"И я еще подумал, отец, как удивительно, что мы, Ингмарсоны, уже столько веков владеем усадьбой, тогда как в других поместьях владельцы меняются. Наверное, это оттого, что Ингмарсоны всегда следовали Божьему пути. Нам, Ингмарсонам, нечего бояться людей, мы должны только исполнять волю Божью".
Тут старик поднимает голову и говорит: "Это очень трудный вопрос, Ингмар, я пойду посоветуюсь с другими Ингмарсонами".
И отец уходит в горницу, а я остаюсь ждать его. И вот я жду, жду, а отец все не возвращается. Просидев несколько часов, я устаю ждать и вхожу к отцу. - "Тебе придется еще подождать, Ингмар-младший, - говорит отец, - это очень трудный вопрос". - И я вижу, как все старики сидят, закрыв глаза, и думают. А я все жду и жду, жду еще и сейчас…"
Пахарь, улыбаясь, шел за плугом, который теперь медленно тащили усталые лошади. Дойдя до канавы, он натянул вожжи, остановился и стал совсем серьезен.
"Удивительно, когда спрашиваешь чьего-нибудь совета, то в это время сам видишь, что правильно и что нет; сразу находишь ответ, над которым мучился целых три года. Пусть все будет, как Богу угодно".
Он чувствовал, что должен вернуть Бритту. И в то же время это казалось ему настолько трудным, что при одной только мысли об этом он терял всякое мужество.
"Да поможет мне Бог", - думал он.
Но в этот ранний час в поле был не один Ингмар Ингмарсон.
По тропинке между хлебными полями шел старик. Нетрудно было догадаться, какое у него ремесло: на плечах он нес длинную кисть и весь, от шапки до сапог, был забрызган красной краской. По привычке странствующих маляров он посматривал по сторонам, выглядывая, не видать ли где невыкрашенного дома или такого, на котором краска потускнела и облупилась. Перед ним мелькал то один, то другой дом, но он не решался, куда лучше зайти. Наконец он поднялся на холм и увидел Ингмарсгорд, величественно и широко раскинувшийся по долине. "Ах, Господи Боже мой! - громко воскликнул он и даже остановился от радости. - Этот дом не красили уж лет сто, он весь почернел от старости, а хозяйственные постройки, похоже, никогда не были выкрашены. И как их много! - воскликнул он. - Мне здесь хватит работы до осени!"
Пройдя немного, он увидел крестьянина, работающего в поле. - "А, этот крестьянин здешний, - подумал маляр, - пойду-ка расспрошу его про усадьбу". - Он свернул с дороги прямо на пашню и обратился к Ингмару с расспросами, чья это усадьба и не знает ли он, не собирается ли хозяин ее перекрасить.
Ингмар Ингмарсон вздрогнул и уставился на старика, словно тот был привидением. - "Да ведь это маляр, - подумал он, - И он приходит как раз в эту минуту!" - Он был так поражен, что ничего не мог ответить старику.
Он ясно помнил, как отец, когда ему говорили: "Вам стоит покрасить ваш дом, он стал таким некрасивым", всегда отвечал, что покрасит его, когда Ингмар будет справлять свадьбу.
Маляр повторил свой вопрос во второй и в третий раз, а Ингмар все молчал, словно не понимая его.
"Решили они уже там, на небе, мой вопрос? - спрашивал он сам себя. - Неужели это знак от отца, что я должен жениться в этом году?"
Он был так поражен этой мыслью, что без лишних разговоров согласился нанять маляра.
После этого он продолжал работу, глубоко растроганный, почти счастливый. - "Теперь мне будет не так трудно выполнить задуманное, раз я уверен, что этого хочет отец", - думал он.
II
Несколько недель спустя Ингмар принялся за чистку сбруи. Он, по-видимому, был не в духе, и работа шла медленно и вяло. - "Если бы я был Господом Богом… - думал он, перебирая сбрую, - Так вот, если бы я был Господом Богом, то сделал бы так, чтобы каждое решение человека исполнялось сейчас же, как оно принято. Я не давал бы людям много времени, чтобы обдумывать и обсасывать дело со всех сторон. Я не посмотрел бы на то, надо ли им почистить сбрую или тележку, а брал бы их, как они есть, прямо от плуга".
Он услыхал шум колес на улице, выглянул на двор и сейчас же узнал лошадь и экипаж. - "Депутат из Бергскуга едет сюда!" - крикнул он в кухню, где хлопотала по хозяйству его мать. Та сейчас же развела огонь и начала молоть кофе.
Депутат въехал во двор, но остался сидеть в тележке.
- Нет, благодарю, я не буду заходить, - сказал он, - я хочу только сказать тебе пару слов, Ингмар. У меня очень мало времени, я спешу на общинное собрание.
- У матери сейчас будет готов кофе, - сказал Ингмар.
- Благодарю, но я боюсь опоздать.
- Вы давно уже не были у нас, - сказал Ингмар.
В это время и его мать вышла на крыльцо, приглашая гостя в дом:
- Господин депутат не откажется войти и выпить чашечку кофе, - сказала она.
Ингмар отстегнул фартук, и депутат вылез из тележки.
- Ну, уж если сама матушка Мерта просит, то отказать нельзя, - сказал он.
Депутат был высокий и красивый мужчина, с легкими, грациозными движениями; он, казалось, принадлежал совсем к другой породе людей, чем Ингмар и его мать, оба некрасивые, с сонными лицами и нескладными фигурами. Но депутат питал большое почтение к старинному роду владельцев Ингмарсгорда и охотно поменялся бы своей прекрасной внешностью с Ингмаром, только чтобы самому быть одним из Ингмарсонов. Он всегда принимал сторону Ингмара, а не дочери, и ему сразу стало легко на сердце, когда он увидел такой радушный прием.
Через некоторое время, когда матушка Мерта принесла кофе, он начал излагать свое дело.
- Я хотел, - начал он и откашлялся, - я хотел сообщить вам, что мы надумали относительно Бритты.
Чашка задрожала в руках матушки Мерты, так что ложка зазвенела о блюдечко. Наступило тяжелое молчание.
- Нам кажется, будет лучше, если она уедет в Америку.
Он опять запнулся. Все молчали. Депутат только вздохнул, глядя на этих неподатливых людей.
- Мы уже купили ей билет.
- Но она, вероятно, перед этим приедет домой? - спросил Ингмар.
- Зачем? Что ей делать дома?
Ингмар снова погрузился в молчание. Он полузакрыл глаза и сидел так неподвижно, что казалось, он спит. Вместо него заговорила матушка Мерта:
- Ей понадобится одежда?
- Все уже приготовлено, ее сундук стоит в лавке Лофберга, у которого мы останавливаемся, когда бываем в городе.
- А мать не приедет повидаться с ней?
- Ей очень хотелось, но я счел, что для них обеих лучше будет не видеться.
- Да, пожалуй, что так.
- Билет и деньги на дорогу лежат у Лофберга; она получит все, что ей необходимо.
- Я считал нужным сообщить об этом Ингмару, чтобы он не думал больше об этой истории, - сказал депутат.
Теперь замолчала матушка Мерта, платок съехал у нее на затылок, она сидела, уставившись в колени.
- Теперь Ингмар может подумать и о новой невесте.
Мать и сын упорно молчали.
- Матушке Мерте нужна помощница в таком большом хозяйстве, и Ингмар должен позаботиться, чтобы у нее была спокойная старость.
Депутат замолчал, он не был уверен, что его слушают.
- Мы с женой постараемся помочь вам в этом, - прибавил он.
А Ингмар сидел молча, и в душе его поднималась огромная радость. Бритта уезжает в Америку, и он может не жениться на ней. Убийца не будет хозяйничать в Ингмарсгорде. Он молчал потому, что находил неприличным сразу показать свою радость. Но теперь надо было сказать что-нибудь.
Депутат тоже замолчал, он знал, что Ингмарсонам надо дать время все обдумать. И наконец мать Ингмара сказала:
- Да, Бритта понесла свое наказание, теперь наш черед.
Старуха хотела этим сказать, что они будут готовы оказать господину депутату любую услугу в благодарность за то, что он развязал им руки. Но Ингмар иначе понял эти слова. Он вздрогнул, словно проснувшись ото сна. "Что сказал бы на это отец? - подумал он. - Если бы я все рассказал ему, что бы он ответил? - "Не думай, что тебе позволено насмехаться над справедливостью Божией, - сказал бы отец. - Не думай, что он оставит безнаказанным, если ты взвалишь на одну Бритту всю ответственность. Если отец отталкивает ее, чтобы сделать тебе приятное и занимать у тебя деньги, то ты-то должен следовать Божьему пути, Ингмар Ингмарсон-младший".
Мне и впрямь кажется, что отец руководит мной в этом деле, - думал он, - Он, наверное, направил сюда отца Бритты, чтобы показать мне, как дурно взваливать все на нее одну, бедняжку. Он, наверное, увидел, как я хотел в последние дни избавиться от всех этих хлопот".
Ингмар встал, налил коньяку в кофе и поднял чашку:
- Благодарю вас, господин депутат, что вы приехали к нам сегодня, - сказал он и чокнулся с ним.
III
Все утро возился Ингмар с березами у ворот. Он устроил помост, взобрался на него и старался пригнуть друг к другу верхушки деревьев так, чтоб они образовали арку. Но деревья подчинялись ему неохотно, они так и норовили вырваться из рук и снова выпрямлялись, как свечи.
- Что ты там делаешь? - спросила его матушка Мерта.
- Пусть себе они порастут, немножко согнувшись, - отвечал он.
Наступило время обеда. После обеда работники и служанки улеглись во дворе спать. Ингмар Ингмарсон тоже спал, только на широкой кровати в горнице.
Во всем доме не спала только одна хозяйка, она сидела в передней и вязала.
Дверь тихонько отворилась, и в комнату проскользнула старуха с двумя большими корзинами, которые висели у нее на коромысле. Она тихо поздоровалась, опустилась на стул возле стола и, не говоря ни слова, приподняла крышки корзин. В одной были сухари и баранки, а в другой - свежеиспеченные булки. Хозяйка быстро подошла к ней и начала выбирать хлеб. Она была скуповата, но так нелегко было устоять перед вкусной булкой к кофе.
Перебирая хлебы, она разговаривала со старухой, которая, как и все торговки, ходила из дома в дом и, видя многих людей, знала все новости и любила поболтать.
- Вы умная женщина, Кайса, на вас можно положиться, - говорила матушка Мерта.
- О, да, - отвечала Кайса, - если бы я болтала обо всем, что знаю, многим не поздоровилось бы.
- Но иногда вы молчите напрасно, Кайса.
Старуха взглянула на нее и сразу догадалась, о чем думает матушка Мерта.
- Да простит мне Господь, - сказала она, и слезы выступили у нее на глазах. - Я говорила с женой депутата, вместо того чтобы идти прямо к вам.
- Так вы говорили с женой депутата?
В тоне, каким она произнесла эти слова, послышалось бесконечное презрение.
Ингмар Ингмарсон проснулся оттого, что дверь в переднюю тихонько отворилась. В комнату никто не вошел, но дверь осталась открытой. Он не знал, отворилась она случайно или кто-нибудь открыл ее. Но ему лень было подняться, и он спокойно продолжал лежать, прислушиваясь к разговору в соседней комнате.
- Скажите мне, Кайса, откуда вы узнали, что Бритта не любит Ингмара? - спросила мать.
- Ах, да с самого начала болтали, что родители принуждают ее, - уклончиво отвечала торговка.
- Говорите прямо, Кайса, когда я вас спрашиваю, вам нечего вилять, чтобы сказать правду. Мне кажется, я смогу выслушать то, что вы можете мне рассказать.
- Ну, так должна признаться, что каждый раз, заходя в то время в Бергскуг, я заставала ее в слезах. И один раз, когда мы остались с ней одни в кухне, я ей сказала: "Ты нашла себе прекрасного мужа, Бритта!" - Она посмотрела на меня так, словно я смеюсь над ней, и потом сказала: "Да, это правда, он очень хорош собой". - Она сказала это таким тоном, что я сразу представила себе Ингмара Ингмарсона. Правда, ведь он некрасив, но я никогда прежде не думала об этом, потому что очень уважаю всех Ингмарсонов, а тут я не могла удержаться и засмеялась. Бритта взглянула на меня и повторила: "Да, он красив", - а потом она быстро отвернулась, выбежала в другую комнату, и я услышала, как она плачет. Но, уходя, я думала: "Все обойдется, у Ингмарсонов все должно идти хорошо". Я не удивлялась родителям, потому что, если бы у меня была дочь и Ингмар Ингмарсон посватался к ней, я не оставила бы ее в покое, пока она не согласилась бы.
Ингмар лежал и слушал.
"Мать делает все это нарочно, - думал он. - Она удивляется, что я убираюсь в доме, устраиваю из берез арку и собираюсь ехать завтра в город. Мать думает, что я хочу привезти сюда Бритту; она не знает, что я даже этого не смогу сделать".
- Потом я видела Бритту, когда уж она жила в Ингмарсгорде, - продолжала старуха. - Я не могла ее ни о чем спросить, потому что в комнате было полно народу, но, когда я вышла в сени, она пошла вслед за мной. "Кайса, - спросила она, - ты давно была в Бергскуге?" - "Я была там третьего дня", - отвечала я. - "Ай, Господи, ты была там третьего дня, а мне кажется, что я не была там много лет". - Я не знала хорошенько, что мне ей на это ответить; у нее был такой вид, будто она заплачет, чтобы я ей ни сказала. "Тебе следует пойти как-нибудь домой и посмотреть, как им там живется", - сказала я. - "Нет, - отвечала она, - мне кажется, я никогда больше не побываю дома". - "Ну, вот еще, - сказала я, - там сейчас очень красиво, лес полон земляники, а все погорелые места покраснели от брусники". - "Голубушка! - воскликнула Бритта, и глаза ее стали такими большими, - неужели брусника уже поспела?" - "Да, тебе следует попросить, чтобы тебя отпустили на денек домой, тогда ты можешь досыта наесться ее". - "Нет, я не думаю, чтобы я это сделала, - сказала она, - если я съезжу домой, то мне еще грустнее покажется, когда я вернусь". - "Я всегда слышала, что у Ингмарсонов житье неплохое, - сказала я. - Это хорошие люди". - "Да, - отвечала она, - это хорошие люди". - "Это лучшие люди в деревне и самые справедливые", - сказала я. - "Да, ведь считается справедливым взять против воли жену". - "И они народ умный". - "Да, они всегда молчат обо всем, что знают". - "Разве они никогда не разговаривают?" - "Они говорят только о самом необходимом".
Мне пора было уже уходить, но тут я еще вспомнила кое о чем и спросила ее: "Вы будете справлять свадьбу здесь или там, у вас?" - "Ее будут справлять здесь, потому что здесь больше места". - "Так позаботься, чтобы свадьбу не очень откладывали", - сказала я. - "Свадьба будет через месяц", - ответила она. Но, уже прощаясь с Бриттой, я вспомнила, что в Ингмарсгорде был неурожай, и сказала, что, по совести, не думаю, чтобы в этом году они справили свадьбу. "Тогда мне остается только утопиться", - сказала Бритта. Месяц спустя я услышала, что свадьбу отложили; я испугалась, не случилось бы какой беды, и пошла в Бергскуг потолковать с ее матерью. "У них там делается что-то неладное", - сказала я. - "Мы должны быть довольны всем, что бы они там ни сделали, - ответила она. - Мы каждый день благодарим Бога за то, что он так хорошо пристроил нашу дочку".
"Мать напрасно так старается, - думал Ингмар Ингмарсон, - здесь никто и не думает ехать в город за Бриттой и привозить ее сюда. Ей нечего было пугаться березовых арок, ведь я это сделал только для того, чтобы оправдаться перед Богом: "Ведь я был готов сделать это! Ты же видишь, что у меня было такое намерение". Но поступить так на самом деле - это совсем другое".
- Когда я видела Бритту в последний раз, - продолжала Кайса, - стояла глубокая зима. Я шла по узкой тропинке через лес. Идти было очень трудно, потому что снег начинал таять и на тропинке было скользко. Вдруг я увидела, что кто-то сидит на снегу, я подошла ближе и узнала Бритту. - "Что это ты гуляешь одна в лесу?" - спросила я ее. - "Да, я гуляю", - ответила она. Я остановилась и глядела на нее, потому что не могла понять, чего она хочет. - "Я хочу поискать, не найду ли где отвесной скалы", - сказала Бритта. - "Сохрани тебя Бог, уж не хочешь ли ты броситься с нее?!" - спросила я, потому что у нее был такой вид, словно она не хочет больше жить.
"Да, - сказала она, - если я найду скалу достаточно высокую и отвесную, я брошусь с нее". - "Постыдись, Бритта, разве тебе плохо живется". - "Я - дурная женщина, Кайса". - "Да, что ты такое говоришь?!". - "Когда-нибудь я сделаю что-нибудь дурное, лучше мне умереть". - "Что за пустяки ты болтаешь, дитя?" - "Да, я стала злой, когда переехала сюда". - Потом она подошла ко мне совсем близко, и глаза у нее были как у безумной. - "Они только и думают, как бы мучить меня, и я тоже только и думаю о том, как бы помучить их". - "Тебе так кажется, Бритта - они люди добрые". - "Они только и думают, как бы меня опозорить". - "Ты это им говорила?" - "Я никогда с ними не разговариваю. Я все время только думаю о том, что я им могу сделать плохого. Да, я подумываю, не сжечь ли мне усадьбу; ведь он очень дорожит ею. А то я думаю, не дать ли коровам яду: они такие старые и уродливые, и у них такие набрякшие веки, что они почти похожи на него". - "Собака, которая лает, не кусает", - сказала я. - "Что-нибудь дурное, да я уж сделаю ему, - сказала она. - До тех пор я не успокоюсь". - "Ты сама не знаешь, что говоришь, - сказала я. - Ты сама себе не даешь покоя".
Тут Бритта изменилась в лице и начала плакать. Она выглядела такой кроткой и говорила, как ей трудно бороться со всеми этими злыми мыслями. Потом я проводила ее назад в Ингмарсгорд, и на прощанье она обещала мне не делать ничего дурного, если я только буду молчать. И тогда я начала думать, кому я могла бы рассказать об этом, - сказала Кайса, - потому что мне казалось, неловко идти к таким важным господам, как вы.
В эту минуту прозвонил колокол на крыше конюшни - послеобеденный отдых кончился. Матушка Мерта спешила закончить разговор с Кайсой.
- Послушайте, Кайса, не думаете ли вы, что между Ингмаром и Бриттой опять все может наладиться?
- Что? - спросила изумленно старуха.
- Я хочу сказать, если она не уедет в Америку, вы не думаете, что он женится на ней?
- Откуда мне знать? Нет, я этого не думаю.
- Может быть, она откажет?
- Да, наверное, откажет.
Ингмар сидел, свесив ноги с кровати.
"Теперь ты узнал все, что тебе нужно было знать, Ингмар, - думаю, что завтра ты можешь ехать, - сказал он, стукнув кулаком по кровати. - Напрасно мать думает, что сможет удержать меня, показывая, что Бритта меня не любит".
Он продолжал стучать кулаком по кровати, словно желая что-то вколотить не то в нее, не то себе в голову. "А все-таки я попытаюсь. Мы, Ингмарсоны, всегда начинаем заново, если что-то не ладится. Настоящий мужчина никогда не успокоится, пока женщина сходит с ума от злости к нему".
Никогда еще он не чувствовал так глубоко своего поражения, и горел жаждой хоть как-то это исправить.
- Я не я буду, если не заставлю Бритту чувствовать себя счастливой в Ингмарсгорде, - сказал он.
Он в последний раз стукнул кулаком по кровати и встал, чтобы идти на работу.
- Воистину, это Ингмар-старший прислал сюда Кайсу, чтобы заставить меня ехать в город! Это так же верно, как и то, что я сам стою здесь!