Если тебе нечего делать, загляни ко мне сегодня утром.
Шропшир"
Что бы это могло быть? Она посмотрела на себя в зеркало и решила, что нужно хоть немного подкраситься. В одиннадцать часов она была у маркиза. Ее провели в рабочий кабинет. Дед стоял без пиджака и рассматривал что-то в лупу.
- Садись, Марджори, - сказал он, - через минуту я буду свободен.
Сесть было негде, разве что на пол, и Марджори Феррар предпочла стоять.
- Я так и думал, - сказал маркиз. - Итальянцы ошиблись.
Он отложил лупу, пригладил седые волосы и взлохмаченную бородку. Потом двумя пальцами подкрутил кверху бровь и почесал за ухом.
- Ошиблись; никакой реакции нет.
Он повернулся к внучке и сощурился.
- Ты здесь еще не была. Садись на окно.
Она уселась спиной к свету на широкий подоконник, под которым скрывалась электрическая батарея.
- Итак, ты довела дело до суда, Марджори?
- Да, пришлось.
- А зачем?
Он стоял, слегка склонив голову набок, щеки у него были розовые, а взгляд очень зоркий. Она подумала: "Ну что ж… Я его внучка. Рискну".
- Простая честность, если хотите знать.
Маркиз выпятил губы, вникая в смысл ее слов.
- Я читал твои показания, если ты это имеешь в виду, - сказал он.
- Нет. Я хотела уяснить себе свое положение.
- И уяснила?
- О да.
- Ты все еще намерена выйти замуж?
Умный старик!
- Нет.
- Кто порвал? Он или ты?
- Он говорит, что женится на мне, если я ему все расскажу. Но я предпочитаю не рассказывать.
Маркиз сделал два шага, поставил ногу на ящик и принял свою любимую позу. Его красный шелковый галстук развевался, не стесненный булавкой; суконные брюки были сине-зеленые, рубашка зелено-синяя. Необычайно красочная фигура.
- А много есть о чем рассказать?
- Порядочно.
- Что ж, Марджори, ты помнишь, что я тебе говорил?
- Да, дедушка, но я не совсем согласна. Я лично отнюдь не хочу быть символом.
- Ну, значит, ты исключение; но от исключений-то весь вред и происходит.
- Если б еще люди допускали, что есть кто-то лучше их. Но сейчас так не бывает.
- Это, положим, неверно, - перебил маркиз. - А каково у тебя на душе?
Она улыбнулась.
- Подумать о своих грехах не вредно, дедушка.
- Новый вид развлечения, а? Итак, ты с ним порвала?
- Ну да.
- У тебя есть долги?
- Есть.
- Сколько?
Марджори Феррар колебалась. Убавить цифру или не стоит?
- Говори правду, Марджори.
- Ну, около пяти тысяч.
Старый пэр вытянул губы и меланхолически свистнул.
- Большая часть, конечно, связана с моей помолвкой.
- Я слышал, что на днях твой отец выиграл на скачках?
Старик все знает!
- Да, но, кажется, он уже все спустил.
- Очень возможно, - сказал маркиз. - Что же ты думаешь предпринять?
Подавив желание задать ему тот же вопрос, она сказала:
- Я подумывала о том, чтобы пойти на сцену.
- Пожалуй, тебе это подходит. Играть ты умеешь?
- Я не Дузе.
- Дузе? - маркиз покачал головой. - Ристори - вот это игра! Дузе! Конечно, она была очень талантлива, но всегда одна и та же. Значит, выходить за него ты не хочешь? - Он пристально на нее посмотрел. - Пожалуй, ты права. У тебя записано, сколько ты кому должна?
Марджори Феррар стала рыться в сумочке.
- Вот список.
Она заметила, как он сморщил нос, но что ему не понравилось - запах духов или сумма, - она не знала,
- Твоя бабка, - сказал он, - тратила на свои платья одну пятую того, что ты тратишь. Теперь вы ходите полуголые, а стоит это дорого.
- Чем меньше материи, дедушка, тем лучше должен быть покрой.
- Ты отослала ему его подарки?
- Уже упакованы.
- Отошли все, ничего не оставляй, - сказал маркиз.
- Конечно.
- Чтобы выручить тебя, мне придется продать Гэйнсборо, - сказал он вдруг.
- Ох, нет!
Прекрасная картина кисти Гэйнсборо - портрет бабки маркиза, когда та была ребенком! Марджори Феррар протянула руку за списком. Не выпуская его, старик снял ногу с ящика, посмотрел на нее блестящими, проницательными старыми глазами.
- Я бы хотел знать, Марджори, можно ли заключить с тобой договор. Ты умеешь держать слово?
Она почувствовала, что краснеет.
- Думаю, что да. Зависит от того, какое я должна дать обещание. Но, право же, дедушка, я не хочу, чтобы вы продавали Гэйнсборо.
- К несчастью, - сказал маркиз, - у меня больше ничего нет. Должно быть, я сам виноват, что у меня такие расточительные дети. Других такая напасть миновала.
Она удержалась от улыбки.
- Времена сейчас трудные, - продолжал маркиз. - Имение стоит денег, шахты стоят денег, этот дом стоит денег. А где взять деньги? У меня вот есть одно изобретение, на котором можно бы разбогатеть, но никто им не интересуется.
Бедный дедушка, в его-то годы! Она вздохнула.
- Я не хотела надоедать вам, дедушка, я как-нибудь выпутаюсь.
Старый пэр прошелся по комнате. Марджори Феррар заметила, что на ногах у него красные домашние туфли без каблуков.
- Вернемся к нашей теме, Марджори. Если ты смотришь на жизнь как на веселое времяпрепровождение, как ты можешь что-нибудь обещать?
- Что я должна обещать, дедушка?
Маленький, слегка сгорбленный, он подошел и остановился перед ней.
- Волосы у тебя рыжие, и, пожалуй, из тебя выйдет толк. Ты действительно думаешь, что сумеешь зарабатывать деньги?
- Думаю, что сумею.
- Если я заплачу твоим кредиторам, можешь ли ты дать мне слово, что впредь всегда будешь платить наличными? Только не говори "да" с тем, чтобы сейчас же пойти и заказать себе кучу новых тряпок. Я требую от тебя слова леди, если ты понимаешь, что это такое.
Она встала.
- Вы, конечно, имеете право так говорить. Но я не хочу, чтобы вы продавали Гэйнсборо.
- Это тебя не касается. Быть может, я где-нибудь наскребу денег. Можешь ты это обещать?
- Да, обещаю.
- И сдержишь слово?
- Сдержу. Что еще, дедушка?
- Я бы тебя попросил больше не бросать тень на наше имя, но, пожалуй, это значило бы переводить часы назад. Дух времени против меня.
Она отвернулась к окну. Дух времени! Все это очень хорошо, но о чем он говорит? Бросать тень? Да нет же, она прославила родовое имя - вытащила его из затхлого сундука, повесила у всех на виду. Люди рот раскрывают, когда читают о ней. А раскрывают они рот, когда читают о дедушке? Но этого ему не понять. И она смиренно сказала:
- Я постараюсь. Мне хочется уехать в Америку.
Глаза старика блеснули.
- И ввести новую моду - брать в мужья американцев? Кажется, этого еще не делали. Выбери такого, который интересуется электричеством, и привези его сюда, У нас найдется дело для американца. Ну-с, этот список я у себя оставлю. Вот еще что, Марджори: мне восемьдесят лет, а тебе сколько, двадцать пять? Не будь такой стремительной, а то к пятидесяти годам тебе все наскучит; а люди, которым все наскучило, безнадежно скучны. Прощай!
Он протянул ей руку.
Свободна! Она глубоко вздохнула и, схватив его руку, поднесла к губам. Ой, он смотрит на свою руку. Неужели она запачкала ее губной помадой? И она выбежала из комнаты. Славный старик! Как мило, что он взял этот, список! Сейчас она пойдет к Бэрти Кэрфью, и вместе они начнут новую страницу! Как он смотрел на нее вчера вечером!
XI
ЗА БОРТ
Майкл не пытался ни убеждать, ни спорить: вопрос был слишком серьезен. Может быть, мысли о Ките заставят Флёр изменить решение или ее удержат какие-нибудь другие препятствия - хотя бы мысль об отце. Но ясно было, что рана, нанесенная ей, глубока. Флёр отказалась от всех обязанностей, налагаемых светской жизнью, - в течение этой тяжелой недели она нигде не бывала и никого не приглашала. Она не дулась, но стала молчалива, апатична. И часто она очень серьезно посматривала на Майкла, и иногда во взгляде ее было что-то похожее на озлобление, словно она заранее знала, что он ей откажет.
Ему не с кем было посоветоваться: ведь всякому, кто не был рядом с Флёр в течение всей этой томительной истории, ее настроение показалось бы непонятным, даже смешным. Он не мог ее выдать; не мог даже пойти к Блайту, пока не решится на что-нибудь. Ход его мыслей еще осложняло всегдашнее сомнение - так ли уж он нужен фоггартизму. Вот если бы возгордиться! Он даже не обольщал себя мыслью, что категорический отказ произведет на Флёр впечатление; она считала, что его работа нужна, чтобы выдвинуть его в обществе, но никакой пользы стране не приносит. В вопросах политики она была по-обывательски цинична: реагировала только на то, что угрожало собственности или Киту. Майкл понимал весь комизм дилеммы: будущее Англии - или настоящее молодой женщины, получившей щелчок в светской гостиной! Но в конце концов только сэр Джемс Фоггарт и Блайт связывали фоггартизм с будущим Англии, а теперь, если он отправится в кругосветное путешествие, и эти двое утратят свою веру.
Неделя кончилась. Утром, так ни на что и не решившись, Майкл перешел реку по Вестминстерскому мосту и побрел по улицам Сэрри-Сайд. Он не знал этих мест, идти было интересно. Вспомнил, что тут жили когда-то Бикеты; Бикеты, которым не везло здесь, не повезло, как видно, и в Австралии. Нет конца этим гнусным улицам! Вот откуда выходят все Бикеты. Захватить их побольше, пораньше, захватить, пока они еще не стали Бикетами, еще годятся для работы на земле; дать им случай заработать, дать им воздух, солнце - дать им возможность проявить себя! Безобразные дома, безобразные лавки, безобразные трактиры! Нет, не годится. Нечего впутывать в дело красоту. В палате на красоту не реагируют. Там реагируют только на вполне понятные эмоции - "англосаксонская раса", "патриотизм", "империя", "моральная выдержка" - не отступать от штампов! Он постоял перед зданием школы, послушал монотонное гудение урока. Англичан с их мужеством, терпением, чувством юмора загнать в эти гнусные улицы!
Внезапно его потянуло за город. Мотоцикл! С тех пор как его избрали в парламент, он ни разу не пользовался этой машиной, грозившей растрясти все его достоинство. Но сейчас он решил извлечь мотоцикл и прокатиться: быть может, от тряски у него созреет решение!
Он вернулся домой и не застал Флёр. Завтрак не был заказан. Майкл поел ветчины и в два часа отправился в путь.
С грохотом проскочил он Чизик, Слау, Мейденхед; переехал через реку и запыхтел к Рэдингу. У Кэвершема опять переехал мост и покатил на Пэнгборн. На береговой дорожке он прислонил мотоцикл к кустам и сел покурить. День был безветренный. Между стволами тополей виднелась серая гладь реки; на ивах уже появились сережки. Он сорвал ветку и прочистил ею трубку. Тряска пошла ему на пользу: мозг его стал работать. Война! Тогда он не знал колебаний; впрочем, тогда он не знал Флёр. А теперь, решая этот вопрос: "ехать - не ехать", Майкл, казалось, провидел свою будущую семейную жизнь. Решение, которое он примет, повлияет, может быть, на следующие пятьдесят лет жизни. Взяться за плуг и по первому же требованию отступиться! Можно пахать в сумерках, криво; но лучше слабый свет, чем полный мрак, лучше кривая борозда, чем никакой. Он не знает пути лучше фоггартизма, он должен за него держаться! Будущее Англии! Где-то неподалеку захихикал дрозд. Вот именно! Но, как говорит Блайт, нужно привыкать к насмешкам. Конечно, если Флёр хочет, чтобы он остался в парламенте, - а она хочет этого, - она поймет, что он не должен отступать от намеченной программы, как бы это ни забавляло дроздов. Она не захочет, чтобы он стал безличным флюгером. Ведь как-никак она его жена, с его карьерой связана и ее собственная.
Он смотрел на дым от своей трубки, на серые, нависшие облака, на белых коров за рекой, на рыболова. Он крутил сорванную ветку, любовался желтовато-серыми бархатными сережками. Ему стало наконец спокойнее, но было очень грустно. Что сделать для Флёр? На этой реке - так близко отсюда - он ухаживал за ней. А теперь вот на какой риф наткнулись. Что ж, ей решать, затонет их лодка или нет. И вдруг ему захотелось поговорить со "Старым Форсайтом"…
Когда послышалось фырканье мотоцикла, Сомс как раз собирался повесить картину Фреда Уокера, которую он купил в магазине возле конторы "Сэтлуайт и Старк", тем отметив конец треволнений, связанных с процессом, и удовлетворив свою тоску по английской школе. Фред Уокер! Конечно, он устарел; сколько школ возникло после него и Мэйсона. Но они, как старые скрипки, сохраняют тон; они редки и всегда будут в цене. Сняв со стены Курбэ, раннего и еще незрелого, Сомс стоял без пиджака, держа в руке моток проволоки, когда вошел Майкл.
- Откуда вы появились? - удивился он.
- Я проезжал мимо, сэр, на моем старом мотоцикле. Вижу, вы сдержали слово насчет английской школы.
Сомс прикрепил проволоку к картине.
- Я не успокоюсь, - сказал он, - пока не приобрету Крома-старшего лучшего из английских пейзажистов.
- Кажется, это большая редкость, сэр?
- Вот потому-то он мне и нужен.
Закручивая проволоку, Сомс не заметил улыбки Майкла, словно говорившей: "Потому-то вы и считаете его лучшим". Искоса поглядывая на него. Сомс вспомнил, как он появился здесь летом, в воскресенье, после того как в первый раз увидел Флёр в галерее на Корк-стрит. Неужели с тех пор прошло только четыре года? Молодой человек оказался лучше, чем можно было ожидать; и сильно возмужал, остепенился; в общем, если сделать скидку на его воспитание и войну, симпатичный молодой человек. И вдруг он заметил, что Майкл тоже за ним следит. Должно быть, ему что-нибудь нужно зря бы не приехал! Он старался вспомнить случай, чтобы кто-нибудь пришел к нему без дела, - и не вспомнил. Ну что ж, это естественно!
- Может быть, вам нужна какая-нибудь картина, чтобы повесить рядом с вашим Фрагонаром? Вон там в углу висит Шарден.
- Нет, нет, сэр. Вы и так были слишком щедры!
Щедр! Как можно быть щедрым к единственной дочери?
- Как Флёр?
- Я хотел поговорить с вами о ней. Она себе места не находит.
Сомс посмотрел в окно. Весна запаздывает!
- Странно, раз процесс выигран.
- Вот в том-то и беда, сэр.
Сомс зорко посмотрел ему в лицо.
- Я вас не совсем понимаю.
- Нас сторонятся.
- Почему? Ведь вы выиграли дело?
- Да, но, видите ли, люди не прощают морального превосходства.
- Что это значит? Кто?..
Моральное превосходство - он сам его не выносил!
- Мы заражены добродетельным духом Фоскиссона. Я этого опасался. Флёр болезненно реагирует на насмешки.
- Насмешки? Кто смеет?..
- Хорошо было нападать на современную мораль перед судьей и присяжными, но в обществе, где каждый гордится тем, что у него нет предрассудков, это почитается смешным.
- В обществе!
- Да, сэр. Но ведь живем-то мы в обществе. Мне все равно, к насмешкам я привык с тех пор, как начал проводить фоггартизм, но Флёр совсем измучилась. И не, удивительно - ведь общество для нее любимая игра.
- Это слабость с ее стороны, - сказал Сомс. Но он не на шутку встревожился. Сначала ее назвали "выскочкой", а теперь еще это!
- Тут этот немец повесился в Липпингхолле, - продолжал Майкл, - и мой фоггартизм, и эта стычка с Феррар - в общем несладко. Вся эта неделя после суда была скверная. Флёр настолько выбита из колеи, что хочет ехать со мной в кругосветное путешествие.
Если бы в эту минуту за окном над голубятней взорвалась бомба, Сомс не был бы так ошеломлен. Кругосветное путешествие!
Майкл продолжал:
- И она права. Действительно, для нее это наилучший исход, но я не имею возможности бросить работу до окончания сессии. Дело начато, и я должен довести его до конца. Я только сегодня окончательно решился. Я бы чувствовал себя дезертиром, и в конечном счете ни один из нас не извлек бы из этого пользы. Но Флёр еще не знает.
Голубятня встала на место - Сомс понял, что Майкл не увезет ее бог знает на сколько времени.
- Кругосветное путешествие! - повторил он. - Почему не Альпы?
- Мне кажется, - продолжал Майкл тоном врача, ставящего диагноз, - ей нужно что-то из ряда вон выходящее. В двадцать три года объехать весь свет! А то она чувствует себя отщепенкой.
- Но как же она бросит малыша?
- Да, вот показатель, в каком она сейчас состоянии. Эх, если бы я мог поехать!
Сомс широко раскрыл глаза. Неужели же молодой человек рассчитывает на его помощь? Ехать вокруг света! Безумная затея!
- Я должен ее повидать, - сказал он. - Оставьте мотоцикл в гараже; мы поедем в автомобиле. Я буду готов через двадцать минут. Идите вниз, там пьют чай.
Оставшись наедине с Фредом Уокером - картину он все еще не повесил, Сомс окинул взглядом свои сокровища, и сердце у него заныло. Давно они ему так не нравились. Флёр коллекционировала людей, а теперь у нее отняли ее коллекцию. Бедняжка! Конечно, занятие было нелепое - разве люди могут дать удовлетворение? Не отвезти ли ей Шардена? Хороший Шарден! Думетриус обставил его на цене, но не слишком. А Шарден долговечен - он еще обставит на нем Думетриуса. Но если это доставит ей удовольствие! Он снял картину, взял ее под мышку и пошел вниз.
В автомобиле они говорили только о характере одиннадцатого баронета да о прискорбной склонности полиции не разрешать быстрой езды по новой дороге, проложенной с целью ускорить движение.
На Саут-сквер приехали к шести часам. Флёр еще не вернулась. Оба уселись и стали ждать. Дэнди спустился вниз в поисках незнакомых ног, но, не найдя таковых, тотчас же удалился. В доме было очень тихо. Майкл то и дело посматривал на часы.
- Как вы думаете, куда она пошла? - спросил наконец Сомс.
- Понятия не имею, сэр! Вот за что не люблю Лондон - люди в нем пропадают, как иголки.
Он зашагал по комнате. Сомс уже хотел было сказать: "Сядьте!" - как вдруг Майкл, подойдя к окну, воскликнул: "Вот она!" - и бросился к двери.