Айова славится самой плодородной почвой, самым низким уровнем неграмотности, самым высоким процентом коренного белого населения и владельцев автомобилей и самыми нравственными и передовыми городами во всех Соединенных Штатах, а Наутилус - самый айовийский город в Айове. Из каждых трех горожан старше шестидесяти лет один может похвастаться, что провел зиму в Калифорнии, в том числе пасаденский чемпион по набрасыванию подков на колышки и женщина, преподнесшая мисс Мэри Пикфорд индейку, которой королева кино наслаждалась за рождественской трапезой в 1912 году.
Для Наутилуса характерны большие дома с густым газоном перед ними, а также поразительное количество гаражей и высоких церковных шпилей. Тучные поля подступают к самой черте города, и немногочисленные фабрики, несчетные железнодорожные пути, убогие домики рабочих расположены чуть ли не среди кукурузы. Производит Наутилус стальные ветряки, сельскохозяйственные орудия (включая знаменитый раскидыватель навоза "Маргаритка"), а из хлебных продуктов - "Маисовый порошок", излюбленный завтрак айовийца. Город выделывает еще кирпич, ведет оптовую торговлю бакалеей и дает приют главному штабу Кооперативного страхового общества Кукурузной зоны.
Одним из самых мелких, но и самых старых промышленных предприятий является Магфордский христианский колледж, насчитывающий двести семнадцать студентов и шестнадцать преподавателей, из коих одиннадцать - священники Христовой церкви. Небезызвестный доктор Том Биссекс состоит здесь тренером по футболу, санитарным директором и профессором гигиены, химии, физики, а также французского и немецкого языков. Отделения стенографии и фортепиано славятся далеко за пределами Наутилуса, и однажды - правда, это произошло уже несколько лет тому назад, - Магфорд побил бейсбольную команду Гриннел-колледжа со счетом одиннадцать - пять. Магфорд-колледж ни разу не запятнал своей чести дрязгами из-за преподавания биологии дарвиновского толка - в колледже еще и не думали вводить в программу какую бы то ни было биологию.
2
Мартин оставил Леору в Симз-хаузе, старомодной, второй гостинице Наутилуса, а сам пошел представляться доктору Пиккербо, директору Отдела народного здравоохранения.
Отдел помещался в переулке в полуподвальном этаже большого серого каменного гриба - Сити-Холла. Когда Мартин вошел в унылую приемную, его с почетом приняли стенографистка и две медицинских сестры. В их щебетанье - "Хорошо доехали, доктор? Доктор Пиккербо не надеялся увидеть вас раньше завтрашнего дня, доктор. Миссис Эроусмит с вами, доктор?" - бомбой влетел Пиккербо и разразился приветствиями.
Доктору Альмусу Пиккербо было сорок восемь лет. Он кончил Магфорд-колледж и медицинский факультет в Вассау. Внешностью доктор несколько напоминал президента Теодора Рузвельта - та же крепкая фигура, те же усы щетиной - и нарочно подчеркивал это сходство. Он не знал, что значит просто разговаривать: он или ворковал, или держал речь.
Он встретил Мартина четырехкратным "отлично!", прозвучавшим как хоровое приветствие целого колледжа; затем через весь отдел провел его в свой личный кабинет, угостил сигарой и пробил плотину спокойного мужского молчания:
- Доктор, я счастлив, что буду иметь сотрудником такого человека, как вы, с научными наклонностями. Это не значит, однако, что сам я считаю себя совершенно их лишенным. Напротив, я взял себе за правило время от времени заниматься, между прочем, и научными исследованиями, без некоторой доли которых даже самый пламенный крестовый поход за здоровый быт вряд ли увенчается успехом.
Это звучало как вступление к длинной лекции. Мартин поудобней уселся в кресло. Он сомневался, прилично ли будет закурить сигару, но решил, что она ему поможет казаться более заинтересованным.
- Но это у меня, я полагаю, вопрос темперамента. Я часто надеялся, хоть мне и чуждо стремление к самовозвеличиванию, что высшие силы, быть может, назначили мне в удел стать одновременно Рузвельтом и Лонгфелло великого и неизменно ширящегося всемирного движения в пользу охраны народного здоровья… не слаба ли ваша сигара, доктор? или, пожалуй, лучше было бы сказать не Лонгфелло, а Киплингом народного здоровья, потому что, несмотря на целый ряд прекрасных строф и на моральную возвышенность нашего Кембриджского Мудреца, в его поэзии нет того размаха и той силы, что у Киплинга.
Полагаю, вы согласны со мною или согласитесь, когда вам представится случай увидеть плоды нашей работы в городе и успех, с которым мы торгуем идеей "Улучшай Здоровье", что ни в чем так не нуждается мир, как в истинно вдохновенном, отважном вожде, который, как башня, возносится над толпой, - так сказать, в Билли Санди нашего движения, в человеке, который умел бы надлежащим образом использовать сенсацию и расшевеливать людей в их косности. Газеты - и я могу только сказать, что они мне льстят, сравнивая меня с Билли Санди, величайшим евангелистом и христианским проповедником, - газеты утверждают иногда, будто я слишком гонюсь за сенсацией. Ха! Если б только они понимали, что вся беда в том, что я недостаточно гонюсь за сенсацией! Все же я стараюсь, стараюсь, и… Посмотрите! Вот плакат. Он написан моей дочерью Орхидеей, а стихи - мое собственное скромное произведение, и смею вас уверить, их цитируют везде и всюду:
К здоровью путь отнюдь не гладкий,
К здоровью не придешь украдкой,
О гигиене, милый друг,
Кричи ты громко, как петух.
А вот еще плакат - менее значительный; здесь нет стремления подняться до широких абстрактных обобщений, но вас поразит, до чего такая вещь действует на беспечных матерей, которые, конечно, вовсе не пренебрегают намеренно здоровьем своих малюток, однако их нужно наставлять, а иногда и подстегнуть, и когда они видят такой плакат, он заставляет их призадуматься:
Кипяти рожок молочный - или - правда сущая! -
Покупай билет для дочки в царствие грядущее.
Некоторые мои вещицы - а я их слагаю в пять минут, не больше - получили высокую оценку. Как-нибудь, когда у вас выдастся свободный часок, просмотрите этот альбом вырезок, просто чтобы видеть, доктор, чего можно достичь, если вести движение современными и научными методами. Это вот о противоалкогольном митинге, который я провел в Де-Мойне. Зал был битком набит, и я владел им: все до одного вскочили на ноги, когда я доказал с цифрами в руках, что девяносто три процента всех случаев сумасшествия имеют своей причиной пьянство! Или вот еще, - правда, это не имеет прямого отношения к охране здоровья, но зато показывает, какие вам здесь открываются широкие возможности включиться в любое движение, имеющее целью благо общества.
Он извлек новую газетную вырезку. Над карикатурой, исполненной карандашом и пером, - громадная усатая голова на крохотном тельце - красовался заголовок:
ДОК ПИККЕРБО - ЗНАМЕНОСЕЦ ОКРУГА ЭВАНДЖЕЛИН -
ВОЗГЛАВЛЯЕТ БОЛЬШУЮ ДЕМОНСТРАЦИЮ
ПОД ЛОЗУНГОМ "ХОДИТЕ В ЦЕРКОВЬ"
Пиккербо смотрел и предавался воспоминаниям:
- Прелестный был митинг! Мы подняли посещаемость церкви по округу на семнадцать процентов! Ах, доктор, вы учились в Уиннемаке и проходили стаж в Зените, не так ли? В таком случае вас должно заинтересовать вот это. Вырезка из зенитского "Адвокат-таймса", стихи Чама Фринка, который - вы, я думаю, согласитесь со мной! - стоит в одном ряду с Эдди Гестом и Уотом Мейсоном - нашими величайшими поэтами и, несомненно, популярнейшими, откуда явствует, что американская публика отнюдь не страдает недостатком литературного вкуса. Милый старый Чам! Я приехал тогда в Зенит делать доклад на всеамериканском съезде Конгрегациональных воскресных школ - я и сам, видите ли, конгрегационалист - на тему "Здоровье - наш моральный долг". И вот Чам написал обо мне эти стихи:
Привет от Зенита, привет стократ,
О Альмус, о Пиккербо, друг и брат!
Двужильный боец,
Врач и певец,
Он льва благородней, смелей кугуара,
Стоит за здоровье скалой Гибралтара.
Он фактами, цифрами, рифмами бьет,
Маленький, удаленький щу-у-кин кот!
Многоречивый доктор Пиккербо вдруг застыдился.
- Может быть, нескромно с моей стороны показывать это всем и каждому. Но когда я читаю стихи, отмеченные такой оригинальностью, таким поэтическим взлетом, когда я вижу такой подлинный карманный шедевр, я убеждаюсь, что я вовсе не поэт, как ни сильно способствуют мои вирши Делу Здравоохранения. Пусть мои духовные детища учат гигиене и вносят свою лепту в спасение тысяч драгоценных жизней, но они - не литература, если их сопоставить со стихами Чама Фринка. Нет, я, конечно, не более как скромный ученый на посту чиновника.
Однако вы сейчас увидите, как один из этих моих опытов благодаря своей забавности и остроте и некоторой мелодичности, так сказать, золотит пилюлю - отучает беспечных людей плевать на тротуары и выманивает их на лоно великой природы, где они наполняют легкие озоном и ведут здоровую жизнь первобытных людей. Вам, верно, любопытно будет проглядеть первый номер небольшого альманаха, который я недавно основал - мне доподлинно известно, что многие редакторы газет намерены перепечатывать из него материал, способствуя таким образом нашему высокому делу и в то же время рекламируя мое издание.
Он вручил Мартину книжицу, озаглавленную: "Пикули Пиккербо".
В стихах и афоризмах "Пикули" рекомендовали хорошее здоровье, хорошие дороги, хорошие заработки и единый стандарт нравственности. Доктор Пиккербо подкреплял свои предписания статистическими данными, столь же убедительными, как те, которыми некогда преподобный Айра Хинкли устрашал Дигамму Пи. Так, в одной статье сообщалось, что из мужей, разведшихся со своими женами в Онтарио, Теннесси и Южном Вайоминге за 1912 год, подавляющее большинство - пятьдесят три процента! - выпивали не менее одного стакана виски в день.
Это предостережение еще не дошло до сердца Мартина, как Пиккербо выхватил у него "Пикули" и, точно оробевший школьник, воскликнул:
- Не стоит читать дальше - тут у меня всякий вздор. Просмотрите как-нибудь после. А вот второй том вырезок будет для вас, пожалуй, любопытен просто как показатель, чего может достичь человек в нашем деле.
Просматривая заголовки, Мартин все более убеждался, что до сих пор плохо представлял себе, какой широкой известностью пользуется доктор Пиккербо. Выяснилось, что он - основатель первого в Айове Ротарианского клуба; инспектор Конгрегациональной воскресной школы имени Джонатана Эдвардса в Наутилусе; председатель лыжно-туристского клуба "Мокассин", Кегельного клуба западной стороны и Клуба 1912 года имени Рузвельта; зачинщик и распорядитель Объединенного пикника Гимнастического общества, Лесовиков, Лосей, Масонов, Чудаков, Рыцарей Колумба, Б’наи, Б-рит и ХАМЛа; а также завоеватель призов за чтение наизусть наибольшего количества стихов из Библии и за лучшее исполнение ирландской джиги на вечерне Полной луны, устроенном библейской школой для взрослых имени Джонатана Эдвардса.
Мартин узнал, что доктор Пиккербо читал доклад членам Клуба Двадцатого Века в Наутилусе о "Путешествии американского доктора по Старой Европе" и членам Ассоциации питомцев Магфорд-колледжа на тему: "Старому Магфорду требуется инструктор по футболу - американец во весь рост".
Но и за пределами Наутилуса Альмус Пиккербо шумно напоминал о своем существовании.
На еженедельном завтраке Торговой Палаты города Толедо он держал речь на тему: "Чем больше здоровья, тем выше доход". Ом просвещал заседавший в Уичите Всеамериканский совет пригородного трамвайного сообщения относительно "Основ гигиены для работников трамвая". Семь тысяч шестьсот рабочих детройтских автомобильных заводов слушали его доклад: "Сперва здоровье, потом техника безопасности, а пьянство - ни-ког-да!" А на большой конференции в Ватерлоо Пиккербо помог организовать первый в Айове отряд противников рома.
Посвящая ему статьи и передовицы, газеты и ведомственные журналы и один еженедельник резиновой промышленности украшали свои страницы фотографиями самого доктора Пиккербо, его цветущей супруги и восьми резвых дочерей, снятых то в канадских зимних костюмах среди снега и ледяных сосулек, то в легких, но скромных спортивных костюмах играющими в теннис во дворе, то в костюмах неведомо каких жарящими ветчину на фоне сосен Северной Миннесоты.
Мартину нестерпимо хотелось уйти и отдохнуть.
Назад в Симс-хауз он пошел пешком. Ему было ясно: для культурного человека самый факт, что Пиккербо ратует за какую-либо реформу, будет достаточным основанием отмахнуться от нее.
Дойдя до этой мысли, Мартин сам себя одернул и выругал за то, что он почитал своим старым грехом высокомерия перед приличными нормальными людьми… Провал. Непостоянство. Сперва в университете, потом в частной практике, в неумелых распоряжениях по санитарии. И теперь опять?
Он убеждал себя: "Энергия и благодушие Пиккербо - как раз то, что нужно, чтобы довести до широких масс научные открытия Макса Готлиба. Какое мне дело, что Пиккербо пускает пыль в глаза конференциям попечителей воскресных школ и прочим кретинам, лишь бы он оставлял меня в покое и давал мне делать свое дело в лаборатории и по надзору за молочными фермами".
Он разжег в себе энтузиазм и весело, уповая на будущее, вошел в обшарпанный с высоким потолком номер гостиницы, где сидела в качалке у окна Леора.
- Ну, как? - спросила она.
- Очень хорошо, меня замечательно встретили. И мы приглашены завтра вечером на обед.
- Что он за птица?
- Отчаянный оптимист. Он умеет добиться своего, он… Ох, Леора, неужели я опять окажусь брюзгливым, неуживчивым кисляем? Опять провалюсь?
Он зарылся лицом в ее колени и льнул к ее любви - единственной реальности в мире болтливых призраков.
3
К тому времени когда под окнами у них зашелестели клены на ветру, поднявшемся с наступлением сумерек, и добропорядочные жители Наутилуса в своих тряских фордах покатили домой ужинать, Леора успела убедить Мартина, что Пиккербо своею шумихой не помешает его работе, что они ни в коем случае не останутся в Наутилусе на всю жизнь и что она, Леора, нежно его любит. Они спустились к ужину - к старозаветному айовийскому ужину с оладьями из кукурузной муки и множеством закусок, не лишенных для них интереса после вдохновенной, но неумелой Леориной стряпни, а потом пошли в кино и держались за руки и были вполне довольны.
На другой день доктор Пиккербо был более занят и менее говорлив. Он ознакомил Мартина с частностями предстоявшей работы.
Сам Мартин, освободившись от возни с порезанными пальцами и больными ушами, наивно воображал, что будет проводить радостные дни в лаборатории, выходя из нее только для борьбы с фабрикантами, не признающими требований санитарии. Но он быстро убедился, что его работу в точности определить невозможно: придется делать понемногу все дела, какие для него придумают доктор Пиккербо, газеты или первый попавшийся житель Наутилуса.
Ему предстояло умиротворять разговорчивых избирателей, которые приходили и жаловались на все - от запаха, источаемого канализацией, до вечеринок с пивом у соседей; предстояло диктовать в конторе корреспонденцию обидчивой стенографистке, представлявшей собою не Девушку-Работницу, а Милую Девицу, Которая Работает; давать материал в газеты; покупать скрепки для бумаг, мастику для полов и бланки для отчетов - все как можно дешевле; помогать по мере надобности двум врачам городской больницы, работавшим на половинном окладе; командовать сестрами и двумя санитарными инспекторами; ругаться с Компанией вывоза отбросов; арестовывать или по меньшей мере отчитывать всех, кто плюет на тротуары; лететь на форде наклеивать плакаты на стены домов, где появилась заразная болезнь; строгим оком ученого следить за эпидемиями от Владивостока до Патагонии и не допускать (неясно, какими способами), чтобы эти эпидемии приближались к Наутилусу и убивали землевладельцев и вносили замешательство в деловую жизнь города.
Будет и кое-какая лабораторная работа: анализы молока, Вассерман для частно практикующих врачей, изготовление вакцин, проверка мазков на дифтерию.
- Все понятно, - сказала Леора, когда они одевались к обеду у Пиккербо, - служба потребует у тебя не больше двадцати восьми часов в сутки, остальное же время тебе милостиво разрешается тратить на научную работу, если никто не помешает.