- Вы мне голову не дурите, - стоял на своем Сашка. Беспризорники, плотным кольцом окружившие Кожина, смотрели на него с ненавистью.
- Ты что же, шамать хочешь, а работать?.. - с ехидной улыбкой спросил одноногий парень.
"Какая же это работа? - насупившись, думал Сашка. - Вот если б ему дали настоящую работу - другое дело, а воровать!.. На это он не согласен. Да, верно, были случаи, когда он в станице лазил в чужой сад за яблоками или на баштан к кому-нибудь за дынями-репанками. Но то совсем другое дело. Так многие поступали в станице, и это не считалось воровством. А украсть хлеб или другое что!.."
- Все равно не пойду, - после долгой паузы отрезал Сашка. - А на хлеб я и без этого заработаю.
В другое время Таран и его друзья не стерпели бы такой дерзости от новичка, а тут… Они впервые видели человека, который отказывался от легкой добычи.
Так и ушла на "дело" группа Тарана без Кожина. А на утро исчез и сам Сашка. Его след отыскался только через неделю.
Как-то на Сухаревском рынке Таран увидел паренька в серой кубанке. Он с трудом толкал впереди себя тележку, нагруженную большими тюками. Паренек изредка останавливался, вытирал пот с лица и снова налегал на поручни своей тележки. Позади него важно шагала хорошо одетая полная женщина.
В этом пареньке Таран узнал Сашку Кожина.
- Эй, "карась - вырви глаз", что это ты вместо ломовой лошади вкалываешь? Лучше хозяйку впряги. Смотри какая она толстенная.
- Какая же я лошадь? - смущенно отозвался Сашка. - Работаю вот.
- "Рабо-отаю"… - передразнил его Таран. - И много тебе платят за эту работу?
- На хлеб хватает.
- Не густо. Только с тачкой и промышляешь?
- Нет, что ты! Делаю все, что под руки подвернется. Жить-то надо. Когда уголь на станции сгружаю, а когда и улицы приходится подметать.
Таран смотрел на этого мальца и удивлялся его упорству. "Ведь вот никто из нас не захотел взяться за такую работу, а Сашка…" Он даже подумал, а не бросить ли ему свои ночные похождения и не взяться ли вместе с Кожиным за это презренное, как говорили его друзья, занятие?..
Но видно, одного этого примера было недостаточно, чтобы Таран смог уйти от чумазой братии и взяться за честный труд.
- Ну, бывай, казак, - с сожалением сказал Таран и, запахнув полы пиджака (дамское пальто он проиграл в карты), зашагал в сторону. Отойдя довольно далеко, он обернулся и крикнул:
- Э-эй, Сашко-о, заходи к нам!.. Ребята будут рады!
- Зайду-у-у!.. - ответил Кожин и снова налег на поручни тележки.
Летом было хорошо. Он и работал, и ел, и спал под открытым небом. Но когда наступили осенние холода, стало совсем плохо. Волей-неволей пришлось ночевать вместе с беспризорниками в полуразрушенных подвалах домов или вокруг котлов, в которых разогревался асфальт.
В одну из осенних ночей подвал, в котором спал Сашка, оцепили какие-то незнакомые люди. Беспризорники бросились врассыпную, некоторые успели скрыться, а остальных задержали, посадили в машины и повезли прямо… в баню. У-ух, с каким наслаждением Сашка смывал с себя грязь!
Утром их накормили, а потом они по очереди предстали перед комиссией Московского отдела народного образования.
Худощавая, совсем седая женщина, в белой кофточке с кружевным воротничком, ласково спросила Сашку:
- Учиться хочешь?
- Хочу. За тем и приехал в Москву. Мне маманя велела… перед смертью.
Все молча, с сочувствием смотрели на него. Рассказывая о погибшем отце, о матери, о том, как он оказался среди беспризорников, Сашка заметил, что с него не спускает глаз пожилой рабочий с добрыми, как у деда Свирида, глазами.
Когда Сашка вышел в коридор и задумчиво стал смотреть в окно, он вдруг почувствовал на своей голове чью-то руку. Мальчик поднял глаза и снова встретил ласковый взгляд пожилого человека, который только что сидел за столом комиссии.
- Хочешь быть моим сыном? - глядя в лицо мальчику, спросил пожилой мужчина.
Сашка задумался. Странным ему показалось это предложение. Как это - стать сыном? Разве так бывает?
- Ну ладно, я тебя не тороплю с ответом. Поживешь у нас, обглядишься, а там видно будет. Согласен?
- Ага. Согласен… - неуверенно ответил Сашка.
Они вышли на улицу и сели в трамвай. На площадке вагона никого не было. Злой, холодный ветер проникал и сюда. Сашка переступал с ноги на ногу, дул на пальцы, но никак не мог согреться.
Степан Данилович Пастухов (так звали пожилого рабочего) снял со своих рук теплые варежки и протянул ему.
- А ну-ка надень. Теплее будет.
- Что вы, дяденька, я… я совсем… Мне нехолодно.
- А я и не говорю, что ты замерз. Только в варежках сподручнее будет.
Сашка взял шерстяные, теплые варежки, надел их.
Невдалеке от Беговой улицы они сошли с трамвая и направились к трехэтажному дому, в котором жил Пастухов. Поднялись на второй этаж. Степан Данилович достал ключ и открыл дверь. Сашка оказался в небольшой квадратной прихожей. Направо - дверь в одну комнату, налево - в другую, а прямо - еще какая-то дверь. "На кухню, наверное", - подумал мальчик. Тут было чисто, тепло и пахло свежими домашними щами. Сашка даже слюну проглотил от этого вкусного запаха.
Из кухни вышла невысокая полная женщина в белом фартуке.
- Вот, принимай, Мария Григорьевна… - радостно сказал Степан Данилович.
Женщина всплеснула руками и прижала фартук к глазам.
- Вот тебе раз! Я сына привел, а ты в слезы.
- Да это я так… от радости… - И заторопилась, забегала по квартире, отыскивая и доставая одежду, оставшуюся от сына, которого она похоронила два года назад.
- А ну-ка пойдем, сынок, пойдем… Вот сюда, в ванную. Раздевайся…
Выкупавшись и переодевшись в чистую, хорошо выглаженную одежду, Сашка сел к столу.
Мария Григорьевна засуетилась, стала угощать парнишку:
- Вот, возьми еще пирожочек. Смотри какой поджаренный.
- Спасибо… Я не хочу больше, - отказывался Сашка.
- Ешь, ешь. Поправляться надо. Ишь как подвело тебя, - сказал Степан Данилович.
После обеда они втроем пошли в магазин. Купили Сашке новые ботинки, пальто и шапку.
"Добрая одежа. Такой я сроду не носил", - глядя в зеркало, думал мальчик.
Ночью, лежа в чистой, мягкой постели, Сашка рассуждал: "А ничего… И в Москве, оказывается, есть добрые люди".
На другой день, когда они со Степаном Даниловичем пошли гулять, Сашка уже совсем другими глазами смотрел на Москву. Все ему тут нравилось - и дома, и улицы, и люди. И день какой-то был особенный - солнечный, радостный.
Дом, в котором жили Пастуховы, находился недалеко от казарм пехотного полка. Сашка любил после школы приходить к казармам. Придет, бывало, отвернет неприбитую доску в заборе, пролезет во двор и, спрятавшись за какой-нибудь старой, отжившей свой век тачанкой, смотрит, как красноармейцы учатся на полковом плацу, прыгают через "коня" и крутят на турнике "солнышко". Особенно ему нравилось смотреть, как бойцы взвода конной разведки занимались вольтижировкой на тонконогих, поджарых лошадях или рубили лозу.
Со временем красноармейцы привыкли к мальчику. Стали давать ему небольшие поручения: то подержать коня, а то и поводить его по плацу после рубки лозы.
Однажды на манеж пришел не очень высокий, грузный военный в широченных бриджах.
"Как Тарас Бульба", - подумал Сашка, глядя на его седеющие, обвислые усы.
Заметив мальчика, державшего в поводу серого высокого коня, седоусый спросил:
- А это что за герой?
Командир взвода, руководивший занятиями, рассказал о том, с какой любовью Сашка относится к лошадям, оружию, интересуется всем, чем занимаются красноармейцы.
- Вот как! - воскликнул военный в широких бриджах. - Ну-ка, мы сейчас проверим, на что он годится. Садись на коня.
- Это вы мне, дяденька? - нерешительно переспросил мальчик.
- Конечно, тебе. Можешь проскакать два круга. Только смотри не упади.
Сашка шмыгнул носом, схватился за луку и одним махом взлетел в седло. Потом, пригнувшись к гриве, пустил коня с места в карьер так, что даже рубашка надулась сзади пузырем и ветер засвистел в ушах.
Когда мальчик, резко осадив коня, соскочил на землю и подошел к командиру, тот довольно крякнул и, разглаживая рукой пышные усы, сказал:
- Ну что ж, видать, и вправду добрый казак получится из тебя. А учишься как?
- Хорошо!
- В каком классе?
- В восьмом.
- Та-а-ак… Окончишь школу - приходи ко мне. Спросишь заместителя командира полка Семена Петровича Потапенко. Помогу поступить в военное училище и стать командиром. Не возражаешь?
- Ой, что вы? Я же сам хочу этого. Давно. С самого детства…
… А через пять лет после этого разговора Александр, скрипя новыми ремнями, стоял навытяжку перед Потапенко, который к этому времени был переведен на Дальний Восток, и докладывал о том, что успешно закончил училище и прибыл в его распоряжение.
- А поворотись-ка, сынку! - словами Тараса Бульбы обратился к Александру Семен Петрович, а потом уже от себя добавил: - Хочу посмотреть, каким ты стал.
Кожин повернулся кругом. Командир, пряча довольную улыбку в усах, внимательно рассматривал его со всех сторон, затем сказал:
- С виду ничего… Посмотрим, каким будешь в деле…
* * *
Дела долго ждать не пришлось. Вскоре японцы спровоцировали военный конфликт у озера Хасан. Дивизия, в которую входил и полк Потапенко, была брошена в бой. Завязалась непродолжительная, но ожесточенная схватка.
Рота Кожина, занимавшая оборону на высоте, была окружена самураями. Бойцы отбивали одну атаку за другой, а самураи упорно лезли вперед, пытаясь захватить господствующую высоту.
На высоте осталось в живых всего пятнадцать человек - раненый Кожин, командир артиллерийской батареи Асланов, наблюдательный пункт которого был на той же сопке, и тринадцать бойцов. А самураи все лезли и лезли.
Кожину было ясно, что с такими силами долго не продержишься. Продолжая стрелять из пулемета, он попросил командира батареи вызвать огонь артиллерии на себя. Другого выхода не было.
Асланов флажками стал передавать эту команду на батарею. Через несколько секунд на высоту обрушились снаряды. От взрывов погибло два бойца, а Кожина и Асланова засыпало землей. Подоспевшие на выручку бойцы других рот еле откопали их. Когда Кожин пришел в себя и огляделся, он увидел, что склоны сопки завалены трупами самураев.
3
Кожин проснулся задолго до подъема, но вставать не торопился. Сегодня выходной день - первый выходной за все время службы на Востоке.
"Наверное, командира полка куда-то вызвали", - строили догадки офицеры.
Командир стрелкового полка Потапенко и раньше отличался беспокойным характером, а как только началась война, он совсем забыл об отдыхе. Никто в полку не мог бы сказать, когда он отдыхает. Он всегда был с людьми: в расположении батальонов, в артпарке, в поле, на стрельбище. Дни и ночи полк по его приказу штурмовал сопки, форсировал реки, окапывался, шел в атаку. Люди возвращались в лагерь такими усталыми, что сразу же валились с ног и засыпали.
После каждого такого возвращения с полевых учений Кожин думал: "Ну, теперь отосплюсь". Приходил в палатку, ложился, и… вдруг среди ночи - сигнал тревоги. Вскакивал на ноги, строил батальон и бегом вел его к месту сбора.
Потапенко приходил туда раньше всех. Проверял, кто и в какое время привел свое подразделение. Потом отдавал распоряжение:
- Командиры батальонов, рот и батарей, ко мне!
Все мчались к нему, докладывали.
Он выслушивал их, делал замечания, затем давал вводную:
- "Противник" форсировал реку, обошел нас с флангов и угрожает окружением. Наша задача…
И снова марш-бросок, снова атаки и контратаки.
Только заканчивались полковые учения, как тут же начинались дивизионные. И так проходил день за днем…
Послышались чьи-то тихие шаги. Кожин понял, что к палатке подошел кто-то, но не решается войти.
- Валерий, это ты?
- Я, товарищ капитан. Разбудил вас?
- Нет, я не сплю.
- Можно взять котелки? Мне помыть их надо.
- Бери.
Голубь откинул полу палатки и вошел. Это был светловолосый парень, с тонкой, девичьей талией. Кожин повернул голову, посмотрел на своего ординарца и первый раз не увидел на его лице улыбки.
- Ты что такой невеселый сегодня? Не выспался, что ли? - спустив ноги с топчана, спросил Кожин.
- Да нет, выспался, хотя…
- Что?
- Мы почти и не спали в эту ночь.
- Ка-ак не спали? Почему?
- Из-за картины вчерашней. Очень уж она растревожила всех.
- Да, фильм хороший. Я тоже долго не мог заснуть… - ответил Кожин, потом спросил: - Пойдешь в поселок?
Лицо Валерия зарделось. Километрах в десяти от лагеря, в небольшом посёлке, жила семнадцатилетняя Леночка, с которой он познакомился еще в прошлом году. Кожин знал об этом и, когда выпадал свободный воскресный день, выписывал увольнительную записку Валерию, и тот, словно на крыльях, летел в поселок.
Александру было хорошо знакомо это прекрасное и в то же время мучительное чувство. Оно пришло и к нему. Это случилось в Москве в прошлом году. Там он встретил Наташу и полюбил ее…
Он учился на курсах "Выстрел" и нередко из-за города приезжал в столицу к приемным родителям. В один из таких дней к нему пришли ученики из школы, в которой он когда-то учился, и пригласили его на первомайский вечер.
Концерт самодеятельности уже начался, когда Кожин вошел в актовый зал. Пройдя в самый дальний угол, он сел у окна… Сперва пел хор, затем ребята читали стихи. Александру стало скучно, и он пожалел, что согласился прийти на этот вечер. Он уже не смотрел на сцену, а размышлял о том, как бы незамеченным уйти домой. И вдруг по залу поплыли тихие звуки песни:
Соловей мой, соловей,
Голосистый соловей…
Кожин прислушался, затем поднял голову и посмотрел на сцену. Там стояла тоненькая, стройная девушка в белом платье. Ее пышные волосы отливали золотом. Она пела так увлеченно и с таким чувством, что казалось, нет на свете другого такого голоса, другой такой девушки, которая могла бы петь так, как эта.
… Ты куда, куда летишь,
Где всю ночку пропоешь? -
неслось со сцены… Голос то поднимался и звенел серебристыми переливами, то падал вниз, доходя до нежного, еле слышного шепота, потом снова взлетал вверх и несся по залу.
Девушка кончила петь, смущенно поклонилась, а ученики, очарованные ее голосом, сначала молчали, а потом вдруг неистово зааплодировали.
- Браво, Наташа!
- Бра-во-о!!! - неслось со всех сторон.
Занавес закрылся. Ученики бросились растаскивать стулья, готовя зал для танцев. Среди них Кожин заметил рыжеволосого мальчика лет тринадцати. Он активнее всех передвигал стулья, с кем-то спорил, кому-то что-то доказывал, - словом, действовал так, будто именно он являлся распорядителем вечера, именно ему предстояло первым открывать вечер танцев.
В дверях появился директор школы. Увидев его, мальчик нырнул в гущу ребят и через мгновение уже был за спиной Кожина, уселся на подоконник и закрылся портьерой. Он только изредка высовывал из своего убежища голову с взъерошенными волосами и тихим шепотком спрашивал Александра:
- Дяденька, не ушел он еще?
- Кто "он"? - не оборачиваясь, спросил Кожин.
- Ну, директор… Тот, высокий… Знаете, какой он у нас?
- Сердитый?
- Ага, Большим все можно, а нам нельзя. А разве я мог не прийти, если сегодня тут Наташа выступала? Слыхали, как она пела? Правда, хорошо?
- Правда. А зовут-то тебя как?
- Вообще-то меня зовут Олегом, но чаще - Олежка. По-разному зовут…
Кожин назвал ему и свое имя.
- В каком же ты классе учишься?
- А! - он безнадежно махнул рукой. - Мне еще долго учиться. В шестом…
- А Наташу откуда знаешь?
Из-за портьеры на Александра смотрели удивленные глаза Олега.
- Ну как же? Ведь она же училась в этой школе. И вожатой была у нас. Она мне первому повязала красный галстук. Не верите?
- Нет, почему же, верю.
- Я и маму ее знаю. Во учительница! - показывая большой палец, с восхищением произнес мальчик. - Только она уезжает от нас. Директором школы ее назначают. В Березовок. Наташа здесь, конечно, останется. У бабушки. Она в институте учится. Как окончит, будет немецкий язык преподавать в школе.
Олег так уверенно рассказывал о Наташе и ее матери, будто на много лет вперед знал, что те будут делать и как построят свою жизнь.
Заиграл оркестр. Начались танцы. Александр опустился на стул у стены и стал наблюдать за танцующими. Он словно искал кого-то. Чем больше он всматривался в танцующие пары, тем озабоченнее становилось его лицо.
"Ушла, наверное… Спела - и ушла", - подумал Кожин и, поднявшись с места, направился к выходу. Когда он был уже у самой двери, его вдруг окликнули.
Кожин обернулся и увидел возле сцены невысокую женщину с гладко зачесанными седеющими волосами. Александр сразу узнал свою бывшую учительницу русского языка и литературы Ермакову Надежду Васильевну. Она была такая же, как и в те годы, когда он учился. Только тогда в ее волосах не было седины, а у глаз - морщин. Ермакова стояла рядом с какой-то высокой худощавой женщиной и приветливо улыбалась ему.
- Здравствуйте, Надежда Васильевна! - шагнув ей навстречу, с радостью произнес Кожин, потом поклонился ее собеседнице - Дроздовой Ирине Михайловне.
- Здравствуй, здравствуй!.. - подавая ему небольшую полную руку, проговорила Надежда Васильевна и, обращаясь к подруге, сказала: - Нет, ты только посмотри на него, Ира. Совсем недавно этого человека не было видно из-за парты. А уж был озорник!.. Каждый день получал двойки и за ответы, и за поведение.
- Не было этого, Надежда Васильевна, - смущенно возразил Александр.
- Нет, было, - настаивала Ермакова, хотя хорошо помнила, что Кожину она никогда не ставила двоек. Он был хорошим ее учеником.
- Вы лучше не возражайте ей, Саша, а то ведь она под горячую руку и сейчас может влепить вам двойку… за поведение. Она у нас строгая, - предостерегла его Ирина Михайловна. - Учителю возражать нельзя.
- Есть не возражать!
- То-то… - с напускной строгостью проговорила Надежда Васильевна и снова осмотрела Кожина с ног до головы. - Подумать только! Прошло всего каких-нибудь восемь лет, а смотри как человек возмужал… и кубики на петлицах, и орден на груди. Ты что, уже и повоевать успел?
- Пришлось и повоевать, Надежда Васильевна.
- Неужели на финской?
- Нет, на Хасане.
- Понятно. А в Москве служишь или, может, в отпуск приехал?
- Ни то и ни другое. Служу я по-прежнему на Дальнем Востоке. А здесь учусь. На курсах переподготовки командного состава.
- Генералом мечтаешь стать?..