Позади у Ивана, Егора и их однополчан остался трудный путь. С того дня, как был зачитан в Кишиневе высочайший манифест, они не знали отдыха. Шли по двадцать часов в сутки, совершая небольшие привалы, чтобы легонько перекусить, выкурить цигарку да перемотать мокрые портянки. Дороги румынские оказались нисколько не лучше русских. Весенние дожди непрестанно поливали обширную территорию, переполнили реки и ручьи, превратив их в большие и многочисленные озера. Половодье затопило пашню и луга, сделало непроходимыми и без того трудные грунтовые дороги. Как же тяжко таскать ноги то из жидкого, то из густого месива; дыр в каждом сапоге наберется до полдюжины, и каждая пропускает этой отвратительной каши столько, сколько может уместиться между ногой, завернутой в гнилую, вонючую портянку, и, кожей; если же грязь не умещается, она с хлюпаньем выплескивается через дыры наружу.
Все это, слава богу, позади.
А впереди - Систово со своими неприступными берегами. Чужими пока берегами. Турки, слышно, окопались так, что готовы встретить любую армию хоть с тысячей пушек. Зато болгары ждут русские войска с понятной нетерпеливостью; то помашут белым платком, то на виду у русских бросят шапку, поймают ее и приложат с поклоном к груди. Или поманят к себе рукой: мол, не задерживайтесь за Дунаем, наши дорогие спасители, заждались мы вас!
Ивану тоже надоело ждать, но ротный говорит, что еще не подоспело время, что одна рота и даже полк ничего сделать не могут; надо переправить огромное войско, чтобы сбить турок с насиженного места, то есть с их крепких позиций, и гнать их к Константинополю. А чтобы переправить такое войско, да еще с пушками, снарядами, конями и всякими припасами, надо иметь в громадном количестве переправочные средства. Подвезут все Это - и начнется переправа…
А пока можно поговорить о турках и турчанках, о турецком царе - султане и его странной, непостижимой жизни…
- Говорил я тебе, Ваня, как судили меня за то, что не по правилам живу я со своей Аннушкой, обвинили меня в незаконном сожитии, - обращается к приятелю Егор Неболюбов, удобно располагаясь в густой и мягкой траве. - А Аннушка у меня любимая и единственная жена. Не моя вина, что ее спесивый папаша не дал согласья на венчание, а поп без этого согласья не обвенчал нас в церкви. А теперь возьми ты турецкого султана: триста жен у него, а законных не больше пяти…
Но и это удивляет Шелонина:
- Пять законных! Как же так?
- У них это положено кораном, евангелием ихним, - поясняет Егор, с треском ломая сухую камышинку, занесенную на берег вешними водами. - За пять у них и спроса нет, это по-ихнему даже очень хорошо: можешь прокормить и одеть - женись пять раз и все тебе законно! А вот триста незаконных!.. Вот это…
- Как же он с ними живет? - прерывает Неболюбова Шелонин. - Одних имен сколько! И ведь всех запомнить надо! Как пить дать!
- А зачем ему запоминать? Для этого у него придворные есть! Вот и ходит он по женам, как у нас пастух: по очереди. И никто не обвиняет его в незаконном сожитии!
- Появись в нашей деревне мужик с тремя женами - ему бы глаза заплевали! - возмущается Шелонин.
- А он у них первый человек!
- Вот порядки так порядки! - негодует Иван.
- Я тут как-то встретил болгарина, - продолжает Неболюбов, - порассказал он мне всякой всячины. По нескольку жен имеет чуть ли не каждый турок, и жены эти не злобятся и не возмущаются. И глаза не выцарапывают друг другу. Но не дай бог, если турчанка встретит в бане болгарку! Голой на улицу выгонит!
- Почему? - изумляется Шелонин, - Так у них заведено, Ваня, - задумчиво говорит Неболюбов, вглядываясь в синеватый отлив Дуная, который к вечеру успокоился и стал походить на большое зеркало. - Заведено так потому, что всех других они считают скотами и только себя людьми. Вот, скажем, идет турок по улице, а навстречу ему болгарин. Болгарин должен отскочить в сторону, пусть даже в грязь, и низко склонить голову - пока турок не пройдет мимо.
- А турок-то, знать, богатый какой-либо барин? - спрашивает Шелонин.
- Какой там барин! - сплюнул Неболюбов. - Турок может быть оборванцем, а честь ему обязан оказать даже богатый, уважаемый в народе болгарин. Прыгай в грязь, кланяйся до земли и выражай в глазах, что тебе очень приятно гнуться в три погибели. Не дай бог, если турок заметит в глазах болгарина неблагодарность! Тогда болгарин и зубов недосчитается!
- У нас такое и пьяный урядник не позволит! - на свою мерку измеряет положение в Болгарии рядовой Шелонин, - Как пить дать, не позволит.
- Верно, Ваня, верно, - соглашается с ним Неболюбов. - Говорил мне еще этот болгарин, что в других местах турки и похуже делают. Встретит турок христианина, садится на него верхом и приказывает нести до дома. Не можешь нести - становись на четвереньки и вези, как будто ты не человек, а осел или лошадь.
- А они-то кто? - гневно повышает голос Шелонин.
- Тише, Иван! - грозит пальцем Неболюбов. - Не забывай: мы с тобой в секрете!.. Они считают себя самыми правоверными людьми, и им аллах разрешил делать все, даже глупости и безобразия.
- А где же наш бог?!
- Высоко он, не все ему видно на земле, - улыбнулся Егор.
- Вот и Елена бежала из дома, чай, не от хорошей жизни, - вдруг вспомнил Шелонин.
- Не жизнь у них, Ваня, а мука сплошная! - сказал Егор. - Даже наша с тобой, уж на что скверная жизнишка и то для них, болгар, раем бы показалась! Ворваться турок может чуть ли не в каждый дом. И тогда берегись, барышня, особенно если бог красотой ее наградил и статью не обидел!
- Елену бог ничем не обидел! - заметил Шелонин.
- Потому и убежала из дома!.. Жестокие турки; хуже самого лютого зверя!
- Эх, и чешутся же у меня на них руки! - угрюмо проронил Шелонин.
- В прошлом году у болгар восстание было, - продолжал Неболюбов, - невмоготу им, вот и поднялись. А силенок - кот наплакал. Задушили их, как детишек невинных! Болгарин говорил, что реки от крови красными были, а запах крови заглушил ьсе другие запахи. Стонала, говорит, вся Болгария, стонала и лицо свое в нашу, в российскую сторону обращала: мол, только вы и можете спасти от неминуемой гибели.
- До земли до ихней один Дунай перейти, - сказал Шелонин.
- Один Дунай, это так, - согласился Неболюбов, - да уж больно широк и быстер он. - Ухмыльнулся: - Во сколько же раз он шире и быстрее твоей Шелони?
- Шире раз в двадцать, - сказал Шелонин. - А крутит у нас так только весной, в полую воду.
- Да, Ваня, - проговорил после минутного раздумья Егор, - переплывем мы Дунай, переберемся на ту сторону Балканских гор, войдем в Константинополь - и конец войне. Начнет тогда султан христом богом просить нашего царя: верни мне этот город, никаких денег не пожалею. Даст он нашему царю несколько миллионов золота, а царь на эти деньги землю у помещиков выкупит и мужикам отдаст.
- Сам придумал? - Шелонин недоверчиво посмотрел на Неболюбова.
- В Кишиневе разговор такой слышал. Умные люди говорили. После войны послабленье для нашего брата будет. Недоимки отменят, налоги уменьшат, землю дадут. Как величают вашего помещика или помещицу?
- Ольгой Александровной Бороздиной.
- Вот ты и придешь к ней с саженкой. Отмеришь десять десятин и - будь здорова, Ольга Александровна!
- А коль она не даст? - усомнился Шелонин.
- Даст! У тебя на руках царская бумага будет.
- Мне бы и пяти хватило, - Иван вздохнул.
- Женишься, дети пойдут - десять десятин в самый раз будет!
Вечером, когда совсем стемнело и с реки потянуло сырым холодом. Шелонин и Неболюбов услышали тихий всплеск воды. Егор быстро пополз к кустам. Всплеск прекратился, но ненадолго: теперь он уже был слышнее.
- Кто-то плывет к нашему берегу, - прошептал Неболюбов оторопевшему Шелонину.
- Плывет. Вон, вон! - Иван показал на два бревна, плывущих не по течению - было очевидно, что ими кто-то управляет.
- Тише! - цыкнул Егор и стал еще зорче всматриваться в два странных бревна. - А вот и человек, - зашептал он, - Видишь? Лежит на бревнах и гребет к нам.
- Турок! Шпион! - догадался Шелонин. - Как пить дать, шпион!
- Сейчас увидим, кто это, - сказал Неболюбов и потянулся за ружьем, которое он оставил позади себя.
- Ты его пристрелишь? - спросил Иван.
- Нет, его надо взять живым, - ответил Егор.
Бревна уткнулись в песчаную отмель, и человек, лежавший на них, тотчас прыгнул на берег. Не успел он ступить и трех шагов, как Неболюбов навел на него ружье и крикнул - пе сильно, но властно:
- Стой, кто идет?
- Свой я, братушка, свой! - поспешно ответил незнакомец.
- Пропуск! - приказал Егор.
- Не знаю, болгарин я, иду из Болгарии.
- Врет он! - зашептал Шелонин. - Турок он! Как пить дать, турок!
- Руки вверх! - распорядился Неболюбов, - Не вздумай бежать: вмиг пристрелю!
- Да куда же мне бежать? - сказал незнакомец, покорно поднимая руки.
Иван уже мог хорошо разглядеть подходившего к ним человека: длинные и темные усы его опускались вниз, и с них капала вода, волосы, тоже темные и мокрые, всклокочены, нос крупен и горбат. Этот-то нос и заставил Шелонина еще больше поверить в свое предположение.
- Турок! - яростно прошептал он. - Смотри, Егор, какой у него нос! У всех турок, говорят, такие носы!
- Молчи, Ваня! - попросил Егор.
- Молчу, послушно ответил Шелонин.
- Иди обыщи его: он у меня на мушке!
Шелонин вплотную приблизился к подозрительному человеку. Тот был мокр с ног до головы и дышал трудно, хватая воздух открытым ртом. Видно, он очень устал: преодолеть такую реку - дело нешуточное! Но Ивану не жалко турка, который стоял не шевелясь, с поднятыми руками и терпеливо ждал, когда молодой русский солдат прощупает его одежду и вывернет все карманы.
- Ничего у меня нет, братушки мои дорогие! - сказал он, радостно улыбаясь в свои мокрые усы. Разреши такому - обнимать полезет!
Однако рядового Шелонина не проведешь.
- Помолчи! - сказал он, стараясь быть строгим, но тут же понял, что должной строгости у него не получилось: турок продолжал добродушно улыбаться, - Ничего у него, Егор, нет! - доложил он Неболюбову, старшему в секрете.
- Куда же вы следуете? - уже мягче Спросил Неболюбов, переходя на "вы".
- К русским, - охотно Ответил тот, - Мне нужно к вашим командирам!
- К командирам мы вас доставим, - пообещал Неболюбов. - Руки можно опустить… Шелонин, отведи-ка его к ротному, да смотри в оба! - распорядился Егор.
- Слушаюсь! - четко ответил Шелонин и взял ружье на изготовку, - Пошли. Бежать не сметь!
Пройдя с полверсты, Шелонин спросил:
- Как звать-то тебя, турок?
- Не турок я, - обиделся беглец, - Если я скажу вам, что звать меня Йорданом, вы ведь все равно не поверите!
- Не поверю, - признался Шелонин.
Тогда ведите поскорей! - попросил задержанный.
II
Ротный Бородин вернул рядового Шелонина в свой секрет, а лазутчика, каким он посчитал задержанного человека, с новым конвойным Отправил в штаб полка. Не успел конвойный толком доложить дежурному офицеру, как в комнату быстрой походкой вошел молодой генерал с рыжими бакенбардами и потребовал, чтобы беглеца сейчас же привели к нему, в соседнюю комнату. Конвойному он приказал стоять у двери и никуда не отлучаться. Только сейчас солдат понял, что это был Скобелев-второй, прозванный так потому, что в армии был еще один Скобелев его отец, старший по чину и должности; Хотя Скобелев-второй в армии был недавно, о нем уже успели распространиться солдатские легенды. А может, их привезли сюда те, кто воевал под его началом в Средней Азии? Рассказывали, что верит он только в белую лошадь и на лошадь другой масти никогда не садится, что заговорили его восточные мудрецы и потому пули пролетают мимо, не задевая его, а если им и удается его прошить, то следов они не оставляют, и генерал даже не знает, сколько пуль перебывало в его теле.
- Кто же вы, голубчик? Взаправду болгарин или турок? - спросил Скобелев, не выговаривая буквы "р" и словно нарочно заменяя ее глухой "г". На нем был новый сурового материала китель, черный форменный галстук и сверкающий белой эмалью Георгий. Глаза его улыбались, словно генерал обрадовался встрече с человеком, которого он знал давно и с которым волею судеб был разлучен на долгие годы.
- Я болгарин, ваше превосходительство, - не без гордости ответил задержанный. - Болгарин Йордан Минчев. Документы я не взял, опасался попасть в руки турок.
- Вы бывали в России? - продолжал допрос Скобелев. - У вас прекрасное произношение!
- Я жил в России, ваше превосходительство! - уже совсем бодро отвечал Йордан Минчев. - Вы лучше спросите, где я не бывал. Отец мой вел торговлю и часто брал меня с собой, он хотел, чтобы из меня получился хороший коммерсант. Четыре года я жил в Царьграде и хорошо научился говорить по-турецки. В России я прожил тоже четыре года: учился в Николаеве, в пансионе для южных славян.
Скобелев стал энергично расчесывать свои рыжие бакенбарды. Делал он это сразу двумя щетками, и с такой яростью, будто собирался выдрать надоевшие ему жесткие волосы.
- Кого же вы знаете из русских? - спросил он после недолгой паузы. - За четыре года можно было завести немало знакомств!
- Да, в Николаеве у меня большие знакомства, - ответил Минчев. - Если желаете, ваше превосходительство, я могу назвать директора пансиона, преподавателей, учащихся. Но я предпочел бы назвать другого знакомого, с которым я встретился не в России, а в Царьграде, это полковник Артамонов, которого вы тоже должны знать.
Минчев решился назвать имя полковника потому, что уловил во взгляде генерала и в интонации его последнего вопроса ехидство, а возможно, и подвох.
- Артамонова я знаю, - сказал Скобелев. - При каких же обстоятельствах вы с ним встретились? Вы мне можете сказать все, я генерал Скобелев, а полковник Артамонов мой давний друг и единомышленник. Садитесь, пожалуйста! - И Скобелев указал взглядом на стул, стоявший по другую сторону его стола.
Минчев с готовностью выполнил это распоряжение и быстро взглянул на генерала.
- Видите ли, ваше превосходительство, - спокойно начал он, не отрывая глаз от Скобелева, - я считал войну России с Турцией неизбежной и предложил полковнику свои услуги. Не подумайте, что мне нужны были деньги и поэтому я пошёл на это. Нет, я был достаточно обеспечен и в деньгах не нуждался. Я сказал господину полковнику, что буду добывать нужные для него сведения, что отличное знание турецкого языка поможет мне установить и нужные связи. Еще я сказал ему, что дело свое буду вести, не требуя вознаграждения, что лучшая для меня награда - это освобождение многострадальной родины от чужеземцев.
- И что же вам ответил полковник Артамонов? - спросил Скобелев.
- Мне показалось тогда, что господин полковник не имел полномочий от своей страны на засылку соглядатаев и потому не дал мне задания, а ограничился пожеланиями.
- Какими именно? - уточнил Скобелев.
- Если можно, узнать, получает ли Турция новое оружие, а если получает, то откуда. Какие укрепления построены на правом берегу Дуная и сооружаются ли новые?
Скобелев потянулся к столу, открыл ящик и стал что-то искать.
- Вы пока отдыхайте, голубчик, - предложил он, - разговор у нас будет долгим и утомительным.
Минчев поблагодарил и осмотрелся более внимательно: у генерала небольшая комната с двумя оконцами в сад; за окнами - вишни, черешни и яблони, поэтому в комнате стойкий запах цветов. Скобелев отыскал бумагу, карандаш и, положив все это перед собой на стол, с улыбкой уставился на болгарина.
- Я слушаю вас, - сказал он. - Артамонова тут нет, но ваши сведения будут для нас полезными.
- Турецкая армия, это, наверное, вам известно, ваше превосходительство, - приступил к докладу Йордан Минчев, - делится на низам, редиф и мустахфиз. Низам - это войска действительной службы. Служба там продолжается шесть лет: в нем есть таборы, по-вашему батальоны, пехоты, таборы кавалерии и артиллерийские батареи. В таборе пехоты должно быть семьсот семьдесят четыре человека, но насчитывается не больше шестисот пятидесяти. В кавалерии табор не превышает сотни всадников, а положено сто сорок три. К сожалению, я не мог выяснить численность всего низама, это оказалось трудным и невозможным делом, но знаю, что это лучшие турецкие войска и их в Турции, к сожалению, много.
- Да, это так, - согласился Скобелев, знавший приблизительную численность низама.
- В редиф входят обученные резервные войска, - продолжал Минчев, - а мустахфиз состоит из ополчения: в мустах-фнзе, по слухам, числится столько же войск, сколько в редифе и пизаме вместе взятых. К войне он подготовлен хуже, но и гам люди неплохо владеют своим оружием. После недолгой подготовки они могут принимать участие в боевых действиях. Наконец, всякие иррегулярные войска, из которых выходят и банды башибузуков.
- Башибузуки? Кто они такие? - осторожно прервал Скобелев.
- По-турецки "башибузуки" что, по-русски "головорезы", - Минчев пожал плечами, - Кто они такие? В их отряды входят всякие малоазиатские племена, я бы сказал, отбросы этих племен, так будет точнее. Эти люди уже давно лишились чести и совести. Учет им никто не ведет, даже сами турки не ответят, сколько их и где они сейчас находятся. Любят грабить и убивать. Как они будут воевать - не скажу, но думаю, что будут: им придется отрабатывать турецкий хлеб!
- Постараемся отучить их от дурных привычек, - сказал Скобелев. - Ну а оружие, артиллерия?
- На вооружении у турок прекрасная однозарядная винтовка Пибоди-Мартини. Турки похваляются, что у русских такой нет и что из этой винтовки можно на большом расстоянии бить по пехоте и кавалерии и наносить огромные потери. Много у них английских винтовок системы Снайдера, она заряжается с казенной части и потому более удобна и практична, чем заряжаемая с дула. Есть еще американская винтовка Генри Винчестера. Под стволом у нее имеется магазин на тринадцать патронов, четырнадцатый находится в приемнике и пятнадцатый в самом стволе. Пятнадцать патронов она может выпустить за сорок секунд. Пушки в турецкой армии германские, крупповские, и английские, Уитворта: трех-, четырех- и шести-фунтовые, стреляют гранатой, шрапнелью и картечью. Снарядов у турок, как утверждают они сами, достаточно для большой войны.
- Благодарю, господин Минчев, - сказал Скобелев, опять принимаясь расчесывать свои рыжие бакенбарды. Он очень любил это занятие. - Как настроены турки, особенно офицеры?
Война стала реальным фактом, как они представляют себе ее перспективу?
- Настроения разные, ваше превосходительство. Часть турецких офицеров еще надеется на то, что турецкий султан и русский царь сумеют обо всем договориться и войны не будет.
Другие настроены куда более решительно: они уверены, что разобьют русскую армию. Причем эта категория делится на три группы: первая считает, что русским не будет позволено переправиться через Дунай; вторая - что если они и переправятся, то будут разбиты и сброшены в реку; третья - что русские на первых порах могут иметь успех, но недолгий и непрочный - турни ударят по флангам прорвавшихся войск и уничтожат их до подхода основных сил.