- Боже всесильный, покарай всех жуликов и подлецов на свете! Ниспошли на Илико Чигогидзе кару, чтобы корчился он в адских муках и некому было бы подать ему руку помощи, кроме меня! Аминь!
- В чем дело, дядя Илларион?!
- К табаку примешан перец!
- Ну, тогда выпьем по четвертой, и пусть бог накажет Илико! - сказал я, выпил, и вдруг мне захотелось поцеловать длинный нос Иллариона.
- Дядюшка Илларион, дорогой мой, ты лучше всех на свете! Если б ты знал, как я тебя люблю! У тебя длинный нос и доброе сердце. Если бы не ты, мне б вообще незачем жить на этом свете. Поверь мне, дядюшка Илларион! Дай-ка я тебя поцелую!
- Ну, говоря откровенно, Зурико, дорогой, другого такого мальчика, как ты, и свет не рожал! Это пустяки, что я старше тебя на тридцать лет! Был я твоим ровесником! Был. Будешь ты моим ровесником! Будешь. Спрашивается, какая между нами разница? Никакой. Разве имеет значение, у кого больше волос на голове? Не имеет. Мы друзья! А потому - выпьем…
…Средь друзей хожу печальный, Я, Симона, эх, Долидзе… затянул я песню.
- Как это - "печальный"? Что тебя печалит, дорогой? В школе обижают, да? Так вот, запомни мое слово - спалю я вашу проклятую школу! Или, может, враг у тебя завелся? Ты только скажи мне, кто он!
И Илларион потряс ружьем.
- Давай, пли, Илларион! Пусть узнает весь мир, арго мы - это мы! Ау-у-у!..
Илларион спустил оба курка, ружье громыхнуло. эхо, словно пташка в клетке, долго бросалось от горы к горе, потом, найдя выход, выпорхнуло и умчалось куда-то…
…Я проснулся от холода, протер глаза и огляделся. По-видимому, Мурада давно закончил завтрак, убрал все со стола и куда-то ушел…
Я разбудил Иллариона.
- Не стой над головой, точно стражник! - огрызнулся он. - И убери, ради бога, ружье, еще выстрелишь, чего доброго, тогда берегись, расквашу твой дурацкий нос!
- Пройдусь немного, может, зайца встречу…
- Иди, иди… будешь стрелять - не забудь закрыть левый глаз! - крикнул мне вдогонку Илларион.
Не успел я сделать и десятка шагов, как услышал отчаянную ругань Иллариона:
- Вай, чтоб ты околела, паршивая! Дерьмо ты, а не собака! Лаять, что ли, тебе лень, ублюдок несчастный?!
- Что случилось, Илларион? - подбежал я с ружьем наготове.
- Вот, полюбуйся, пожалуйста, - сказал он, протягивая ладонь. На ней чернело несколько зернышек заячьего помета.
- Совсем еще теплые, понимаешь? - простонал Илларион и стал яростно давить пальцем зернышки. - Заяц только что был здесь, а твой проклятый пес и не учуял его!
- Где ты их подобрал?
- Да говорю же тебе, вот тут, рядом, в двух шагах! Ну-ка, живо, заходи сверху, а я подкараулю здесь! Заяц не мог уйти далеко!
Я взвел курок и медленно двинулся вверх по косоropy. Bcкope я увидел общипанные побеги сои и заячьи середы. Они вели к большому кусту орешника. Я несколько раз обошел куст, потом сильно пнул его ногой. Вдруг из куста выскочил заяц - настоящий заяц длинноухий, косой, с белой полоской на спине.
- Держи! - взвизгнул я, словно ошпаренный, и выстрелил.
Заяц, смешно пригнув уши, стрелой помчался вниз.
- Илларион, не упускай его! - орал я.
- Я здесь, не бойся!
На минуту воцарилась гробовая тишина. Затем я услышал щелканье курка, потом Илларион громко сплюнул, потом что-то плюхнулось, раздались проклятия, стоны, вздохи и потом вдруг:
- Держи, держи, Зурикела, он бежит к тебе!
Я присел и вскинул ружье… Неожиданно где-то внизу бабахнул выстрел, другой, и в тот же миг раздался душераздирающий собачий визг. В глазах у меня потемнело, ноги подкосились, и я без звука опустился на землю…
- Мурада, дорогой, взгляни на меня! - Я поцеловал своего верного пса и горько зарыдал.
- Не плачь, сынок, возьми себя в руки, - сказал Илларион, смахивая слезу.
Мурада приоткрыл глаза и взглянул на нас. Плакали все трое - я, Илларион и Мурада.
- Тебе больно, Мурада?
"Очень", - вздохнул бедный пес.
- Эх, почему у меня не отсохнут руки и не ослепнут глаза! - воскликнул Илларион.
"Ладно уж, Илларион, не убивайся… Не нарочно ведь - спьяна… Кроме того, знаю же я нрав твоего ружья - из него выстрелишь во врага, угодишь в друга… Помнишь, точно так же ты подстрелил свою собаку… Так что не стоит сокрушаться… Я на тебя не в обиде… Одно досадно: Ефросинэ будет рада! А впрочем, бог с ней, пусть радуется…" Сказав все это про себя, Мурада ласково потерся мордой о колено Иллариона.
- И он должен псом называться, а Илико - человеком! Где же тут справедливость~! - вздохнул Илларион.
- Мурада, крепись, дружище! Потерпи немного! - нагнулся я к Мураде.
"Ну, нет, брат, плохи мои дела… Как это у вас говорится? "Заживет, как на собаке"! А я вот умираю… Умираю, Зурикела…"
- Крепись, крепись, Мурада. Будь до конца мужественной собакой, - упрашивал Илларион.
"Вам, людям, горя мало: умрете - похоронят, оплачут. A кто нас хоронит? Никто. Если и зароют нашего брата, опять-таки потому, чтобы трупы наши не воняли…" По телу Мурады пробежала дрожь.
- Илларион, на помощь, Мурада умирает! - закричал я.
"Прощайте…" - Мурада в последний раз взглянул на меня, закрыл глаза и застыл.
- Кончился, чтоб отсохли мои руки, - тихо произнес Илларион и вытер рукавом слезы…
…Вопли и причитания бабушки всполошили все село. Примчались перепуганные соседи. Узнав, в чем дело, они возмутились:
- Вы что, люди, с ума посходили? Слыханное ли дело - поднимать такой шум из-за дохлого пса?! Что за ненормальная семья!
И разошлись…
Илларион весь день ходил, словно убийца перед казнью. Под вечер он подозвал меня и сказал:
- Должны похоронить. Вон там, под чинарой!
Вдвоем мы выкопали яму и торжественно предали земле останки нашего погибшего друга. Потом я выпросил у бабушки кувшин вина, и мы справили на могиле Мурады поминки. Первый тост произнес Илларион
- Зурико, сынок мой, - начал он, - безутешное горе привело нас сегодня сюда, к этой могиле, Из наших рядов ушел наш любимый друг и товарищ Мурада. Он всегда был верен нам, как собака, и если на том свете существует собачий рай, то врата его открыты для Мурады. Светлая память о нем всегда будет жить в наших сердцах. За упокой души Мурады! Выпьем!
- Благодарю тебя, Илларион… Выпьем!
- Вторым стаканом я хочу выпить за здоровье близких и родственников покойного. Желаю тебе счастья, благополучия, и чтобы это горе было последним в твоей семье!
- Спасибо, Илларион!
Во двор воровато прокралась черная собака. Она несколько раз обошла могилку Мурады, потом уселась поодаль и жалобно завыла.
- Плакальщики пришли, - сказал Илларион.
- Это собака Симона-мельника, мать Мурады, - сказал я.
- Господи помилуй! Поди сюда, собака!
Собака приблизилась к Иллариону. Он бросил ей кусочек мяса. Собака отвернулась и легла на землю.
- Собака, а ведь тоже чувствует! - сказал я.
- За родителей Мурады! Будь здорова, собака!
Это я, окаянный, взял грех на душу! - сказал Илларион и выпил. Выпил и я. Во двор по очереди, одна за другой, вошли еще четыре собаки.
- Гляди, вот собака Асало… Эта - Датико… Вон та - Деспинэ… Эта - Маки… А где же головастый пес Матрены? Почему он не пришел? - спросил Илларион.
- Он был в ссоре с Мурадой. В прошлом году я стравил их, и Мурада больно его искусал, - ответил я.
- И он решил сейчас свести счеты? Плевал я на такую собаку! Нет у нее ни чести, ни совести! Тьфу!
- Хозяин! - послышалось у калитки.
- Кто там?
- Можно к вам?
- Пожалуйста!
Во двор вошел семилетний мальчуган - сын Махаре Гогичайшвили.
- В чем дело, сынок? - спросил Илларион.
- Телеграмма на ваше имя!
- Покажи!
Мальчик протянул телеграмму. Илларион не спеша достал из кармана очки, тщательно протер их платком, водрузил на нос и начал читать.
"Молния. Зурикеле-собачнику и Иллариону Носатому. Примите мое глубокое соболезнование по поводу трагической гибели дорогого Мурады. Вместе с вами горько оплакиваю эту утрату. Горе мое безгранично, не знаю, переживу ли. Скорблю, что не могу присутствовать лично. Не знаю, как утешить вас. Будь вы неладны оба, горе-охотники, олухи царя небесного! Когда еще раз соберетесь устроить охоту на собак, непременно захватите меня с собой. Целую обоих в лоб.
Ваш скорбящий друг".
- Без подписи! - сказал Илларион. - От кого бы это, а? Поди сюда, сынок, - обратился он к Мальчику. - Иди, иди, не бойся! Мальчик подошел. Илларион так схватил его за ухо, что мальчишка завопил, как гудок чайной фабрики.
- Говори, кто дал телеграмму?
- Не скажу, убьет!
- Не скажешь? Тогда я убью тебя! Выбирай! - сказал Илларион, и гудок завыл с новой силой.
- Илико Чигогидзе дал три рубля, велел отнести телеграмму и молчать, не то язык вырвет.
- Илико, говоришь?
- Илико.
Илларион отпустил мальчика и кулаком ударил себя в грудь:
- Ну, погоди же, кривой черт! Ты у меня еще попляшешь!..
Мне искренне стало жаль Илико.
Наступила ночь, обыкновенная сельская ночь. И все вокруг было мирно и спокойно, словно в тот день никто в нашей семье не умирал…
КРОВЬ ЗА КРОВЬ
Нынешний учебный год я опять закончил с переэкзаменовкой по русскому языку, Два раза в неделю я ходил заниматься на дом к преподавательнице. Вознаграждение за труды выплачивалось натурой: полпуда лобио, четыре головки сыра и пуд вина с нового урожая. По сравнению с прошлым годом дань выглядела ничтожной - в прошлом году у меня были две переэкзаменовки.
Мой учебный день начинался так:
- Вставай, вставай, бездельник! Хватит тебе валяться! Опоздаешь! - доносился со двора голос бабушки.
Я тотчас же вскакивал, несколько раз пробегал по комнате, громко стуча ботинками; с грохотом передвигал стулья, затем на цыпочках возвращался к кровати, забирался под простыню и продолжал прерванный сон. Окончательное пробуждение наступало в момент, когда вместе с ушатом холодной воды на мою грешную голову обрушивались громы и молнии, исторгаемые бабушкой:
- В кого только ты уродился этакий бездельник и непутевый? ! Чтоб ты провалился сквозь землю, бессовестный ты человек!
- Ну что тебе от меня нужно?
- Смерти твоей, мерзавец! Похоронила бы тебя рядом с Мурадой и оплакивала бы по-русски. Да, по-русски, болван! Что, не научилась бы? Вся Россия по-русски говорит, а ты что за тупица такой? Ну, назови мне кого-нибудь в нашей семье, кроме тебя, чтоб русского не знал?! Эх, бедный твой дед! Семь лет прожил в России и выучил русский язык лучше самого начальника почты Ивана.
- Што ви гаварице! - удивлялся я.
- Да, да, не таращь, пожалуйста, глаза! Два часа покойный говорил с Иваном, два часа слушал его Иван с разинутым ртом, а потом повернулся к народу и сказал, что подобной русской речи он в жизни своей не слышал. Вот как оно было!
- Нэ может биц! - опять удивлялся я, после чего следовали знакомый свист хворостинки и мое поспешное бегство по направлению к дому учительницы.
- Здравствуйте, учительница! - представал я пред очи учительницы Заблоны.
- Здравствуй! Что мы сегодня будем делать? - вопрошала она.
- Сегодня? Закончу прополку кукурузы, потом - корову на выпас, потом - сбегаю на мельницу, потом - наколю дров, а потом - уроки, - говорил я, мешая русские и грузинские слова.
- Ну, валяй! - благословляла учительница, и я приступал к занятиям. После полудня начиналось выспрашивание пройденного материала.
- Как с кукурузой?
- Все в порядке, учительница!
- На мельницу сходил?
- Сходил, учительница!
- Корову напоил?
- Напоил, учительница!
- Дрова?
- Хватит на неделю!
- Что такое грамматика?
- Грамматика греческое слово!
- Правильно, молодец, ты хороший мальчик! Ну беги домой!
Однажды утром я совсем уже было подготовился к очередным занятиям, как к нам во двор пожаловал Илико.
- Ольга, дорогая моя, одолжи-ка сегодня мне своего Зурикелу!
- Да? А русскому языку ты его будешь обучать, что ли?
- Такому русскому, какому учит его Заблона, я тоже могу научить. Поставлю его на прополку огорода, и так он у меня намахается мотыгой, что его язык тебе китайским покажется! И ни лобио, ни вина за это не возьму!
- Чтоб у тебя язык отсох, кривой черт! А все-таки зачем он тебе понадобился?
- Это уж не твоя забота, дорогая1 Ты только отпусти его.
- Ладно. Прохвост, ступай с кривым, чтоб ему и второй глаз выклевали! Посмотрим, чему он тебя научится.
- Впериот! - скомандовал Илико и бодро зашагал к воротам,
- В чем дело, Илико? - спросил я.
- Просьба у меня к тебе, Зурикела: хочу послать тебя к Иллариону…
- Это еще зачем?
- Нужно выпросить у него пуда три вина, - знаешь ведь, вино у Иллариона лучшее в ceле.
- Лучше выпроси у бабушки, она не откажет.
- Благодарю покорно! Мне вино нужно, а не уксус. Я не огурцы мариновать собираюсь.
- Так и передам бабушке.
- Передашь, зашью тогда тебе этот рот, что растянул до самых ушей, - и делу конец! Лучше делай, что говорю. Иди к Иллариону и попроси - пусть продаст или одолжит вино. Он уважает тебя, не откажет…
- Кому нужно вино? Тебе? Вот ты сам и проси…
- Зурико, дорогой мой, милый, без ножа меня зарезать хочешь? Сделай одолжение, выполни мою просьбу, ведь он после той телеграммы меня на выстрел к себе не подпускает… А если он откажет, тогда…
- Что тогда?
- Тогда… Тогда ты должен пометить кувшин, в котором он хранит цоликаури (сорт вина). И я выкину с ним такой фокус, что вся деревня говорить будет.
- Какой фокус?
- А вот какой: вино из помеченного кувшина Иллариона в полночь перекочует в мой кувшин. Понял?
- Да ты с ума спятил, Илико!
- Не ори, болван! Забыл, чей табак куришь?
- Подумаешь! От твоего табака того и гляди чахотку наживешь!
- Ну, ладно, лучше поговорим о деле. Десять пригоршней табака, и ты - могила. Идет?
- Сейчас же дашь?
- Ну, конечно.
- Ладно, иди домой, я сам приду к тебе с ответом.
- Ну, смотри!
- До свидания!
Илико поцеловал меня в лоб, потрепал по щеке и, просверлив меня единственным глазом, проникновенно сказал:
- Слышь, Зурикела: изменить Илико Чигогидзе - все равно что изменить родине. Не забывай об этом…
- За кого ты меня принимаешь? - обиделся я.
Успокоенный Илико бодро зашагал домой, а я отправился к Иллариону. Солнце щедро подрумянивало рассыпанные по всему балкону сушеные яблоки. Сам Илларион полулежал на разостланной под липой козьей шкуре и очень старательно читал газету недельной давности. В нашем селе вообще не существует сегодняшней, вчерашней и позавчерашней газеты, все газеты недельной давности.
- Здравствуй, Илларион!
- Зурикеле привет!.. Что нужно было чуть свет этому кривому черту?
- Просто так зашел.
- Все же что говорит этот разгильдяй?
- Вина, говорит, хочу. Пойди, говорит, к Иллариону, пусть, говорит, одолжит или продаст три пуда.
- А стрихнина он не хочет?
- Нет, вина, говорит, хочу.
- Такого вина, какое можно на этого сумасброда расходовать, у меня нет!
- Жалко его, дай!
- А он нас пожалел, когда подсунул наперченный табак? А про телеграмму ты забыл?
- Это правда!
- Ну и не уговаривай меня!
- Знаешь, что он сказал!
- Hy?!
- Если, говорит, Илларион откажет, ты, говорит, пометь кувшин с лучшим вином, а я, говорит, его в полночь опустошу в два счета…
- Ах, вот как?! Ну, Зурикела, теперь мне нужна твоя помощь! За мной, знаешь ведь, не пропадет!.. Вечером я сидел у Илико и отчаянно торговался:
- На тебе две пригоршни табаку и больше не проси!
- Что такое! Выходит, даром я кувшин помечал?
- Ну, черт с тобой, бери четыре!
- Десять!
- Четыре!
- Десять!
- Сдохнешь, дурак! Пожалей свои легкие!
- Это не твоя забота! Гони табак.
- Пять!
- Или давай все десять, или я сейчас же иду к Иллариону и выкладываю ему все!.. До свидания!
- На, на, чтоб лопнуло твое ненасытное брюхо, мерзавец! - Илико в сердцах высыпал передо мною десять пригоршней золотистого табака и добавил: - Только решено: ночью пойдешь со мной и поможешь! В полночь я и Илико лежали под выломанным забором у марани (помещение для хранения вина) Иллариона в мокрой от росы траве.
- Апчхи!.. Апчхи!.. Апчхи!.. - чихнул я три раза подряд.
- Чтоб ты не вырос больше, холера тебе в бок! Верзила, не можешь справиться с собственным носом! - рассердился Илико и дал мне сильного тумака.
- Вон тот кувшин… тридцатипудовый, видишь, палка воткнута, - шепнул я Илико. Илико просунулся в проделанную в заборе дыру и по-пластунски пополз к кувшину. Я запихал бурдюк за пазуху и последовал за ним.
- Ну, начнем! - шепотом приказал Илико и протянул мне мотыгу.
Работали быстро и бесшумно. Спустя пятнадцать минут показалась крышка кувшина.
- Открывай! - сказал Илико и приготовил бурдюк.
Горло кувшина было так велико, что мы вдвоем пролезли бы внутрь. Я с трудом приподнял крышку, Илико быстро нагнулся, всунул голову в кувшин и вдруг зарычал:
- Что это? Кувшин пустой!!!
- Ну, что ты, Илико, он полный, ты глубже посмотри!
Илико залез в кувшин почти по самые плечи.
- Держи воров! Ух вы, мошенники! - заорал вдруг Илларион, соскакивая с дерева. - Ни с места, стрелять буду!
- Спасайся, - гаркнул я, хватая Илико за ноги. Тот в испуге рванулся и… провалился в кувшин. Илларион схватил меня,
- Ты кто? Говори, не то прикончу на месте!
- Это я, Илларион! Не убивай меня! - взмолился я дрожащим голосом.
- А где второй?
- Не знаю!
- Говори, не то прикончу!
- Не знаю дядя Илларион!
- Кто он?!
- Не знаю!
- Как ты не знаешь, вы же вместе были!
- Не знаю!
- Сейчас же закрой этот кувшин, пока я из тебя душу не вытряс, а потом я с тобой еще поговорю! - сказал Илларион и закатил мне такую оплеуху, что Вместо предусмотренного по плану хныканья у меня вырвался отчаянный вопль.
Я быстро закрыл крышку, придавил ее большим камнем и, взявшись за мотыгу, собрался было засыпать кувшин землей, как вдруг из чрева его раздался голос:
- Всесильный боже, святые угодники, пусть разверзнется земля и поглотит всех плутов, подлецов, прохвостов и двуличных людей! Господь всемогущий, ниспошли гром и молнию на головы Иллариона Шеварднадзе и Зурикелы Вашаломидзе! Одурачили меня, нехристи!
- Эй, кто там? Говори, не то башку размозжу! - крикнул Илларион, просовывая в кувшин дуло ружья.