"Хак-хак-хак! Топ-топ-топ!" Стонет земля под сотнями копыт. Сошлись, бьются. Шлепки ударов, глухой стук падающих на землю тел. Вопли.
- Руби-и-и!
- Ах, гад!
- Ой, смертынька!
Щелкают выстрелы. "Бух-бух!" Дико взвизгнула раненая лошадь. Те и другие озверели, рубятся, налетают один на другого, топчут упавших лошадьми. В темноте все смешалось. Своих не отличишь от чужих - все в шинелях, все в папахах. От центра скачут новые всадники. Кто они? Бандиты. На Щеглова налетел один в коротком полушубке, перепоясанный ремнями. Лязгнул клинок по клинку, рассыпались в воздухе искры. Отбив удар, Щеглов в свою очередь ответил ударом. Кажется, угодил противнику по лицу, потому что тот, завопив, закрылся руками и упал на шею коня. Щеглов успел ткнуть его острием шашки в спину.
Невдалеке, будто молния сверкнула, - залп, второй, третий… Строчат пулеметы. Ухают, взрывы ручных гранат. Ура-а-а! По улице бегут бойцы в островерхих шлемах. Наши! Курсанты!
- Тополев! Кондрашев! - кричит Щеглов.
- Я, - Иван Иванович осаживает взмыленную лошадь.
Эскадронцы собираются возле гумен. Мало собралось после атаки: едва ли половина. В первом, во втором взводах уцелело человека по три, по четыре.
- Кондрашев где?
- Кто видел командира второго взвода?
Нашелся Кондрашев, приехал с перевязки, - разрубила бандитская шашка кожу на голове.
Из темноты подъехал верховой.
- Командир эскадрона здесь?
- Я.
- Вас командир отряда вызывает.
- Где он?
- На площади. Поедемте покажу.
На площадь сносят убитых, стаскивают богатые трофеи: одних пулеметов двенадцать штук. Тесной кучей стоят пленные - несколько сотен.
- А-а, комэск! Ну, спасибо, друг! Помог. Здорово помог. Благодарю и тебя и всех бойцов.
- Служу революции.
- Товарищ начальник, в числе убитых опознан Вакулин, - доложил командиру отряда подскакавший адъютант.
- Что-о?!
- Убит сам Вакулин, - повторил тот.
- Пошли посмотрим!
На снегу лицом вверх лежал человек в черном коротком полушубке. Вокруг красные пятна крови. Сабельный удар рассек переносье, одна глазница залита кровью, в другой, как стекло, блестит мертвый глаз. Командиру отряда подали оправленную серебром шашку, маузер и полевую сумку.
- С него сняли, - объяснил адъютант.
Командир отряда еще раз пожал крепко руку Щеглову.
- Вакулина зарубил кто-то из ваших кавалеристов. Еще раз спасибо!
Атака в Водянке обошлась эскадрону очень дорого: двадцать четыре убитых и тридцать один раненый.
Банда Маруси в Водянку не дошла. Услышав стрельбу, марусенцы остановились и стояли до тех пор, пока не встретились с отходящими из Водянки вакулинцами. Вместе с ними они пошли в Таловку.
Из донесения № 12: "…Вместо убитого в Водянке Вакулина командование бандой принял Попов. Беглец".
Глава шестая
РАХМАНОВКА
После боя у Водянки банда сосредоточилась в Таловке. Отсюда во все стороны Попов разослал разведчиков и вскоре убедился, что находится в полукольце. На всех дорогах, кроме ведших на юг, в астраханские степи, стояли сильные гарнизоны. Пробивать брешь главарь не осмеливался, потому что имевшийся у него вооруженный сброд (в этом отношении Попов себя не обманывал) он считал неспособным к ведению настоящего боя. Время шло, и трудно сказать, чем бы окончилось это бездействие бандитов, если бы не случайность, вернее удача и находчивость одного из тайных агентов "пятерки".
20 февраля переезжала в Новоузенск оперативная группа штаба 28-й стрелковой бригады. Ехали на шести пароконных подводах. В пути застала ночь, в белесую массу неразличимо слились небо и земля.
- Гони, Егор, пошевеливай! - торопил возницу ехавший в передних санях начальник оперотдела.
- Я и то, - ответил тот и свистнул. - Ну-ка вы, родимые!
- Что это за селение? - спросил начальник оперотдела, когда впереди зачернелись постройки.
- Хутор Козюлькин.
- Ну и название! - засмеялся спросивший. - До Новоузенска верст двадцать будет?
- Верстов с двадцать наберется, - подтвердил Егор и, пустив лошадей шагом, начал свертывать цигарку.
- Чего же ты встал? Погоняй!
- Тут поворот должен быть, - как бы не проехать мимо.
Возница зажег спичку. Слабый, дрожащий огонек осветил скуластое, круглое, как решето, испещренное рябинами лицо кучера. Ветер потушил спичку, и парень, выругавшись, зажег новую, прикурил, смачно сплюнул и, затянувшись, объявил:
- Вот он, сверток. Значит, скоро будем на месте. Ну-ка вы!
Как выстрел, щелкнул бич, и сани понеслись во тьму.
- Э-э-ей!
Качается кузов, мягко скользят полозья, снежная пыль летит навстречу, щекочет лицо, но за косматым воротником тулупа тепло, уютно. Сладко дремлется, а в затуманенной голове, как придорожные вешки, мелькают мысли. Резкий окрик прогнал дрему.
- Стой! Кто такие?
- Тпр-ру! Свои.
- Что за свои?
Начальник высунул голову, откинул воротник.
- Опергруппа Попова. А вы кто?
- Проезжайте! Мы, стало быть, тоже Попова.
- Какое это село?
- Петропавловка.
- Почему Петропавловка? Егор!
- Ошибся маленько. Где у вас штаб?
- Домов через десять будет на правой руке. Там спросишь!
- Трогай!
У дома с освещенными окнами Егор остановил лошадей и, спрыгнув с облучка, побежал вразвалку к крыльцу.
Через несколько минут сани окружили вооруженные. Стволы винтовок были направлены на приехавших.
- А ну, вылезай! - последовала грубая команда, и только в этот момент начальник опергруппы понял, что попали они не к комбригу 28-й товарищу Попову, а к Попову-бандиту.
В бандитском штабе ворошили оперативные документы. Среди них нашлась дислокация красных отрядов, оперативные приказы, планы окружения и уничтожения банды Попова.
Егор Грызлов расхаживал героем, - не всякий способен привезти целый штаб.
В ту же ночь банда форсированным маршем перешла полотно железной дороги на неохраняемом участке между Малоузенском и Новоузенском, вырвалась таким образом из окружения и, сделав два-три перехода, очутилась на территории Пугачевского уезда. На железной дороге Саратов - Уральск поповцы разгромили пытавшийся преградить им дорогу отряд военморов Каспийской флотилии. Двести пятьдесят моряков бились до последнего патрона, но остановить банду не смогли.
Дальше банда двигалась без помех и далеко опередила преследовавшие ее пехотные части. По пятам шла лишь кавалерия - кавдивизион ВНУС и 1-й сводный кавполк, но эти части, без пехоты, в зимних бездорожных условиях, когда развернуться для боя негде, к решительным действиям были неспособны.
Тяжелые, непрерывные переходы измотали кавалеристов. От ветра и мороза лица бойцов почернели, губы растрескались, в рядах давно уже не слышно шуток и смеха, настроение угнетенное. Лошади спали с тела, на боках торчат ребра. К Тополеву не подступиться: "Какой в нынешнем положении из меня кавалерист, если конь подо мной на шагу спотыкается!"
Ворчал не один Тополев. В третьем взводе поползли ядовитые слушки:
- Попов хвалился, что все мы у него будем: у них Попов, у нас Попов, - измена кругом получается.
А тут еще, как нарочно, произошла встреча.
На переезде через железнодорожную линию эскадрон лоб в лоб столкнулся с обозом. Сначала Щеглов не обратил внимания, что везут обозники, а, разглядев, ахнул. На длинной веренице саней, как поленья, были наложены трупы в матросских бушлатах, в брюках клеш. Из возов торчали окоченевшие голые ноги с растопыренными и скрюченными пальцами, желтые, как воск, и не было сил отвернуться, не смотреть на них. Гробовым молчанием проводили эскадронцы траурную колонну.
Когда живые и мертвые разъехались каждый своим путем, Щеглов подозвал дозорных и потребовал:
- Почему не доложили? Почему не дали знать?
- Товарищ комэск, это не… э-э… не противник! Э-э…мертвые наши…
- Мертвые, мертвые! Бывает, что от мертвых вреда больше, чем от живых. Соображать надо!
В небольшой деревушке сделали привал.
- Товарищ комэск, мясо варить? - подбежал Гришин.
- Заваривай!
- Сейчас отдам его хозяйке, - Гришин заторопился в избу.
Щеглов вышел на улицу. По деревне размещались кавалеристы. Шуршало задаваемое охапками сено, ржали лошади. Кто-то истошно орал:
- Федька-а, куда дева-ал торбу-у?
Заметив командира дивизиона, Щеглов направился к нему.
- Как дела, комэск? - справился тот.
- С лошадями плохо, да и люди измотались. Здесь долго простоим? Надо бы обед готовить.
- Готовьте! Пусть готовят! - поправился комдив, потому что продукты выдавались на руки каждому, и квартирохозяйки варили и пекли каждая своим постояльцам.
Найдя дежурного и передав ему разрешение варить пищу, Щеглов возвратился к себе.
- Суп закипает, - доложил Гришин.
В окно резко постучали:
- Вылетай строиться!
В помещение вбежал запыхавшийся связной:
- Товарищ командир, выступаем!
- Седла-ай!
- Товарищ командир, а как же с мясом? - в голосе Гришина растерянность.
- Клади его в торбу, - в следующей деревне доварим!
Вдоль улицы выстроились стройные шеренги всадников.
- Справа рядами шагом ма-арш!
"Топ-топ-топ-топ!"
- Третий взвод, подтянись!
- Подтянулись, аж на последнюю дырку. И-исть, братва, охота.
- Чумбур пожуй!
Хрустит снег под копытами, играет на нем яркое февральское солнышко, глаза бы ни на что не смотрели, - на голодное брюхо мороз лютее кажется.
Немного подбодрили брошенные бандитами две пушки. Они стояли в заснеженной лощине. Под колесами топорно сделанные деревянные полозья. На одной поперек ствола лежал снаряд. Прицелов не было.
- Ага! Туго приходится, коли орудия начал бросать.
- Тикает гад.
- Не уйдет, нагоним.
В следующей деревне снова приказание: размещаться по квартирам.
- Гришин, вари мясо!
А через полчаса опять:
- Вылетай! Строиться!
- Что там стряслось?
- Разведка наткнулась на Попова.
Гришин, чертыхаясь, укладывал в торбу куски полу-разваренного мяса.
Пообедать довелось лишь поздно ночью, когда остановились на ночлег. Но спать пришлось не всем: Кондрашев со своим взводом сменил разведчиков второго эскадрона, третий взвод ушёл в сторожевое охранение.
Тревожен солдатский сон, каждую минуту может раздаться постылая команда "Вставай!", и, возможно, от этого короткой кажется долгая на самом деле зимняя ночь.
В Клинцовке, волостном центре, - радость: прибыло пополнение лошадьми. Настроение у всех поднялось, а Иван Иванович, гарцуя на вновь полученном гривастом вороном коньке, бахвалится:
- На нем я черта обгоню.
Часа через два с распределением конского состава было покончено, и дивизион двинулся далее. Щеглову пришлось задержаться: ему поручили сдать Клинцовскому волревкому выбракованных лошадей.
- Ревком их подкормит, раздаст бедноте, - весною пахать будут, нас добрым словом помянут, - говорил комиссар, прощаясь с Щегловым. - Дивизион будет ночевать в Любицком, там нас догоните.
Сдав лошадей, Щеглов приказал бывшим с ним красноармейцам ехать в Любицкое, а сам зашел получить расписки. Но недаром говорится, что иной раз "дело скоро делается, а бумага долго пишется". Пока оформляли документы, начало смеркаться, и когда Щеглов выехал за село, окрестности тонули в молочной мгле. Однако вскоре взошедшая луна осветила призрачным светом поля, лощины и берега извилистой Малой Чалыклы, по льду которой был проложен зимняк на Любицкое. Легкий морозец пощипывал нос и щеки, кисейная дымка висела над дорогой, по сторонам, уносясь назад, мелькали снежные карнизы и темные пятна обнаженной от снега глины. Поворот оставался за поворотом. Быстрая езда верхом, красота лунной ночи, вкусный и хмельной воздух бодрили. Позади суровый январь, февральские бураны, уходят в прошлое передряги походов, боевые утраты. Даже образ Усти за последнее время потускнел, и воспоминания не так тревожат душу.
Вдруг обаяние лунной ночи исчезло, и вещи мгновенно заняли свои места - ночь, одиночество, бандиты, - на дороге стоял человек.
- Стой, гнедой! - Щеглов резко осадил коня, рывком сбросил из-за спины карабин, снял курок с предохранителя. - Кто?!
Ответа не было.
"Сейчас он выстрелит", - мелькнула мысль. Щеглов торопливо прицелился и нажал на спуск.
"Бах!"
Тот, впереди, не шелохнулся.
Второй выстрел, - то же самое. Что за чертовщина?! Не отвечает, не движется и не падает! Щеглов подъехал ближе. Вот оно что! Человек стоял на самой дороге, а рядом виднелись свежие следы санных полозьев - его объезжали. Косясь и храпя, гнедой миновал вмороженного в лед мертвяка и нервно метнулся вперед. Однако Щеглов остановил его.
"Кто этот человек?"
Щеглов подошел к жуткому монументу. Сквозь тонкую корку льда черты лица погибшего нельзя было различить, лишь на шлеме ягодой-клубничкой краснела звездочка.
"Звери! Где не пройдут - там кровавый след оставят".
Щеглов на мгновение задумался, как убрать мертвеца с дороги, а затем, сняв карабин, открыл стрельбу. Пули крошили лед, после второй обоймы мертвец качнулся и упал. Щеглов оттащил труп в сторону и вскочил на гнедого.
Вскоре завиднелись огни Любицкого, запахло кизячным дымом.
Следующая ночёвка была в Карловке, большом селе верстах в пятнадцати от Любицкого. Здесь, ожидая кавполк, простояли весь день и собрались провести еще одну ночь, но перед вечером было получено приказание выступить в Рахмановку, соединиться с находящимся там эскадроном ВЧК и двигаться на Тарасовку.
За сутки кони отдохнули, и восемнадцать верст от Карловки до Рахмановки мелькнули незаметно. Головной заставой шел взвод Кондрашева. У рахмановских огородов его остановили вооруженные.
- Стой! Кто идет?
- Застава кавдивизиона. А вы кто?
- Поворачивайте назад!
- Что?!
- Поворачивай, говорю, назад! В село вас не пустим.
Кондрашев опешил:
- Вы что, белены объелись?
- Ничего не объелись.
- Так вы - вакулинцы?
- И не вакулинцы. В село к себе мы никого не допущаем - ни красных, ни вакулинцев. Вот и весь сказ.
Видя, что тут не сговоришься, Кондрашев послал связного в дивизион, и у въезда в Рахмановку остались стоять две группы: головная походная застава кавдивизиона и кучка рахмановских мужиков.
Выслушав связного, Щеглов доложил об этом командиру дивизиона.
- Кто не пускает?
- Вроде рахмановские жители.
- Там же должен быть эскадрон ВЧК, - вмешался комиссар.
- Ерунда какая-то! Поедемте, посмотрим сами! - решил комдив и хлестнул коня. Комиссар и Щеглов поскакали за ним.
- Кто вы такие? Почему остановили заставу? - коршуном налетел комдив на стоявших.
От кучки отделились двое: один с винтовкой-обрезом, другой с вилами.
- Мы, товарищ хороший, - самооборона местная, - объяснил передний. - Свое село охраняем.
- От кого? От бандитов?
- От кого доведется, от чужих, значит.
- А Советскую власть вы признаете?
- Как же, как же, мой хороший!
- А Совет у вас есть?
- Имеется Совет.
- Так почему же вы красноармейскую часть не хотите пустить в село? Или Красная Армия вам чужая?
- Да ведь мы…
- А большевики в вашем Совете есть? - перебил его комиссар.
- Чего нет, того нет, мой хороший.
- И раньше не было?
- Были, были, мил человек.
- А сейчас почему нет?
- Несоответствующие люди оказались, ну и заменили их миром.
У комдива иссякло терпение.
- Ну-ка, мил человек, уйди с дороги! Не замерзать же нам тут в степи! - и он послал коня.
В тот же момент мужик с вилами бросился вперед. Сухо треснул револьверный выстрел, - то державшийся начеку комиссар опередил нападавшего и спас комдива от удара вилами. Без команды кавалеристы ринулись вперед, смяли и обезоружили "самооборону".
- Кондрашев, брось! Что ты его треплешь? - крикнул Щеглов барахтавшемуся в снегу командиру взвода.
- Он, сволочь, обреза не отдает, - цедя сквозь стиснутые зубы, отозвался тот. - Вставай, гад, и марш вперед, да не оглядывайся! - скомандовал Костя, отняв наконец обрез.
В самой Рахмановке всё было спокойно. Никакого отряда ВЧК в селе не оказалось.
- Штаб будет здесь, - сказал комдив, показывая на высокий с подклетью дом, крытый железом. Он стоял на отшибе от других, на краю села. - Товарищ Щеглов, один взвод вы расположите на выезде в Тарасовку, второй - на порубежинской дороге, а третий пустите патрулями по селу. Второй эскадрон займется обысками и сбором оружия. Сами будете находиться при штабе.
- Товарищ комдив, разрешите мне быть с патрулирующим взводом?
- Вы слышали мое приказание?
- Слышал.
- Будьте добры выполнять!
Отправив взводы, Щеглов зашел в штаб. Хозяйка дома, женщина средних лет, разжигала самовар. Дело у нее не клеилось, - угли не хотели загораться, щепки падали из рук на пол. Черные глаза хозяйки злобно блестели, губы беззвучно шевелились.
- Дайте помогу! - предложил Щеглов.
- Управлюсь без сопливых!
Комдив с комиссаром, склонившись над столом, рассматривали карту.
Вскоре начали приходить бойцы и командиры второго эскадрона. Они приводили арестованных, докладывали о найденном оружии. Привезли целый воз отобранных винтовок и обрезов.
Щеглову надоела сутолока, непрерывное буханье дверью, мешанина из слов, восклицаний, топот ног и мелькание снующих взад-вперед людей, и он вышел на улицу.
"Вызвездило, но морозец не сильный, - весна чувствуется". - Щеглов полной грудью вдохнул чистый ночной воздух. Над головою на тёмном бархате неба прерывисто мигали звезды, широкой лентой из алмазной пыли протянулся Млечный Путь.
Щеглов подошел к Гнедому, потрепал его по шее. Конь тихонечко заржал.
- Кто там? - послышался оклик с крыльца соседнего дома.
- Это ты, Гришин?
- Я, товарищ комэск.
- Где устроился?
- Да вот в этой избе вместе со штабными коноводами.
- Хорошо?
- Тепло, просторно. Зайдите, посмотрите!
- …её мужика комиссар ранил, услышал Щеглов входя.
У печурки с весело потрескивающими дровами сидели красноармейцы.
- О чём речь? - справился Щеглов.
- Да у хозяйки дома, где штаб, мужа сегодня подстрелили, это того, который с вилами на комдива бросился, - объяснил один.
- Все они тут бандитским духом дышат, - заметил второй. - Собственники.
- Неправильно говоришь, сынок, - неожиданно раздался с печи стариковский голос. - Всех под одну гребенку стричь не приходится, - у нас и бедный комитет был, и ячейка была.
- Где же они теперь?
- Прячутся, а кого Вакулин с собою увел. Сила у него большая.
Под ровное журчание голосов Щеглов задремал.
Разбудило странное дребезжание оконных стекол - редкие, резкие, отрывистые щелчки. Привычное ухо мгновенно угадало винтовочные выстрелы, и в одну секунду Щеглов был на ногах, в следующее мгновение пулей вылетел на улицу. По селу трещали выстрелы. Со двора штаба Гришин вел лошадей. Щеглов побежал навстречу.