- Но корзина очень тяжелая, - неуверенно сказала Люба, доставая тем не менее квитанцию из сумочки. Там - книги.
- Девочки, Борьку с собой захватите. Он во дворе в футбол гоняет, - распорядилась Анна.
Она командовала, но командовала мягко, как-то очень по-домашнему, и Люба сразу поняла, что перед ней - старшая. Не назначенная сверху, а избранная таковой по велению сердец и всеобщему признанию, как случается в больших и дружных семьях.
Аля и Рая, взяв квитанцию, сразу же ушли: через форточку донеслось: "Борька, тетя Аня помочь велела!.." Анна закурила.
- Ну, женам командированных денег не платят, так что самое время подумать о работе.
- Я - врач.
- А я - специалист по эпохе Возрождения. Аля - бухгалтер, а Рая - переводчица с английского. И все мы дружно трудимся на швейной фабрике, что весьма поощряется с целью перековки. У нас тут почти все - швеи. Самая престижная работа - у Полины, она - подсобница в продмаге. Кстати, о Полине. Идем к ней, она нам ящиков даст.
- Какие ящики?
- Ящики теперь - мебель. Ну, куда ты свои ложки-плошки поставишь, на окно?
- Нет у меня ни ложек, ни плошек, - улыбнулась Люба. - Всю жизнь на казенных тарелках прожила. Муж у меня - офицер… то есть…
- Офицер - это замечательно. Идем за ящиками.
Кабинет медицинского чиновника областного масштаба. Хозяин был сух настолько, что очки его держались на хрящеватом носу только каким-то чудом. Он читал официальную бумагу, брезгливо морщась и все время раздраженно встряхивая ее.
Люба сидела напротив, с беспокойством наблюдая за его странно демонстративным поведением.
- Ну, и чего вы хотите? - с откровенной неприязнью спросил начальник, закончив чтение.
- Я хочу работать по специальности.
- С такой характеристикой?
- Простите?.. - Люба растерялась.
- Нет, уж вы простите! Халатность, бесконечные отлучки с места работы, прогулы и, наконец, рукоприкладство.
- Какое рукоприкладство?
- За провал на экзамене по "Краткому курсу Всесоюзной Коммунистической партии большевиков". Вот, черным по белому, - он внушительно потряс характеристикой. - Со ссылкой на документы и свидетелей.
Лицо Любы постепенно каменело, и сквозь эту, еще не ставшую непроницаемой окаменелость проступала такая человеческая боль, что исхудалый начальник спросил нормальным человеческим голосом:
- Воды?
- Благодарю, - Люба встала и, качнувшись, вышла из кабинета.
Цех старой швейной фабрики. Гул от множества работающих швейных машинок. Мелькают женские руки, бежит полотно, ряды сосредоточенных женских лиц. Анна, Аля, Рая…
И - Люба.
Вдруг - ликующий крик:
- Девочки!.. Девочки!..
По проходу цеха бежала молодая женщина, потрясая газетой.
- Ежова сняли, девочки!.. Ежов - враг народа!..
Комната Анны. Такая же узкая, как и все прочие комнаты бывшей казармы швейной фабрики. В ней сегодня шумно и отчаянно весело. На досках, положенных на ящики и накрытых простынями, - скромная закуска тех времен, вино, кружки и чашки вместо рюмок, разнокалиберная посуда.
За столом - одни женщины. Кто плачет, кто восторженно что-то говорит, кто звонко хохочет на грани истерики. И все - вразнобой, все перебивают друг друга.
- Теперь жизнь изменится, сестрички! Все изменится!..
- Господи, столько горя… И за что, за что?..
- Узнал все-таки товарищ Сталин правду!.. Узнал!..
- За товарища Сталина, подруги!.. За нашего отца и заступника!..
Ликуют осиротевшие, чудом избежавшие каторги жены, дочери, сестры врагов народа. Счастливыми слезами взахлеб плачет Люба.
Только Анна молчит. Курит одну за другой. И пьет.
Дождь. Затяжной, нудный, осенний. Попрятались все, кто мог. Пусто на улицах. Облетают каштаны.
По пустынной улице шел мужчина в старом, видавшем виды ватнике, намокшей шапке-ушанке, в грубых разбитых сапогах.
Таким он и ввалился в комнату.
- Алешка!..
Люба так закричала, что соседки бросились к ней. А она целовала небритое родное лицо, что-то говорила, смеялась сквозь слезы и снова целовала…
Алексей опомнился первым. Оглянулся на дверь, которую забыл закрыть за собою…
…Увидел женщин, что столпились в открытых дверях, в коридоре. Увидел их лица, их глаза…
Все понял, отпустил Любу, низко поклонился женщинам и тихо сказал:
- Простите нас.
Анна осторожно закрыла дверь.
Проникавший сквозь окно тусклый свет уличного фонаря кое-как освещал комнату. Кухонный стол со шкапчиком, две табуретки, два поставленных на попа фанерных ящика, накрытых белым полотном… Ничего больше не было в этой комнате, но зато все это являлось собственностью Трофимовых. Без инвентарных номеров.
Да еще стояла узкая железная койка, на которой они лежали, тесно прижавшись друг к другу.
- Я знаю, что ни о чем нельзя расспрашивать, - шептала Люба. - Но все-таки позволь один вопрос..
- Один - можно.
- Откуда ты узнал, что я в Воронеже?
- Коваленко сказал. Бывший комдив Коваленко. Он тебя сюда и направил.
- Он… тоже?..
- Он погиб, Любаша.
- Прости.
- Знаешь, может быть, даже и неплохо, что Егорку отчислили в войска, - меняя тему, сказал Алексей. - Послужит, похлебает солдатской каши, а там, глядишь, и снова - в училище.
- Я такая счастливая, такая счастливая!.. - вдруг невпопад горячо зашептала Люба. - Только одно смущает, Алешенька. Рыдают сейчас все мои сестрички во все свои подушки…
Рыдали. Но не все.
Анна не рыдала. Просто не могла уснуть, курила, и груда окурков давно переполнила консервную банку.
Утро здесь было хлопотливым. Сновали по коридору женщины в домашних халатиках, кипятили чай, в очередь варили каши. В очередь и умывались, поскольку местные удобства не могли вместить всех желающих.
Алексей вышел в коридор в чистой - и когда Люба успела ее выстирать? - гимнастерке без знаков различия, подпоясанный солдатским ремнем, и сразу оказался в центре суматошной беготни: кто-то даже повизгивал, прикрывая голые плечики ладошками. Хмуро глядя строго перед собой и беспрестанно бормоча: "Виноват!" - Алексей добрался до нужной ему комнаты и постучал.
- Входи, раз не заперто, - раздался усталый голос Анны.
Алексей открыл дверь, спросив на всякий случай:
- Можно?
- Знала, что заглянешь, - сказалаАнна. - Картошки хочешь?
- Жена ждет, - улыбнулся Алексей, сев напротив нее. - Завтракайте, я покурю.
- За этим и пришел?
- Нет, - он прикурил, помолчал. - Может, нам лучше съехать?
- За себя не ручаешься?
- За себя - проверено. А вот… Ну, не виноват же я, что меня отпустили, не виноват!..
Анна доскребла картошку, закурила тоже. Сказала тихо:
- Отпустили тебя на длинном поводке.
- Как понимать?
- Разумом, а не эмоциями. Моего мужа отпускали дважды и дважды сажали опять. И каждая новая посадка - в новой компании.
- Он был… военным?
- Он был энтомологом. И поехал ловить бабочек в Бразилию. Там необыкновенно красивые бабочки. - Она помолчала. - Так что если не хочешь повторов - совершай самые простые поступки. Те, которых от тебя ждут. Ищи работу, избегай знакомств и сиди здесь в цветнике засохших незабудок. Все, иди. Мне на работу пора.
Алексей встал, пошел к дверям.
- Люба видит в тебе офицера, - вдруг сказала Анна. - По моему разумению, офицер обязан прежде всего думать о других.
Стучали швейные машинки на фабрике. Текло полотно.
Ходил из одного кабинета в другой Трофимов. Текло время.
Опали листья, усыпав улицы. Осенние дожди шли уже без перерыва.
И однажды Алексей, нагруженный узлами и пакетами, вернулся из бесконечных блужданий по кабинетам раньше жены. Торопливо распаковал поклажу, достал новое обмундирование. Он очень хотел обрадовать Любу, а потому сразу же начал переодеваться. Надел новенькие брюки из синей комсоставской диагонали, хромовые сапоги. Гимнастерку, однако, надевать не стал, а, присев к столу, начал аккуратно привинчивать к петлицам знаки различия. Но не полковничьи "шпалы", а скромные лейтенантские "кубики".
Он успел все сделать и встретил жену одетым по форме и затянутым новенькой хрустящей портупеей. Только без ордена, который заработал еще в Испании. Щелкнул каблуками:
- Старший лейтенант Трофимов!
- Восстановили? - радостно ахнула Люба.
- И предписали ждать дальнейших распоряжений. Так что готовься, Любаша, к дальним гарнизонам: старшим лейтенантам даже с академическим образованием в штабах делать нечего.
- Из полковников - в старшие лейтенанты. - Люба была офицерской дочерью, понимала, что значит военная карьера, от вздоха не удержалась, но об ордене не спросила.
- Так ведь лейтенант лучше, Любаша, - улыбнулся Алексей. - Лейтенант всегда полковника моложе.
- Ох, Алешка, умеешь ты женщин утешать, - Люба поцеловала мужа. - Назначение - из Москвы?
- Да, завтра пойду узнавать. А сегодня - пируем, Любаша!
И было вечернее чаепитие на досках, покрытых простынями. Кто принес пирожки, кто - варенье, а Люба испекла пирог.
И было бы совсем весело, если бы под смехом и шутками не вздрагивали годами скопленные слезы.
Официальное военное учреждение. То ли комендатура, то ли военкомат.
- Пакета на ваше имя не поступало, - сказал дежурный.
- Ясно, - Алексей старался говорить бодро. - Когда ожидаете?
- Зайдите недельки через две.
- Через две?..
- А лучше - через месяц. Идите, старший лейтенант, идите.
Первый снег на улицах. Первые морозы.
То же учреждение, тот же дежурный.
- Не поступало.
- Ясно, - Алексей сдержал вздох. - Опять через месяц?
- Не раньше.
Алексей вышел из учреждения. Закурил тоненькую дешевую папиросу: спешить было некуда.
- Позвольте прикурить.
Алексей поднял голову. К его папиросе тянулся какой-то незнакомый ему капитан.
- Просись добровольцем на финскую, - шепнул он, прикуривая. - Мурыжат тебя, Трофимов. - И громко сказал:
- Спасибо, старшой.
Малоизвестная война с Финляндией. Лютая зима сорокового года.
Мутный рассвет.
- Ур-ра-а!..
По глубокому снегу, местами проваливаясь по пояс, бежали цепи атакующих с винтовками наперевес, в шинелях и буденовках, застегнутых на подбородках.
В лоб ударили хорошо пристрелянные пулеметы, падали убитые и раненые, кто-то еще бежал вперед. На кинжальные пулеметы.
- Ур-ра-а-а…
Заглохло "ура". Откатывались поредевшие цепи.
- Твою мать!.. - орал совсем еще молодой комбриг на командном пункте. - Опять артиллеристы подвели! Куда они били, мать их за душу?!.
- Товарищ комбриг, - осторожно, чтоб не влететь под горячую руку, сказал подошедший порученец. - Товарищ комбриг…
- Чего суешься?..
Порученец был явно старше своего начальника, но так теперь принято было разговаривать.
- Старший лейтенант Трофимов очень просит срочно принять его по важному делу.
- Какого черта?!.
- Говорит, есть соображения.
- У лейтенанта есть соображения, а у комбрига, по-твоему, нету?
- Он только что из атаки. Кроме того, он в прошлом - начальник оперативного отдела. Я его знаю: вместе были в Испании.
- Ну давай, - недовольно согласился комбриг.
Вошел Алексей. В мятой простреленной шинели, со свежей повязкой на лбу.
- Товарищ комбриг, старший лейтенант Трофимов просит разрешения обратиться!
- Ранен?
- Царапина. Завтра буду здоров.
Задиристый комбриг посмотрел на обветренное, осунувшееся лицо, хотел рявкнуть, но передумал. Сказал обиженно:
- Артиллерия подвела. В который уж раз.
- Прошу прощения, но артиллерия против бетонного дота бессильна, товарищ комбриг.
- Какой бетон! На нем - кусты. Глянь в стереотрубу.
Алексей достал из кармана шинели бетонный обломок, протянул комбригу.
- Бетон прикрыт грунтом, на котором высажены кусты. Этот кусок отбит артиллерией, я нашел его случайно.
- Ну?.. - комбриг повертел кусок.
- Надо рвать взрывчаткой. Это единственная возможность. Вот расчеты, - Алексей достал несколько листков, положил на стол. - Прошу разрешения взорвать лично.
- Ты что, сапер?
- Танкист, но рвать приходилось. Кроме того, я был в двух последних атаках. Знаю подходы.
- Сколько человек потребуется? - спросил комбриг после довольно долгих размышлений.
- Пойду один.
- Ишь, какой герой-одиночка!
- Одного труднее заметить. Единственная просьба - отвлечь интенсивным пулеметным огнем. Схема огня приложена.
Комбриг долго молчал, обдумывая сказанное. Алексей терпеливо ждал.
- На авантюру смахивает, - наконец хмуро сказал комбриг, тщательно изучив поданные Трофимовым расчеты и схему.
- Поэтому и прошу разрешения идти одному.
- Вот где у меня этот дот! - комбриг резанул ладонью по горлу. - Ладно, завтра тебе - полный отдых. До двадцати четырех. Иди, думать буду.
- Есть! - Алексей отдал честь, повернулся, вышел.
- Мужик надежный, - очень осторожно сказал порученец.
- Скажи, чтоб готовили ночную атаку, - помолчав, приказал комбриг. - Без артподготовки. Внезапность - наша артиллерия.
Порученец молча направился к выходу.
- Да, Ивченко ко мне.
Порученец вышел. И почти сразу же вошел широкоплечий хмурый сержант.
- Звали?
- Поди сюда. - Комбриг подождал, пока сержант приблизится, сказал тихо:
- Завтра ночью подсобишь старшему лейтенанту Трофимову: он к доту полезет. С моим заданием. Но ежели к ним драпануть вздумает, расстреляешь на месте.
Ночь. Мороз. Метель.
Зарываясь в рыхлый снег, ползет Алексей в белом маскхалате, волоча за собою санки с тяжелым грузом. Позади санок, подталкивая и направляя их, - сержант Ивченко. Тоже - в маскхалате.
Поле то и дело освещают ракеты. Тогда они оба замирают в снегу.
Яростная пулеметная стрельба вдруг начинается левее Трофимова и Ивченко. Финны усиленно освещают опасный участок. Взрывники из последних сил пробиваются сквозь снег к доту.
Стрельба. Множество осветительных ракет. И мощный взрыв.
Областной город. Жаркое лето. Цветы на клумбах.
Новый четырехэтажный дом на оживленной улице.
И вдруг - смех. Веселый, радостный. Он слышится в однокомнатной квартире, обставленной незатейливой мебелью тех лет. С инвентарными номерами.
В единственной комнате за праздничным столом сидели майор Алексей Трофимов, старший сержант Егор Трофимов и безмерно счастливая Люба.
- Кормят-то вас хорошо? - допытывалась она.
- Остается, мам.
- А с остатками что делаете? - улыбался Алексей.
- Потом доедаем!
И опять все весело засмеялись.
- Ты ешь, сыночек, ешь, - Люба подкладывала закуску в тарелку сына.
- Сыночек, - усмехнулся отец. - Тебе за что отпуск-то дали?
Егор достал из кармана гимнастерки командировочное предписание.
- Читайте, товарищ майор.
Алексей развернул бумагу:
- За отличные успехи в боевой и политической. Сроком на пять дней. Слышишь, мать? На пять дней! За это и рюмку выпить не грех, - вернул предписание сыну, налил водку из графинчика. - За успехи, товарищ старший сержант!
Егор не успел взять рюмку, как Люба встала и вышла с весьма недовольным видом, проворчав на ходу:
- Не могу видеть, как отец с сыном водку пьют!
- Я не с сыном, а со старшим сержантом! - крикнул вдогонку отец. Чокнулся с Егором, сказал:
- Матери хоть догадался подарок привезти?
Егор выпил свою рюмку, смущенно улыбнулся и беспомощно развел руками.
- Эх ты, тютя!
В комнату вернулась Люба. Убрала графинчик со стола:
- Я чайник поставила.
- Правильно, - согласился Алексей, закуривая.
Егор вдруг сорвался с места, кинулся к дверям.
- Ты куда? - удивилась Люба.
- Сейчас, ма! Забыл!..
И вышел.
- Ма!.. - усмехнулся Алексей.
- Он еще ребенок, - заступилась за сына Люба. - А ты его водкой встречаешь.
- Он не ребенок, а танкист, - строго поправил Алексей. - И эти три рюмки мы выпили не как отец с сыном, а как сослуживцы.
Вошел Егор.
- Мам, это тебе, - сказал он и протянул матери косынку.
- Спасибо, сынок, - растроганно проговорила Люба.
Подошла к зеркалу, повязала на шею косынку, посмотрелась и неожиданно быстро вышла.
- Куда это она? - удивился Егор.
- Сообразил наконец, - довольно проворчал отец. - Мать, понимаешь, от счастья чуть с ума не сошла…
- Пап, - вдруг перебил Егор, собрав всю свою решимость. - Мне деньги нужны.
- Зачем?
- На самолет. Поездом не успею.
- Куда не успеешь?
- Я слово дал.
- Никуда ты не поедешь! - Алексей ударил ладонью по столу, тут же, впрочем, сбавив тон. - Мать, понимаешь, без ума, а сын, понимаешь, отличник боевой и политической…
- Поеду, - упрямо перебил Егор.
- Нет, не поедешь!
- Я слово дал, отец. А ты сам меня учил, что слово, данное женщине, есть слово чести.
- Слово… - недовольно ворчал Алексей. Потом вдруг усмехнулся. - Платочек-то небось Маше вез?
Егор застенчиво улыбнулся:
- Она ждет.
- Спасибо, хоть матери подарок отдать сообразил, - Алексей рылся в карманах. - Где наши деньги?
- Наверно, в буфете.
- Все-то ты знаешь, - продолжал ворчать отец, роясь а буфете. - Тридцатки хватит?
- Хватит. Спасибо, пап.
- Спасибо, - непримиримо бурчал Алексей. - А что мы матери скажем, интересно?
В дверях стояла Люба с тремя порциями эскимо в руках.
Улыбка так и не успела сойти с ее счастливого лица.
Южный областной город задыхался от летней жары, и продавцы газированной воды с сиропами всех сортов бойко торговали своим ходким товаром. А совсем рядом с шумной площадью возле книжного магазина стоял старший сержант Егор Трофимов. Он смотрел на окна противоположного, хорошо знакомого ему дома… Потом достал зеркальце и, поймав солнечный лучик, послал "зайчика" в темное окно третьего этажа. И тут же поспешно зажал зеркальце в кулаке.
В знакомом окне появилась незнакомая мужская физиономия. Если бы на месте Егора стояла Люба Трофимова, она бы сразу узнала ее: она принадлежала коренастому мужчине, который когда-то присутствовал на ее встрече с ректором института по поводу публичной пощечины доценту Фролову.
Егор, конечно, не знал его, однако тут же поспешил на шумную площадь. Было воскресенье, в турпоходы тогда ходить было не принято, и люди - особенно на юге - стремились на улицы. На площади продавали пиво, газированную воду, воздушные шары, мороженое, и было весело каждому в отдельности и всем вместе.
Здесь Егор взял извозчика - кстати, того самого, который когда-то отвозил Любу на военный аэродром, - уселся на пружинное сиденье пролетки и сказал:
- На Овражную.
Овражная нисколько не изменилась за эти годы. Та же пыль, то же запустение, тот же несуразно длинный барак с удобствами во дворе.