- Как это не поднимаются?! - вспыхнул Щеглов: - Ты сам-то понимаешь, что говоришь?! Вста-ать! По коням! Сади-ись!
Никто не двигается - слова не доходят до сознания, как пушинки улетают по ветру.
- Ты чего сидишь?!
- Невмоготу, товарищ комэск.
- Встань! Ногу в стремя!
Красноармеец понатужился. Ой, какая тяжелая нога! Через силу кавалерист взялся за луку. Нет, не подняться.
- Товарищ комэск, правда не…
Раз! Резкий удар плетью по обтянутому сукну шаровар подбросил малодушного прямо в седло.
- А ты?
Этот упрашивать себя не заставил. Садились все, кто с помощью товарища, кто сам, кому помогали Тополев, старшина, младшие командиры. Когда на снегу не осталось ни одного человека, Щеглов приказал командиру третьего взвода:
- Продолжайте движение и учтите, что если потеряете хоть одного человека, получите от меня пулю. Вы - командир, и об этом не забывайте!
Чуть не ставшая роковой лощина осталась сзади. На бугре ветер был сильнее, но снега меньше, - его сносило. Лошади пошли бодрее, а вскоре по колонне, как электрическая искра, пронеслась радостная весть:
- Алгай!
Действительно, в промежутки между двумя порывами ветра можно было различить постройки, ветлы, изгороди.
Терпеливо выждав, пока пройдет бандитский обоз, Кондрашев тронулся за ним следом до алгайского перекрестка. Смущала мысль, что тот дед по незнанию мог обмануть и сейчас по свертку не ездят.
"Вот это будет номер!" - тревожился взводный.
- Товарищ командир, сзади нас подводы догоняют, - доложили из рядов.
- Сколько?
- Упряжки четыре видно, а там кто их знает.
Положение! Впереди бандиты, а теперь и сзади бандиты. Где же этот проклятый поворот? Фу-у! Наконец-то!
Дорога расходилась на две: прямо к Новоузенску, куда ушли главные силы бандитов, и вправо - на Александров Гай.
"А что если задние подводы их направить по дороге в Алгай?" - родилась шальная мысль. Не раздумывая дальше, Кондрашев остановил взвод, загородив прямую дорогу, и пятерых кавалеристов послал промять свежий след на алгайской дороге, чтобы создать видимость наезженного пути. Уловка удалась. Ничего не подозревая, вакулинцы направились в Алгай.
- Эх и рожи у них были, когда поняли, что сами приехали к красным! - закончил Костя доклад.
Глава пятая
ОДНИМ МЕНЬШЕ
В одном из глухих хуторков, затерявшихся в степи к югу от Чижинских разливов, хозяйственно обосновалась банда Маруси. Приехавшей из Уральска атаманше Серов помог собрать старых знакомых - одиннадцать сапожковцев во главе с Семеном, добавил своих людей, дал пулемет с патронами, немного продуктов, подыскал удобное место для стоянки.
Марусенцы зажили тихо, мирно, по примеру волков, которые, как известно, никогда не шкодят в ближних к логову деревнях. Разошедшись по обезмужиченным войной дворам к молодухам-вдовам или к солдаткам, бандиты в ожидании весны трудились муравьями. Чуть завиднеет, быков запрягают, за сеном в степь ладятся, скотину обихоживают, дворы чистят, навесы, ясли, огорожи чинят, а обедать время придет, по-хозяйски командуют:
- Собирай-ка, Дуняха, на стол, - есть хочется.
Так, чередой один за другим шли зимние дремотные дни, кончаясь тягучими деревенскими вечерами. В сумерки вошло в привычку сходиться к бабушке Настасье. При тусклом свете каганца, заправленного бараньим салом, сучили бабы нитки, пряли шерсть, куделю, рукодельничали, судачили о том, о сем, рассказывали страховины, от которых у самих же рассказчиков мурашки по спинам бегали. Мужики курили, лузгали тыквенные семечки, встревали в бабий говор. Близ полуночи расходились по домам, не зажигая огня ложились спать, и тесноту саманных избушек заполнял такой мощный храп, что от звуков его с потолка и стен сыпались усатые тараканы. Тоненько звякала плохо прикрытая заслонка в печной трубе, убаюкивала, словно колокольчик под дугой. В дверную щель у порога несло холодом, овечьим потом, запахом конской мочи, парным коровьим молоком, - хлева строились с людским жильем под одной крышей.
За все время с самой осени случилось одно происшествие: у бабушки Настасьи пропал из курятника петух. Насчёт виновников сомневаться не приходилось, - следы привели к солдатке, у которой квартировал Гришка Косой, гармонист и ухарь. В чулане петушиные перья нашлись, а в печи в горшке курятина. Два казака, жившие у Настасьи, захватив с собою Семена, пришли к атаманше с докладом:
- Дознались. Кочета украл Гришка Косой. Дозволь нам поучить Гришку.
Атаманша дозволила, и станишники в тот же вечер зверски избили неудачливого воришку, - не блуди, не пакости, на артель пятно не клади! Избили так, что Косой полную неделю пластом лежал и харкал кровью.
В феврале неожиданно оборвалось благополучие, пришел конец сытой, спокойной жизни. Мухортая лошаденка притащила в хутор дровни, а в дровнях дюжего детину с круглым, как решето, лицом, исковырянным оспой.
- Здравствуй, Марусенька! Вот мы и свиделись. Правду говорят, что гора с горой не сходится, а человек с человеком встречаются. Хе-хе-хе! - натянуто смеялся приехавший, подавая атаманше цидульку.
В цидульке атаману Марусе приказывалось идти в район сел Петропавловка - Савинка - Малый Узень и там соединиться с отрядами Вакулина, поступив к последнему в подчинение.
Прочитав записку, Маруся подняла голову и холодно оглядела связного:
- Не побоялся ко мне ехать?
- Я тебе еще в Гуменном сказал, что связаны мы с тобой одной веревочкой, и как ее ни дергай - обоим больно.
Веревочку Егор придумал от страха. Боялся он ехать, но, когда Маруся начала разговаривать, у него отлегло от сердца, - понял, что жив останется.
- Надо было тебя тогда в Гуменном пристрелить, - вроде сама себе сказала Маруся.
- Стрелить и сейчас не опоздано, даже намного легче, - окончательно осмелел Грызлов. - Тогда ты под законом ходила, опаску имела, а сейчас кто с тебя спросит?
- Почему ты безоружный?
- У меня теперь вакансия другая, - ухмыльнулся Егор.
Через два дня по сверкающей серебром целине потянулась черная цепочка конных, след в след, как волки ходят. За всадниками - двое саней: на передних сухари, хлеб, мука, сало, мясо, на задних закутанный в дерюгу "максимка".
Когда клали в передние сани зарезанных у бабушки Настасьи двух овец, Гришка Косой не выдержал, спросил, не скрывая обиды:
- За бабкиного кочета вы мне ребра поломали, а сами теперь что делаете?
- Дурак ты, Гришка, - спокойно объяснил один из бывших бабкиных постояльцев. - Когда в хуторе стоишь, то ни боже мой, ни до чего пальцем не дотрагивайся, - всю артель можешь под хамыр подвести. В походе же мы безответные, - ищи ветра в поле. Понял?
Медленно двигается по степи шайка. Низкое по-зимнему солнце бьет в глаза, заставляет щурить веки.
Защищаясь от света, Маруся нахлобучила папаху на самые глаза, и от этого до чудного стала похожа на хорошенького мальчишку. Только с этим мальчишкой шутки плохие: только что перед самым отъездом забастовал один парень, - жаль стало ему обжитого места, ласковых глаз молодой хозяйки.
- Остаюсь в хуторе, - объявил парнишка: - От добра добра не ищут.
Остался паренек… валяться на базу с простреленной головой. Так-то!
Обойдя стороной Русскую Таловку и Александров Гай, банда Маруси заняла хутор Варфоломеевский. В Петропавловку Маруся послала разъезд искать Вакулина, и вскоре прибыли представители.
- Бурнаковский, - отрекомендовался один из приехавших, чернявенький, с коротко подстриженными усиками. - Член Совета пяти, - важно добавил он.
С неприятным чувством Маруся пожала влажную, холодную руку Бурнаковского. "Как лягушачья лапа", - пришло в голову сравнение.
Трое других представителей, чином, видимо, ниже, своих фамилий и должностей не назвали.
- Здрасте! - официальным тоном, обронила Маруся. - С чем хорошим пожаловали?
- Захотелось посмотреть на прославленного атамана Марусю и привет и ласку от командующего передать, - по-тараканьи шевеля усами, ответил Бурнаковский. Старый плут с первого взгляда определил, что Марусю голыми руками не возьмешь, так просто ей не прикажешь, и пустил в ход лесть. Испытанное средство подействовало.
- Спаси Христос! - казачьей скороговоркой ответила атаманша и уже приветливо пригласила: - Будьте гостями дорогими!
Деловые разговоры много времени не заняли. Вкратце Бурнаковский передал, что Совет пяти предлагает Марусе совместные действия против коммунистов в заволжских уездах. Предстоит пройти Новоузенский и Пугачевский уезды, создавать в селах Советы без коммунистов - "пятерки" из числа наиболее уважаемых состоятельных крестьян и вербовать в отряд новых бойцов. Бурнаковский будет находиться при отряде Маруси, как советник и представитель Совета пяти.
Последнее Марусе не понравилось. "Не хватало мне еще соглядатаев!" - подумала она.
Когда разговаривали, совсем близко застрекотал пулемет, хлопнули два-три винтовочных выстрела. Бурнаковский вздрогнул и побледнел. Усы его поднялись торчком.
"У представителя гайка со слабиной, - не без злорадства заключила Маруся. - Неужели у них лучше этого таракана никого не нашлось?"
- Это пулемет пробовали? - дрожащим голосом спросил Бурнаковский.
В этот момент вошел Семен и, нагнувшись к атаману, начал что-то шептать.
Маруся нахмурилась.
- Надо было подпустить ближе, - сердито сказала она.
- Гришка Косой начал, - оправдываясь, произнес Семен.
- Из Алгая приезжала большевистская разведка, а мои раньше времени открыли стрельбу, - объяснила Маруся Бурнаковскому.
Зимние сумерки подкрались незаметно. Сугробы стали полосатыми, чуть позже окрасились в голубовато-серый тон, а при свете выглянувшего месяца заблестели нежно, кавказским с чернью серебром.
Маруся в честь приезда гостей устроила гулянку.
- Самогону не жалей! - наказывала она днем Семену. - Сам возьмись за таракана - угощай до бесчувствия! Девок для них позови! Чтобы гармонь была!
Семен понимающе кивал головой.
Кисейным пологом стелется по избе сизый махорочный дым. Сипит гармонь полечку. За столом пьют. У гуляк уже расслабленно опустились челюсти, в глазах муть. Галдеж. Никто никого не слушает, - каждому свое высказать надо. Визжат пьяные девки. Виснет ядреная ругань.
В переднем углу - Маруся. Щеки свекольно-красные. Волосы растрепаны. Обожженный первачом голос хрипит, язык шепелявит сильнее обычного. Но глаза строгие, как у великомученицы Параскевы. А рядом млеет Бурнаковский, часто облизывает языком сохнущие губы, но подступиться не решается.
Жмется паскудник к мягкому бедру атаманши.
Обнять бы кралю, да на ней перепоясанная ремнями гимнастерка, - ни с какой стороны не подберешься. А тут Семен не отстает, - знай, подливает да чокается.
Гармонист кончил полечку и заиграл "По муромской дорожке стояли три сосны". Знакомый, тягучий мотив подхватили в несколько голосов так дружно, что табачный дым, словно испугавшись, метнулся к потолку.
… Пра-ащалси са мной милай
Да будущай вясны…
Под шумок Бурнаковский осмелился - положил руку на Марусино колено. Атаманша вроде не замечает, а Семен свое:
- Выпьем, друг, за нашу жизню, за удальство!
- Отстань, Сенька, не хочу.
- Выпьешь, - отстану. Ну, одну только, последнюю!
- Давай, черт с тобою!
Выпил, хотел облапить, но Маруся оттолкнула:
- Убери лапы! Вон на тебя Аксютка глядит, скучает, - займайся с нею!
- Мусеньк-а, красавица! Я в тебя влюбленный. Не нужна мне Аксютка…
- А ну, казаки, "Ланцова"!
- "Ланцова"!
- Семен, сказывай!
… Он клялси и божи-илси
А-адну миня любить…-
надсадно вопили пьяные голоса про муромскую дорожку, но баритон Семена шутя перекрыл их:
Звенит звонок насчет поверки,
Ланцов задумал убежать.
Барабанным речитативом сыпал Семен слогами, и гомон утих сам собою, - готовилось рискованное дело: побег из тюрьмы. Прослушав запев подхватили:
Трубой он тесною пробрался
На тот высокий на чердак.
Встает перед глазами мрачный острог с зубчатыми стенами, с крохотными оконцами камер, в которых за решетками томятся воры-разбойнички.
По че-ердаку…
начал было Семен, но умолк, - у дверей загалдели, шлепнула по мягкому ладонь, и кто-то визгливо тонким голосом запищал:
- Пусти-и-итя! Я мами скажу-у!
- Иди ты отселева!
- А-а-а!
- Ступай, ступай, уходи!
- Что там такое? - окликнула Маруся.
- Здешняя одна просится, глупенькая, - ответили от двери.
- Пустите!
На середину избы выкатилось странное существо: на вид подросток, а лицо старообразное. Из-под платка торчали всклокоченные волосы. Они падали на узкий вдавленный лоб и спускались до маленького носа с широко раздутыми ноздрями. Один глаз все время идиотски подмигивал, а другой, вытаращенный, смотрел куда-то в сторону. Утирая слезы, дурочка глупо улыбалась.
- Не плачь! Как тебя зовут? - спросила Маруся.
- Гы-гы-гы! Я - Фросенька.
- На, Фросенька, выпей! - атаманша передала полный стакан самогона.
- Гы-гы-гы! Я плясать умею.
- Сначала выпей, а потом спляшешь.
Маруся подмигнула, и бандиты, стоявшие рядом с Фросенькой, помогли ей единым духом одолеть стакан.
- Акха-кха-кха! - заперхала дурочка.
- Ай, молодец! Теперь пляши! Ну-ка, гармонист, дай жару!
Плясать Фросенька не умела: трясясь всем телом, она топталась на месте, и это было не смешно, а противно. Семен вскоре опять затянул:
По черда-аку он долго шлялся,
Себе веревочку искал,
Нашел веревку, стал спускаться,
Его заметил часовой.
- Мусенька, лапочка моя!
- Давай, друг, выпьем за нашего атамана, за Марусю! - не отстает Семен.
- 3-з-за М-марусю м-можно. Бр-р!
Но часовой солдат не промах, -
На вольный воздух выстрел дал.
- Гришка, поднеси Фросеньке!
За полночь пьяное веселье пошло на убыль. Иссиня-бледный Бурнаковский то и дело норовил съехать под стол, но Семен вытаскивал его обратно и укладывал головой в блюдо с бараниной (плакали овечки бабушки Настасьи!). Из приехавших с Бурнаковским один корчился в углу над лоханью, двое валялись у шестка на рассыпанных из опрокинутого глечика углях. Маруся сидела по-прежнему строгая, прямая, прикрыв глаза, наблюдала за утихавшим разгулом. Неожиданно она увидела Фросеньку. Дурочка лежала на сундуке. С одной стороны свисала Фросенькина голова, с другой - ноги, обутые в рваные валенки. Из валенок выглядывали шерстяные чулки.
Шальная мысль озарила пьяную голову Маруси.
- Семен, Гришка! - позвала она; - Подьте на час! Я вам что-то скажу.
- Ну?
- Следует таракана женить на Фросеньке.
- О? - удивился Семен.
- Женим так…
Когда атаманша изложила свой план, у Гришки заблестели глаза, а Семен всей пятерней заскреб в затылке.
- Хитра ты на выдумки, ой, хитра! - проворчал он себе под нос, а на всю избу гаркнул: - Дорогие гостечки, не надоели ли вам хозяева? Ступайте спать, - весельство окончилось.
Когда же все разошлись, Семен и Гришка перенесли обезпамятевшего Бурнаковского в горницу, туда же перетащили бесчувственную Фросеньку, связали спина к спине и обоих уложили на кровать. Тех, кто валялся на полу, тревожить не стали. Управившись, оба залезли на печь, а Маруся ушла почивать в соседнюю избу.
Бурнаковский проснулся поздним утром, придя в себя, сообразил, что привязан к чему-то мягкому. В первый момент померещилось, что он, связанный, попал в Чека, но, оглядевшись, успокоился, - обстановка не та: половики, занавески на окнах, кровать. Но кто и зачем его связал? Бурнаковский понатужился так, что веревки врезались в грудь и плечи, хотел оборвать путы, - но за спиной кто-то жалобно запищал:
- Пусти-итя-я!
Сразу вспомнились вчерашняя попойка, глупенькая Фрося. Так, вот с кем его связали! Его, Бурнаковского, представителя Совета пяти! Подлая Маруська! Надо же додуматься до такого!
Бурнаковский сделал еще одну попытку освободиться. За спиной раздался плач.
- Молчи ты, дура! - цыкнул он.
- Сам ты дурак! - возразила Фросенька. - Пусти меня, а то закричу. Слышишь? - и Фросенька принялась колотить пятками по ногам Бурнаковского. - Мама-а!
На крик, на шум открылась дверь из кухни, и несколько человек вошли в горницу. С минуту они серьезно рассматривали связанных Бурнаковского и Фросеньку, а затем от гомерического хохота задрожали стекла. Смеялись марусенцы, хохотали и приехавшие с Бурнаковским вакулинцы.
Не прошло получаса, как Бурнаковский, не повидавшись с атаманшей, не простившись, не похмелившись, укатил восвояси.
Эх, Устя, Устя, Устинья Пальгова, законная жена командира Красной Армии, спросить бы тебя, на что ты тратишь молодые невозвратные годочки! Не ответит Устинья Пальгова, - ей самой подобное во сне не снилось, на яву не грезилось. А вот атаманша Маруська та сразу отрежет:
- Ни фискалов, ни кобелей мне не надо. Если еще пришлют какого, - осрамлю пуще прежнего.
Смех смехом, а приказ приказом - надо идти в деревню Водянку на соединение с главными силами Бакулина. И снова потянулись по белому снегу черные всадники, а сзади них, мотаясь на ухабах, тащились двое саней. Не спешит Маруся, не торопится: тише едешь - дальше будешь. Когда стемнело, до места еще верст пять оставалось.
Шла Маруся в Водянку, а там уже стоял эскадрон Щеглова. В полдень Щеглов получил приказ, в котором говорилось:
"Сегодня, 16 февраля, банда Вакулина заняла деревню Водянку, захватила врасплох и обезоружила две роты 232-го стрелкового полка.
Приказываю начальнику Оренбургских политкурсов, командиру батальона 250-го стрелкового полка и командиру 1-го эскадрона кавдивизиона ВНУС окружить банду в Водянке и уничтожить. Общее командование возлагаю на начальника Оренбургских политкурсов".
Вот, выполняя этот приказ, Щеглов после утомительного марша очутился на северо-западной окраине Водянки. В это же время с запада подошли к Водянке политкурсы и стрелковый батальон. В той стороне сразу же началась перестрелка. Звуки выстрелов побуждали к деятельности, и Щеглов послал один взвод в село.
- Осторожненько разведай, где бандиты, - сказал он Кондрашеву, но в этот момент наблюдатели доложили:
- Тикают бандюки! Ей-ей тикают!
Действительно, на деревенской улице показалась темная масса конницы, двигавшейся на восток. Вот он, удобный момент для удара во фланги, мечта каждого конника! Мозг работал напряженно, мысли прояснились до предела.
"Одним ударом внести панику, смешать ряды и рубить", - подумал Щеглов и скомандовал:
- Шашки к бою! В атаку марш-марш!
Как вихрь, вылетел эскадрон из переулка и врезался во фланг вакулинцам. Ура-а-а!!