8
Ихсан-эфенди потянулся к будильнику. Снова стало тихо. Сейчас он спустится на кухню, разожжет примус, нагреет воду для посуды, потом поставит чайник.
Голова болела, во рту был неприятный привкус. Ихсан-эфенди медленно спускался по лестнице. У двери он заметил лоток. Обычно Джевдет в это время уже уходил.
Ихсан-эфенди заглянул в чуланчик.
Сын спал, уткнувшись лицом в чистую подушку.
Ихсан-эфенди вспомнил вчерашний вечер. Мальчик вернулся домой поздно. В этом возрасте он не должен оставаться на улице так долго. А утром надо уходить в семь или в половине восьмого.
Мальчишка - дрянь, грубый, упрямый. Но все-таки его сын. Кто еще о нем позаботится? Ведь это Стамбул! Чего только не случается с такими, как он! Может связаться с хулиганами, набраться дурных привычек.
Он вспомнил покойную жену.
Она мечтала, чтобы Джевдет стал доктором. Ему тоже хотелось, да все пошло не так. Мальчик не окончил даже пяти классов. А то поступил бы, как внук Абдюссамеда в морскую школу.
В доме мальчишка - причина раздора. Хорошо еще, что Шехназ добрая женщина, другая сказала бы: "Или я, или он…"
Жена… Ихсан-эфенди улыбнулся. Он не променяет ее ни на кого на свете. Особенно теперь, когда она такая послушная… Разве это было возможно раньше? Мало она угощала его туфлями, гладила щипцами, прогоняла от себя…
И вдруг Ихсан-эфенди ясно ощутил на сердце тяжесть. Разве у него горе какое?.. Может быть, он боится сплетен?.. Это его огорчает?
"Э, да что там, - утешал себя старик, - жена не забывает о своем долге! Печется о нем. Даже рискует из-за него своей репутацией… А ведет она себя безупречно. Ничего не скажешь. В дом каждый вечер приходит молодой, симпатичный человек. К тому же холостой… Но она даже не смотрит на него… Ну разве другая женщина была бы верна мужу, который годится ей в отцы? Да был бы аллах ею доволен, а он вполне доволен…"
Ихсан-эфенди взглянул на сына. Впрочем, он уже смотрел на него давно, но, думая о Шехназ, не видел ничего… Почему мальчишка не встает? Устал или, может быть, заболел?
"А вдруг и правда заболел? - встревожился Ихсан-эфенди. Целый день ходит по солнцу, потеет, пьет холодную воду или шербет… Может быть, простудил горло, поднялась температура, и он не спал ночь?.."
Ихсан-эфенди вошел в комнату. Тут ему пришла в голову другая мысль: "А не курит ли, негодник?"
Он остановился, подошел к деревянному сундуку, где лежала одежда сына, осмотрел карманчики вылинявшей голубой рубашки, вывернул карманы старых, грубо залатанных брюк цвета хаки. Нашел носовой платок. Платок был в крови.
"Может, его пырнули ножом?" - с испугом подумал Ихсан-эфенди.
Он быстро подошел к кровати, поднял одеяло. На спине крови не было… Может быть, он ранен в живот или в грудь?
Ихсан-эфенди повернул сына на бок. Он застонал. Лицо в крови, нос распух. Значит, паршивец, подрался!..
Джевдет открыл глаза. Увидев отца, нахмурился.
- Что у тебя с носом? - спросил Ихсан-эфенди.
- Ничего.
Джевдет вскочил с кровати. Пошел к крану.
- Как так ничего? Нос распух. С кем подрался?..
- А тебе какое дело?
Ихсан-эфенди рассердился. Откуда такой гонор? Ишь, как заважничал! То мачехе грубит, то ему. Без году неделю торгует, заработал гроши, а уже воображает себя самостоятельным. Или, может быть, опять начинается старое: "Не успели мать схоронить, как ты уже женился!" А что ему было делать? Не оставаться же бобылем? Мелет всякую ерунду!..
Он в который раз поглядел на чистую постель сына: смотри, как выстирала! Какая мачеха станет так заботиться о пасынке? А этот негодяй еще недоволен, грубит. Как будто мало ей хлопот со стариком мужем. Так на тебе - и от его сына приходится терпеть!
Умывшись, Джевдет вернулся в комнатку.
Отец стоял сердитый, заложив руки за спину.
- Ты чего морду корчишь? Отвечай!
- Ну что тебе надо? Что?
- Как что? Собака! Говори, с кем подрался?
Джевдет едва не заплакал от обиды.
- Я не собака!
- Нет, собака. Разве так отвечают отцу? Заработал три куруша, а гонору на тысячу лир! Вообразил себя человеком!
Еще немного, и Ихсан-эфенди знал бы о жене и Адеме, но Джевдет снова сдержался.
- Нет, - сказал он, - я не стал человеком и знаю, что никогда не смогу им стать. Я даже не окончил начальной школы. Я только грязный лоточник. Меня за нищего принимают… Отвяжитесь вы все от меня!
С глазами, полными слез, он подошел к сундуку, быстро надел штаны, стал натягивать рубашку.
Ихсан-эфенди все еще стоял со сложенными за спиной руками. Грозный, как когда-то, готовый вот-вот "взорваться" "Ихсан-Бомба".
В дверях показалась Шехназ. Она слышала, что отец и сын ссорились, и боялась, как бы пасынок сгоряча не выболтал ее тайну.
- Что случилось, дорогой?
Ихсан-эфенди повернулся к жене.
- Ничего. Смотрю, у него нос разбит. Спросил по-хорошему, в чем дело. А он такую морду скорчил, куда там… Ты что думаешь? Ведь с тобой отец разговаривает!..
Джевдет с угрюмым видом продолжал одеваться. "Подождите, - он покосился на отца, - вот стану Храбрым Томсоном, тогда рассчитаюсь с вами! Думаешь, я буду слушаться эту ведьму, которую ты привел вместо моей матери? Как же, жди!"
Мачеха говорила:
- Не трогай его! Какое тебе дело?..
- Что значит, какое дело, дорогая? Ведь он мой сын. А если с ним что-нибудь случится? Тебе приятно будет?
- Нет, конечно… Но он хочет…
Джевдет схватил лоток и выбежал на улицу.
- Вот собака, сукин сын! Не ребенок, а змея, - проворчал Ихсан-эфенди.
- И все это из-за меня, - вздохнула Шехназ.
- Почему из-за тебя? - вспылил старик. - Что это значит?
- Как что значит? Ведь я заняла место его матери!
- Ну и что же! Не ты, так другая бы заняла. Не вечно я носил бы траур!
- Так-то оно так, но…
- Никаких "но". За один твой ноготок я готов отдать не одного - тысячу таких Джевдетов. А не изменится, пусть пеняет на себя. Как щенка вышвырну!
- Ах, Ихсан-эфенди, разве так можно?
- А почему нет? Я не хочу ссориться с тобой. Даже из-за собственного сына!
- Есть лучший выход. Пусть поедет к тетке.
- В крайнем случае так и сделаю. - Ихсан-эфенди погладил ее по голове. - Для тебя я на все пойду, родная!
Шехназ подумала:
"Очень мне это нужно. Дал бы лучше тысяч пять из своего портфеля. Тогда бы я поверила, что ты меня любишь…"
С улицы донесся голос Адема:
- Ихсан-адмджа!
- Что случилось, сынок?
Старик забыл о своих печалях, подбежал к окну, поднял занавеску.
Адем улыбался.
- Мы пришли на чай, отец. Помнишь, приглашал? Или еще не готов гостя встречать?
- Мы тут с женой заболтались немного.
- О чем разговор?
- Да вот сын непослушный, будь он неладен!
- Что вы стоите на улице? Заходите в дом, - помахала рукой Шехназ.
- А я вам не помешаю?
- Что вы, что вы!.. Просим!..
Она пошла открывать дверь.
- Не жена у тебя - ангел! - сказал Адем. Ихсан-эфенди склонился к нему:
- Такой жены в целом мире не найдешь.
- Цени ее, Ихсан-эфенди.
Адем направился к двери. Вошел. Смеясь, кивнул в сторону Шехназ.
- Ты очень балуешь жену.
- Разве?
Шехназ улыбнулась.
- Так поздно, а чай не готов!
- Конечно, поздно… Во всем виноват этот проклятый мальчишка. Чтоб он провалился!
Они поднялись наверх.
- Пошли его к тетке, и дело с концом, - посоветовал Адем.
- Там видно будет.
- Видно-то видно, да как бы чего не вышло!
- Брось шутить, сынок.
- Так я тебе сынок?
- А что?
- Скажу матери, пусть потребует алименты… Тогда уж не отвертишься!
Адем подмигнул Шехназ. Она засмеялась.
- Ей-богу, Адем-эфенди, вы всегда скажете что-нибудь такое.
Ихсан-эфенди, улыбаясь, смотрел поверх очков.
- Он парень молодец! Ну, вы поговорите пока, а я мигом разожгу примус…
Он ушел в кухню.
Адем поцеловал Шехназ.
- Ихсан-эфенди! А моя мамаша была - ничего собой в молодости? Ха-ха-ха!..
Из кухни послышался голос Ихсана-эфенди:
- Она и сейчас ничего…
- А-а, значит, я хуже? - обиженно проговорила жена.
Обеспокоенный Ихсан-эфенди вернулся из кухни, обнял ее.
- Нет, моя дорогая, моя самая хорошая, золотко мое! - Он поцеловал ее в лоб. - Я тебя ни на кого в мире не променяю… Сейчас будем пить чай…
- Пойди пригласи мать Адема-эфенди, - сказала Шехназ.
- Хорошо, мое золотко, хорошо, моя радость!..
Он спустился на кухню.
- Ну как? Придумала что-нибудь? - шепотом спросил Адем.
Шехназ вздохнула. Она всю ночь думала.
- Аллах свидетель, не знаю, Адем…
Она взяла его руку и погладила. Адем освободил руку, сел за стол, задумался.
Шехназ встревожилась. А вдруг он бросит ее? Как быть? Старика не жалко. Но ведь рано или поздно все может открыться. На то и полиция. Начнется следствие, допросы. Вдруг она допустит какую-нибудь оплошность. Тогда тюрьма…
Она взглянула на Адема. Он сидел за столом, подперев лицо руками. Шехназ не выдержала, подошла к нему, запустила пальцы в волосы.
- Ты рассердился? Ну не надо!.. Я тебя люблю, Адем, очень люблю, но ведь…
Адем поднял голову, оттолкнул ее руку.
- Ты боишься? Да?
- Что поделаешь, Адем? Это выше моих сил!
- Не можешь - не надо, никто тебя не заставляет. Дело твое. Живи со своим стариком. Будьте счастливы!
- Ты меня бросишь? - встрепенулась Шехназ. - Я тебе противна?
Он не ответил, встал, подошел к окну.
В это время улыбающийся Ихсан-эфенди постучал в калитку тетушки Мухсине.
- Соседка-ханым! - позвал он.
Из дому вышла мать Адема.
- А, Ихсан-эфенди? Заходите, заходите… - Она открыла калитку.
- Доброе утро! Адем у нас. Заходите к нам, вместе позавтракаем.
Соседка покачала головой:
- Ах, разве так можно? Вечером у вас, утром опять у вас…
- А что тут плохого? Ну, пожалуйста…
- Тогда я захвачу с собой брынзу, еще что-нибудь…
- Нет-нет, не надо! В другой раз мы к вам придем.
- Ну хорошо!
На улице им повстречался бывший чиновник Управления оттоманского долга Мюфит-эфенди. Ихсан-эфенди сделал вид, что не заметил его. Мюфит-эфенди остановился, проводил их долгим взглядом. Когда они вошли в дом, он вздохнул, покачал головой, пробормотал что-то и, миновав "Перили Конак", вошел в квартальную кофейню.
Во дворе кофейни под большим деревом, как всегда, было людно. Здесь уже собрались все: и железнодорожник Абдюлькадир-эфенди, и парикмахер Лятиф, и Хасан Тайяре, по прозвищу "Густобородый", и инвалид колагасы Хасан Басри-бей, и черкес Нури…
- О, Мюфит-амджа! - воскликнул парикмахер Лятиф. - Где это ты застрял?
- Придется с тебя вычесть за опоздание, - добавил Хасан Тайяре, поглаживая свою пышную бороду.
Кто-то сказал:
- А может, его жена не пускала!
- Что ты! У Мюфита разговор с ней короток.
- Станет он слушаться жену!
- Он ведь не Ихсан-ханым!
Мюфит-эфенди пододвинул стул и сел, даже не взглянув на приятелей, игравших в нарды или куривших наргиле. Они заметили, что Мюфит-эфенди не в духе, и шутки прекратились.
- Какие новости, амджа? - снова обратился к нему парикмахер Лятиф. - Ты расстроен чем-то?
Мюфит-эфенди тяжело сопел, ноздри его маленького носа вздрагивали. Он повернулся к Лятифу.
- Этот тип обнаглел совсем!
Все знали, кто "этот тип", и не спрашивали, только пододвинулись ближе к Мюфиту.
- Вай, рогоносец, вай!
- Что он сделал?
- Что он сделал? - переспросил Мюфит-эфенди. - Прошел мимо и даже не сказал "здравствуй"! Опять шофер Адем с ним.
- Вот болван! - пробормотал парикмахер Лятиф.
- Аллах лишил его разума.
- Жена ему в дочери годится!
- Жаль мальчишку.
- Джевдета?..
- Целый день бродит с лотком на шее.
- Если бы покойная Сакине-ханым увидела!
- Они много задолжали бакалейщику Абди-эфенди.
- За ракы?
- И за ракы, и за брынзу, и за другие продукты.
- Э… Как не задолжать? Каждый вечер пир горой…
Мимо кофейни прошли Ихсан-эфенди и Адем. После этого возмущение достигло предела.
- Вай, сукины дети, вай, скоты!
- Стыд и срам!
- Старый козел!
- Рогоносец! - заключил парикмахер Лятиф.
9
Слово "рогоносец" облетело квартал. Даже дети повторяли его. Забыты были и "Ихсан-эфенди", и "амджа-Ихсан", и даже "Ихсан-ханым". Осталось только одно: рогоносец.
Весь квартал как бы превратился в одно гигантское прислушивающееся ухо. Дом Ихсана-эфенди как магнит притягивал взгляды людей. Женщины не отходили от соседки Ихсана-эфенди. Тетушка Зехра рассказывала, что Шехназ тоже пьет вместе с мужчинами. Но поздно вечером, когда Ихсан-эфенди засыпает, а мать Адема уходит домой, Шехназ и шофер остаются одни.
- А что они делают? - спрашивали тетушку Зехру.
- Клянусь аллахом, не знаю, - отвечала она, прикрывая рот головным платком, - не хочу брать на себя грех: сама не видела!
- Разве такие вещи можно увидеть?
Воображение разыгрывалось:
- От такой, как она, всего можно ждать!
- Конечно, сестрица.
- Зачем они вдвоем остаются?
- Уж будто бы не ясно зачем?
- В открытую дверь не ломятся.
- !..
Узнав с вечера подробности от жен, мужчины собирались на следующее утро в кофейне и делились новостями:
- Слышали о рогоносце?
- А что?
- Как только он уснет, жена с шофером…
- А мать шофера?
- Мать идет к себе, а они…
- Значит, так!
- Я тоже слышал. Соседка подсмотрела. Знаешь, что говорит!..
В квартале только и судачили, что об Ихсане-эфенди, его жене, шофере Адеме и его матери. Бывший чиновник Управления оттоманского долга Мюфит-эфенди и бородач Хасан Тайяре, заботившиеся больше других о чести квартала, не могли "терпеть дальше подобное безобразие" и поговаривали о том, что не мешало бы нагрянуть в дом Ихсана-эфенди.
- Оставьте их в покое, - вмешивался парикмахер Лятиф. - Сколько свет стоит, всегда такие вещи случались. Вам-то какое дело? Если они виновны, закон разберется.
- Он позорит наш квартал, - горячился Мюфит-эфенди. - Мы не можем сидеть сложа руки!
Время от времени между стариками и людьми помоложе, такими, как парикмахер Лятиф, разгорались жаркие споры. Дело доходило до брани.
Джевдет уходил из дому рано утром и возвращался домой поздним вечером; он избегал соседей и не слышал слов, которые повторял весь квартал. Он виделся только с Джеврие. - Как бы поздно он ни возвращался, девочка ждала его. Вечера становились прохладнее. К морю они спускались редко и разговаривали теперь у дома Джевдета.
Джеврие знала обо всем, но молчала, боялась огорчить Джевдета. Ну и дрянь эта мачеха!
Джевдет чувствовал, что Джеврие что-то скрывает. Попытался выведать. Напрасно! Она ничего не говорила.
Однажды утром Джевдет, выйдя с лотком на шее из дому, обратил внимание на рисунок мелом на розовой стене "Перили Конака": ветвистые рога и под ними надпись "Рогоносец!"
Он остановился. Что бы это могло значить? Рисунок как рисунок, надпись как надпись… Но кто нарисовал? Наверно, Эрол, сын зубного врача. Он вынул носовой платок, стер и рисунок и надпись.
На следующее утро он снова увидел то же самое. На этот раз рисунков и надписей было много, больших и маленьких, и все были на одну и ту же тему.
Джевдет снова стер их.
Так продолжалось несколько дней подряд. Однажды на стене появилась голова с рогами. Глаза обрамляли два овальных круга - очки. Джевдет невольно вспомнил отца. А может быть, все эти рисунки…
Хотя в рисунке, кроме очков, не было никакого сходства с Ихсаном-эфенди, Джевдет был почти убежден, что он касается его отца.
Мальчик снова стер рисунок и пошел к своему дому. Эрол не унимается. Хорошо же!.. Он подкараулит негодяя и набьет ему морду.
Джевдет был очень зол на Эрола, который после него стал верховодить малышами. Он даже подумал вслух:
- Ну погоди же, паскудник! Если это ты малюешь, то берегись!..
Действительно, рисунки и надписи были делом рук Эрола.
И вот сегодня, подойдя с гурьбой ребят к розоватой стене "Перили Конака" и увидев, что рисунки опять стерты, он сказал:
- Значит, так! Хорошо. Сейчас сделаем еще лучше!
Он вынул из кармана мел, нарисовал большой контур головы, ветвистые рога и очки, потом сделал надпись.
- А ну, читайте!
Мальчишки и девчонки из младших классов хором по складам прочитали:
РО-ГО-НО-СЕЦ! ОТЕЦ ДЖЕВ-ДЕ-ТА!
Дочь подрядчика Айла захлопала в ладоши.
- Молодец, Эрол! Здорово нарисовал!
Маленькая девочка с голубыми глазами тихо спросила у своей подружки:
- Что такое рогоносец?
Хотя они были примерно одного возраста, вторая девочка знала больше и объяснила. Голубоглазая девочка застыдилась.
- Значит, у Джевдета такой отец?
- Не отец, а мать.
- Как ей не стыдно! У нас мамы не такие.
- Конечно, наши мамы ведь воспитанные.
Джеврие слышала этот разговор и злилась до слез. С хлебом под мышкой, с небольшим пакетиком маслин в руке она возвращалась из бакалейной лавки. Она хотела стереть рисунок и надпись, но побоялась. Если мальчишки увидят - изобьют до полусмерти.
Джеврие пошла домой. Как бы там ни было, она не должна больше молчать. И вечером, когда Джевдет-аби вернется, она ему все расскажет.
Джевдет и Кости исколесили весь Стамбул. Сначала они съездили к лавочнику-еврею, вернули долги и взяли новый товар.
Жара спа́ла. В начале сентября на небе уже появляются беспокойные облака, большие деревья сгибаются под сильным ветром, на дорогах поднимаются тучи пыли.
После полудня неожиданно полил сильный дождь. Мальчиков он застал у Ениджами. Укрывшись под аркой мечети, они смотрели на косые струи, хлеставшие по крыше рынка. Каждый думал о своем. Кости вспомнил фильм "Великий музыкант", который они смотрели накануне.
- А если бы он не украл? - вдруг спросил Кости.
Джевдет удивленно обернулся.
- Если бы не украл? Что?
- Скрипку, - улыбнулся Кости. - Я о вчерашнем кино.
- Ну, стал бы, наверное, бродягой.
- Какой фильм! А?
- Как раз для тебя!
- Я не спал целую ночь, все думал. Конечно, воровать - никуда не годится, но ведь у него был большой талант. Он украл скрипку. Ну и что же? Что значит одна скрипка для такого большого магазина!
- Конечно. Ничего особенного.
- Пусть даже штук десять украл бы, и то ничего.
- По-моему, такое только в Америке и может быть.
- Да, ты прав, - откликнулся Кости.
- Знаешь, почему у нас нельзя стать Храбрым Томсоном? - спросил Джевдет.
Кости замялся:
- Нет.