Это, однако был не священник, а старушка, ростом не выше певчих.
Старуха показалась ему знакомой.
"Это, должно быть, моя мать, - подумал матрос, - я не знаю никого, кто был бы меньше ростом. И, кроме нее, никто не может так тихонько пробираться между гамаками, никого не разбудив".
Он видел, что на матери, поверх ее обычного черного платья, была надета батистовая одежда с широким кружевом, какую надевают священники во время службы. В руках она держала большой молитвенник с золотым крестом, который француз не раз видел в церкви.
Маленькие певчие поставили свечи возле его гамака, преклонили колени и начали кадить. Матрос уловил тонкий запах ладана, увидел голубоватые струйки дыма и услышал, как тихо позвякивают цепочки кадил.
Мать раскрыла молитвенник, и ему показалось, что он слышит слова заупокойной мессы.
Теперь ему казалось совсем отрадным покоиться на дне морском вместо того, чтобы лежать на кладбище.
Матрос, вытянувшись, лежал в гамаке неподвижно. Отчетливо слушал голос матери, бормотавшей что-то по-латыни. Благоухание ладана и позвякивание кадильных цепочек окутывали его, но вдруг все смолкло; певчие взяли свечи и пошли впереди, а мать, громко захлопнув молитвенник, последовала за ними. Вскоре все они исчезли в серой стене.
В тот миг, как они пропали с глаз, кончилась и тишина. Француз снова различал дыхание товарищей, скрип снастей, вой ветра, плеск волн и он понял, что все еще жив.
"Пресвятая Дева, что же значит мой сон?" - думал он.
Десять минут спустя "Л'Юнивер" содрогнулся от страшного удара; казалось, пароход пробило насквозь.
- Этого-то я и ждал, - сказал матрос.
В то время, как все остальные матросы в суматохе, полуодетые, бежали на палубу, он спокойно начал одеваться в свое лучшее платье. Француз видел перед собой смерть, но она казалась ему такой ласковой, что он готовился спуститься в морскую глубину, как к себе домой.
Когда страшный удар потряс судно, маленький юнга, спавший в крошечной каюте неподалеку от камбуза, проснулся и в ужасе приподнялся на койке.
Как раз над его головой находился иллюминатор. Мальчик приподнялся и заглянул в него, но не увидел ничего, кроме какой-то серой бесформенной массы, казалось, выросшей из этого тумана. Маленькому юнге спросонья казалось, что он видит крылья огромной птицы, спустившейся ночью на палубу. Судно стонет и бьется, стараясь вырваться из ее крепких когтей, но чудовище вцепилось в него когтями и клювом и бьет его крыльями.
Мальчик думал, что умрет от страха.
Он окончательно проснулся и увидел, что в их пароход врезалось большое парусное судно. Юнга увидел громадный парус и чужую палубу, по которой в ужасе бегали матросы в длинных штормовках. Поднялся ветер и паруса надулись так, что на них можно было играть, как на барабане. Мачты гнулись, а снасти и канаты натягивались и лопались с таким треском, словно кто-то стрелял из ружья.
Большое трехмачтовое судно наскочило в тумане на "Л'Юнивер" и так сильно врезалось в него, что не могло больше отцепиться. Пароход сильно накренился на бок, но двигатель его продолжал работать, и он мчался вместе с парусным судном.
- Боже мой! - воскликнул маленький юнга, выскакивая на палубу. - Бедный корабль натолкнулся на наш и теперь погибнет!
Ни одной секунды он не думал, что опасность может грозить их пароходу, такому большому и сильному.
На палубу выбежали офицеры. Когда они увидели, что столкновение произошло всего только с парусным судном, они успокоились и со знанием дела начали отдавать распоряжения, чтобы расцепить суда.
Маленький юнга стоял на палубе как был, босиком, рубашка развевалась по ветру, он махал руками несчастным матросам парусного судна, чтобы они перебирались к ним на пароход.
Сначала никто не замечал мальчика, но скоро он увидел, что какой-то большой рыжебородый матрос кивает ему:
- Переходи к нам, парень! - кричал матрос, подбегая к борту. - Ваш пароход тонет!
Маленький юнга не собирался переходить на парусное судно. Он кричал, как мог, громко, чтобы эти несчастные спешили к ним, на "Л'Юнивер".
Остальные матросы парусника, схватив багры и шесты, старались оттолкнуться ими от парохода, но рыжебородый человек, казалось, не думал ни о чем, кроме спасения маленького юнги. Он держал руки рупором около рта и кричал: "Переходи к нам! Переходи к нам!"