- Там, там все посмотрите. Максютенко вам покажет. Вы назначаетесь в группу, Егор Васильевич. Все теперь зависит от вас. Проект ответственный, о качестве я, зная вас, не говорю. Но нам нужна еще и быстрота. Я думаю, что она и вам не повредит.
- 9 -
В дальнем углу комнаты для группы "центробежников" были поставлены четыре чертежных станка, которые все здесь называли "чертежными комбайнами", и письменный стол. Два молчаливых техника - деталировщики быстро взглянули на Дмитрия Алексеевича, потом друг на друга и отточили карандаши. Егор Васильевич, сопя и хмурясь, откинулся на стуле перед своей доской. Они были готовы приступить к работе. Заработок этих людей зависел от листажа.
А Максютенко принял перед своим "комбайном" вдохновенную позу поставил ногу на высокую перекладину, уперся локтем в колено и вставил в рот пустую, изогнутую трубку. Потому что ему было поручено самое главное. И потому еще, что в отделе был инженер с толстыми косами, уложенными на затылке, и еще один - с пышными, светлыми волосами до плеч.
Так начался первый день основной работы. В этот день было сделано многое, и Дмитрий Алексеевич понял, что его проект был с технической стороны не так уж беспомощен. Через несколько дней он намекнул об этом Максютенко.
- Валерий Осипович, - сказал он, - я вижу, мы совсем не спорим с главным конструктором!
- А чего спорить? - Максютенко снял ногу с перекладины, достал резиновый кисет и, набив трубку, взял ее в зубы. - Чего тут с ним спорить? Хорошая машина. Он сам говорил. И Араховский сказал. Чего ж тут?..
- А мне Анатолий Иванович при первом знакомстве…
- Пугал вас? Это всегда так. Это полагается. Надо морально подготовить автора к сотрудничеству, чтобы слушался. И не рыпался, - он хохотнул, передвинул трубку во рту и, достав спички, пошел к выходу. Он часто выходил покурить.
Раза два в день к станку Максютенко подходил начальник и давал указания. При этом он стучал пальцем по доске и громко кричал:
- Убрать, убрать этот болт! Слышите - убрать! Что вы, дорогие товарищи! Сейчас же его уберите, он портит здесь всю обедню!
"Кричи, кричи", - думал Дмитрий Алексеевич. Ему теперь нравилось здесь все - и этот начальственный крик, и вдохновенные позы Максютенко, и молчаливая энергия техников, которые мастерски вычерчивали детали - лист за листом.
На доске Максютенко постепенно проявился контур машины. Неизвестно по каким причинам, но почти каждый день у этой доски останавливался Коля молодой вихрастый инженер со спортивным значком. Иногда приходил сюда и Араховский и молча рассматривал, словно обнюхивал чертежи.
И вот произошло неожиданное столкновение. В начале августа, когда работа над "общим видом" приостановилась и Максютенко, наколов на доску форматку с главным узлом машины, с центральным валом и набив трубку, ушел на крыльцо поразмыслить, в эту самую минуту к станку и подошел начальник отдела. В последнее время он стал уделять машине больше внимания - вызывал Максютенко к себе, за перегородку, а проходя мимо Дмитрия Алексеевича, в шутку задевал его локтем и говорил: "Наш автор". Если же он останавливался у доски, то сам брал в руки карандаш.
Так вот, он подошел к станку, сел на стул, поднял на лбу морщины и, сжав губы, стал смотреть на чертеж. Зажмурился, словно прогоняя видение, и загляделся в окно, барабаня пальцами по колену. Потом пришел Максютенко, удовлетворенный, чмокая красными губами и распространяя горький запах трубочной гари. Начальник что-то сказал, Максютенко пожал плечами. Они оба быстро взглянули на чертеж, и в эту минуту сзади них остановился взъерошенный и прямой Коля, сунул руку в карман, оглянулся на Дмитрия Алексеевича и зло усмехнулся.
- Послушайте, Максютенко… - голос его прозвучал неожиданно и резко, и Максютенко испуганно обернулся. - Зачем вы вновь изобретаете велосипед?
- Какой велосипед?
- А такой! Вы же инженер со стажем! Зачем вы нагромождаете здесь эти два редуктора?
- Как так? - почти в один голос сказали Максютенко и начальник.
- Если редуктор ставить сюда - надо его мощнее делать. И зачем он вам? У нас есть нормальный узел, который Анатолий Иванович уже применял на двух машинах. Ведь применяли, Анатолий Иванович? Так что же здесь думать? Коля уже обращался к Дмитрию Алексеевичу. - Где будет машина стоять? В литейном цехе. В каждой литейке есть сжатый воздух. Стало быть, здесь нужна самая обыкновенная пневматика. Идите в архив - и вам дадут готовый, отработанный узел!
- Ваши слова несколько расходятся с ммм… - начал Урюпин и замолчал, подбирая нужное слово. - Таких два-три решения, подсказанных автору, и количество перейдет в качество. Получится новая идея, потребуется апробация, пойдет переписка…
- А потом автор, если машина не будет работать, нас же обвинит за то, что мы отошли от первоначального проекта, - сказал Максютенко и посмотрел на Урюпина.
- Об этом надо спросить автора, - сказал Коля и пошел к своему месту. Он остановился посредине комнаты и, глядя в сторону, добавил: - Только пневматика - это, товарищи, не идея. Она спасает идею - это да, а редуктор и червяки гробят ее.
Он пошел дальше, исчез за досками, и был слышен только недовольный его басок:
- И вы сами понимаете! Так чего ж тут ждать… На первом же испытании шестеренка эта хрупнет - и все. Тимоха, ты видел, что они там…
Урюпин поднял голову и прислушался, строго оглядывая свой отдел. Ни один человек на него не смотрел, все молчали, наклонились к доскам, напряженно обдумывали свои конструкторские дела. Только за досками, где исчез Коля, все слышался его басок:
- Я уже четвертый день хожу и смотрю… Дай, думаю, посмотрю, чего это они мудрят… И чего мудрят?..
- Дмитрий Алексеевич! - сказал Урюпин, дождавшись, когда Коля умолк, склонив голову набок и изогнув бровь. - А ведь если подумать, дело это заманчивое - пневматика! А? Что вы скажете?
При этих словах Максютенко поставил ногу на перекладину своего "комбайна", уперся локтем в колено и стал сосать пустую трубку. Слабый летний ветерок шевелил блондинистый пух на его плеши. Лопаткин подошел к ним, посмотрел на форматку, где тончайшим пунктиром Егор Васильевич показал соединенные шестерни редуктора. На ясном, усталом лице Дмитрия Алексеевича можно было увидеть все его чувства - простые, не вооруженные холодной осторожностью и не исколотые в поединках. Дмитрий Алексеевич верит своим опытным конструкторам и удивлялся тому, что они обошли такую простую вещь, как пневматика, тем более что, оказывается, существует нормаль - иначе говоря, этот узел разработан и применяется в готовом виде, как водопроводный кран! Он только что понял все это и удивленно посмотрел на Урюпина. И тот сразу же раздвинул все морщинки на своем моложавом лице седеющего физкультурника, - улыбнулся, показав стальные зубы. Он-то мог прочесть все на лице этого педагога. Но и от Дмитрия Алексеевича не укрылась волчья искорка в веселых глазах начальника.
- Я много думал об этом, Дмитрий Алексеевич, - сказал Урюпин, издалека с сомнением глядя на чертеж, и даже как будто зевнул. - Можно попробовать. Правда, придется в четырех местах ставить цилиндры. Валерий Осипович, давайте прикинем, как оно там…
И, сказав это, он подошел к станку, подбоченился и карандашом прямо на редукторе провел несколько неуловимо слабых линий.
- Вот примерно так должно быть. Развейте это дело, Валерий Осипович.
Затем он добродушно толкнул Дмитрия Алексеевича - так, мимоходом. Шутя сунул карандаш в карман его кителя и неторопливо стал пробираться к своей перегородке, останавливаясь то у одного станка, то у другого.
Максютенко наколол на доску новый листок ватмана и, набив трубку, ушел на крыльцо поразмыслить. Задумался и Дмитрий Алексеевич. Несколько минут просидел он перед "комбайном" Максютенко, ощупывая пальцами лоб. Подозрительность его вспыхнула, но опасности он не видел. Ему захотелось курить, и, достав кисет, он свернул из газеты с самосадом толстую цигарку. Облизал ее, вышел в коридор, закурил. Белый дым перехватил ему дыхание. Он затянулся еще и еще раз. Потом Дмитрий Алексеевич спустился вниз, вышел на крыльцо и увидел лысую голову Максютенко. Он сидел на ступеньке и что-то чертил карандашом прямо на цементной боковине крыльца. Трубка его хрипела, он был увлечен и не заметил Дмитрия Алексеевича. А тот, постояв немного, подошел поближе и увидел через плечо Максютенко на колючей, серой поверхности круг, нарисованный карандашом, и в нем шесть кружков поменьше. Они были расположены симметрично. Весь чертеж напоминал барабан револьвера.
- Вот она где настоящая лаборатория конструктора! - пошутил Дмитрий Алексеевич.
Он сам не знал, насколько верно попали в точку эти слова, и потому удивился, когда Максютенко, захваченный врасплох, побагровел, накрыл ладонью свой чертеж и стал его размазывать.
- Да бросьте вы! Застеснялся, как красная девица. - Дмитрий Алексеевич присел около него на корточки. - Автору-то вы можете показать!
- Фу… вот же привычку какую заимел! - Максютенко, все еще красный, достал платок и вытер лоб. - Не могу при людях думать. - Он зачертил карандашом свой рисунок и встал. - Не могу, понимаете… Черт знает что!
- А что это у вас?..
- Да вот поршень думаю… для пневматического устройства… это в плане… - он достал свой резиновый кисет, набрал в трубку табаку и, закурив, стал спокойнее.
- Валерий Осипович, - вспомнил вдруг Лопаткин. - А вы ставили бы тот узел, о котором Коля…
- Ну да! Я ж и говорю! А дурная голова что-то свое подает, - Максютенко покосился на темное пятно, втертое в цемент, плюнул и наступил на него ногой. - Так и сделаю. Надо пойти в архив, посмотреть этот узел…
Он передвинул трубку в красных, мокрых губах, утопил палец в пепле и, отставив локоть, ушел, зашаркал в вестибюле. И Дмитрий Алексеевич успокоился. Он увидел, что человек работает над его проектом не за страх, а за совесть - даже увлекся!
Максютенко действительно принес из архива светокопию - чертеж пневматического устройства и стал "прикидывать", то есть рисовать на листках бумаги подвижную часть машины и вписывать в нее цилиндр с поршнем. Дмитрий Алексеевич был около него, и к тому времени, когда день начал желтеть, они вместе успели "прикинуть" два варианта и дали расчетчикам исходные цифры для вычисления нагрузок на поршень и цилиндр.
День этот заметно продвинул дело вперед, и Дмитрий Алексеевич ушел из отдела в хорошем настроении. На улице стояла прекрасная предвечерняя тишина. В синем небе, как белое перышко по водной глади, уже плыл полумесяц. Поднимая пыль, в тишине, по улице двигалось стадо. Щелкал кнут, коровы брели навстречу Дмитрию Алексеевичу по дороге, по деревянным тротуарам, заглядывали в открытые калитки. Чтобы пропустить их, Дмитрию Алексеевичу пришлось сойти с досок. Он прижался к забору, пережидая. Теплый запах молока, вместе с пылью, наплыл на него, и тут он услышал шепелявящий, добродушный голос Араховского:
- Не уступают дороги изобретателю! А? Как вы на это смотрите?
Дмитрий Алексеевич засмеялся. Араховский, одетый в льняную косоворотку с русской вышивкой, повесив пиджак на одно плечо и держа под мышкой папку, подошел к нему.
- Вот вы смеетесь, гуманный человек, - все так же добродушно сказал он, подбоченясь и окидывая стадо взором философа. - А ведь это не случай, а явление. Если бы вместо вас на тротуаре стоял их сиятельство господин волк, картина была бы другая! Вот в чем беда…
Они замолчали, думая каждый о своем. И когда стадо прошло, двинулись не спеша вдоль улицы.
- Вот так, товарищ изобретатель, - сказал Араховский. - Вы знаете, что вы избрали самую красивую и самую опасную дорожку?
- Я ее почти всю прошел. Я уже два года…
- Прошли? Ну, дорогой…
- Вы не знаете… - перебил его Дмитрий Алексеевич.
- Я все знаю. Послушайте, что вам говорят. Послушайте, опыта у вас не убавится! Так вот, верьте мне или нет - ваше дело. Но вы не прошли и десятой части того, что для вас заготовила фортуна. Если хотите - я помогу вам сделать один шаг вперед. Если вы, конечно, хотите…
- Ну, конечно же, хочу!
- Ах, хотите? Ну так слушайте. Вы ничего не смыслите в проектном деле. Вы не знаете деталей машин. Вам неведом язык чертежей. Не смейтесь, а слушайте, что вам говорят! Того, что вы знаете, достаточно для оформления идеи. Чтобы создать проект, этих знаний уже мало. А для того, чтобы работать с Урюпиным, эти ваши знания - ничего. Вам, дяденька, уже заехали оглоблей в рот, а вы улыбнулись и сказали спасибо. Хорошо, что Колька вас спас! Потому что человек он молодой и сперва говорит, а потом уж думает. Я тоже хочу спасти вас - только солиднее, капитально. Для начала я вручу вам три книжечки страниц по триста, заставлю вас их подзубрить и приму экзамен. Когда вы освоите эти книги, вы сможете увидеть кое-какие палки, которые вам суют в колеса. Будет меньше поломок в пути.
- Кирилл Мефодьевич, я вас заранее благодарю…
- Нечего благодарить. Завтра у нас воскресенье? Приходите завтра вечерком ко мне… - Араховский остановился и подал Дмитрию Алексеевичу руку.
- Простите, а где вы живете?
- Живу я в домике, против которого мы стоим.
И Дмитрий Алексеевич увидел знакомый домик 141. Он был теперь весь затянут ползучей зеленью. Сарайчика уже не было видно. Яркая зелень кипела в огороде, желтые светила подсолнухов глядели в одну сторону - туда, где опустилось за дома солнце. Кусты смородины были обсыпаны зелеными и коричневыми ягодами, а на низеньких, растущих в стороны деревцах висели бледные яблочки. В глубине, между березами, белел гамак.
- Я видел вас здесь! - сказал Дмитрий Алексеевич. - В первый день, когда приехал.
- Возможно. Я здесь каждый день копаюсь. Это мой, так сказать, сад Эпикура. Видите вон гамак? Там есть еще столик, - Араховский засмеялся и поднял вверх палец. - Прошу завтра в семь.
На следующий день, когда вечереющие улицы затихли, Дмитрий Алексеевич потянул за проволочное кольцо у высокой решетчатой калитки дома номер 141. Потянул - и в глубине двора раздались угасающие удары в медную певучую посудину. С мирным лаем подбежал к ограде высокой красно-шоколадный сеттер и завилял хвостом. Медлительная, пожилая женщина открыла калитку и пропустила Дмитрия Алексеевича. Кирилл Мефодьевич был в огороде - раскинув руки, полулежал в гамаке. Косоворотка его была расстегнута, он был здесь другим человеком - гордым и гостеприимным хозяином, смотрел героем и не отводил глаз в сторону. На столике, около гамака, лежала вверх обложкой раскрытая книга. "Ньютон. Математические основы натуральной философии", прочитал Дмитрий Алексеевич и проникся глубоким уважением к хозяину книги.
- Садитесь в гамак, места хватит, - сказал Араховский. - Марья Николаевна! - крикнул он, оборачиваясь.
- Знаю, знаю! - донеслось из дома.
Лопаткин опустился в гамак и почувствовал, что рядом с ним сидит мускулистый и тяжеловесный человек.
- Кирилл Мефодьевич, сколько вам лет? - спросил он.
- Давайте торговаться. Сколько вы дадите?
- Лет сорок восемь?
- Эк, куда хватил! - Араховский захохотал, обнажив десны. - Хватай выше. Шестьдесят, не хотите?
- Не может этого быть!
- А между тем есть. Это все, знаете, отчего? - он засмеялся. - Оттого, что изобретательством не занимаюсь! - протрубил он на ухо Дмитрию Алексеевичу.
- Не-ет! Какой же я изобретатель? Ваша шпилька здесь не подходит, Кирилл Мефодьевич!
- Не подходит, говорите? - Араховский нетерпеливо оглянулся на дом, но Марья Николаевна уже несла поднос с графином и тарелками.
- Несу, несу, - сказала она и поставила поднос на столик.
- Давайте-ка выпьем, Дмитрий, как вас по батюшке, - Алексеевич. Между прочим, хорошее русское имя. - Говоря это, Араховский налил в рюмки из графина. - Вам повезло. Настоящая разливная. Вчера талон получил. Так, давайте за знакомство…
Выпив рюмку, Араховский приумолк, веки, его покраснели, он подцепил вилкой ломтик огурца и начал ловко его жевать одной половиной рта.
- Так, говоришь, не изобретатель? А какого ж черта я привел вас? Не-ет. Изобретатель - каждый человек, который в своей области создает новое. Изобретатели могут быть везде. И в технике и в науке. И вы не скромничайте, вы - самый настоящий изобретатель.
Он сказал последние слова с особенным весом и посмотрел прямо в глаза Дмитрию Алексеевичу.
- Так вот: вы избрали тяжелую дорожку. Техника - король. За королем идет свита: хранители знаний, передатчики, популяризаторы. Большинство профессоров, которые учат нас, а сами ничего не создают. Около них вы найдете и изобретателя. Только он идет не в парадных одеждах. Ему перепадают пинки. И вы, Дмитрий Алексеевич, раз вы лезете в эту свиту приготовьтесь к хорошим пинкам. Я вижу вашу судьбу у вас на лице. Идея ваша очень важна, а судьба - печальна. И вы поймете это, когда проштудируете все, что я вам дам.
Араховский налил водки в рюмку и выпил не чокаясь. Выпил, горько засмеялся и покачал головой.
- Да, был и я автором. И у меня есть это… голубенькое, с лентой и печатью. Вид на изобретение!
- Что же вы изобрели, если не тайна?
- Изобрел, Дмитрий Алексеевич. Даже сам сначала не поверил. Машина для проходки горных выработок в скале. В скале, понял? У меня и модель действующая была. Я ставил ее перед кирпичной стеной, и она прямо на глазах у почтенной публики проходила ее насквозь.
- Ну и что?
- Есть такие стены, товарищ изобретатель, которые никакой машиной не возьмешь. - Араховский опять налил в рюмку, выпил и стал шевелить ломтик огурца в беззубом рту. - Со мной, Дмитрий Алексеевич, говорили открыто: иди в кассу, получи и отойди в сторону. Я не отошел, и мне вежливо переломили хребет. И вы еще услышите открытую речь. Грамотную, гладкую, вежливую, открытую речь.
- Я все это знаю…
- Всего вы не можете знать…
- Ну, догадываюсь Иду на это.
- Что же вы думаете сделать? Ну-ка, ну-ка… Как вы намереваетесь победить капитализм в сердце Урюпина?..
- Как-нибудь победим. Народ-то существует или нет?
- Что такое народ? Народ - это я и вы, и мы все. Одного врага мы с вами видим. Потому что близко прикоснулись. А других, в прочих областях - мы не видим. Там все профессора для нас с вами - архангелы и пророки.
- А зачем в чужие области вникать? Будем ориентироваться на наших… Раз существую я - значит есть еще люди, такие же, как я. Вот, например, Коля. Да и вы…
- А кто тебе сказал, что я такой, как ты? Может, я - волк? Возьму сейчас тебя и съем!
- Видали мы таких волков! - Дмитрий Алексеевич улыбнулся.
Но Араховский поднял палец.
- Вы говорите красивые слова, но все это - гарольдов плащ. В жизни все суровее и прямее. Пойдите в наше министерство, в отдел изобретений, или в НИИЦентролит к вашему Авдиеву, и там вы найдете на полках подтверждение тому, что я говорю. Десятки, сотни гробиков - и все ваша братия, изобретатели. Девяносто пять процентов - макулатура, пустая порода, ей и место в гробу. Но пять - настоящий радий, и он там будет лежать, пока не протрубит архангел. Свита ее величества науки - они спецы хоронить.
- А кто же все-таки вы? - спросил Дмитрий Алексеевич.