- Но этот план слишком неопределенен для решительных действий. Как представить гвардии ребенка, вместо которого к власти потянутся десятки рук, возможно, во много раз худших и, главное, алчных, чем руки нынешнего государя. Гвардии нужен конкретный человек, которого они видят перед собой, слова которого слышат, о котором сами и немедленно составляют себе представление.
- Я пыталась убедить в этом дядюшку, но он был настолько напуган, что я стала бояться за его последующие действия. Единственное, что его успокоило, это то, что императрица не знает о наших замыслах.
- Как не знает? Вы в этом уверены?
- О, да, дальше самых общих намеков мои разговоры с ней не заходили. Я убеждала ее, но с предельной осмотрительностью.
- В таком случае откуда же у гвардейцев уверенность в том, что государыня готова взять власть в свои руки и безусловно откликнется положительно на их предложение?
- Они принимают желаемое за действительное.
- И еще. О чем именно так усиленно толкует Иван Иванович Бецкой с солдатами, не жалея денег на подарки им?
ПЕТЕРБУРГ
Квартира Г. Г. Орлова
А. Г. Орлов, Г. Г. Орлов
- Алеша! Братец! Наконец-то. Заждался я тебя, моченьки моей нету. Что скажешь?
- Это тебя, Григорий Григорьевич, спрашивать надо. Что вы-то с государыней решили и собираетесь ли решать? Время ведь даром не проходит. Нам с тобой либо слава, либо эшафот - выбор простой, да и путь к нему короткий.
- Что уж ты так.
- А как ты думал? Воду замутили. Кругом в полках одни разговоры, что свергать императора надо. Не офицеры - простые солдаты и те толковать принялись. Думаешь, долго так продолжаться может. В случае чего, братья Орловы первые в ответе. Государыне ссылка с почетом, а уж нам с тобой…
- Да не могу я от государыни ответа окончательного добиться. То ли оторопь ее взяла, то ли и впрямь расчет какой имеет.
- С Дашковой толковал?
- И она то же: не время еще государыню беспокоить. Солдатам да офицерам, мол, скажите, что нужной минуты не упустим.
- Это кто же не упустит? Да и кто эту минуту разглядит? Она сама, что ли, в дворцовых апартаментах сидючи?
- Почем мне знать. Как услышал, так и передаю. Часу не прошло, от нее вернулся. О Пассеке рассказал, что арестовал его командир полка за разговоры-то наши.
- И что она?
- Она! Да при ней еще этот старый мешок Никита Панин, дядюшка княгини, Господи прости. Цветочки, вишь, родственнице привез, амурничает - глядеть тошно.
- Да дело ты говори, Григорий!
- Вот тебе и дело. Сначала Панин принялся расспрашивать, за что, мол, Пассек под арест попал. А может, за какую провинность? А может, за недосмотр по службе? Разузнать поначалу следует, а уж потом и тревогу поднимать. Екатерина Романовна, видно, несогласна, а поддакивает, прочь меня отсылает.
- Ну, а ты?
- Поехал, да только тут и дознаваться нечего. Воейков сам разговор Пассека услыхал - тот и не таился. Сам и под арест его посадил - как преступника государственного. Одних солдат стеречь его без малого роту поставил.
- Вот беда! И дознание начал?
- Пока не начинал, вроде сначала государю доложить собрался, а уж там как прикажут.
- Вот тебе и пробил наш час, Григорий Григорьевич! Теперь или пан, или пропал.
- Вот и Дашкова то же Владимиру Григорьевичу нашему сказала - его я к ней послал, чтобы самому лишний раз глаза не мозолить. По ее разумению, надобно государыню немедля в Измайловский полк везти, чтобы солдаты ей присягнули.
Не на Ораниенбаум идти, крепость голштинскую брать?
- Да нет, рассуждение ее такое, что император на крайние меры нипочем не решится. Колебаться станет, да и присоветовать ему некому. Вот пока он с мыслями собираться будет, вся гвардия уже на стороне императрицы окажется.
- Выходит, время отыгрывать надо. Вот как только государыню из Петергофа вывезти, чтоб какой конвой по дороге не задержал.
- Да и об этом княгинюшка подумала. Веришь, карету извозчичью четверней в Петергоф прислала и распрягать не велела. А уж на всякий случай и карету-то эту нанимала жена ее камердинера - баба как баба, кучеру и невдомек, из каких будет.
- Сама, значит, ехать побоялась.
- Да ведь как рассудить. Владимиру сказала, что на ее отъезд все внимание обратят. Родные-то ее с императором дружны, симпатии ее к государыне не сочувствуют. Мол, сразу заподозрят недоброе.
- Вот и смотри, девка девкой, двадцати лет не прожила, а ума хватает. Ты готов ли, братец?
- Давно готов, как на иголках сижу.
- Тогда давай мчись в полк, офицеров подымай, солдат чтоб готовили, а я в Петергоф за государыней.
- Может, мне лучше?
- Нет, братец, она колебаться станет, ты нипочем на своем не настоишь, а со мной разговор короткий. В охапку сгребу да привезу, пусть потом гневается.
- Давно я тебе, братец, сказать хотел… Спросить…
- О чем же?
- Да так, казалося мне, ты и великая княгиня…
- Казалось - креститься надо было. Да и нет больше никакой великой княгини. Государыня есть, без пяти минут - от нас все зависит! - самодержавная правительница Российской империи. Вот обвенчаетесь вы с ней…
- Да и что, Алеша!
- А что ж тебе в амантах ходить, покуда ее императорскому величеству не надоешь. Под венец - и весь разговор. И сынок уже есть. Наследник. В тебя весь.
- Да мне такое и в голову не приходило.
- Тебе не приходило, а крестьянскому сыну, подпаску украинскому Алексею Розуму приходило? Чем ты, Орлов, хуже него? На своей земле от рождения стоишь, свой род с каких времен ведешь. Покойная императрица подпаска своего не стыдилась, а тебя чего стыдиться? Кому ты в России не пара?
- Дух перехватило. Господи! Да еще папинька-сударушка что скажет, может, и согласия не даст.
- Папинька-сударушка нынче с нами вместе дорогу тебе прокладывает. А о моих делах с великой княгиней забудь. Не было ничего, а коли и было, на то один Господь судья. Вот и доехали мы с тобой до перекрестка. Скачи в полк и не сомневайся - от силы два часа пройдет, привезу ее императорское величество в целости и сохранности. Вот обняться на прощание стоит.
- Братец…
- Не теряй времени, Григорий Григорьевич. Такой второй ночи в жизни нашей не будет. Как бы ни кончилась…
ИЗ ИСТОРИЧЕСКИХ ДОКУМЕНТОВ
За несколько часов до переворота никто из нас не знал, когда и чем кончатся наши планы; в этот день был разрублен Гордиев узел, завязанный невежеством, несогласием мнений насчет самых элементарных условий готовящегося великого события, и невидимая рука Провидения привела в исполнение нестройный план, составленный людьми, не подходящими друг к другу, не достойными друг друга, не понимающими друг друга и связанными одной только мечтой, служившей отголоском желания всего общества. Они именно только мечтали о перевороте, боясь углубляться и разбирать собственные мысли, и не составили ясного и определенного проекта. Если бы все главари переворота имели мужество сознаться, какое громадное значение для его успеха имели случайные события, им пришлось бы сойти с очень высокого пьедестала. О себе я должна сказать, что угадав - быть может раньше всех - возможность низвергнуть с престола монарха, совершенно неспособного править, я много над этим думала, насколько восемнадцатилетняя головка вообще способна размышлять, но, сознаюсь, ни мое изучение подобных примеров в истории, ни мое воображение, ни размышления никогда бы не дали тех результатов, к которым привел арест Пассека.
Из записки княгини Е. Р. Дашковой
ПЕТЕРГОФ
Личные апартаменты императрицы
Екатерина II, Катерина Ивановна, А. Г. Орлов
- Господи, никак вы, господин Орлов!
- Я, Катерина Ивановна, собственной персоной. Что ее императорское величество?
- Недавно прилечь изволила. Не раздеваючись, только поверх платья капот спальный накинула.
- Вот и славно. Времени у нас нет. Никто из Ораниенбаума не приезжал? Измайлов не заглядывал ли?
- Нет-нет, тихо все. Прислуга вся, почитай, уж спит. Доложить прикажете?
- Не нужно. Так войду.
- Да годится ли так, в спальню-то?
- Ступай, Катерина Ивановна. Без тебя разберемся, что годится. Ступай, и слушать тебе нашего разговору не следует.
Пошла себе. Как прежде. Не оглянется. Которая тут дверь в опочивальню-то? Словно бы эта. Так и есть. Старое припомнилось. Да нет, чего вспоминать. Наваждение одно - для интересу больше, не для сердца. Вишь, и здесь не скрипнула створка: смазана. Привычка, надо полагать, у государыни нашей такая. Портьерку приподнять. Никого нету. Завесы у кровати раздвинуть…
- Ваше императорское величество, пора. Ехать пора.
- Ты, Алексей Григорьевич? Почему ты?
- Для верности. Григорий в полк помчался офицеров да солдат поднимать. Вставайте же, ехать надо.
- Случилось что?
- Рассказывать долго. Того гляди голштинцы сюда нагрянут, тогда всем конец.
- Проговорился кто?
- Тянули больно долго. Княгини своей слушались. Вот и карета. Неказистая, ничего не скажешь.
- Лишь бы доехала.
- И то верно. До Измайловского полка.
- За Дашковой надо послать.
- Некогда, да и незачем. Может, офицерами она и может командовать, а солдат разве что смешить.
- А сам не посылал.
- Сказал же, государыня, незачем. Помеха одна. Дело сделаем, тогда и дам звать можно. Кучер плохой нам достался. Выбирать надо было.
- А, может, оно и к лучшему. На кляч никто внимания не обратит, если еще и не гнать во весь опор.
- Это уж как судьба. Э, никак в рытвину завалились.
- Куда же ты, Алексей Григорьевич?
- Посмотреть да кучеру, коли нужда, пособить.
- Да ты никак карету сам поднять решил?
- Что ж тут за диво. Не велик труд. Раз - и готово. А ты, брат, на дорогу-то гляди, на ходу не спи.
- Так ведь туман, барин. Гляди, как земля парит. Болото же кругом. Кабы шажком пробираться…
- Алексей Григорьевич.
- Что прикажете, государыня?
- Да я так. Вспомнилось…
- Вам, государыня, слова первые придумать надо, с какими к полку обратитесь. Народ перебудораженный, молодой. В струну бы попасть - о том подумайте.
- Думала, по пути Екатерину Романовну встретим. Кто последний с ней говорил?
- Владимир наш Григорьевич. Спрашивал, так ли уж надо вас беспокоить.
- А она что?
- Кинулась на него, бранить стала. Все сетовала, что портной ей платье мужское к сроку не приготовил - выйти, мол, ей не в чем.
- Чудачка! Какая разница, в чем она будет. Лишь бы была.
- Зачем она вам, ваше императорское величество?
- Да ты сам рассуди, чужая я при дворе. Сколько лет ни живу, а все чужая. Императрице покойной по сердцу не пришлась, так и придворные все сторониться стали. Одна Екатерина Романовна всем наперекор от меня не отходила. И теперь без дамы придворной мне никак нельзя.
- Может, прямо в полк Измайловский приедет.
- А откуда ей знать, что туда едем?
- Захочет, узнает. От нее не скроешься - дотошная. Всех и вся знает, обо всем догадается.
- Дал бы Бог, а то неловко.
ОРАНИЕНБАУМ
Большой дворец
Петр III и придворные
В Ораниенбауме застолье. Позднее. Ночное. В покоях дым столбом - лиц не разобрать. Кто уткнулся в скатерть - дремлет. Кто норовит солдатский марш в углу свистать. Кто спорит - Бог весть о чем, Бог весть с кем. Император веселее всех. Хохочет, как любимый мопс с арапом Нарциской расправляется. Рычит. Лает. На передние лапы припадает. Нарциска бранится на своем языке, только что не хрипит. Белками сверкает, за шпажонку хватается.
- Ваше императорское величество…
- Поди прочь, Гудович, надоел.
- Ваше императорское величество, нарочный из Петергофа.
- Утром доложишь. Видишь, сейчас недосуг.
- Ваше императорское величество, дела этого никак отложить нельзя: ее императорское величество скрылась.
- Как скрылась? Куда? Может, навсегда? Откуда бы это счастье такое нам привалило. Скрылась!
- Ваше императорское величество, но это очень серьезно. Ее величество уехала неизвестно с кем и неизвестно как. Все придворные экипажи и лошади на месте.
- Это значит, совсем как принцесса Шарлотта Бланкенбургская, мать Петра II. Все думали, она померла, а она исчезла.
- Ваше императорское величество, горничная одно смогла сказать, что за ее величеством приезжал какой-то гвардейский офицер.
- Достойный конец слишком ученой женщины. Впрочем, и принцесса Шарлотта бежала очень далеко. Говорят, она приняла имя графини - как ее? - Кенигсмарк, оказалась в Соединенных Штатах Америки и там вышла замуж тоже за офицера. Нет, вру, сержанта. Всего-навсего сержанта! И это при живом муже. Подумать только, родная сестра королевы Елизаветы Испанской и герцогини Антуанетты Брауншвейг-Вольфенбюттельской! Какой позор.
- Ваше императорское величество, Измайлову удалось узнать, что за все ночное время единственная извозчичья карета проехала в сторону Петербурга. Измайлов полагает, что ее величество уехала именно в этой карете.
- Отстань, Гудович! Слышать тебя не хочу. Так вот моя покойная тетка отправила в заключение сына герцогини Брауншвейг-Вольфенбюттельской и к тому же двоюродного брата самой Марии Терезии - принца Антона-Ульриха Брауншвейгского. И с этим надо будет немедленно разобраться. Слышишь, канцлер? Михайла Ларионович, тебе говорю! Да куда ты делся?
- Ваше императорское величество, умоляю, прислушайтесь к донесению Измайлова. Вполне возможно, ее величество сейчас уже в одном из гвардейских полков. Вы знаете, она пользуется их симпатией, и этим нельзя пренебрегать.
- Теперь еще ты, граф Карнович! Так вот принцесса Шарлотта бежала, а ее супруг, царевич Алексей Петрович преспокойно себе жил и здравствовал.
- Не совсем так, ваше императорское величество. Царевич Алексей Петрович оказался в крепости и потом…
- Что потом?
- Скончался в заточении.
- Да, да, припоминаю, его…
- Задушили.
- Мы немедленно собираемся в путь. Слышите, господа офицеры. Немедленно в путь.
- Куда прикажете, ваше императорское величество?
- Само собой разумеется, в Петергоф.
- Но зачем? Там уже никого нет.
- Дознаться. Собственными глазами увидеть. Почему я должен полагаться на ваши дурацкие донесения!
- Государь, мы теряем время!
- А, это ты, канцлер. Я и забыл, что ты у нас практик по части дворцовых перемен. Жаль ты не занимался философией и потому не знаешь, что история никогда не повторяется. Ни одна ее ситуация.
- Но то философия, государь, а жизнь подсказывает совсем другое, и дай Бог, чтобы на этот раз я ошибся.
- Во всяком случае, я не вижу никакой опасности. Да и в чем здесь опасность для меня может заключаться? Сейчас моя вина, что я сразу же не начал дела о разводе. Как бы это упростило нашу жизнь.
ПЕТЕРБУРГ
Дом Дашковых
Е. Р. Дашкова
Свершилось! Измайловский полк присягнул новой императрице. Весь. Никто и спорить не стал. Отреклись от старой присяги, и все. "Долой голштинцев!" кричали. Так говорят.
И все без меня. На улицах народ. Всадники мчатся, карета. Люди то там, то тут кучками собираются. Новостями пообмениваются. А к нашему крыльцу никто не подъехал. С отъезда младшего Орлова никто. Вестей ни от дядюшки канцлера, ни от Никиты Ивановича Панина. Дворецкого послала, разведал - и возле императрицы их нет. Все толпой в Казанский собор двинулись - общую присягу принимать.
Праздник… Может быть. Только слова свергнутого императора все в голову лезут: отбросит тебя, как выжатый лимон. Отбросила? Нет, нет, и думать не хочу. Самой к ней ехать надо. До нее добраться. Не иначе растерялась, верных людей под рукой не имеет - послать, распорядиться.
Снова дворецкий прибежал. Так и говорят: орловский праздник. Одни братья около государыни. Когда народ стеснился, Алексей государыню над головой поднял и сквозь толпу на вытянутых руках пронес. Ненавижу! Господи, как ненавижу! Что они-то, неучи, грубияны, для просвещенной монархии сделать могут.
Дядюшка Михайла Ларионович сколько раз намекал, верить не хотела: государыня - и амуры? Быть того не может, не такой человек. А выходит… Все равно ехать надо, протиснуться, рядом быть, тем более братцам противустоять.
Мундира портной так и не прислал. Придется в парадном придворном туалете ехать. Сразу во дворец. Видно, никто не вспомнит о маленькой княгине.
На Дворцовой площади не протолкнуться. Слуги растерялись - ни подъехать к крыльцу, ни пешком подойти. Спасибо, измайловцы заметили: "Где же вы были, княгиня? Как же без вас?"
Во дворце ее императорское величество издали увидели: "Друг мой, наконец-то! Что задержало вас?" Что объяснять - проще сослаться на портного. Императрица пожурила будто между прочим, сама на руку Григория Орлова опирается. Алексей Орлов рядом. Хохочет, шутки отпускает: "Явились, ваше сиятельство! Решились, наконец!"
Да куда же ее императорскому величеству без друга обок: вот ленту Екатерининскую одела - как можно! Объяснила: Екатерининская только для супруг царствующих особ. Для супруг! А ее величество теперь сама царствующая особа, значит, положена ей Андреевская. Государыня смутилась: "Ваша правда, да что теперь сделаешь".
Есть выход, есть! Сняла с дядюшки Никиты Ивановича, государыне поднесла - чтоб пока суд да дело на себя возложила. Как положено. Она благодарить принялась - меня, дядюшку, а Алексей Орлов как нарочно: "Вам теперь, ваше императорское величество, и безо всяких регалий являться можно - за вами воля народа. Она дороже всех лент стоит". На меня посмотрел: "Вам только бы показаться нужной, княгиня, а сейчас не до будуарных любезностей". Так и сказал: будуарных любезностей.
Императрица откликнулась: "Не время препираться. Меня ждут сенаторы - редактировать манифест. Поспешите, Григорий Григорьевич". Двери за собой притворили. Без Панина. Без Воронцова. Не нужны. Все больше не нужны. Так скоро…
Но ведь есть еще император, и разве мыслимо, чтобы он так просто от власти своей отказался. Где он? Что с ним? Что может измыслить? Надо пройти к императрице. Что из того, что гвардейцы у дверей. Княгиню Дашкову не могут не знать - пропустят.
От стола Алексей Орлов поднялся: "Вы что, княгиня?" Не посмотрела на него - сразу к императрице: "Ваше императорское величество, надо предусмотреть возможность появления императора в Петербурге. Это очень важно".
Орлов вмешался: мол, на дорогах заставы. На дорогах! А водный путь? Кто обратит внимание на галеру, если даже под императорским штандартом? Императрица обеспокоилась, распорядилась и тут же велела готовиться к маршу вместе с ней в Петергоф. Во главе гвардии. Верхами.