Роман Георгия Зангезурова посвящен самому тяжелому периоду в истории Великой Отечественной войны - осени и зиме 1941 года.
На защиту Москвы от надвигающихся гитлеровских полчищ встал весь советский народ, вся страна. Кубанский казак Александр Кожин и сибиряк Иван Озеров, московский рабочий Степан Пастухов и студентка Наташа Ермакова, армянин Вартан Асланов и украинец Николай Бандура - эти и другие герои романа, красноармейцы и бойцы отрядов Московского ополчения, проявляют невиданную стойкость и героизм, отражая натиск врага.
Гигантская битва на подступах к столице закончилась разгромом немецко-фашистских войск и явилась провозвестницей грядущей победы.
Содержание:
Часть 1 1
Часть 2 17
Часть 3 42
Часть 4 65
Георгий Зангезуров
У стен Москвы
Мы, тени предков чуя рядом,
Стояли насмерть под Москвой,
В степи под лютым снегопадом
Встречали ветер огневой.
Николай Рыленков
Часть 1
1
Поздний вечер. Синие сумерки легли на дальневосточные сопки. В открытом кинотеатре монотонно стрекочет кинопередвижка. От нее протянулись к экрану голубые лучи. Бойцы смотрят фильм "Александр Невский". На экране развертывается страшная картина тевтонского нашествия. Лежат в поле убитые и раненые, валяются в траве мечи, копья, щиты. Кружат над полем черные вороны. Полыхают огнем русские деревни, покачиваются на виселицах люди, отовсюду слышится плач детей и душераздирающие крики женщин.
Все дальше и дальше продвигаются враги в глубь Русской земли, все больше льется крови и слез. Город за городом, деревня за деревней переходят к немцам. Уже захвачена Изборская крепость, пал и Псков из-за предательства посадника Твердилы Иванковича. На коленях стоят избитые псковские воеводы. Великий магистр Тевтонского ордена требует, чтобы псковитяне покорились Риму и отдали Русь ему под начало…
Нервы Ивана Озерова напряжены до предела.
- Вот, гад, чего захотел! - со злостью шепчет он. - Русь им понадобилась, а!
- Молчи, Ваня, - сжимает его локоть Чайка. От волнения у него дрожит рука, и Иван чувствует на своем локте эту дрожь. - Молчи.
… Воеводы угрюмо смотрят в землю, молчат. Безмолвствует и народ, собранный на площади. Магистр, взбешенный непокорностью русских, взмахивает рукой: "Сжечь, стереть с лица земли!" Затрубили трубы, кнехты ринулись к толпе, стали избивать людей, вырывать из рук женщин малолетних детей и бросать их в огонь. Плачут, рвут на себе волосы и мечутся из стороны в сторону обезумевшие от горя матери.
А за крепостными стенами города, за лесами и долами, словно из-под земли, уже возникала призывная песня и разносилась из края в край:
Вставайте, люди русские,
На славный бой, на смертный бой!
Вставайте, люди вольные,
За нашу землю честную!..
И люди вставали. Ковали оружие, со всех концов Новгородско-Псковской земли шли пешие, ехали конные к Александру Невскому. Требовали, чтобы он вел их "супротив" немецких псов-рыцарей и мстил за отчий дом, за русский край…
Затаив дыхание бойцы следят за тем, как бронированным клином на русские дружины надвигаются немецкие рыцари. От напряжения у Ивана даже пот холодный выступил на лбу. Ему кажется, что против такой силы не устоят русские.
- Очень уж наши легко вооружены… - с тревогой шепчет Валерий.
- Ничего, Голубь. Не робей. Все одно наша возьмет. Вот побачишь, - не отрывая глаз от экрана, так же тихо отзывается Бандура. Он уже видел эту картину и знает, чем она кончится.
Грудь с грудью сошлись противники. Русская дружина рубит рыцарей мечами, топорами, сокрушает их оглоблями. Идет в ход все, что попадается под руки.
- Дави их, дави гадов! - вскочив с места, кричит Ваня Озеров.
Опасаясь, что за такое бурное проявление чувств Ивану будет сделано замечание, Чайка пытается утихомирить друга:
- Сиди спокойно.
Но как мог Иван сидеть спокойно, если в это время два всадника - князь Александр и магистр Тевтонского ордена - на полном галопе, с пиками наперевес летели навстречу друг другу. Замерло поле боя. Взоры воинов обращены только на этих двух всадников. Только на них. Они сейчас решали судьбу битвы.
От страшного удара грудь в грудь обезумевшие кони поднялись на дыбы, захрапели. Пики, вонзившиеся в кольчуги, сломались. В дело пошли мечи. И вдруг клинок Александра раскололся, половина каленого лезвия отлетела в сторону.
- Ах, черт!.. - с досадой выдохнул Иван и ударил пудовым кулаком по спине Чайки. Тот ткнулся головой в плечо впереди сидящего красноармейца.
- Ты чего? - удивился Иван и машинально, словно пушинку, поднял друга, посмотрел ему в лицо.
- Ничего… - морщась от боли, ответил Чайка. - Ты перебил мне хребет. Только и всего.
Озеров, думая, что тот шутит, отмахнулся от него и снова обратил свой взор на экран. Иван не заметил, каким образом в руках у князя оказался топор. Он взглянул на Невского в тот момент, когда Александр с силой ударил этим топором по противнику. Магистр зашатался и рухнул с коня на землю.
- А-а-а-а-а!! - словно эхо, вырывается из могучей груди вскочившего на ноги Ивана. И он уже два кулака обрушивает на спины товарищей - Чайки и Голубя, - срывает с себя фуражку и бросает ее вверх. Потом рывком поднимает с лавки друзей и, словно медведь, тискает их своими ручищами. Ликует весь полк, все бойцы, словно победа над немецкими захватчиками одержана была не семьсот лет назад, а только что, и одержали ее не дружины Александра Невского, а их дивизия, их полк, они сами.
Картина кончилась. Чайка, с трудом разгибая спину, двинулся к проходу.
- А все-таки наша взяла!.. - в радостном возбуждении промолвил Иван. Он сейчас был похож на человека, только что вышедшего из боя. Смертельно усталый, но довольный и непомерно счастливый. - "… Кто с мечом к нам войдет, от меча и погибнет. На том стоит и стоять будет Русская земля!" Это хорошо… Очень хорошо сказал князь Александр.
- Хорошо… Но зачем же людей калечить?! - пожаловался Чайка.
Иван был возмущен этими словами.
- А что же ты хочешь? Они жгут нашу землю, бросают в огонь детей наших, убивают женщин, а мы должны по головке их гладить?!
- Да не их, а нас. С ними ты можешь делать что хочешь. Только нас не уродуй, - усмехнулся Голубь.
- А вы тут при чем? - заморгал глазами Озеров.
- Видал? Он не понимает! - обращаясь к Валерию, иронически проговорил Чайка. - Нет, с меня хватит! Возьму себе другого напарника в пулеметный расчет.
Прихрамывая, к ним подошел капитан Кожин.
- Что, Чайка, заболел?
- Да нет, товарищ капитан, тут…
- А почему за плечо держишься?
- То наш Ваня, товарищ капитан. Хотел помочь князю Александру. Да вгорячах не разобрался где кто и вместо тевтонца шарахнул кулаком по горбу Миколы. Обмишулился малость, - с улыбкой объяснил Бандура.
- Что ж ты делаешь, Озеров? Лучшего пулеметчика батальона вывел из строя. Да и Голубь, смотрю, потирает плечо. И к нему ты приложил свою ручку?
Иван смущенно потупился:
- Виноват, товарищ капитан, так получилось… Прямо не пойму, что со мной и было…
Старший лейтенант Соколов построил первый батальон и увел к палаткам. Кожин достал папиросы, закурил и не спеша зашагал вслед за батальоном. Возле командирской палатки его поджидал Голубь.
- Ужинать будете, товарищ капитан? Каша еще горячая.
- Нет, Валерий, не хочется. Иди спать, - ответил Кожин и, отвернув брезентовую дверцу, вошел в палатку, разделся и стал растирать руками больную ногу. Сегодня на полевых учениях ему пришлось много ходить, делать перебежки. Потому она и разболелась…
После окончания высших военных курсов Кожин был направлен в Киевский Особый военный округ на стажировку. Там и застала его война. Под Киевом Александр был тяжело ранен, и его эвакуировали в Новосибирск. В госпитале он пролежал больше месяца, а после выписки был направлен в дивизию, в которой служил до поездки на учебу…
Боль в ноге стала постепенно утихать. Александр потер ее еще с минуту и лег в постель. Горнист протрубил отбой. Лагерь начал успокаиваться, а вскоре и совсем затих. А Кожину не хотелось спать. Он лежал на спине и думал о бойцах полка, которые так бурно обсуждали кинокартину. Александр понимал их. Потомки псов-рыцарей, которых громил Александр Невский, опять хлынули на Русскую землю. Так же, как семьсот лет назад, они предают огню города и села, убивают женщин, детей, стариков. И снова русские люди смертным боем бьются с заклятым врагом… Чем кончится эта страшная битва, они не знают, но очень хотят, чтобы она так же, как много веков назад, закончилась победой русских людей…
На дворе уже была глубокая ночь. Постепенно поднялся ветер и пошел гулять между сопками, а затем, свернувшись в тугой, пружинистый клубок, ринулся на палаточный городок, захлопал незастегнутыми парусиновыми дверцами. Хлопал так громко, так весело, словно аплодировал сам себе за разгульный нрав и небывалую лихость.
"На Кубани не бывает такого сильного и порывистого ветра, - мелькнула мысль у Кожина, и вдруг на него повеяло каким-то далеким и безмерно родным теплом. - Кубань…"
Александр очень любил этот край - за его просторы, за буйно цветущие сады, бурные реки и раздольные, напевные песни…
2
Кубанский казак Петр Кожин уехал на фронт, когда его сыну Сашке было всего полгода от роду. Уехал да так и не вернулся больше. Началась империалистическая война. Где-то на западной границе Русской земли в боях с немецкими интервентами сложил он свою чубатую голову.
Мать Александра, Дарья Спиридоновна Кожина, больная, убитая горем женщина, с утра до поздней ночи гнула спину на станичных кулаков, а он, Сашка, рос, как перекати-поле. То, умчавшись далеко в степь, он играл с ребятами в "красных" и "белых", то бежал к пруду и, сбросив с себя нехитрую одежонку, по-обезьяньи вскарабкивался на макушку огромной вербы. Ветер раскачивал его вместе с вершиной дерева, пытался сбросить в пруд, а он, цепко ухватившись за ветви посиневшими ручонками, не обращал внимания на это. Только страшно было смотреть вниз, в зеленоватую воду, в которой отражались покачивающиеся деревья и облака.
- Эге-ге-е-ей! Саш-ко-о! - кричал снизу Петька Буржуй, прозванный мальчишками так за непомерную полноту. - Чего ж ты не сигаешь?!
- В коленках заслабило, да? - вытягивая вверх тонкую худую шею, ехидно спрашивал Степка Бураков.
Разве можно было после этих слов не спрыгнуть с дерева? Навек прослыл бы трусом.
- Я зара-аз!.. - кричал в ответ Сашко и, закрыв глаза, прыгал вниз. А выбравшись на берег, вновь карабкался на дерево.
Когда Сашке исполнилось одиннадцать лет, он пошел в подпаски к деду Свириду. Старик почти всю свою долгую жизнь пас скот. Каждый год - весной, летом и осенью - можно было видеть на станичных выгонах высокую как жердь, сутулую, сухощавую его фигуру. Он ходил в соломенном бриле и длинном домотканом зипуне. По этой одежде, седой, давно не чесанной бороде и огромному арапнику, который свисал с его плеча и на добрый десяток метров змеею тянулся за ним по земле, его можно было узнать даже издали.
Дед Свирид с охотой взял к себе в подпаски Сашку. С отцом мальчика, Петром Денисовичем Кожиным, жили рядом, дружили, службу царскую ломали вместе, да и в Красной Армий послужить довелось в одном эскадроне. Старый солдат часто рассказывал мальчику о давно минувших войнах. Однажды он сообщил Саше даже о том, что его прадед - Прокопий Кожин - вместе с другими станичниками служил в коннице самого Платова. В 1812 году под командованием этого прославленного атамана громил французов на Бородинском поле. Правда, за достоверность этих сведений Свирид не ручался, потому как сам он не был свидетелем тех событий. Но, судя по утверждениям покойного Сашкиного деда, такой факт имел место.
Но больше всего старый Свирид любил рассказывать о тех событиях, участником которых был сам, или о том, что происходило на его веку. Это от него Сашка узнал о своем отце, который за храбрость и мужество еще при царе был награжден двумя Георгиевскими крестами, а в гражданскую войну - орденом Красного Знамени.
Под впечатлением рассказов Свирида в детском воображении Саши возникали сказочные видения. Вот вихрем несется на врага красная конница. Шашки сверкают на солнце как молнии. А впереди всех на лихом скакуне - его отец. Молодой, красивый, сильный. Вот сошлись… Грудь с грудью столкнулись с врагом. Ничего нельзя разобрать в этом людском месиве. Только доносится тревожное ржание лошадей, свист клинков да скрежет железа. Мелькают разгоряченные, перекошенные ненавистью лица людей, вздымаются на дыбы перепуганные кони. Кажется, что эта страшная битва длится бесконечно долго. И вдруг у людей вырывается вздох облегчения, а за ним ликующие возгласы: "Ур-рр-ра-а-а!" - и красная конница, сметая всё на своем пути, мчится дальше…
"Вот каким был мой батька!.." - восхищенно думает мальчик, и ему хочется, чтобы Свирид еще и еще говорил об отце и вообще о всех героях, которые так смело защищали Русскую землю. И старик рассказывал ему о легендарных походах Первой Конной армии, о Семене Буденном и Климе Ворошилове, о Чапаеве и Кочубее, Котовском и Щорсе.
Когда Свириду уже не о чем было рассказывать, Сашка стал осаждать станичную и школьную библиотеки. И чем больше он читал о героях гражданской войны, тем сильнее было желание самому записаться в Красную Армию, стать командиром.
Через год, в марте, умерла Дарья Спиридоновна. Накануне, когда ей стало совсем плохо, она подозвала притихшего сына к себе, долго смотрела на него, потом сказала:
- Ты вот что, сынку… Ты деда Свирида слухай. Он плохому не научит… - И, помолчав, добавила: - Эх, тебе бы учиться, Сашко.
Осиротевший мальчик решил ехать в город. В станице была только начальная школа, а ему обязательно хотелось выполнить наказ матери и закончить полную среднюю школу, а там видно будет. Он вспомнил, что Хмелевы переехали в Подмосковье, а сына устроили в Москве, у дяди.
"Вот туда я и поеду, - решил Сашка. - Там небось всякие школы есть. Раз Женька учится, и я буду учиться".
Нахлобучив на голову серую отцовскую кубанку, положив в котомку буханку хлеба и шматок сала, Сашка двинулся в путь.
Дождливым майским утром тысяча девятьсот двадцать седьмого года пассажирский поезд "Москва - Сочи" подкатил к Курскому вокзалу. С тендера паровоза на перрон спрыгнул босоногий, чумазый мальчишка лет тринадцати с тощей холщовой котомкой за плечами. Это был Сашка Кожин. Не зная, что делать дальше, он некоторое время потоптался на месте, затем вслед за пассажирами направился к выходу в город.
Весь день ходил он по улицам Москвы, но так и не смог найти своего станичника - Женьку Хмелева, потому что не знал его адреса. В полдень он оказался на каком-то мосту, откуда был виден весь Кремль. Как зачарованный смотрел на златоглавые церкви, красивые дворцы и башни. От моста Сашка пошел к шумному центру, потом попал на Тверскую. И чем дальше шел он, тем сильнее гудели ноги от усталости. Ему очень хотелось есть. Да и ночевать надо было где-то, а где - неизвестно. Нет, хоть и красивая Москва, хоть и большая, а Сашке она не понравилась. В станице лучше. Там и накормят, и ночевать пустят, а тут…
Выбившись из сил, Сашка лег на первой попавшейся скамейке, закутался как мог в свой куцый пиджачок и тут же уснул. Через несколько минут его разбудил милиционер.
- Тут нельзя спать, мальчик, - строго сказал он.
- А где можно? - поеживаясь от холода, спросил Сашка.
Милиционер что-то долго объяснял ему. Но мальчик так ничего и не понял. Он встал и побрел в сторону от милиционера. А вскоре устроился на другой скамейке. Но и тут ему не удалось поспать.
- Эй ты, "карась - вырви глаз"! Ты чего тут разлегся?
Сашка с трудом открыл заспанные глаза. Над ним стоял чумазый плечистый парень лет шестнадцати и с аппетитом жевал булку с колбасой. Сашку поразил необычайный наряд незнакомца. Он был одет в дамское зимнее пальто без единой пуговицы. На его голове была бескозырка, а на ногах… Правая обута в огромный желтый ботинок, а левая - в изящный лаковый туфель с утиным носом.
- Шамать хочешь? - спросил он у Сашки.
- Шо? - не понял Сашка.
- "Шо", "шо"! - передразнил его тот. - Есть, говорю, хочешь?
Сашка даже слюну проглотил.
- А то нет? С утра ничего не ел.
- Почему?
- Хлеба нема.
- Так достань.
- Де ж я его достану?
- Укради.
Сашка удивленными глазами смотрел на этого парня и не понимал, шутит он или говорит серьезно.
- Ты шо, надсмехаешься надо мной? - насупив брови и вставая с лавки, сказал Сашка. - Шо я тоби, падло последняя, чтоб воровать? Це ж дюже соромно.
- "Соромно"! Эх ты, тюфяк! Ладно, на, ешь. - Парень протянул ему полбулки и кусок колбасы.
Сашка взял хлеб, колбасу и недолго думая стал есть.
- Вкусная… Спасибо.
- Ешь, ешь.
Когда Сашка поел, парень сказал:
- Пойдем со мной, а то замерзнешь тут.
- Куда?
- В наш "люкс".
- Это постоялый двор, что ли?
- Он самый, - ответил парень и, запахнув полы пальто, пошел вперед.
Сашка последовал за ним. Пока они шли, парень расспрашивал Кожина, откуда он и зачем приехал в Москву.
Вскоре они оказались в каком-то переулке, между Петровкой и Неглинной. Там на стальных треножниках стояли огромные котлы, в которых разогревался асфальт. Вокруг этих котлов, сгрудившись, сидели такие же чумазые ребята, как и тот, за которым шагал сейчас Сашка.
- Слухай, Таран, а де ж той проклятый "люкс", про якой ты казал мне? - удивленно глядя по сторонам, спросил Сашка.
- А вот он! - И парень широким жестом руки показал на собравшихся: - Знакомься, братва! Кубанский казак - Сашко Кожин. Он приехал поступать в Московский университет! А что вы думаете? Может, из него второй Ломоносов выйдет. Маэстро, туш!
Чумазая братия шумно приветствовала вновь прибывшего постояльца. Стучали ложками в пустые котлы из-под асфальта, в оловянные немытые миски, а то и просто по взлохмаченной нечесаной голове товарища, припевая:
Ты не стой на льду,
Да лед провалится,
Да не люби вора,
Вор завалится…
И зажил Сашка новой, не знакомой ему жизнью. Спал прямо на земле, укрывался небом, а ел то, что давали ребята.
Однажды его разбудил Таран.
- Пойдешь со мной, - коротко, тоном приказа бросил он. - Дело есть.
- Какое дело? - не понял спросонья Сашка.
- Там узнаешь… Если удачно сработаем, фартово заживем. Понял?
Сашка исподлобья смотрел на Тарана.
- Все понял. Только не пойду я с тобой.
- Как это не пойдешь? - удивился Таран. - Нет уж, брат, раз пошел с нами - иди до конца.
- Да ты не дрейфь, парень, - вмешался в разговор другой обитатель "люкса". - Ты только на стреме стоять будешь, а остальное мы сами сработаем.