- Что замолчали? Вижу, трон царский еще пустует... - уверенно подошел к нему, погладил золоченого византийского двуглавого орла над изголовьем спинки, постучал по широким костяным подлокотникам. - Оглохли, что ли? Спрашиваю, чего трон пустует?! Где Владимир, брат мой? - Царский голос насыщался злостью. - Что, руки свои алчные погреть решили?! Сын мой единокровный вам не по сердцу?! Как псы поганые рвать тело мое собрались?! - Он опять ехидно-плутовато улыбнулся и, хоть и уставший, с видом победителя сел на трон, продолжив уже спокойнее: - Сами запомните и стае своей передайте - великий царь Иван Васильевич умирать передумал и всех вас еще переживет. И в честь своего выздоровления приказывает в следующее воскресенье собрать царский обоз в богомолье к Белому озеру, в Кириллов монастырь. А теперь... - Иван встал и еще раз строго осмотрел присутствующих, - вон с глаз моих! А ты, Матей, - сказал, уже возвращаясь в опочивальню, - разыщи дружков моих, Адашева с Курбским, да о выправе поведай. Да караул в Кремле усиль, из самых преданных.
- Усилил, государь, третьего дня без приказа усилил.
По разным причинам царь уезжал из Москвы. В своих горьких молитвах он обещал в случае выздоровления пожертвовать монастырям земли и золота да податься в богомолье. Но было и другое, то, что поедало бессонными ночами и беспокойными днями: неверные бояре, измена близких друзей (потому и взял с собой Адашева с Курбским, к которым уже доверия не имел - хотел держать перед глазами). И змеями жалили невеселые известия гонцов: взбунтовалась Казань, погибла тысяча сторожевого полка, а непокорные казанцы начали даже возводить в сутках перехода от города новую крепость... Зашевелился Крым, Ливония нарушает границы...
В дороге, истомленный горькими думами, он проваливался в сон, и за ним, хрипя и пыхтя горячей пеной, неслись вскачь красные кони. И он уже вовсю гарцевал на них, и спросонья шептал молитвы, но слова их были тяжелыми, они не могли, как молвил при встрече седой как лунь Максим Грек, подняться к богу.
- Вижу, - произнес старый монах, - как злость и гнев тебя гложут. Всякий человек, учил еще апостол Иаков, да будет скор на слышание, медлен на слова, медлен на гнев, ибо гнев человека не творит правды Божией...
Однако могучий красный конь нес Ивана вперед - туда, где неспокойный горизонт утопал в дымах и неизвестности. А богомолье закончилось трагедией: погиб-утонул малыш-наследник Димитрий... И царь впал в новое предчувствие - предчувствие проклятия на его род. За грехи, возможно, отца, бросившего свою венчанную жену, "бесплодную смоковницу" Соломониду, в монастырь и с новой родившего его, Ивана.
Но царь гнал прочь тучи тревожных дум и яростно сеял семя свое в лоне Анастасьином, однако всходы были редкими и слабыми - рос неказистый сын Иван, третий, Федор, имел помутненный разум, а три дочери умерли младенцами.
И на ратном поле зрела гроза: казна обеднела, даже ливонцы не спешили пополнять ее своим серебром. Новое посольство от дерптского епископа приехало в морозную Москву просить об отсрочке выплаты, но Иван не принял его. Он приказал выгнать протестантских собак из города и поручил Адашеву готовить поход.
Опять полилась кровь. В этот раз ливонских христиан истребляли нанятые в царское войско татары под предводительством казанского хана Шах-Али. И снова застонали небеса, и жгли веси, и вырезали детей из лон материнских, и насиловали насмерть женщин, а на тех, кто еще силился убежать, охотились, как на волчиц...
И сдалась Нарва, и пал Дерпт, и было перемирие, и в глазах нового Александра Невского заплескались балтийские волны, к которым вот-вот выйдет его царство - но пробудились соседние Великое Княжество и Польша. Не прошло и года, как рыжий лис гроссмейстер Кетлер сговорился с королем Сигизмундом и был по-братски принят в Вильно. И в августе 1560 года виленский воевода Николай Радзивилл Черный с войском вошел в Ригу. Адашевские шпики доносили Ивану, что Кетлер намеревается соединить Ливонию с Великим Княжеством и передать Радзивиллу крест и орденскую мантию, однако московским полатям было не до них…
В жаркий август того же 1560 года от Рождества Христова умирала в тяжких муках царская жена. Его единственная человеческая радость и утешение. И на его потухших глазах отошла она к Господу.
- Вы все ответите за это! За все ответите... - шептал царь над мертвой Анастасией и гладил еще теплую чернявую прядь волос. Стонал и шептал: - Все-все...
5.
Очередное лето выдалось жарким и дымным. Горели леса, дома, хлеб. Адская удушливая паутина затягивала города, и он отчаянно носился по стране, проводил оперативки и совещания, раздавал нагоняи всем - от лесничих и губернаторов до премьера, сам работал с пожарными, а когда поднимался на вертолете - в глазах плыли красные круги.
- По сведениям спецслужб, красных петухов нам подбрасывают... - сказал уставший и постаревший Керзон, вытирая со штанов сажу. - Если не будет других установок, проведем показательные суды.
- Кого подбрасывают? - не понял президент.
- Поджоги, говорю, по донесениям - спланированы.
- А... Петухи красные... Да это уже кони, а не петухи! Тысячи домов ляснули! А леса сколько! Кто компенсирует, откуда деньги брать? Что людям... - он не смог договорить. Трап неожиданно прыгнул в сторону, перед глазами проплыл красный живот вертолета, стало тяжело дышать. Президент упал на руки испуганного председателя Службы госбезопасности и уже не помнил, как его обступили врачи и как вертолет направился к столице…
И вот он перед выбором, к которому шел не один месяц. Шутка ли - оставить страну на девять месяцев без присмотра! К медикам он тоже особого доверия не имел - не задавят ли пуповиной… Но сеанс, как окрестили ту процедуру-операцию, призван был придать ему силы и омолодить организм.
Начиналось же все казенно. Когда врачи поставили президента на ноги, утром в его кабинет, размерами похожий на хоккейное поле, только вместо льда лежал канадский паркет, постучал помощник Жокей, мягко приоткрыл дверь и нежно выговорил:
- Приветствую вас, господин президент... Разрешите зайти?..
- Что у тебя? - Мороз неохотно оторвался от чтива. - Ты что бумагу изводишь? Завалил меня этими записками... Глаза мои хоть пожалел бы!
- Простите, я бы не беспокоил, но тут без предупреждения Керзон просится...
- А ему чего?
- Не могу знать. Сказал, что по номеру ноль...
Так кодифицировали сверхсекретные переговоры, которые без свидетелей вели чиновники с президентом. Разумеется, те, кто имел доступ.
- Запускай.
Помятый жизнью, службой и природными катаклизмами, но в сияющей оправе из нескольких рядов орденов и в новеньком генеральском мундире, Керзон бросил на помощника ревнивый взгляд и, сам закрыв массивную дверь, процокал к столу, там выпалив:
- Здравия-желаю-товарищ-главно-коман-дующий!
- Да потише ты!.. Садись.
Керзон напряженно смотрел на президента и не шевелился, пока тот не отложил распечатанную страницу и не вздохнул:
- Глаза скоро вылезут… Давай, что у тебя?
Председатель Службы государственной безопасности вскочил и залепетал:
- Товарищ главнокомандующий! Я имею радость доложить вам, что в результате проведенной нами работы и соответствующих мероприятий… имеем в результате… хотим предложить вам… поскольку проверка проведена многопланово, проходила операция в сверхсекретном режиме… - он неожиданно для себя сбился и окаменел.
- Да не трынди ты, - снова вздохнул Мороз. - Толком можешь сказать?
- Так точно… - Керзон вытер о лампасы вспотевшие ладони. - В нашем секретном центре добились неслыханного! Имею в виду операцию "Плацента"… Проведена операция, после которой пациент помолодел на тридцать лет!
Он набрал воздуха и замолчал.
- Ну-у… - президент сложил на животе длинные руки. - И что - Госпремию тебе за это дать?
- Я не о том, не так поняли… Я с предложением… Только правильно меня поймите… Операция сверхсекретная. Помимо проверенного медперсонала о том знаем только я и мой зам. Я лично курировал… А потому имею честь предложить… Только правильно поймите…
- Да не тяни ты резину, чего хочешь?!
- Хочу, только правильно… ведь от всей преданности… Лишние ваши годы никому не помешают… Хочу предложить… омолодиться!
Президента как ошпарили:
- Что?! Ты это… Думаешь, что я уже не могу со своими старыми костями тут сидеть?! Да?!
- Никак нет… Я совсем не о том… Я просто как лучше… Денег же на это пошло… Потому как лучше хотел… - Керзон неожиданно обмяк и затих.
- Как лучше, говоришь? А что там за операция? Не подтяжку же ты мне предложишь сделать, а?
- Что-о вы… - оживился Керзон. - Медики это сеансом зовут… Там пуповину наращивают, а пациента, так сказать, в бароплаценту…
- В баро - чего?
- Плаценту... О том лучше сами медики пусть... Мы же в первую очередь за безопасность и секретность... Ну а результаты, я скажу-у-у! - Керзон невольно облизнулся. - Деда одного... полуслепой был, болезней букет... еле таскался… а через девять месяцев, прошу прощения, бабу попросил! И вот уже полгода джигитует...
- Бабу, говоришь?.. - президент впервые со дня неожиданной болезни улыбнулся. - Что ж, будем думать. Продолжайте работу...
Керзон вышел с видом победителя, чем насторожил помощника.
- Ты… это… галопом-по-европам, мне ничего не хочешь сказать?
- Не имею права, товарищ Жокей, номер ноль, сам понимаешь.
А через несколько минут помощника позвал к себе президент.
- Значит, так... Надоел он мне. Пусть отдохнет. Сделай так, чтобы Керзона я не видел. И срочно ко мне его зама. Как его там?
- Бадакин.
- Да хоть Сракин...
Ночью он снова не смог уснуть. Замучили воспоминания, а ко всему - разболелась голова, ломило суставы, измучила одышка... От таблеток да порошков уже на рвоту тянет...
Утром вызвал помощника. Тот, как и хозяин, тоже не спал, чашками глотал кофе, но выглядел бодрым.
- Готовь встречу. Поехали, хочу посмотреть, что там...
О визите президента в секретную лабораторию помимо его самого и охранников знали только два человека - Бадакин и Жокей. Вначале высоким посетителям показали две видеозаписи: скрюченный старик, до сеанса, и оживший мужчина лет под сорок - после.
- И что, это один и тот же хрен?! - не поверил увиденному Мороз.
- Да. Процесс сеанса контролировал лично я. Если честно, и сам до сих пор удивляюсь, - вскочил Бадакин.
- Расскажи, как такая байда получилась…
- К сеансу готовились девять лет. За медобеспечение отвечает профессор Скоркин. У него в подчинении три ассистентки. Все, как понимаете, проверенные и изолированные. Пациент был отобран в Лукском районе. 75 лет. По легенде - пропал без вести. Доставлен в лабораторию. С того времени - под нашим наблюдением. Самочувствие отличное, медпоказатели в норме, только… - Бадакин затих.
- Ну?
- Только женщин требует. Новых. А тут же секретный объект… Профессор жаловался, что его медичек дед уже заюзгал…
- Это не болезнь! - улыбнулся Мороз, разгладил усы и спросил серьезно: - А есть какие-то осложнения?
- Нет, товарищ президент, не выявлено.
- Так что же вы ему тут сделали? Не на клизмах же он помолодел?!
- Нет... Тут целая программа. Ему… это… пуповину восстановили… и в плаценту, как в материнский живот…
- Иван Владимирович, - мягко промурлыкал Жокей (любил в присутствии высоких лиц так назвать президента, подчеркивая свою близость к нему и козыряя тем), - я сильно извиняюсь, что перебиваю, но, может, стоит позвать самого профессора? Он бы поведал обо всем более детально…
- Да, правильно, давай!..
Старый профессор вначале чуть не обмер от неожиданности, но потом оклемался и выглядел уверенно:
- Опыты базируются на основе медико-физических, невропсихологических и биометральных факторов…
- Стоп-стоп, - замахал руками президент. - Не гони свою пургу! Ты можешь просто и по-человечески объяснить, как деда омолодил?
- Да-да, простите, сейчас… - профессор достал носовой платок, вытер вспотевший лоб и продолжил: - Человек начинает стареть с того времени, как рождается. Мир - это данная Всевышним и испорченная человечеством плацента… Вот мы и попробовали возвратиться к первичности, к материнскому, так сказать, лону. Создали искусственную плаценту и поместили в нее пожилого пациента. Все термальные и прочие жизненно необходимые процессы контролировали автоматически. Пациент спал, а за период сеанса тело очищалось и аккумулировало запасенную энергию. Омолаживалось…
- А как он дышал?
- Так же, как и в животе матери, только, разумеется, искусственно…
- А что ел в том вашем пузыре?
- Необходимые витамины и питание подавались в плаценту… или, по-вашему, пузырь, через…
- Да знаю я эту плаценту не меньше вашего! - перебил президент профессора. - Мы с ветеринарами их последами называли…
Все уставились на профессора, но тот был сбит сравнением. Он помолчал, собрался с духом и продолжил:
- Человеческий пуп есть тайна, своеобразное соединение с миром. Через него, после специальных операций, мы и подводим необходимые пути питания и отбора отходов. Повторюсь, метод очень простой и естественный. Он повторяет то же, что делается в материнском лоне с ребенком. И термин, как понимаете, мы запрограммировали тот же…
- Ну а потом, через девять месяцев… что? - президент оживился.
- Все… - не понял профессор. - Останавливаем сеанс.
- И пуповину режете?
- Ну да, можно и так сказать. Соответствующие пути хирургически удаляются...
Вопросов больше не было. Почмокав, Мороз неожиданно предложил:
- А давай, профессор, мы и тебя омолодим. Голова, вижу, умная, а то еще кевкнешься, и медицина наша обеднеет!
Профессор неловко улыбнулся, а Бадакин вскочил и залепетал:
- Товарищ президент, ваша воля - закон, но прошу простить и понять… Сеанс чрезвычайно затратный в плане финансирования… Я бы сказал - мегазатратный…
- Понял… - вздохнул Мороз, снова чмокнул и приказал: - Покажите мне уже своего деда!
Пациента привел сам Бадакин. Дедом назвать его мог разве что младенец: выглядел он подтянуто и бодро. Увидев президента, обрадовался и чуть не бросился обниматься:
- Ива-ан Влади-имирыч, здрасте, ты ли это?
- Ну-ну, остынь! - буркнул на него Бадакин, но Мороз только улыбнулся:
- Ничего-ничего... Так как, мужик, ты себя чувствуешь?
- Жаловаться не на что...
- А мне доложили, что к девкам не пускают.
- Ну... енто можно и поправить.
Президент приблизился к пациенту, заглянул в глаза, похлопал по плечу и подытожил:
- Хорош, мать твою! - И через паузу: - Мне сказали, что ты мой земеля. И правда, из-под Лук?
- Ну а откуда ж?..
- А чем занимаешься?
- Теперя ничем… В энтой санатории отдыхаю. Спасибо вам и дохторам - и накормлен, и одет, и заботы нет!
- А до "санатории"?
- Так это... конюхом. Пасу, кормлю, а летом за бабу на весовой сижу...
- А не тяжело в таких годах за лошадьми бегать?
- Что вы, Владимирыч! До санатории, не сбрешу, не мог уже, думал бросать. А теперя вылюднел так, что и галопом совладаю!..
- Слышал, Жокей? - Мороз повернулся к помощнику. - Еще один наездник в нашем эскадроне! - довольно улыбнулся и хлопнул в ладоши, что означало - кончай базар, айда домой...
И снова он ночь не спал. А может, и спал, но вместо снов в голове крутились лабораторные ролики: плацента с мутной жидкостью, человек в ней... Точь-в-точь малое дитя в утробе роженицы. Только наружу какие-то шланги тянутся, а над ними десятки аппаратов, мониторов, ламп...
Только на третий день, изможденный размышлениями и нездоровьем, президент решился:
- Ну что, конюхи мои верные, готовьте свои плаценты. Была не была - буду омолаживаться! - Он оглядел вытянувшихся Жокея и Бадакина, повернулся к последнему и, прибавляя в голос грозности, спросил:
- А ты что это ко мне без лампасов приперся?!
Бадакин тихо выдавил:
- Товарищ президент, полковнику лампасы... не положены.
- А почему - полковнику? Жокей, галопом тебя по европам! Готовь мой указ о присвоении ему генерала! И назначаю Бадакина председателем Службы государственной безопасности. Смотрите только, чтобы за девять месяцев тут херни какой не напороли, а то шкуру спущу!.. - Помолчал, снова придирчиво осмотрел подчиненных и окончил уже более ласково: - Подумайте, чтобы за это время я из телевизора не вылезал... Монтаж там какой сделайте, ну… как я принимаю одного, второго, документы подписываю, вас, лентяев, гоняю. Подключите Федоренкина, он знает, что и как. Ясно?
- Так точно! - в один голос гаркнули помощник и службист.
- Ну вот и славно… Не побейтесь только, кто моей повитухой будет, плацента-шмацента...
Народ затушил пожары, отстраивал сожженные лачуги, пил водку и смотрел телевизор.
Администрацию президента начал доставать премьер Сысанков, он рвался к президенту с какими-то неотложными заботами, пока его семиэтажно не обложил и не выгнал Жокей. Премьер надломился, засел на даче и тоже запил.
И вот - звонок председателя Службы госбезопасности:
- Товарищ Жокей, срок сеанса закончен. Будем останавливать?
- А какие другие предложения?
- Не понял...
- Понимаешь ты все не меньше моего, - обрезал его Жокей. Сладким было для него - по сути, руководителя государства - это время; разные кощунственные мысли в голову лезли, но боялся он их, отгонял: кто знает, чем они аукнутся... Да и, зная норов хозяина, не мог не думать о том, что без чьей-то подстраховки не полез бы тот в плаценту... - Конечно, заканчивай!
Жокей покосился на портрет президента, заказал себе кофе, выпил без удовольствия и заспешил в лабораторию.
Перед входом уже стоял лимузин, и Жокей испугался, что опоздал первым поприветствовать хозяина. Возле лифта его ждал окаменевший Бадакин, нервно схватил за рукав и потянул в глубь вестибюля.
- Слушай... вышел казус. Не знаю, как объяснить...
- Президент живой? - оборвал его Жокей.
- Да, да... Что ты! Все получилось, только...
- Что "только"?! Не тяни!
- Помолодевший, здоровый, только... в своем времени.
- Как это… в своем?
- Да пойдем, сам увидишь!
В ярко освещенной палате сидел выбритый и вымытый Мороз. Помолодевший… чуть ли не на половину возраста. Если бы не растиражированные фото времен молодости, его тяжело было бы узнать: ни мешков под глазами, ни морщин, ни обвислой челюсти...
- Господин президент, разрешите приветствовать вас! - начал Жокей, вобрав голову в плечи, но хозяин зло сплюнул и закричал:
- Еще одного придурка привели! Сам ты господин зачуханный, выфрантился тут мне. Что, с бодуна не просох?! - он помолчал и неожиданно кивнул на окно: - Чего машины простаивают? Где бригадиры и звеньевые?! Не посеете вовремя - будете экспериментальное поле своими слезами поливать!