За несколько долларов, оставшихся после третьего банкротства, он покупает три билета на пароход и возвращается со своей семьей в Нью-Хейвен. После тринадцатилетнего отсутствия он возвращается в родной город более бедным, чем уехал из него, и занимает с женой и дочерью комнатушку в портовом квартале. Прежние знакомые, встречая его, пугаются: так плохо он выглядит. Он старается обходить их стороной, мучает жену своим угрюмым молчанием, стоит по полдня на набережной в гавани, уставившись в воду; наконец, свалившись в горячке, долгие недели мечется на жалком ложе, которое делит с женой и ребенком.
7
Туманный февральский день. В комнату входит шурин, задержавшийся в Бостоне после возвращения из Парижа ровно на столько часов, сколько потребовалось, чтобы дать новые указания своему управляющему. То, что он услышал от него о состоянии дел в Роксбери и дополнительно узнал из газет и от приятелей коммерсантов, расстроило шурина, но окончательно его сразили намеки, проскользнувшие только что в словах домохозяина. Не успев поздороваться, он спрашивает Чарльза:
- Значит, ты решил капитулировать?
Чарльз продолжает неподвижно лежать на кровати. Выражение его лица, которое еще носит следы болезни, не меняется, лишь бледные, исхудалые руки перебирают одеяло, словно что-то ищут. После долгой паузы он произносит:
- Да, все это бесполезно.
- А твой метод соляризации?
- Хватит об этом!
- Черт побери, ведь ты же усовершенствовал его!
Шурин бегает взад и вперед по комнате, рассеянно окидывает взглядом потрескавшийся комод, осколок зеркала на стене, выцветшие занавески на окнах. Вдруг он резко поворачивается.
- Был ты на верном пути или нет?
- Начало было, пожалуй, положено, - нерешительно отвечает Чарльз.
- Так почему ты не хочешь довести дело до конца?
Собравшись с мыслями, Чарльз говорит:
- Потребовалось бы много времени. Возможно, несколько лет.
- Ну и что?
- У меня нет средств.
Шурин стоит в нерешительности, опустив глаза. Потом медленно подходит к кровати и садится на деревянный край.
- В Париже я не добился того, на что рассчитывал, - начинает он. И тут же добавляет извиняющимся тоном:
- Не подумай, что я собираюсь напоминать о твоих долгах.
- Понимаю, - выдавливает из себя Чарльз.
- А что, если я дам тебе двести долларов? Или тысячу - за десять процентов участия в прибыли?
- Ты видел в Париже каучуковые изделия?
Шурин медлит с ответом. Чарльз приподнимается на подушках.
- Да, я знаю, это могло бы быть выгодным делом, - вдруг произносит он. - Но как я могу гарантировать…
- Что оно тебе удастся? Ты это хотел сказать?
Чарльз кивает.
- Так, - задумчиво роняет шурин и, помолчав, повторяет:
- Значит, двести?
- Да.
Они смотрят друг другу в глаза. Шурин спрашивает, показывая на почти пустую комнату:
- Останешься здесь?
- Мне нужна плита.
- Конечно.
- Квартира напротив свободна.
- Дорого?
- Восемь долларов в месяц.
- Хорошо. Я сниму ее для тебя.
Перспектива возобновить свои опыты поднимает Чарльза с постели. Несмотря на слабость, висящую гирями на его руках и ногах, он отправляется к аптекарю, чтобы запастись нужными химикатами.
Упали цепи, так долго сковывавшие его волю к жизни, и, как только он попадает в кухню новой квартиры и ставит на плиту новый железный тигель, болезнь окончательно отступает.
8
Вначале он медленно подогревает смешанный с серой каучук и с помощью термометра определяет момент плавления состава.
Сознание, что больше ста дней ушли впустую, на нытье и бесцельное прозябание, заставляет его уйти с головой в работу. Еще во время тех опытов, которые убедили его в малой применимости метода Хэйворда, у него мелькнула мысль, что следовало бы поискать другой способ обогащения каучука серой. Теперь перед ним открывается множество путей для экспериментов. Придется двигаться наугад, постепенно, проверяя каждый шаг, нащупывая правильную дорогу в лабиринте взаимосвязей веществ. Дни кажутся ему такими короткими, что он едва находит время поесть. И лишь когда тошнота подступает к горлу, он поспешно проглатывает кусок-другой хлеба, запивая его водой. Борется с усталостью, пока реторта и тигель не начинают расплываться у него перед глазами.
Не раздеваясь, укладывается где попало, чаще всего прямо на полу своей "лаборатории", лежит там, словно в беспамятстве, и приходит в себя с первыми проблесками утренней зари, бледный, с воспаленными глазами, но уже опять готовый к работе.
Каждый полученный результат необходимо продумать, подтвердить новыми опытами и сопоставить с другими данными. Чарльз начинает измерять свое время неделями. Он растворяет каучук в керосине, нагревает его до температуры плавления, вычисляет, сколько нужно прибавить серы, раскатывает, месит, мнет остывающую смесь, снова подогревает ее, разлагает на составные части, записывает свои наблюдения, размышляет. Владелец соседнего кабачка, куда он вваливается однажды утром весь перепачканный и заросший бородой, решает, что перед ним сумасшедший и, опасаясь насилия, дает ему десять долларов под расписку. Почтальон одалживает ему один доллар. Слим, его прежний рабочий, повстречавшийся ему по дороге в аптеку, по собственной инициативе предлагает ему два доллара. Вскоре Чарльз снова по уши в долгах. Этот одержимый забывает во время опытов о всякой осторожности: за один лишь сентябрь этого года жители дома четыре раза выскакивают из своих постелей от грохота взрывов. Но даже болезненная рана, полученная им во время такого "опыта", не мешает ему по-прежнему трудиться не разгибая спины по восемнадцать часов в сутки.
Он замечает, что каучук, помещенный в расплавленную серу, постепенно обугливается. Смешивает его с раствором серы в сероуглероде, пропитывает его серным цветом, соединяет с раствором серной печени и каждый раз снова получает в результате смесь Хэйворда. Однажды он постепенно нагревает каучук до трехсот с лишним градусов по Фаренгейту. Через несколько минут после того, как он снова поставил на огонь сухую массу, обнаруженную им после остывания в тигеле, ему начинает казаться, что он сошел с ума. Термометр опять показывает больше ста восьмидесяти градусов, а каучук не плавится. Он не плавится и при двухстах и при двухстах сорока градусах. Чарльз бьет по нему молотком, рубит его на части, бросает на пол, сжимает, трет, растягивает его, кладет обратно в тигель. Каучук не сморщивается. Свежие плоскости разрезов не липнут к рукам. Он остается сухим, мягким, гибким. Его прочность и эластичность увеличились. Он необыкновенно упруг.
Ноги не держат Чарльза. Он падает на стул. С какими мучениями, каким извилистым путем шел он к нужному решению, и все время был так близок к нему!
Проходят еще недели, прежде чем удается уточнить диапазон температур, до которых необходимо нагревать смесь каучука с серой, чтобы из нее образовалось новое соединение, устойчивое против всевозможных химикатов и температуры до четырехсот градусов по Фаренгейту.
Декабрьской ночью 1839 года, когда Чарльз выкладывает за окно на мороз несколько образцов нового вещества, ртутный столбик градусника падает до минус двадцати четырех градусов. Через несколько часов он исследует эти образцы и не обнаруживает в них никаких изменений. Тут он, наконец, перестает бояться, что снова стал жертвой ошибки. Садится за кухонный стол и начинает подытоживать, приводить в систему и формулировать результаты своего труда. Успевает написать всего две страницы, как слышится стук в дверь и входит старик - служитель суда, уже тридцать лет исполняющий обязанности посыльного при шерифе Нью-Хейвена. Он вручает Чарльзу повестку.
- В чем дело?
- Да, да. Глубоко сожалею, - бормочет старик и спешит скрыться.
Торговец лошадьми, которому Чарльз задолжал сто двадцать долларов, после двухкратного безуспешного напоминания подал в суд. И как Чарльз ни уверяет, что сможет вернуть деньги в самое ближайшее время, кредитор настаивает на немедленной уплате.
Судья выносит приговор.
Чарльза берут под стражу и снова отводят в долговую тюрьму.
9
Шурин возвращается из очередной поездки в Париж и вторично вызволяет его из-под стражи.
Буйный весенний ветер, завывающий над маяком, будит в Чарльзе горькое воспоминание о потерянных понапрасну четырнадцати месяцах, которые он просидел в темной, сырой камере. Шагая рядом с ним по улицам, ведущим к портовому кварталу, шурин посматривает на этого павшего духом человека, чьи невнятные речи не позволяют строить планы на будущее. И вот лестница доходного дома скрипит под их ногами. Из квартиры навстречу им выходит жена Чарльза с бледной шестилетней девочкой; завидев мужа, она обнимает ребенка за плечи.
- Джейн!
Гудьир останавливается перед ней, слова застревают у него в горле. Она откидывает со лба седую прядь, и на ее преждевременно постаревшем лице появляется вымученная улыбка. Чарльз берет за руки дочь и жену и входит вместе с ними в квартиру.
Шурин пытается узнать, как обстоят дела.
- Ты, кажется, нашел новый состав? Годится он?
Чарльз не решается ворошить новыми опытами воспоминания о событиях, связанных с методом "соляризации". От внимания шурина не ускользает болезненная апатия, парализующая энергию Чарльза. Он снова дает ему денег, рассчитывается с трактирщиком, оплачивает все долги, большие и малые, старые и новые, висящие на Чарльзе свинцовым грузом, и говорит:
- Припишешь это к своему долгу.
Он разрешает Гудьиру свободный вход в мастерскую, которая шестнадцать лет назад перешла к нему от Чарльза. В том действительно снова пробуждается интерес при виде изделий из каучука, выпускаемых шурином в реконструированной и расширенной мастерской и по-прежнему обрабатываемых азотной кислотой, при взгляде на единственную в Коннектикуте машину, ножи которой разрезают бруски каучука на тонкие листы.
В своей старой "лаборатории" Чарльз изготовляет новые образцы из обработанного серой, а затем нагретого каучука и, используя деловые связи шурина, с излишней поспешностью отправляет их под наименованием "металлизованный каучук" на промышленные выставки в Париж и Лондон.
Приступ лихорадки прерывает его вторую попытку изложить свой метод в письменной форме. Перенапряжение и нищета, разочарование, невзгоды и тюрьма расшатали нервную систему сорокатрехлетнего Гудьира, изнурили и источили его тело. Тщетны старания вызванного шурином врача, который предписывает один курс лечения за другим, - полный упадок сил на несколько месяцев приковывает Чарльза к постели.
Когда он наконец приходит в себя, его захлестывает волна непреодолимого отвращения к собственному изобретению.
На Лондонской выставке 1842 года каучук Гудьира был награжден премией.
Шесть месяцев спустя английский химик Томас Гэнкок продемонстрировал в Лондоне образцы обработанного серой каучука, которые абсолютно ничем не отличались от экспонатов Гудьира.
Его друг Брокдон назвал метод, к которому прибегнул Гэнкок, "вулканизацией".
10
Лишь в 1845 году Чарльз садится в дилижанс, совершающий еженедельные рейсы в Вашингтон, и едет туда, чтобы подать в патентное бюро прошение, описание своего метода и официальную декларацию об авторстве. Шурин, сопровождающий его в надежде возобновить прежние деловые связи в столице, ссужает ему пять долларов, которые полагается внести при регистрации, десять долларов за предстоящее испытание, десять долларов за публикацию извещений и еще двадцать долларов в качестве залога за украшенный сургучной печатью документ, который Чарльз надеется получить через две недели. Однако вместо этого через два дня чиновник патентного бюро объявляет ошеломленному Гудьиру, что авторские права на это изобретение оформлены одиннадцать месяцев назад и что их владелец даже успел выдать несколько лицензий американским предпринимателям. Чарльз впервые слышит слово "вулканизация", находит в списке патентов фамилию некоего Дэя, считающегося автором метода обработки каучука серой, исследует приложенный к делу образец и знакомится с описанием способа Дэя. Адвокат, к которому он обращается за помощью, разобравшись в деле, утверждает:
- Заявлять протест уже поздно. Жалоба на отказ в выдаче вам патента тоже ничего не даст. Вам следует добиваться, чтобы суд объявил патент Дэя недействительным.
При поддержке шурина Чарльзу удается попасть на прием к Даниэлю Вебстеру, который за год до того, после поражения федералистов на выборах, снова сменил сюртук государственного секретаря на костюм простого адвоката. Ознакомившись с заключением, полученным из патентного бюро, тот изъявляет готовность защищать интересы Чарльза на предстоящем процессе. Но когда Чарльз по его совету до начала судебного разбирательства пытается зарегистрировать свой патент в европейских странах, он встречается с неожиданностью: в то время как Франция, Германия, Италия немедленно признают авторские права Гудьира, из Королевского патентного бюро в Лондоне приходит отказ. Химик Томас Гэнкок - раньше, нежели Дэй в Америке, - оформил свое исключительное право на обработку каучука серой в Англии. Совместно с Чарльзом Вебстер тщательно изучает копии документов, присланные по его просьбе из патентных бюро обеих стран. Методы вулканизации американца Дэя и англичанина Гэнкока сходны как две капли воды. А метод Гэнкока очень похож на способ Гудьира; трудно даже поверить, что они были изобретены независимо друг от друга. Вебстер отправляется в Лондон с задачей добиться созыва патентного арбитража и возвращается через четыре месяца с известием о том, что Томас Гэнкок подал встречную жалобу. Адвокат, приятель Вебстера, которому тот поручил передать в его отсутствие жалобу в Вашингтонское патентное бюро, сообщает о встречном иске со стороны Дэя. В то же время представитель Томаса Гэнкока начинает тяжбу с Дэем, обвиняя его в присвоении гэнкоковского метода вулканизации. Дэй в свою очередь выступает с встречным обвинением. Все дело чрезвычайно запутывается и начинает привлекать внимание общественности. Газеты пишут о тщеславии, аферизме, клятвопреступлениях. Более тридцати заключений затребованы из обоих патентных бюро тяжущимися сторонами. В конце концов Вебстеру удастся установить, что предложенный Гэнкоком способ погружения каучука в расплавленную серу предполагает знакомство с методом Гудьира, при котором нагревается каучук, смешанный с серой. Он доказывает, что Гэнкок не только видел образцы "металлизованного каучука" на Лондонской выставке 1842 года и читал приложенное к ним описание их применении, но и двумя месяцами раньше встречался в Манчестере с Натаниэлем Хэйвордом, у которого Чарльз в 1830 году купил право на обработку каучука серой. Представитель Гэнкока в свою очередь уличает мистера Дэя в незаконном использовании метода вулканизации. Патент Дэя объявляется недействительным. Гэнкоку присуждают дополнительный патент, а Чарльз с этого дня признается владельцем основного патента как в Англии, так и в Америке. За оформление документов с него взимают один фунт стерлингов в Лондоне и двадцать долларов в Вашингтоне, кроме того, он уплачивает налог с патента в размере пяти фунтов и ста долларов. В Европе ему приходится внести пошлины в сумме двухсот франков, ста пятидесяти марок и двухсот пятидесяти лир.
Шурин заявляет ему:
- Я исчерпал все свои резервы. Процесс обошелся нам более чем в десять тысяч долларов. Прибавь к этому без малого пятьсот долларов на расходы по регистрации и еще две тысячи, истраченные на приобретение лицензий, выданных Дэем.
- Так ты считаешь?..
- Да, да, мне самому придется искать кредиторов.
Чарльз неприятно поражен.
- Дорогое это удовольствие - иметь зятя-изобретателя, - продолжает шурин. - За последние двадцать лет тебе здорово не везло. Если учесть проценты, то ты должен мне круглым счетом сто семь тысяч долларов. Я всегда был рад тебе помочь. Но в данный момент - понимаешь?
- Но ведь мне необходимо заплатить за оформление документов и внести налог, - сокрушается Чарльз.
- Любой коммерсант даст тебе взаймы, ведь процесс был великолепной рекламой для твоего изобретения.
- Но мне понадобится еще не менее тридцати тысяч, чтобы создать предприятие. Нужны новые машины…
- Ну так что же?
- Неужели теперь, когда цель так близка, придется передать все дело постороннему человеку?
Шурин хмурится.
- Пожалуй, ты прав, - говорит он, подумав.
- Возьми кредит на свое имя. Я вижу, что мне одному не справиться, - так пусть уж лучше ты получишь выгоду, - выпаливает Чарльз и замолкает.
Наконец он предлагает:
- Я уступаю тебе сорок процентов участия в деле за сто семь тысяч долларов плюс пошлины и налоги, которые тебе еще придется уплатить, и те тридцать тысяч, которые мне сейчас нужны.
Шурин чешет в затылке.
- Гм-гм!
Он закладывает руки за спину и пристально смотрит на Чарльза.
- У тебя есть возражения?
- Боюсь, что да.
- Относительно суммы.
- Нет. Речь идет о распределении прибылей и о перспективах.
- Перспективы есть.
- Но договариваться следует, заглядывая подальше вперед.
- То есть?
- Я даю сто семь тысяч, еще тридцать тысяч, налоги и пошлины. Кроме того, я выплачу тебе около шестидесяти двух тысяч долларов, чтобы общая сумма составила ровно двести тысяч, и отказываюсь от причитающихся мне процентов. За это я требую пятьдесят процентов прибыли для себя и еще десять процентов для человека, у которого я возьму ссуду.
Пораженный Чарльз молчит. Шурин внимательно следит за ним.
- Значит, все-таки кто-то третий?
- Да. Возможны новые затруднения, а я больше не могу вкладывать свои средства, не подвергая опасности бостонское предприятие. В таком положении будет разумнее подыскать компаньона с солидным капиталом.
- Это опасно.
- Подумаешь! Десятью процентами тебе все равно пришлось бы поступиться.
- А долгие переговоры!
- Я все устрою сам.
- И скоро?
- За шесть недель.
Несколько дней спустя Чарльз принимает предложение шурина. Ровно через шесть недель тот возвращается из Бостона, улаживает все формальности, не выполненные Чарльзом, и знакомит его с третьим компаньоном, спокойным пожилым человеком с ровным характером и простой внешностью, владеющим хлопчатобумажной фабрикой в Чарльстоне.
Даниэль Вебстер составляет договор, закладывающий основу "Гудьир компании"; после церемонии подписания шурин вручает Чарльзу ценные бумаги стоимостью в девяносто две тысячи семьсот двадцать долларов.
За восемь тысяч Чарльз выкупает у него мастерскую в Нью-Хейвене. Тридцать тысяч уходят на перестройку и расширение ее, возведение каменных стен вместо деревянных перегородок и обновление оборудования. За шесть тысяч долларов он оснащает лабораторию, заказывает машин на одиннадцать тысяч пятьсот долларов и сырья на четыре тысячи, приобретает за тысячу восемьсот долларов небольшой пустующий дом, тратит еще тысячу восемьсот на его ремонт и две тысячи на обстановку и поселяется в нем с женой и дочерью; расходует десять тысяч долларов на рекламу.