- Хорошо, я расскажу вам о том, что видел сам, - сказал он. - Это было зимой, когда отец и Ингмар-сильный выжигали в лесу уголь. Когда пришло Рождество, Ингмар-сильный просил отца отправиться на праздники домой и обещал, что справится с работой один. На этом и порешили, и в сочельник мать послала меня в лес отнести Ингмару-сильному рождественское угощенье. Я вышел из дому рано утром и к полудню пришел к тому самому месту, где они выжигали уголь. Когда я пришел, отец и Ингмар-сильный только что покончили с одним костром и разбросали горячие угли по земле, чтобы дать им остыть. От углей шел дым, и они то и дело загорались друг от друга. Это было очень опасно, поэтому самой трудной работой было не давать им загораться. Увидев меня, отец сказал: "Пожалуй, тебе придется одному идти домой, Ингмар, я не могу оставить Ингмара-сильного одного за этим делом". Ингмар-сильный стоял по другую сторону костра, окутанный густым дымом. "Иди себе спокойно, Ингмар-старший, мне и не с такими вещами приходилось управляться".
Немного спустя угли почти совсем потухли. "Ну-ка, я посмотрю, какое угощение прислала мне матушка Бритта, - сказал Ингмар-сильный, беря у меня корзину с провизией. - Поди-ка, посмотри, как мы роскошно живем здесь с твоим отцом", - сказал он и повел меня в хижину, где они спали. Большой камень образовывал заднюю стену, а три остальных стены были сплетены из еловых ветвей и терновника. "Да, мой мальчик, - сказал Ингмар-сильный, - ты, вероятно, и не воображал, что у твоего отца такой королевский замок в лесу. А посмотри-ка, как эти стены защищают нас от холода и непогоды", - сказал старик, просовывая руку между еловых ветвей.
Отец, смеясь, вошел вслед за нами. Оба они были черные от копоти, и от них пахло угольным дымом, но никогда не видал я отца таким веселым и довольным. Шалаш был так мал, что они не могли даже выпрямиться в нем во весь рост, их постели были сделаны из елового лапника, очаг был устроен из нескольких камней, и все-таки они чувствовали себя вполне счастливыми и довольными. Они уселись рядом на лежанку из ельника и раскрыли корзину. "Уж не знаю, дать ли тебе чего-нибудь отведать, - сказал Ингмар-сильный отцу, - ведь это мое угощенье".
"Будь милосердным, - отвечал отец, - ведь сегодня сочельник".
"Да, ты прав, в такой день нельзя оставлять голодным бедного угольщика", - сказал Ингмар-сильный.
С этими словами они принялись за еду. В корзине была и водка, и я удивлялся, видя, какую радость доставляла им еда и питье. "Скажи матери, что Ингмар-старший съел все, что она мне передала, - обратился ко мне Ингмар-сильный. - Пусть она пришлет мне завтра еще". - "Да, пожалуй, без этого не обойтись", - отвечал я.
В ту же минуту раздался сильный треск огня, словно кто-то бросил целую пригоршню камней о скалу, и я испуганно вздрогнул. Отец не обратил на это внимания, а Ингмар-сильный быстро сказал: "Ах, вот как?" - но продолжал спокойно есть. Снова раздался треск, еще более сильный. Я ничего не видел, но было похоже, что кто-то насыпал мелких камней в огонь. "Это что, так срочно? - произнес Ингмар-сильный и вышел. - Да, угли опять загорелись, - крикнул он, - но ты сиди себе спокойно, Ингмар-старший, я справлюсь и один!" - Мы с отцом тихо сидели в шалаше, никому слова не шли на ум.
Через несколько минут Ингмар-сильный вернулся в шалаш, и веселая беседа полилась снова.
"Кажется, я еще никогда не проводил такого веселого сочельника", - сказал он. Пока он говорил, снова раздался треск. - "Ну, вот, опять начинается!" - проворчал он. Он вышел из шалаша; угли опять загорелись. Когда он вернулся, отец сказал: "У тебя действительно хорошие помощники, я вижу, ты можешь тут управиться и без меня". - "Да, иди себе спокойно домой, Ингмар-старший, я без помощи не останусь". Мы с отцом ушли, и все обошлось благополучно; ни тогда, ни после угли у Ингмара-сильного не загорались.
Гунхильда поблагодарила Ингмара за рассказ, но Гертруда, словно испугавшись чего-то, молча шла вперед. Между тем наступили сумерки, и все, что было окрашено в пурпур, стало казаться бледно-серым, и только в лесу отдельные листочки еще сверкали и горели, как глаза лешего.
Гертруда пришла в сильное изумление, слыша, как долго и связно рассказывает Ингмар. Она невольно подумала, что он идет, высоко подняв голову и быстрее обыкновенного. Он стал совсем другим с тех пор, как вступил на родную землю. Гертруда не могла отдать себе отчет, почему это не нравится ей и даже беспокоит ее, но она быстро овладела собой и начала подсмеиваться над Ингмаром, спрашивая его, не собирается ли он сегодня танцевать.
Наконец они добрались до маленькой серой избушки. В ней светился огонь; в маленькие окошечки проникало слишком мало света. До них доносились звуки скрипки и топот танцующих.
Девушки остановились и спросили:
- Это что, здесь? Да разве там можно танцевать?
Им казалось, что в избушке едва может поместиться одна пара.
- Входите, входите! - сказал Габриэль. - Избушка совсем не так мала, как кажется.
Дверь была открыта, и на пороге стояло несколько пар, разгоряченных танцами. Девушки, сняв с головы платки, обмахивались ими, как веерами, а парни скинули короткие куртки и остались в одних светло-зеленых жилетах.
Вновь пришедшие протолкнулись через толпу у дверей и вошли в комнату. Первым, кого они увидели, был Ингмар-сильный. Это был невысокий, плотный человек с большой головой и длинной бородой.
"Да, по нему похоже, что он водится с нечистью", - подумала Гертруда.
Ингмар-сильный играл на скрипке, стоя на очаге, вероятно, для того, чтобы не мешать танцующим.
Избушка, действительно, была больше, чем казалось снаружи, но выглядела очень запущенной: голые стены были изъедены червями, а весь потолок был в копоти от дыма. На окнах не было занавесок, а на столе - скатерти; сразу было видно, что Ингмар-сильный одинок. Дети его уехали в Америку, и единственным удовольствием старика было собирать к себе молодежь и играть им на скрипке. В комнате было темно и душно. Несколько пар кружилось посередине. Гертруде казалось, что она вот-вот задохнется, ей хотелось поскорее выйти на воздух, но было совершенно невозможно протиснуться обратно сквозь живую стену людей.
Ингмар-сильный играл ровно и размеренно, но, увидев в дверях Ингмара Ингмарсона, он так сильно провел смычком по струнам, что они затрещали, а танцующие остановились.
- Нет, нет! - крикнул он. - Это пустяки, танцуйте дальше!
Ингмар сейчас же обнял Гертруду за талию, собираясь танцевать, чему та, разумеется, была сильно удивлена. Но им пришлось подождать, так как пары кружились так близко одна за другой, что невозможно было войти в их круг.
Тогда Ингмар-сильный оборвал игру, постучал смычком о край очага и повелительно крикнул:
- Сыну Ингмара-старшего всегда должно найтись место, когда он хочет танцевать в моем доме!
Все обернулись к Ингмару, но он стоял смущенный и не решался начать танец. Тогда Гертруда схватила его за руку и втащила в круг.
Танец кончился, и хозяин подошел к Ингмару поздороваться. Когда же рука Ингмара очутилась в его руке, старик сделал вид, что испугался, и быстро отдернул ее.
- Ай-ай-ай, - сказал он, - надо обращаться осторожнее с нежными руками будущего учителя, такой старый медведь, как я, может легко раздавить их.
Затем он подвел Ингмара и его спутников к столу, от которого просто-таки прогнал нескольких крестьянок, подошел к буфету и достал хлеб, масло и пиво.
- Я никогда не угощаю своих гостей, - сказал он. - Хватит с них музыки и танцев, но Ингмар Ингмарсон должен съесть кусок хлеба под моей кровлей.
Пока молодежь закусывала, он пододвинул низенький трехногий стул, сел напротив Ингмара и пристально уставился на него.
- Так ты хочешь стать учителем? - спросил он.
Некоторое время Ингмар сидел, закрыв глаза; углы его рта вздрагивали, словно он хотел рассмеяться, но ответил он очень грустно:
- Ведь дома я никому не нужен.
- Так значит, дома ты не нужен? - повторил старик. - А почему ты в этом так уверен? Элиас был еще жив два года тому назад, кто знает, как долго проживет Хальвор?
- Хальвор здоровый, сильный человек, - отвечал Ингмар.
- Но ведь ты знаешь, что Хальвор передаст тебе имение, как только ты сможешь выкупить его.
- Он не сошел с ума и не отдаст Ингмарсгорд, раз уж усадьба попала к нему в руки.
Во время этого разговора Ингмар схватился за край грубого елового стола. Вдруг что-то треснуло - Ингмар отломил кусок доски от столешницы.
Ингмар-сильный поднял руку и сказал:
- Он никогда не вернет тебе именье, если ты станешь учителем.
- Ты так думаешь?
- Думаешь, думаешь! - передразнил его старик. - Все знают, как тебя воспитали. Ходил ли ты когда-нибудь за плугом?
- Нет, - отвечал Ингмар.
- Умеешь ли ты жечь уголь, приходилось тебе срубать столетние ели?
Ингмар продолжал сидеть спокойно, только пальцы его с треском отламывали один кусок доски за другим.
Старик внимательно поглядел на него и вдруг замолчал.
- Эге! - сказал он, взглянув на обломанную доску стола. - Мне, пожалуй, еще придется взять тебя в свои руки. - Он поднял отломанные куски и приложил их к прежнему месту. - Вот молодец! Ты можешь показывать себя за деньги на ярмарках! Ах, шельмец! - Он похлопал Ингмара по плечу. - Да, ты действительно создан быть учителем!
И в одно мгновенье он снова вскочил на очаг и начал играть. Теперь его музыка звучала совершенно иначе. Он отбивал такт ногой и играл в бешеном темпе.
- Это полька Ингмара-младшего! - крикнул он. - Эй, эй! Танцуйте все в честь Ингмара-младшего!
Гертруда и Гунхильда были красивые девушки, и у них не было недостатка в кавалерах. Ингмар танцевал мало, он почти все время беседовал с пожилыми крестьянами, сидя в углу комнаты. В перерыве между танцами вокруг Ингмара собралась толпа, как будто всем доставляло радость снова видеть его.
Гертруде показалось, что Ингмар о ней совсем позабыл, и ей стало очень тоскливо.
"Теперь он понимает, что он сын Ингмара-старшего, а я всего только Гертруда, дочь учителя", - подумала она и сама удивилась, что эта мысль так огорчает ее.
Во время перерыва между танцами молодежь выходила на воздух, хотя весенняя ночь была холодная и легко можно было простудиться.
На дворе было темно, хоть глаз выколи, и так как никому не хотелось пускаться в путь в такую темень, то все говорили:
- Побудем здесь еще немножко, скоро взойдет луна, и будет светло.
Ингмар стоял с Гертрудой в дверях, когда к нему подошел хозяин.
- Пойдем, я хочу тебе кое-что показать, - сказал он.
Он взял Ингмара за руку и провел его через кустарник позади дома.
- Встань-ка, да погляди вниз, - сказал он.
Ингмар посмотрел в ущелье, на дне которого что-то неясно белело.
- Это, должно быть, Лангфорс, - сказал он.
- Разумеется, это Лангфорс, - сказал Ингмар-сильный, - Ну? Как ты думаешь, зачем нужен этот водопад?
- Здесь можно поставить лесопильню или мельницу, - сказал Ингмар.
Старик, смеясь, похлопал Ингмара по плечу и подтащил его к краю, словно желая сбросить его вниз.
- А кто же, интересно, должен поставить здесь лесопильню? Кто должен нажиться и выкупить Ингмарсгорд?
- Да-да, я и сам думаю об этом, - сказал Ингмар.
Тогда Ингмар-сильный начал развивать придуманный им план. Ингмар должен убедить Тимса Хальвора построить на водопаде лесопильню и тогда сдать ее в аренду Ингмару. Уже много лет старик обдумывал, как бы помочь сыну Ингмара-старшего вернуть себе богатство.
Ингмар долго смотрел в ущелье.
- Ну, хватит, пойдем опять танцевать, - сказал Ингмар-сильный.
Но Ингмар не трогался с места, и старик терпеливо ждал его. "Если он сын своего отца, то он не ответит ни сегодня ни завтра; таким людям, как он, нужно время, чтобы все обдумать".
Пока они так стояли, неподалеку раздался громкий, яростный лай собаки.
- Ты слышишь что-нибудь, Ингмар? - спросил старик.
- Да, собака гонит дичь по лесу, - отвечал Ингмар.
Лай приближался, казалось, что охота должна промчаться мимо избушки. Старик схватил Ингмара за руку:
- Пойдем скорей!
- Да, что случилось? - спросил Ингмар.
- Молчи и иди скорее в дом, - отвечал старик. Пробежав несколько шагов, они услышали резкий лай где-то совсем рядом.
- Да, что это за собака? - несколько раз спрашивал Ингмар.
- Скорее, скорее! - торопил его старик. Он втолкнул Ингмара в сени, а сам стал старательно запирать дверь. - Быстрее, входите все, кто еще остался на дворе! - громко кричал он.
Он держал дверь полуоткрытой, и молодежь протискивалась в нее со всех сторон.
- Скорее, скорее! - кричал он и в нетерпении топал ногами.
Всем собравшимся в избушке стало страшно, и они хотели знать, что же случилось. Наконец все вошли, и хозяин запер дверь на засов.
- Вы с ума сошли! Спокойно разгуливаете, когда слышите лай горной собаки! - сказал он.
В эту минуту лай раздался возле избушки, собака несколько раз обежала вокруг, не переставая злобно лаять.
- Разве это не простая собака? - спросил один из парней.
- Поди и помани ее, если осмелишься, Нильс Янсон.
Все молча прислушивались к лаю, который, не смолкая, слышался возле дома. Понемногу этот лай стал казаться им зловещим и ужасным; они испугались, и многие побледнели как смерть. Нет, это, очевидно, была не просто собака, а какое-то чудовище, вырвавшееся из преисподней.
Только старик-хозяин осмеливался двигаться; сначала он затворил ставни, потом начал тушить свечи.
- Нет-нет, - кричали женщины, - не туши свет!
- Дайте мне сделать то, что пойдет нам всем только на пользу, - сказал старик.
Кто-то ухватил его за полу.
- Разве эта собака может нам что-нибудь сделать?
- Она - нет, - отвечал старик, - опасно то, что следует за ней.
- А что следует за ней?
Старик остановился и прислушался.
- Мы должны теперь сидеть совершенно тихо, - сказал он.
В комнате воцарилась мертвая тишина, не слышно было даже дыхания. Лай собаки еще несколько раз раздался вокруг дома. Потом он начал стихать, слышно было, как собака промчалась через Лангфорсовское болото и скрылась на горе, по ту сторону долины. Все стихло.
Тогда один из парней не удержался и сказал:
- Собака убежала.
Ингмар-сильный, не говоря ни слова, протянул руку и зажал ему рот - снова наступила тишина.
Вдруг издали, с вершины Клакберга, раздался длинный, протяжный звук. Он напоминал не то завывание ветра, не то звук охотничьего рога. Звук этот повторился несколько раз, вслед за ним послышался шум, топот и фырканье лошадей. С горы, казалось, неслась бешеная охота. Слышно было, как она мчалась по склонам горы, через опушку леса, мимо их избушки. Казалось, что гром сотряс землю, что вся гора обрушилась вниз, в долину. Когда шум пронесся мимо избушки, все съежились и опустили головы. "Сейчас нас раздавят!" - думали они.
Их пугала не столько мысль о смерти, сколько то, что это мог быть сам князь тьмы, шествующий среди ночи со всем своим полчищем. Они с ужасом различали в общем шуме вопли и стоны, вой и рыдания, рев и хохот, свист и визг. И когда то, что издали казалось грозой, налетело на них, они различали бешеный вой, резкий звук рога, треск огня, завывание духов, насмешливый хохот чертей и хлопанье больших крыльев.
Казалось, что разверзлась вся преисподняя и выпустила на землю все свои ужасы.
Земля дрожала и избушка тряслась, готовая развалиться, как будто над ней мчался табун диких лошадей - копыта их грозно стучали о крышу; казалось, что во всех углах завывали духи, а совы и летучие мыши гулко бились о дымовую трубу.
Во время всего этого шума кто-то вдруг тихо обнял Гертруду и заставил ее опуститься на колени. Она услышала шепот Ингмара: "Станем на колени, Гертруда, и помолимся Богу".
Девушка думала, что умрет от охватившего ее ужаса.
"Я не боюсь смерти, - думала Гертруда, - но ужасно то, что злая сила овладеет нами".
Но, когда она почувствовала на плечах руку Ингмара, сердце ее забилось спокойнее, и тело немного расслабилось. Гертруда близко прижалась к Ингмару. Когда он был с ней, она больше ничего не боялась. Странно, ведь он тоже боялся, а вместе с тем девушка чувствовала себя с ним в безопасности. Наконец ужасный шум стих, слышно было, как он удалялся туда же, куда и собака, через Лангфорсовское болото и леса Олофхаттена. Но в избушке Ингмара-сильного, по-прежнему, все было тихо и мертво; никто не шевелился, не произносил ни слова; казалось, ни у кого не осталось для этого сил. Можно было подумать, что все умерли от ужаса, но мало-помалу то один, то другой начали дышать, и видно было, что кто-то еще остался в живых. Долгое время никто не двигался с места. Одни прислонились к стене, другие повалились на лавки, а большинство в ужасе пало на колени и молилось. Все оставались неподвижны, скованные ужасом.
Проходили часы за часами, в это время многие пришли в себя и решили начать новую жизнь, - жизнь, которая приблизила бы их к Богу и оградила от страшного врага. Каждый из присутствующих думал: "Разумеется, это случилось в наказание за мои грехи. Я ясно слышал, как злые духи окликали меня по имени, издевались надо мной и пугали меня".
А Гертруда думала только об одном: "Теперь я знаю, что не могу жить без Ингмара, я должна всегда быть с ним, чтобы чувствовать себя спокойно и в безопасности".
Начало рассветать, серый утренний свет проник в комнату и осветил бледные, измученные лица. Зачирикала одна птичка, потом другая, корова Ингмара-сильного замычала, прося корму, а кошка, никогда не ночевавшая в избе во время танцев, замяукала за дверью. Но никто не тронулся с места, пока из-за горы не поднялось солнце. Тогда все молча разошлись, не прощаясь. Выйдя из избы, они сразу увидели следы разрушения. Большая ель, росшая при входе в дом, была вырвана с корнями; всюду валялись ветки, сучья и колья от ограды, несколько летучих мышей и сов разбились о стены и лежали неподалеку.
На вершине Клакберга было сломано много деревьев; казалось, там вырубили просеку.
Никто не осмеливался смотреть по сторонам, все спешили скорее попасть домой. Кругом просыпалась жизнь. Было воскресенье и крестьяне поднимались позднее, но некоторые уже встали и задавали корм скоту. На пороге одного дома стоял старик и заботливо чистил выходную одежду. Из другого дома вышли отец, мать и дети, все одетые по-праздничному: они, вероятно, собрались в гости в соседнюю деревню. Большим утешением было видеть этих спокойных людей, которые и понятия не имели о том ужасе, какой им пришлось пережить ночью в лесу.
Наконец они подошли к реке, где стояли первые дома деревни. Как они обрадовались, увидев церковь и все знакомое кругом! Они с облегчением вздохнули, убедившись, что дома все благополучно. Вывеска на лавке сверкала по-прежнему, рог на почтовом дворе висел на своем обычном месте, а собака трактирщика, как всегда, спала перед дверью.
Отрадно было видеть, что куст черемухи расцвел за ночь, и в саду священника выставили зеленые скамейки.
Все это действовало успокаивающе, но все же никто не решался заговорить.
Взойдя на школьное крыльцо, Гертруда сказала Ингмару:
- Вчера я танцевала в последний раз, Ингмар!