– Вижу маяк, Том. По правому борту, примерно на двадцать градусов в сторону от нашего курса.
– Правильно.
Когда они уже были на траверзе светящейся точки, он развернул судно и поставил его кормой к открытому морю.
– Теперь пойдет резво, конюшня близко, – сказал он Генри. – Мы входим в протоку. Разбуди Хуана, пусть тоже поднимется сюда, а сам держи глаза нараспашку. Ты поздно заметил маяк.
– Виноват, Том. Может, будем теперь нести вахту по четверо?
– Пока не рассвело, не нужно, – сказал Томас Хадсон. – А там я тебе дам команду.
Может быть, они проскочили над отмелью, думал Томас Хадсон. Только едва ли. Ночью они бы не решились на такое, а в дневное время подводники побоятся отмели. Скорей всего, они теперь развернутся там же, где развернулся я. А потом пойдут себе потихоньку протокой так же, как мы собираемся сделать, и облюбуют самый высокий выступ кубинского побережья. От портов им лучше держаться подальше, так что они просто будут идти по ветру, Конфитес постараются обойти стороной – там радиостанция, и это им хорошо известно. Но запасы продовольствия надо пополнять и запасы пресной воды тоже. Самое разумное для них было бы подойти поближе к Гаване, высадиться где-нибудь близ Бакуранао и уже оттуда пробираться куда нужно. Я пошлю радиограмму из Конфитеса. Указаний спрашивать не буду. А то, если полковника нет на месте, нас это задержит. Просто сообщу то, что есть, и как думаю действовать. Пусть принимают свои меры. А Гуантанамо будет принимать свои, а Камагуэй – свои, а Ла-Фэ – свои, а ФБР – свои; глядишь, через неделю что-нибудь получится.
К черту, подумал он. Я сам до них доберусь за эту неделю. Придется же им остановиться, чтобы набрать воды и сварить чего-нибудь поесть, а то там вся живность околеет с голоду. Скорей всего, они будут плыть по ночам, а в дневное время постараются не двигаться. Так логика подсказывает, так я сам поступил бы на их месте. Попробуй-ка влезть в шкуру толкового немца – командира подводной лодки, как бы ты справился со всеми его заботами?
Забот у него немало, думал Томас Хадсон. И самая большая забота – это мы, о чем он и не подозревает. Ничего опасного он в нас не видит. Так, безобидные людишки на катере.
Ты только не разжигай в себе кровожадность, подумал он. Ничего и никого ты этим не вернешь. Шевели мозгами и радуйся, что у тебя есть какое-то дело и есть в этом деле хорошие помощники.
– Хуан, – сказал он. – Что видишь, друг?
– Один хреновый океан кругом.
– А прочие джентльмены, кто что видит?
– Ни хрена, – сказал Хиль.
– Мой хреновый желудок видит кофе. Но до него еще далеко, – сказал Ара.
– Вижу землю, – вдруг сказал Генри. Он ее только что заметил – квадратное пятнышко над горизонтом, будто кто-то приложил к постепенно светлевшему небу большой палец, запачканный чернилами.
– Это мыс за Романо, – сказал Томас Хадсон. – Спасибо, Генри. Вот что, чудики, вы теперь ступайте пить кофе, а сюда пришлите другую четверку удальцов – им предстоит увидеть много удивительного и занятного.
– Тебе принести кофе, Том? – спросил Ара.
– Нет. Я лучше чаю выпью, когда вы заварите свежий.
– Мы не так давно заступили на вахту, Том, – сказал Хиль. – Нам еще рано сменяться.
– Ладно, ладно, идите пить кофе, дайте и другим удальцам возможность прославить себя.
– Том, ты вроде говорил, что фрицы, наверно, в Лобосе.
– Да. Но теперь я думаю иначе.
Они ушли вниз, а на смену им поднялась новая четверка.
– Джентльмены, – сказал Томас Хадсон. – Прошу вас поделить между собой страны света. Что, кофе есть внизу?
– Сколько душе угодно, – сказал его помощник, – И чай тоже. И моторы в полной исправности, и воды мы зачерпнули совсем немного для такой волны.
– Как там Питерс?
– Ночью пил виски из собственной бутылки. Из той, что с ягненком на этикетке. Но спать не спал. Вилли тоже прикладывался к его бутылке и не давал ему заснуть.
– В Конфитесе заправимся горючим и по части продовольствия кое-чем разживемся.
– Погрузка много времени не займет, но я успею зарезать свинью и ошпарить ее, – сказал помощник, – Дам радистам со станции четверть туши, они мне помогут управиться, а разделывать буду уже на ходу. А ты поспи, пока мы будем грузиться. Хочешь, я тебя сейчас сменю?
– Нет. Мне нужно будет послать из Конфитеса три радиограммы, а потом вы будете грузиться, а я буду спать. А после Конфитеса возобновим погоню.
– В направлении к порту?
– А что? Может, мы их и потеряем на какое-то время. Но уйти они от нас все равно не уйдут. Ладно, об этом еще успеется. Как ребята?
– Ты же их знаешь. Об этом тоже еще успеется. Возьми круче к берегу, Том. Течение благоприятное, и это сократит нам путь.
– Мы много потеряли из-за качки?
– Да нет, не особенно. Но вообще нам досталось, – сказал помощник.
– Ya lo creo, – сказал Томас Хадсон. – Верю.
– Кроме этой подлодки, здесь в окрестностях ничего не должно быть. Наверно, это та, которую сочли потопленной. Шла она из Ла-Гуайры, так что они могут быть и у Кингстона и всюду, где есть горючее. И с базой, наверно, держат связь.
– Они могут и здесь показаться.
– Да, за грехи наши.
– И за свои собственные.
– Ничего, мы будем действовать осторожно и с умом.
– Скорей бы начать, – сказал Томас Хадсон.
– Задержки до сих пор не было.
– Для меня все разворачивается слишком медленно.
– Ладно, – сказал помощник. – Ты только ухитрись поспать в Конфитесе, а там увидишь, все пойдет быстрее быстрого.
V
Впереди уже виднелась площадка наблюдательной вышки острова и высокая сигнальная мачта. И то и другое было покрашено белой краской и раньше всего бросалось в глаза. Потом Томас Хадсон увидел приземистые радиомачты и ржавый остов выброшенного на камни судна, заслонявший домик, где помещалась радиостанция. Конфитес не слишком живописно выглядел с этой стороны.
Восходящее солнце светило Томасу Хадсону в спину, и ему нетрудно было найти между рифами проход пошире, а потом, лавируя среди мелей и коралловых островков, вывести судно к удобному для причала месту. Песчаный пляж полумесяцем огибал защищенную от ветра бухту, а дальше земля на острове была покрыта пересохшей травой, и только с наветренной стороны громоздились большие плоские камни. Глядя в зеленую воду, сквозь которую просвечивало песчаное дно, Томас Хадсон прошел по самому центру бухты и стал на якорь, почти ткнувшись носом в берег. Солнце уже взошло, над радиостанцией и служебными постройками развевался кубинский флаг. Сигнальная мачта торчала голая, обдуваемая ветром. Кругом не было ни души, только флаг, новенький, чистый и яркий, хлопал на ветру.
– Вероятно, прибыла смена, – сказал Томас Хадсон. – Когда мы последний раз уходили отсюда, флаг был как линялая тряпка.
Он огляделся по сторонам; бочки с горючим стояли там, где он их оставил, а на том месте, где он велел закопать предназначенные для него бруски льда, высились песчаные холмики. Они были похожи на свежие могилы, а над ними носились чернокрылые чайки – крачки, гнездившиеся среди камней с наветренной стороны острова. Впрочем, в сухой траве на подветренной стороне тоже попадались их гнезда. Сейчас они носились взад и вперед, то по ветру, то наперерез ветру, то ныряя вниз, к траве и камням, и оглашая воздух тоскливыми, жалобными криками.
Кто-нибудь, наверно, охотится за яйцами к завтраку, подумал Томас Хадсон. Тут из камбуза донесся запах жареной ветчины, и он, подойдя к краю мостика, крикнул, чтобы завтрак ему принесли сюда, наверх. Он внимательно оглядывал остров. А вдруг они здесь, думал он. Вдруг они захватили Конфитес.
Но в эту минуту на дорожке, спускавшейся от радиостанции к берегу, показался человек в шортах, и Томас Хадсон узнал лейтенанта. Он сильно загорел, не стригся месяца три и, увидев Томаса Хадсона, весело закричал:
– Как плавалось?
– Хорошо, – сказал Томас Хадсон. – Идите сюда, пивом угостим.
– Потом, – сказал лейтенант. – Лед, и пиво, и продовольствие для вас доставили два дня назад. Лед мы закопали в песок. Остальное там, в доме.
– Какие новости?
– Дней десять назад самолеты вроде бы потопили одну подлодку в районе Гуинчоса. Но это было еще до вашего выхода в рейс.
– Да, – сказал Томас Хадсон. – Это было две недели назад. Или речь не о той?
– О той самой.
– Еще какие новости?
– Позавчера другая подлодка сбила дозорный аэростат в районе Кайо Саля.
– Это точно?
– Пока только по слухам. Ну и потом ваша свинья.
– А что со свиньей?
– Как раз в этот день доставили для вас живую свинью, а она назавтра уплыла в море и утонула. А мы еще кормили ее целые сутки.
– Que puerco mas suicido, – сказал Томас Хадсон.
Лейтенант расхохотался. У него было веселое лицо, смуглое от загара, и он был далеко не глуп. Если он валял дурака, так только для собственного развлечения. Ему был дан приказ оказывать всяческое содействие Томасу Хадсону и ни о чем его не спрашивать. Томасу Хадсону был дан приказ воспользоваться радиостанцией и ни о чем не рассказывать.
– Других новостей нет? – спросил он. – Не заходили сюда лодки багамских ловцов губок или ловцов черепах?
– А что им здесь делать? У них там и губок и черепах сколько угодно. Хотя на прошлой неделе мы тут видели две лодки, вернее, шхуны ловцов черепах. Они обогнули мыс и, видно, хотели зайти в бухту, но передумали и пошли на Кайо Крус.
– Интересно, что им тут нужно было.
– Не знаю. Вы, скажем, курсируете в здешних водах с научными целями. А вот зачем ловцам черепах бросать самые черепашьи места и приплывать сюда – не понятно.
– Сколько там было человек?
– Мы только видели тех, кто стоял у руля. На обеих шхунах были устроены вроде бы шалаши из пальмовых листьев. Может быть, черепахам нужна тень.
– А рулевые были белые или негры?
– Белые, но загорелые дочерна.
– Никаких названий или номеров не было на борту?
– Может, и были, но на таком расстоянии ничего нельзя было разобрать. Я объявил на острове угрожаемое положение, однако за двое суток ничего решительно не произошло.
– Когда именно они здесь проходили?
– За день до получения ваших припасов, и вашего льда, и вашей свиньи-самоубийцы. Через одиннадцать дней после потопления вашей авиацией той подлодки. За три дня до того, как вы сами пожаловали сюда. А что, это были ваши знакомые?
– Вы о них сообщили, конечно?
– Разумеется. И не получил никакого ответа.
– Мне нужно отправить три радиограммы, можно будет?
– Конечно. Пришлите только тексты на станцию, и все немедленно передадут.
– Сейчас мы начнем грузить лед и горючее и переносить на катер продукты. Может, там есть что-нибудь, что пригодилось бы вам?
– Не знаю. Там был приложен список. Я расписался в получении, но написано было по-английски, так что прочесть я не мог.
– А кур или индеек не прислали?
– Прислали, – сказал лейтенант. – Я их отложил особо, хотел сделать вам сюрприз.
– Этим мы с вами поделимся, – сказал Томас Хадсон. – И пивом поделимся тоже.
– Хотите, мои люди помогут вам грузить бензин и лед?
– Отлично. Большое спасибо. Я бы хотел часа через два уже сняться с якоря.
– Понятно. Нас, как видите, опять не сменили. Обещают через месяц.
– Еще через месяц?
– Да.
– А как ваши люди, не ропщут?
– У меня тут почти все – штрафники.
– Большое спасибо за помощь. Весь ученый мир вам благодарен.
– И Гуантанамо тоже?
– Гуантанамо – Афины современной науки.
– Мне кажется, эти шхуны прятались где-то неподалеку отсюда.
– Мне тоже так кажется, – сказал Томас Хадсон.
– Шалаши были из листьев кокосовой пальмы, еще совсем зеленых.
– Скажите мне все, что вы еще знаете.
– А я больше ничего и не знаю. Давайте ваши радиограммы. Я не хочу подниматься к вам на борт, чтобы не мешать и не отнимать у вас времени.
– Если в наше отсутствие пришлют что-нибудь скоропортящееся, пожалуйста, возьмите себе.
– Спасибо. Такая досада, что ваша свинья утопилась в море.
– Ничего, – сказал Томас Хадсон. – У каждого из нас свои заботы.
– Я скажу моим людям, чтобы они на борт не поднимались, пусть только помогут перенести все.
– Спасибо, – сказал Томас Хадсон. – Так вы ничего больше не можете вспомнить о тех шхунах?
– Они были такие, как все шхуны ловцов черепах. Обе совершенно одинаковые. Как будто один мастер их строил. Они обогнули риф и уже разворачивались для входа в бухту. А потом повернули по ветру и пошли на Кайо Крус.
– По эту сторону рифа?
– Шли по эту, пока не скрылись из виду.
– А что вы такое говорили про подлодку в районе Кайо Саля?
– Она всплыла и снарядом сбила дозорный аэростат.
– На вашем месте я бы не отменял угрожаемого положения.
– А я и не отменял его, – сказал лейтенант. – Оттого-то вы и не видели никого на берегу.
– Я видел птиц, которые летают кругом.
– Бедные птицы, – сказал лейтенант.
VI
Они шли фордевиндом, держа курс на запад, огибая риф с обращенной к острову стороны. Горючее в баки было залито, ледник набит льдом, и в камбузе дежурная смена ощипывала и потрошила кур. Другая смена была занята чисткой оружия. Мостик затянули брезентом до половины человеческого роста, на борту укрепили две длинные доски, огромными буквами вещавшие о научных целях экспедиции. Заглядывая за борт, чтобы проверить глубину, Томас Хадсон видел, как на вспененную катером воду летят и ложатся куриные перья.
– Держи как можно ближе к берегу, только так, чтобы не наскочить на мель, – сказал он Аре. – Ты же эти места знаешь.
– Знаю, что это довольно рискованно, – сказал Ара. – Где мы должны стать на якорь?
– Я хочу пошарить немного вокруг Кайо Круса.
– Пошарить можно, только это вряд ли что-нибудь даст. Не думаешь же ты, что они так и торчат там.
– Нет. Но, может, их видели местные рыбаки. Или угольщики.
– Хоть бы этот ветер улегся, – сказал Ара. – Денька два-три мертвого штиля – вот бы нам что нужно.
– За Романо штиля не жди.
– Знаю. Но здесь ветер дует прямо как в горном ущелье. Если он не уляжется, нечего и рассчитывать на удачу.
– До сих пор все у нас шло как надо, – сказал Томас Хадсон, – Может, еще повезет. Вдруг они захватили радиостанцию в Лобосе и оттуда радировали, чтобы другая подлодка пришла им на выручку?
– Значит, они не знали, что другая подлодка уже там.
– Наверное даже. За десять дней они могли далеко уйти.
– Если хотели, – сказал Ара. – Ладно, Том, хватит рассуждать. У меня от рассуждений голова болит. Лучше уж возиться с горючим. Ты все рассуди сам, а мне давай команду, как держать.
– Держи прежним курсом, только помни об этой окаянной Минерве. Не налететь бы там на подводный риф.
– Ладно.
Может быть, от удара у нее рация вышла из строя, думал Томас Хадсон. Но ведь наверняка там была запасная установка для таких случаев. Однако Питерсу ни разу не удалось поймать ее по УКВ после того, как ее подбили. И все-таки это ничего не доказывает. Ничто ничего не доказывает; достоверно только одно: три дня назад две шхуны прошли здесь тем курсом, которым сейчас идем мы. Спросил я его, были ли у них шлюпки на палубе? Нет, забыл. Но, наверно, были, ведь он же сказал, что это обыкновенные шхуны, на каких ходят ловцы черепах, если не считать шалашей из пальмовых листьев.
Сколько людей? Не известно. Есть ли раненые? Не известно. Какое оружие? Известно только, что есть один автомат. Куда направляются? Туда же, куда и мы за ними, – пока что.
Может быть, удастся обнаружить что-нибудь между Кайо Крусом и Мегано, думал он. Стаи птиц – вот и все, что ты обнаружишь, наверно, да еще следы игуан на песке, где они пробирались к воде.
Ну, хотя бы это тебе поможет не думать о другом. О чем другом? Нет больше ничего другого, и думать тебе не о чем. Как это не о чем? Ты должен думать об этом судне, и о людях на нем, и о тех сволочах, за которыми ты охотишься. А кончишь тут – вернешься к своим зверям, и съездишь в город, чтобы там напиться в дым, так, чтобы тебя потом приволокли замертво, и переспишь с кем придется, а там – очухаешься и будешь готов начинать все сначала.
Может быть, на этот раз тебе удастся изловить этих сволочей. Не ты уничтожил их подводную лодку, но ты был немного причастен к ее уничтожению. И если тебе удастся выследить ее экипаж, ты этим принесешь немалую пользу.
Так почему же тебе все это вроде бы ни к чему, спросил он себя. Почему ты не видишь в них убийц и не испытываешь тех праведных чувств, которые должен испытывать? Почему просто скачешь и скачешь вперед, точно лошадь, потерявшая наездника, но не сошедшая с круга? Потому что все мы убийцы, сказал он себе. Все, и на этой стороне и на той, если только мы исправно делаем свое дело, и ни к чему хорошему это не приведет.
Но ты все-таки должен это делать, сказал он себе. Да, конечно. Но гордиться этим я не должен. Я только должен это делать хорошо. Я не нанимался получать от этого удовольствие. Ты и вообще не нанимался, сказал он себе. И тем хуже.
– Пусти, Ара, я сам буду править, – сказал он.
Ара передал ему штурвал.
– А ты продолжай наблюдение по правому борту. Смотри только, чтобы солнце не слепило тебе глаза.
– Сейчас схожу за биноклем. Слушай, Том. Почему ты не хочешь, чтобы я правил и чтобы вахту несли сразу четверо? Ты же очень устал, даже на остановке у острова не дал себе отдохнуть.
– Четверым сейчас на вахте делать нечего. Это понадобится позже.
– Но ты уже устал, Том.
– Мне не хочется спать. Понимаешь, если они идут ночами и близко к берегу, без поломки у них не обойдется. Тогда они вынуждены будут пристать, чтобы исправить повреждение, и тут-то мы их и настигнем.
– Это не причина, чтобы тебе не знать ни сна, ни отдыха, Том.
– Я этим делом занимаюсь не для форсу, – сказал Томас Хадсон.
– Никто никогда так и не думал.
– Слушай, Ара, что ты чувствуешь к этим сволочам?
– Просто думаю: вот мы доберемся до них, перестреляем сколько нужно будет, а остальных захватим с собой.
– Ну а бойня, которую они устроили?
– Не хочу сказать, что мы на их месте поступили бы так же. Но им это, видно, казалось необходимым. Не ради удовольствия же они это сделали.
– А свой, которого они убили?
– Генри несколько раз готов был убить Питерса. Мне самому иногда хочется его убить.
– Да, такое бывает, – согласился Томас Хадсон.
– Я просто не думаю обо всем этом, вот оно меня и не беспокоит. А ты вместо того, чтобы изводить себя беспокойными мыслями, лег бы и почитал. Раньше ведь ты всегда так делал.
– Сегодня я буду спать. Вот станем на якорь, я почитаю и усну. У нас есть в запасе четыре выигранных дня, хоть оно и незаметно. Теперь от нас требуется только одно: искать как следует.
– Рано или поздно они попадут к нам в руки – не к нам, так к другим, – сказал Ара, – Не все ли равно? У нас есть своя гордость, но это гордость особая, о которой люди понятия не имеют.