- В тех мелочных придирках, которые в конечном счете ничего не оставляют от нашей идеи. Фальконе, естественно, не соглашается, но это стоит ему стольких нервов и бессонных ночей!
- Разве эти придирки исходят от императрицы?
- Как бы я смел назвать придирками замечания ее императорского величества!
- А если не императрицы, то кого же?
- Господина Бецкого. Все дело в том, что со времени своего приезда в Петербург Фальконе не может добиться аудиенции у ее императорского величества. Господин Бецкой оказался его единственным начальником и верховным судьей.
- Вот видите!
- Что же здесь видеть? То, что ее императорское величество после стольких авансов попросту пренебрегает художником, которого сама же пригласила для работы?
- Дидро, помилуйте, о каком пренебрежении может идти речь? Это естественно, что государыня занята множеством государственных дел.
- Но она находила время для переписки с Фальконе, пока он был в Париже. Наконец, можно лишить меня счастья получить лишнее письмо от ее императорского величества, лишь бы достойно решить судьбу монумента, по которому потомки будут вспоминать правление Екатерины. Наконец, - и Фальконе это знает наверняка - ее императорское величество все вечера проводит за карточной игрой. Так о каком же отсутствии времени вы говорите, князь?
- Мой дорогой, вы забываете, что скипетр и порфира налагают определенные обязательства. Государыня не считает возможным нарушать придворный протокол, тем более, что та же карточная игра дает великолепную возможность для самых серьезных разговоров и с собственными сановниками, и с иностранными дипломатами. Неужели вы думаете, что Великая Екатерина тратит время на собственные удовольствия? Я удивляюсь вам, Дидро! Вас может извинить только ваша удаленность от придворной жизни.
- И слава Богу! Я никогда не мечтал о прожигании собственной жизни во дворцах!
- Тем не менее вы не станете отрицать, что там должен существовать свой распорядок?
- Но письма…
- Я перебью вас, мой друг. У ее императорского величества есть часы, отведенные на личную корреспонденцию, и это не входит в распорядок жизни императрицы. Нарушать его ради Фальконе? Но зачем? Государыня переписывалась с мастером, пока обсуждалась основная идея памятника. Коль скоро идея эта была выяснена, смысла в личном общении не осталось.
- Значит, этот пресловутый господин Бецкой передает скульптору желания императрицы?
- Я этого не говорил. Напротив - я думаю, это его личные замечания, совершенно, кстати сказать, необязательные для Фальконе. Но у меня великолепная идея, мой друг! Приехав в Петербург, вы в личных беседах с императрицей разрешите все сомнения по поводу фальконетовского монумента, в котором принимаете столь живое участие.
- Вы просто соблазняете меня, князь! Кстати, должен вам сказать, что императрица находит время для разговоров с мадемуазель Колло, постоянно настаивает на ее присутствии во дворце и засыпает ее заказами.
- Это вам известно от Фальконе?
- Да, и он мне сообщает об этом не без доли вполне обоснованной обиды.
- И, значит, мадемуазель Колло появляется во дворце, в то время как Фальконе вынужден сидеть в мастерской. Мне никто не сообщал об этом.
- В том-то и дело, что Мари-Анн отклоняет все самые лестные предложения и, несмотря на явное недовольство императрицы, не появляется нигде. Ее надо знать, нашу мадемуазель Виктуар. Она раз и навсегда определила свое место за спиной учителя.
- Нет, мой друг, вы положительно должны приехать в Петербург, хотя бы ради ваших столь близких друзей. А что касается путешествия, в коляске Семена Нарышкина вы не ощутите никаких неудобств пути. А сколько интереснейших разговоров мы с вами будем вести. Ну, соглашайтесь же, Дидро, соглашайтесь.
ЛИВОРНО
Квартира А. Г. Орлова
А. Г. Орлов, О.М. де Рибас, слуга
- Иван, итальяшка этот, Джузеппе, не заходил?
- Часа три, ваше сиятельство, во дворике сидит, вас дожидается. Я ему, что неизвестно, когда вернетесь, как временем своим располагать будете. А он на все - подожду. С места, так понимаю, не сойду, покуда графу свои референции не представлю.
- Ишь ты, как порядочный! Еще референции какие-то выдумал. Видно птицу по полету: жулик, и все тут. Зови его, да только с черного хода - чай, не почетный гость.
- Ваше сиятельство, я так безмерно счастлив возможностью снова вас видеть и представить мои рекомендации, которые, хочу надеяться, убедят вас в возможности принять меня на вашу службу, где я приложу все старания, чтобы быть полезным.
- Ну, застрекотал, как сорока. Уймись, братец. Референции твои мне не нужны для того дела, которое могу тебе поручить.
- О, ваше сиятельство, нет такого поручения, которого бы Джузеппе не сумел для вас выполнить. Вы сами убедитесь в этом, ваше сиятельство!
- Сказал, хватит! Не на флот тебя беру, не в армию. Дело у меня совсем иного, тонкого, свойства - разузнать про одну особу.
- Вам достаточно назвать ее имя, ваше сиятельство, и я…
- Нет у нее имени.
- Нет имени? Н…
- То-то и оно. Называют ее по-разному. Сама она под разными именами представляется, и никогда не известно, какое новое себе на завтра придумает.
- Она обманщица? Воровка?
- Она принцесса. И хватит с тебя, что зовет себя Елизаветой.
- Принцесса? Но какой короны?
- Время придет, узнаешь. А пока расскажу тебе все, что мне известно. Тем и довольствуйся.
- Я весь внимание, ваше сиятельство.
- И записывать ничего не смей. Дело тайное - бумаги здесь ни к чему. Так вот, этим ноябрем она приехала в Берлин и назвалась девицей Франк. Спутников не имела, багажа и денег тоже. Однако в гостинице остановилась самой лучшей. В журнале для приезжих отметилась, что приехала из Кельна. Поручителем своим назвала банкира Шумана из Данцига и еще барона Штерна с супругой из Кельна. О них все прознать следует. Найдешь ли людей нужных?
- Ваше сиятельство, самое большее через неделю вы будете знать о них решительно все. Банкиры повсюду связаны между собою. Если только ваша принцесса не лжет.
- Слова мне ее не нужны - только дела. Так вот, принцесса вскоре объявилась в Генте. У нее снова не было спутников, но появился внушительный багаж, дорогие туалеты и - деньги. Ее кредитором стал купеческий сын Ван Туре. Ходили слухи, что принцесса, назвавшаяся на этот раз девицей Шель, вступила с ним в связь. И это неважно, лишь бы выяснить, куда неожиданно выехала принцесса в сопровождении Ван Турса. Здесь есть другой след - у Ван Турса остались в Генте жена и его собственные неудовлетворенные кредиторы, которые наверняка пытаются его разыскать.
- Значит, Гент.
- Вовсе нет. Мне известно, что спустя самое короткое время бывшая девица Шель появилась в Лондоне под именем госпожи де Тремуйль. Ей был открыт кредит у лондонских банкиров. Она не стеснялась в расходах. Ее видели на скачках, гуляниях, в театрах. В частных домах она не появлялась и частных знакомств не заводила. Ее постоянно сопровождал Ван Туре, но уже под именем барона Эмбса, и вскоре в ее свите появился еще один банкир - барон Шенк. Дама внезапно выехала из Лондона вместе со всей своей свитой, и теперь ваше дело ее найти и дальше не спускать с нее глаз.
- Но сведения, которыми вы располагаете, ваше сиятельство, вы считаете безусловно достоверными? Ведь трудно себе представить, чтобы подобная безвестная особа оставалась в памяти людей. Вот если бы за ней велось наблюдение…
- А кто вам сказал, что оно не велось? Но теперь мои интересы разошлись с интересами тех, кто вел до сих пор сыск. К тому же я ставлю обязательное условие - никто не должен догадаться, что вы интересуетесь этой особой. Никто!
- Но это будет стоить лишних денег, ваше сиятельство.
- Не сомневаюсь, как не сомневаюсь и в том, что немалая их часть незаметно останется в ваших карманах. Это меня не смущает. Неразумные траты я сумею пресечь и вас смогу призвать к порядку, может быть, и не слишком для вас приятным путем.
ПЕТЕРБУРГ
Зимний дворец
А. А. Протасова, Г. Г. Орлов, Екатерина II, А. С. Васильчиков
- Вот, кажись, и подъезжаем. Только бы никто внимания не обратил. Велела Герасиму остерегаться, да что с мужика взять, а тут дело такое тонкое - испортить ничего не стоит.
- Анна Степановна, Аннушка, да растолкуй ты мне, наконец, почему а твоей карете едем, почему сторожишься ты так. Что, не договорилась ты с императрицей, что ли?
- Господи, дядюшка, Григорий Григорьевич, как это не договорилась! Да нешто бы посмела без разрешения. Сам видишь, дела какие пошли: сегодня в чести, завтра за околицей.
- Так чего ж боишься тогда?
- Григорий Григорьевич, не держи на меня гнева, ни в чем я перед тобой и Алексеем Григорьевичем не виновата. Не успел ты в Фокшаны уехать, разговоры у государыни пошли. При мне ни слова. Ласкова государыня по-прежнему, ничего не могу сказать, а вот доверенности былой будто и нету.
- С кем разговоры-то?
- С Никиты Ивановича Панина началось.
- Да уж, не любит он наше семейство, ничего не скажешь. А что говорили, не знаешь?
- Одна Марья Саввишна, может, и слыхала. Иным разом у нее вроде бы за чайком собирались. Только из нее слова не вытянешь. Проста, проста, а все смекает.
- А кроме Никиты?
- Барятинский князь. Иван Сергеевич.
- Вместе с Паниным? Да быть того не может! Панин его на дух не принимал.
- А тут, видно, принял. Не столько он сам, сколько супруга княжеская хлопотать принялась.
- Принцесса-то? А ей что за печаль?
- Не поручусь, а вроде краем уха слыхала: не простила она кончины покойного государя.
- Тогда бы с мужем счеты и сводила.
- Григорий Григорьевич, дядюшка, да ведь сподручней ей во всем Алексея Григорьевича винить. А сама-то как-никак одна с государем кровь - вот и дает о себе знать.
- Ай да Екатерина Петровна! И что, больше никого?
- Хорошо бы. Только вскорости и граф Петр Иванович Панин объявился.
- Петр Панин? Да ведь государыне он давно не по нраву был.
- Не спрашивай, Григорий Григорьевич. Сама ничего в толк взять не могла, разве что сразу смекнула: не к добру. Так оно и вышло. Апартаменты твои поначалу заперли. Думала, может, для осторожности. А там узнала, что в ночи все из них в Мраморный твой дворец вывезли.
- Спрашивала государыню?
- Как не спрашивать! Сначала к Марье Саввишне. Ну, от нее слова лишнего не услышишь, а все не удержалась. Мол, каково-то хорошо нам с графом Григорием Григорьевичем было. Говорю, так вернется же он. Она головой качает горестно так. Любила она вас, да и вся прислуга дворцовая как любила, и вот дожили!
- Корнета-то как же привезли? Как государыня о нем объявила?
- А никак. Будто по службе ему здесь так и надлежит быть. Камердинеру велела для него дверь открытой в каждую пору дня и ночи держать.
- И что корнет?
- Веришь, дядюшка, вроде бы стеснялся. Входить-выходить из апартаментов твоих краснел все, бочком проскочить старался. Против тебя все большое опасение имели: как бы ненароком не вернулся, как бы гневом не вскипел. Вот солдат-то и поставили.
- Корнета стеречь!
- Его самого. Меня государыня на спытки пригласить изволила. Мол, кому служить будешь, Анна Степановна, - мне или дядюшкам своим. Что тут скажешь? Вам, ваше императорское величество. Она улыбнуться изволила, а потом посуровела: чтобы больше у меня за Орловых не хлопотать. Поняла ли, Анна Степановна? Оттого и боялась разговор завести, чтоб тебя приняла. Время выбирала. Хоть как хочешь, Григорий Григорьевич, казни, а должна я тебе правду сказать: не читала государыня твоих писем. Ни единого. Все генерал-адъютанту для распечатывания отдавала.
- Вот, значит, до чего дошло!
- Кабы того хуже не стало! Я ведь не встречи твоей с государыней просила - аудиенции, чтобы тебе самому о Фокшанах все как есть доложить. Потому и - не серчай, Бога ради, Григорий Григорьевич, при разговоре вашем генерал-адъютант будет. Для порядку.
- Это кто, не корнет ли?
- Он самый, дядюшка. Был корнетом, стал камергером. Слава тебе, Господи, никого в переходах не встретили. Теперь уж, Григорий Григорьевич, вы сами. Я только помехой буду.
…Дверь отворилась, не скрипнула. Портьера бархатная-едва отодвинулась. Государыня за бюро сидит. Голову подняла - не улыбнулась, руки не протянула. Глаза холодные, как мартовский снег на набережной - под серой пленкой. Видит - не видит. Молчит. За спиной - мальчик в расшитом камергерском мундире. Корнет! К нему обернулась, что-то вполголоса сказала, улыбнулись оба.
- Вы просили об аудиенции, граф. Я не могла вам в ней отказать, памятуя вашу неизменную ревность к нашему престолу. Хотя и не догадываюсь о причине вашего желания.
- Государыня, я из Фокшан…
- Знаю, что из Фокшан. Знаю, что переговоры приняли там некорыстный для державы нашей оборот.
- Государыня, представители Порты не иначе нашли поддержку со стороны французской державы.
- Естественно. Но у французского короля не было тех побед, которых добились российские военачальники. Сила была на нашей стороне, и успех на полях сражений также. Тем не менее переговоры велись крайне неудачно.
- Ваше императорское величество, все уперлось в вопрос о Крыме. И я не думаю, чтобы нельзя было найти выгодного для нас решения.
- Вы не сомневаетесь, граф. Отлично! Как же в таком случае вы осмелились без моего разрешения оставить Фокшаны, забыть о своих обязанностях чрезвычайного и полномочного посла и вернуться в Петербург?
- Ваше величество, до меня дошли слухи, в которых я теперь имел возможность убедиться…
- С каких пор слухи - какими бы они ни были! - стали заменять приказы императрицы? Это непростительное легкомыслие! Или пренебрежение моими поручениями. И то, и другое одинаково преступно и недопустимо!.
- Государыня, я не могу представить, чтобы кто-то мог меня заподозрить в легкомыслии или пренебрежении моими обязанностями. Вся моя предшествующая служба…
- Вот именно - предшествующая! Люди меняются, граф. Былое рвение остывает, придворные развлечения становятся важнее служебных обязанностей.
- Этого невозможно отнести ко мне!
- Можно, можно, граф. Я убеждена: переговоры в Фокшанах могли пойти иначе, если бы вы серьезней к ним подготовились здесь, в Петербурге, не тратя попусту времени на прогулки с моими фрейлинами.
- Совершенно случайные и ни к чему не обязывающие встречи!
- Я не собираюсь здесь заниматься судебным разбирательством - это дело вашей совести. Вполне возможно, вам настала пора, граф, жениться, обзавестись собственным домом и хозяйкой.
- Из меня никогда не получился бы домосед.
- Меня не интересуют такие подробности, граф. Конечно, возможно и иное объяснение вашей неудачи. Просто задача оказалась выше ваших возможностей, и вы устремились в Петербург за поддержкой и советом, которых вам никто не обязан давать.
- Не мне судить, ваше величество, о моих способностях, но вы оценивали их куда выше во время морового поветрия в Москве.
- Да, между прочим, чума в Москве продолжается вплоть до сегодняшнего дня, и за счет государства там уже похоронено около шестидесяти тысяч человек. Ко времени вашего приезда в Москву это число было едва ли не вдесятеро меньшим.
- Но вам угодно было меня отозвать из старой столицы, ваше императорское величество. Я, не задумываясь, остался бы там до полного истребления заразы.
- Путем виселиц и вырывания ноздрей? Вы не приобрели таким путем себе сторонников в Москве. Мне докладывали, что ваше имя упоминается в толпах с ненавистью. Я не придаю этому принципиального значения, и все же. Да, но к делу. С чем вы пришли, граф?
- Ваше величество, я умоляю вас об аудиенции с глазу на глаз.
- Это слишком смелое желание, граф, тем более, что оно не имеет никаких обоснований.
- Государыня, я хотел бы своей службой доказать…
- Я предоставлю вам такую возможность, граф. Возвращаться на конгресс вам действительно бессмысленно. Что ж, отправляйтесь в Ревель и займитесь там обеспечением нашего флота, а там будет видно. Прощайте, граф Орлов.
ИТАЛИЯ
Тоскана. Квартира князя Ф. Н. Голицына
Ф. Н. Голицын, А. Г. Орлов, И. Кристинек, русские морские офицеры
- Мы не испугали своим нашествием, князь?
- Полноте, граф. Я специально выбрался в Тоскану, чтобы повидаться со своими старыми добрыми друзьями.
- Удивительно, как дядюшка отпустил вас. Мне довелось слышать, что Иван Иванович Шувалов очень ревностно оберегает покой ваших занятий.
- Вы не совсем верно наслышаны, Алексей Григорьевич. Мое школьное образование, с точки зрения дядюшки, закончено. Наше пребывание в Европе определяется сегодня скорее познавательными целями, а не некоей обязательной образовательной программой.
- У вас не было желания вернуться в Россию, Федор Николаевич? Вы не скучаете по дому? По удобствам русской жизни?
- Стыдно признаться, господа, но нет. Здешняя жизнь меня вполне устраивает, а перспектива будущей службы приводит в уныние.
- И вы правы, князь. Если материальные обстоятельства не вынуждают преклонять колени перед троном, лучше сохранять свободу.
- Вы много повидали, Федор Николаевич?
- Как давно вы в Италии?
- Сравнительно недавно. Дядюшка согласился на мое путешествие в одиночку.
- Господин Шувалов не любит Италии? Это при его-то привязанности к искусствам!
- О, дядюшка не устает наслаждаться Италией. Но в последнее время мы посетили несколько немецких княжеств, были в Лондоне и Париже.
- Послушайте, князь, может быть, вам даже довелось увидеть эту загадочную русскую княжну, о которой сегодня столько разговоров по всей Европе?
- Вообразите себе, мы были с дядюшкой у нее, и не раз.
- Что же она из себя представляет? Хороша ли собой?
- Сказочно богата?
- Она живет в Париже инкогнито? Но газеты толкуют о том, что русская княжна, по их выражению, была с большим почетом принята в Версале.
- Отделите же зерна от плевел: расскажите нам правду.
- Вас забросали вопросами, князь. Разрешите же и мне присоединиться к этому выражению всеобщего любопытства. Только одна подробность: вам неизвестно, откуда прибыла эта дама? Не из Лондона ли? Газеты сообщали, что там некоторое время появлялась в театрах и на гуляниях некая незнакомка, которую называли госпожой де Тремуйль.
- Граф, фамилия Тремуйль слишком родовитая и старинная, чтоб кто-нибудь решился пользоваться ею, не имея на то права. Все члены этой семьи, берущей свое начало от самих графов Пуату, известны наперечет. Самозванка была бы сразу обречена на разоблачение.
- Да, да, вы правы, Корсаков. Но эта так называемая "русская княжна" никогда не обращалась к французской фамилии. Ее фамилия вообще неизвестна.
- Это как же?