- Именно так! У нас фабрика в Сангаману: сами понимаете, небольшое, вернее даже сказать - просто крохотное предприятие по производству очков и национальных украшений. Мы получили средства от Всемирного банка и разных негосударственных организаций, и этот проект призван был обеспечить столь необходимые здесь рабочие места. И дело могло приносить более или менее приличный доход, если бы не рабочие - они неисправимы. Забывают, что надо ходить на работу. Уходят до звонка. Они, по-моему, вообще неспособны понять, что рабочая неделя длится пять или шесть дней - то отправляются пахать землю, то идут собирать хворост. Мириться с этим нельзя, а что делать? Эта фабрика для моей компании ровным счетом ничего не значит. Нет, на самом деле что-то, конечно, значит, хотя так мало, что практически, можно сказать, ничего. Но, видите ли, в Сангаману это самый крупный работодатель! Сказали бы спасибо, что там есть фабрика; казалось бы, они должны стараться, как мы, изо всех сил, чтобы наладить дело, а они пальцем о палец не ударили. Таких можно только пожалеть. Местный народ - как дети. Да, так и есть, неразвитые, как дети.
- Ну и ну. - Я покачала головой, изобразив заинтересованность.
Вскоре я под каким-то предлогом удалилась, оставив этого субъекта мрачно соглашаться с немцем-топографом, что, дескать, местные ни на что не способны. Мне хотелось найти кого-нибудь менее зашоренного, свободного от расхожих ярлыков и представлений.
На глаза мне попался командир ополчения Сриккум Пих, застывший без движения в тесном парадном мундире, какие, наверно, носили британские офицеры в прошлом веке.
- Господин Пих, - поклонилась я.
- О, миз Тэлман. - Сриккум Пих был стар, слегка сутул, ниже меня ростом, с копной самых седых волос во всем Тулане.
- Мне очень нравится ваш мундир. У вас поистине величественный вид. А меч просто поражает воображение.
Господин Пих с готовностью откликнулся на лесть. По всей видимости, он совмещал посты командира ополчения, главнокомандующего вооруженных сил, министра обороны и начальника штаба армии. После того как он дал мне рассмотреть ослепительно сверкающий, украшенный изящной гравировкой меч, который кто-то из его предшественников получил в дар от индийского магараджи сто лет назад, мы разговорились о щекотливых особенностях его службы и о миролюбивом характере туланцев.
- Мы очень плохой солдаты, - сказал он, без видимого сожаления поводя плечами.
- Ну, если вам не надо сражаться…
- Очень плохой солдаты. Монахи лучше.
- Монахи?
Он утвердительно кивнул:
- У монахи есть состязания. Вот такие. - Он изобразил движение, которым натягивают тетиву.
- Состязания по стрельбе из лука? - переспросила я.
- Правильно. Четыре раза год они соревноваться, весь сампал, весь дом монахов против всех других. Из лука. Но всегда пьянство сначала.
- Они сначала напиваются?
- Пьют кхотсе. - Так называлось местное пойло, перебродившее молочное пиво, которое я пробовала только однажды, в свой первый приезд. Думаю, даже самые страстные любители этого напитка согласятся, что к нему нужна особая привычка. - Напиться, - продолжал Сриккум Пих, - потом они выпускать стрелу. Некоторые очень хорошо. Попадать в центр мишени, стрелять в точку. Но. Начать хорошо, потом напиться, заканчивать не хорошо. Смеяться слишком много. Падать. - Он покачал головой. - Грустное положение дел.
- Значит, вы не можете использовать этих монахов в качестве солдат?
На его лице отобразился благоговейный ужас:
- Ринпоче, Тсунке, верховный лама, главный жрец, они мне не разрешать. Ни один не разрешать. Они очень… - он надул щеки, выпустил воздух через рот и покачал головой.
- А разве у вас нет кого-нибудь вроде самураев? По-моему, я что-то читала о представителях военного сословия. Как они называются? Треих?
- Они не хорошо тоже. Самый плохой. Все размякли. Очень мягкие люди теперь. Слишком много жить в домах, как говорится. Из них плохой офицер, вы разве не знаете. - Он опять покачал головой и внимательно изучил свой пустой бокал. - Грустное положение дел.
- А остальные мужчины? Из кого вы вербуете солдат?
- Не иметь солдат, - сказал он, пожимая плечами. - Ни один не иметь. Ни одного шиша.
- Ни одного солдата?
- У нас есть ополчение; я начальник. У мужчин оружие дома, у нас есть еще оружие, можем дать, здесь, во дворце, также в резиденции губернатора в каждых городах. Но не бараки, не постоявшая армия, не профессионалы, не региональная армия. - Он ударил себя в грудь. - Вот единственный комплект военная форма на вся страна.
- Ничего себе!
Сриккум Пих указал туда, где Сувиндер разговаривал с двумя министрами. Принц помахал рукой. Я помахала в ответ.
- Я прошу у принца деньги на форму для людей, - продолжал военачальник, - но он говорить: "Нет, сейчас не время, старина Сриккум, надо ждать. Может, следующий год". Ну, я очень терпеливый. Оружие важнее формы. Это так.
- Но если бы к вам вторглись, скажем, китайцы, сколько человек вы могли бы выставить? Какое количество было бы максимальным?
- Тайна государственной безопасности, - произнес он, медленно качая головой. - Очень совершенно секретно. - Потом задумался. - Примерно двадцать три тысячи.
- О, это довольно внушительное войско. Или ополчение.
Сриккум Пих посмотрел на меня с сомнением.
- Это смотреть сколько ружей. Люди не должны их продавать или использовать как другие вещи, как подпорка в доме, а некоторые используют. - Он помрачнел
- Грустное положение дел, - сказала я.
- Грустное положение дел, - согласился он и тут же повеселел. - Но принц всегда говорит: он счастлив, что я самый безработный человек в Тулане. - Он огляделся, потом приблизился ко мне и перешел на шепот. Мне пришлось нагнуться, чтобы лучше слышать. - Я каждый год получать премию за отличную работу, потому что нет войны.
- Серьезно? - я рассмеялась. - Это же просто великолепно! Вас можно поздравить.
Начальник ополчения предложил наполнить мой бокал, который и без того был полон, и удалился в направлении столика с напитками. Он был явно доволен и самим собой, и отсутствием войны, которое приносило ему немалую выгоду.
Я еще побродила по залу и вскоре разговорилась с одной из учительниц, молодой валлийкой по имени Сирис Уильяме.
- О, Сирис, как солистка "Кататонии"?
- Совершенно верно. Даже пишется одинаково.
- Вас, конечно, все время об этом спрашивают, но тем не менее - как вам нравится здесь работать?
Сирис полагала, что в Тулане чудесные дети. Школы очень плохо оборудованы, а родители частенько не пускают детей на уроки, когда есть работа по хозяйству, но в основном ученики вполне смышленые и прилежные.
- А сколько они проводят в школе? Сколько лет учатся?
- На самом-то деле они учатся только в начальной школе. Средняя школа существует, но она платная. Хотя плата незначительная, большинству семей и это не по карману. Обычно старший ребенок в семье получает образование класса до седьмого-восьмого, а все остальные уходят из школы в одиннадцать-двенадцать лет.
- Старший ребенок - это всегда старший мальчик, даже если в семье есть девочка постарше?
- Ну, практически всегда мальчик, - печально улыбнулась она. - Я пытаюсь - то есть, вообще говоря, все мы пытаемся, просто я самая настойчивая - как-то это изменить, но такова традиция многих поколений, понимаете?
- Разумеется.
- Но здешние люди далеко не глупы. Они уже склоняются к мысли, что образование будет на пользу и девочкам тоже; мы одержали не одну победу. Но все равно это, как правило, значит, что только один ребенок из семьи будет учиться в средней школе.
- Думаю, некоторые старшие сыновья были от этого не в восторге.
- Как знать, - улыбнулась она. - Они только радуются, когда заканчивают ходить в школу. По-моему, большинство как раз хотело бы усадить за парты сестер.
Я продолжила циркулировать по залу. Сам премьер-министр рассказал мне о работе туланского правительства. На местном уровне существовало некое подобие демократии, люди в каждом населенном пункте выбирали старосту или градоначальника, который потом выбирал околоточных, чтобы те поддерживали правопорядок (об этом можно было не беспокоиться: уровень преступности традиционно оставался очень низким, и я пока не видела в Тулане никого, кто хоть отдаленно напоминал бы полицейского). Главы благородных семейств, старосты и градоначальники входили в своего рода парламент, который собирался от случая к случаю и мог обращаться с предложениями к монарху, однако все остальные полномочия принадлежали тем, кого назначал монарх, и тем, кого назначали назначенцы монарха. Любой житель княжества, который считал, что с ним несправедливо обошлись в суде или в какой-либо другой инстанции, мог апеллировать к монарху. Сувиндер относился к этой своей миссии очень серьезно, и Джунгетаи Румде считал, что люди злоупотребляют доброжелательностью принца. Он предлагал учредить нечто вроде верховного суда, но Сувиндер предпочитал решать дела по старинке.
- Да нет же, они классные ребята. Только имейте в виду: они на все забили большой болт. - Рич был инженером-строителем из Австралии. Он рассмеялся. - Кое-кто со мной не соглашается, но по моему разумению, у местных классное отношение к жизни: они думают, их души куда-то там переселятся, понимаете?
Я улыбнулась и кивнула.
- А кому нужны защитные барьеры, если о тебе заботится сам Господь Бог и в другой жизни тебе больше повезет, понимаете? Но все равно, они вкалывают, как черти. Не могут остановиться.
Еще один круг по залу. Мишель, уныло-симпатичный врач-француз, относился к тому разряду людей, которые считают, что ухоженной внешности достаточно для того, чтобы произвести хорошее впечатление. Он, как у нас говорят, рубил сплеча, но та характеристика, что он дал туланскому здравоохранению, отличалась краткостью и объективностью. Высокая детская смертность, отсутствие акушерской службы в сельской местности, эпидемии гриппа, каждую зиму уносящие несколько тысяч жизней, дефицит продовольствия, много случаев слепоты, которую легко предотвратить и/или вылечить. В некоторых долинах проблемы со щитовидкой, вызванные недостатком минеральных солей и витаминов. Никаких признаков детоубийства на основании пола ребенка. СПИД известен, но не распространен.
На этой оптимистичной ноте добрый доктор сделал мне непристойное предложение, причем таким скучающим тоном, что невольно возникал вопрос: то ли он настолько привык к собственной неотразимости, что уже перестал прилагать усилия, чтобы заманить женщину в свои объятия, то ли настолько боялся отказа, что считал за благо не облекать свое предложение в слишком значимую форму.
Я не последовала примеру Римской империи и не пала.
Голубые сосны и сосны чир, дубы с шершавыми листьями, гималайская цикута и серебристые ели, можжевеловое дерево и можжевеловый кустарник заполоняли любую щель, в которой оказывалась почва, причем можжевельник, хотя и скудный из-за ущерба, наносимого ему ветром и холодом, все-таки рос повсюду, исчезая лишь на высоте пяти километров над уровнем моря.
- У нас в обществе плюрализм. Мы уважаем верования индусов, наших братьев и сестер. Буддисты не соперничают с представителями других религий. Индуистская вера - как иудаизм, она предоставляет древние своды законов, по которым человек может жить и сверять свои мысли. Наша религия моложе, это религия другого поколения мысли, если угодно, вобравшая в себя древние традиции, привыкшая их уважать. На Западе ее рассматривают скорее как философию. Во всяком случае, по нашим сведениям.
- Да, я знаю нескольких буддистов из Калифорнии.
- Правда? Я тоже! Вы знаете…
Я улыбнулась. Мы обменялись несколькими именами, но, как и следовало ожидать, совпадений не обнаружили.
Сахаир Беиес был "ринпоче", то есть верховным ламой, монастыря Бхаиваир, крупнейшего в стране. Я уже видела этот монастырь, хотя и издалека - он протянулся вдоль скал над старым дворцом в нескольких километрах от Туна. Верховный лама, щуплый, неопределенного возраста, обритый наголо, облаченный в ярко-шафрановое одеяние, поблескивал мудрыми глазами из-за маленьких очков в проволочной оправе.
- Вы христианка, миз Тэлман?
- Нет.
- Тогда, наверно, иудейка? Я замечал, что фамилии на "-ман" в основном бывают у иудеев.
Я покачала головой:
- Нет, я чту Евангелие, но сама - атеистка.
Он задумчиво кивнул:
- Полагаю, это путь не из легких. Как-то раз я задал тот же вопрос одному из ваших соотечественников, и тот ответил: "по вероисповеданию я - капиталист". - Ринпоче рассмеялся.
- Таких у нас много. Правда, не все готовы в этом признаться. Смысл жизни - в обогащении. Победитель - тот, у кого на момент смерти окажется больше игрушек. Детство.
- Он прочитал мне лекцию на тему динамической природы Запада вообще и Соединенных Штатов Америки в частности. Мне многое стало понятно.
- Но это не убедило вас переехать в Нью-Йорк и стать промышленником или биржевым маклером?
- Нет! - рассмеялся он.
- А как насчет представителей других религий? - спросила я. - Наведываются ли сюда мормоны или, к примеру, свидетели Иеговы? - мне вдруг привиделся комический образ - двое молодых святош в строгих костюмах и начищенных штиблетах (облепленных снегом) дрожат у гигантских ворот далекого монастыря.
- Крайне редко. - Ринпоче задумался. - Обычно к тому времени, когда мы их видим, они уже… меняются. - Он широко раскрыл глаза. - Но мне интереснее физики. Я беседовал с известными учеными из Америки и нобелевскими лауреатами из Индии - меня поразило, что мы, как говорится, во многом настроены на одну волну.
- Физики - это наши брамины.
- Вы так считаете?
- По-моему, немало людей придерживается такого же мнения, хотя многие не отдают себе в этом отчета. Для нас наука - это религия в действии. Другие религии только говорят о чудесах, а наука их демонстрирует посредством своих достижений: она дает возможность заменять больное сердце, разговаривать с людьми на другом краю земли, летать к чужим планетам, исследовать возраст Вселенной. Включая свет или поднимаясь на борт самолета, мы тем самым выказываем свою веру.
- Вот видите? Это очень интересно, но я предпочитаю идею нирваны.
- Как вы сказали, сэр, это путь не из легких, но только если об этом задумываешься.
- Один из ваших американских профессоров сказал, что изучение религии - этот всего лишь познание человеческого разума, но тот, кто стремится познать разум Божественный, должен изучать физику.
- Что-то знакомое. Наверно, читала его книгу.
Ринпоче прикусил губу:
- Думаю, сейчас я понимаю, что он имел в виду, но тогда не смог ему объяснить, что мысли людей и те явления, что мы хотим объяснить посредством физики, могут оказаться… второстепенными по отношению к обретению настоящего прозрения, и это будет сродни результату одного из тех экспериментов, где используется гигантская энергия, чтобы доказать, что две совершенно разные силы на самом деле суть одно и то же. Вы понимаете, что я имею в виду? Достигнув нирваны, мы, возможно, признаем, что поведение людей и фундаментальные законы физики в основе своей неразличимы.
Мне понадобилась пауза, чтобы это осмыслить. Потом я отступила на шаг назад и сказала:
- Ну и ну, на вашу работу явно не с улицы берут!
Ринпоче блеснул глазами и, прикрыв рот ладонью, издал застенчивый смешок.
А над ними и среди них снежные попугаи, солнечные нектарницы, улары, бородатки, клушицы, певчие птицы, птицы-говоруны, грандалы, завирушки, гималайские белоголовые сипы и туланские трагопаны подпрыгивали, порхали, сновали во все стороны, ныряли, летали кругами или слетали на землю.
По дороге из туалета мне навстречу попалась фрейлина, которой я кивнула и улыбнулась - она направлялась как раз туда, где я только что побывала; потом я заметила Джоша Левитсена, который собирался выйти на террасу, откуда открывался вид на ночной город. Я последовала за ним. Он стоял, раскачиваясь, у каменного парапета и прикрывал рукой зажигалку; вспыхнувший огонек на мгновение сделал его лицо желтым. При моем приближении он поднял голову.
- Эй, миз Тэлман, тут можно околеть, вам это известно? Милое платье. Я уже говорил? И вообще, вы просто куколка, вам это известно? Если, конечно, вы не против. Не желаете ли курнуть? Солнце село, как говорится, ниже ели, а?
- Не откажусь.
Мы облокотились на холодный камень. Вечер и вправду был морозным, но, по крайней мере, безветренным. Я почувствовала, что пушок у меня на руках встал дыбом, а кожа покрылась мурашками. Травка оказалась крепкой. Я затянулась, но закашлялась на выдохе.
- Забористая. Местная? - Тонкий косяк перешел от меня к Левитсену.
- Лучший туланский сорт. На каждой пачке - заботливое предупреждение министра здравоохранения.
- Идет на экспорт? Что-то мне прежде не попадалась туланская трава.
- Мне тоже. Сугубо местный товар. - Он внимательно осмотрел сигарету, прежде чем передать ее мне. - Может, оно и к лучшему. А то цена бы подскочила.
Некоторое время мы курили молча.
- Это правда, что в нижних долинах есть плантации опиумного мака? - спросила я.
- Ага, кое-где. Вот его действительно вывозят из страны, но в ничтожных количествах. - Он вдохнул дым и передал мне косяк. - По сравнению с другими местами. Как-то довелось попробовать, - произнес он после очередной затяжки. Потом усмехнулся, замотал головой и наконец выпустил изо рта облачко ароматного дыма. - Правда, только один раз. Ах, как хорошо-о-о-о. Ну, сли-и-ишком хорошо.
Меня уже пробирал озноб.
- Вот именно. Хорошенького понемножку. Держи.
- Давай сюда. Ну, будет. Спасибо за компанию. - Молчание. - Что высматриваешь?
- Отсюда видно старый дворец?
- Не-а. Он дальше, за изгибом долины, и выше.
- Да, точно. - Молчание. - Ветер.
- Ага.
- Того и гляди, сдует.
- Пусть живет, покуда ее не сдует.
- Что?
- Так, ничего. Молчание.
- Боже, какие звезды.
- Красотища, а? Слушай, ты, похоже, замерзла.
- Да я сейчас просто околею, мать твою.
- Пойдем-ка назад. А то разговоров не оберешься.
- Верно. Господи, у меня зубы стучат. Я-то думала, это только так говорится.
Мне подумалось, что крепкая смесь водки с мартини способна нейтрализовать действие косяка. Скорее всего, это не имело ничего общего с действительностью, но меня все равно тянуло выпить. Я была не вполне уверена, что смогу вести членораздельный разговор или хотя бы просто ворочать языком, и потому временно перевела себя в Режим Минимальной Речи: не вклинивалась в разговоры, а только слушала или просто кивала с пониманием/сочувствием, пока говорил кто-нибудь другой. Зануда-австриец чуть было снова не привязался ко мне со своей фабрикой, и пока я маневрировала, чтобы от него улизнуть, меня вынесло прямо на принца.
- Катрин, вы не скучаете?
- Оттягиваюсь по полной, Сувиндер. Обалденная тусовка! А ты, маленький принц, не скучаешь, бэби? - Ага, Катрин. Все еще в Режиме Пьяного Лепета. Идиотка, заткнись немедленно.