Слишком хорошо зная женскую деликатность, я тотчас поняла, что последует за столь угрожающей прелюдией. Бедняжка мисс Мэтти не на шутку испугалась, но тревоге её суждено было развеяться при виде извлечённого из коробки чепца. Я же тем временем занимала мистера Питера, хотя предпочла бы находиться в спальне мисс Пул и самолично слышать, какое мнение о покупке выскажет наша гостья.
Весь день шляпка оставалась главным предметом наших бесед. Мы решали, к каким платьям она лучше пойдёт и какие ленты к ней следует пришить, чтобы бант не вышел слишком фриволен для возраста мисс Пул. В свои шестьдесят пять лет моя приятельница не без некоторого усилия выговаривала, что "уже не молода", и краснела при этом так, будто слова её были кокетливой ложью.
Наконец мы убрали шляпку и нехотя обратили свои мысли к другим делам. Недолгое время мы молча работали при единственной свече, после чего мисс Пул произнесла:
– Это очень мило с вашей стороны, Мэри, что вы заказали мне подарок из Парижа.
– О, мне в радость было что-нибудь для вас купить! Надеюсь, вещица вам понравится, хоть она оказалась не тем, чего я ожидала.
– Ах, сюрприз – это всегда приятно, и я уверена, что он понравится мне.
– Да, однако выбор миссис Гордон, на мой взгляд, довольно-таки странен.
– До чего любопытно! Я ни о чём вас не спрашиваю, но я вся в предвкушении. "Предвкушение – душа наслаждения", – так, кажется, сказала однажды наша дорогая мисс Дженкинс. А если даже не знаешь, что предвкушать, это так томительно!
– Хотите, чтобы я раскрыла секрет?
– Как вам угодно, милочка. Если вам это будет приятно, я охотно послушаю.
– Пожалуй, мне лучше пока молчать. Вещь оказалась совсем не тем, чего я для вас хотела, и я не вполне уверена, что сама останусь ею довольна.
– Если желаете, Мэри, облегчите душу. Сочувствие – лучшее лекарство от огорчений.
– Что ж, я скажу: эта вещь не совсем для вас. Она для Полли. Это клетка. Миссис Гордон говорит, что в Париже делают очень изящные клетки.
Первым чувством, отражение коего возникло на лице мисс Пул, было разочарование, однако она нежно любила своего какаду, и мысль о том, что он получит новое красивое жилище, вскоре сделалась для неё привлекательной. Сверх того, моё желание купить ей подарок в самом деле её тронуло.
– Полли?! Да, его нынешняя клетка и впрямь уже обветшала, потому что он, не переставая, долбит прутья своим острым клювом. Вероятно, миссис Гордон это заметила в прошлом октябре, когда делала мне визит. Видя Полли в новой клеточке, я всякий раз буду вспоминать вас, Мэри. Полагаю, теперь мы сможем поместить его в гостиной: изделие французской работы послужит превосходным украшением комнаты.
Беседуя в таком духе, мы постепенно пришли в совершеннейший восторг от мысли о скором новоселье попугая. Ведь в парижской клетке его не стыдно было бы представить самой достопочтенной миссис Джеймисон.
Следующим утром мисс Пул пересказала мне свой сон: Полли пригрезился ей в её новом чепце, а сама она с восхищеньем на него глядела, сидя на жёрдочке. Затем, словно бы устыдившись своего признания в том, что видела во сне "сущий вздор", моя приятельница торопливо перешла к философии сновидений и даже передала мне несколько максим, вычитанных ею из книги, посвящённой сему предмету. Я, однако, поняла немного, так как либо сама книга была слишком глубока для моего ума, либо изложение мисс Пул было не вполне ясным.
Покончив с завтраком, мы вновь извлекли шляпку из коробки и в продолжение часа или около того обсуждали те её достоинства, коих не успели обсудить накануне, а после, пользуясь отличной погодой, вышли в сад проведать Полли, висевшего вместе со своею клеткою перед окном кухни. Увидав хозяйку, он приветствовал её пронзительными криками, она же заспешила в дом, чтоб отыскать для любимца миндальный орешек. Я между тем принялась изучать его квартиру, сплетённую из ивовых прутьев, успевших уже посереть, – неуклюжее творение крэнфордского корзинщика. Послание миссис Гордон, до недавних пор ревностно оберегаемое мною от глаз мисс Пул, писано было пятнадцатого числа. Мистер Людовик тем временем отправлялся в Англию. С тех пор минуло пять дней.
– Бедный Полли! – сказала я, наблюдая за тем, как моя приятельница, возвратившись из кухни, угощает его миндалём.
– Полли не знает, какую миленькую клеточку ему привезут, – произнесла она таким тоном, точно разговаривала с ребёнком, а затем, поворотившись ко мне, спросила, скоро ли, по моему мнению, доставят посылку.
Сосчитав дни, мы пришли к выводу, что подарок, возможно, прибудет к нам уже сегодня. Вызвав свою маленькую глуповатую служанку Фэнни, мисс Пул велела ей бежать в лавку и купить большой гвоздь с медною шляпкой – такой, какой выдержит Полли вместе с новым его жилищем (каждая из нас взвесила в руках старую клетку), – после чего ей надлежало явиться к нам с молотком.
Фэнни, всегда медлительная в исполнении поручений, долго не возвращалась. Когда же она наконец вернулась, мы торжественно вбили гвоздь в стену дома прямо над окном гостиной: мисс Пул пояснила мне, что в моё отсутствие ей не с кем бывает беседовать, однако теперь летними днями, сидя при открытых окнах, она сможет наслаждаться обществом любезного своего компаньона, одновременно позволяя ему греться на солнышке и дышать свежим воздухом.
– А в дождь и даже в знойные дни Полли будут заносить в дом. Я ни за что не допущу, милочка, чтобы ваш подарок портился от непогоды. Как мило с вашей стороны заказать клетку для моего попугайчика! Полагаю, я обрадуюсь ей даже больше, чем если б вы преподнесли мне предмет туалета. Узнаю нашу дорогую миссис Гордон: она заметила, что Полли Какаду необходима новая клеточка, и не позабыла о нём!
Полли Какаду было полное имя попугая. Мисс Пул крайне редко называла его столь церемонно, если не обращалась к слугам (при них она всегда упоминала о своём любимце с должной почтительностью, подобно матерям, которые, говоря с незнакомцами или людьми низшего круга, прибавляют "мисс" к именам своих дочерей). Теперь же, когда Полли предстояло переселиться в новую клетку, да ещё и доставленную из самого Парижа, его хозяйка, очевидно, сочла необходимым всякий раз выказывать ему уважение.
В тот день нам надлежало сделать кое-какие визиты, но, уходя, мы дали Фэнни строжайшие указания по части того, как ей следовало поступить, если клетку доставят в наше отсутствие, а такое, по нашим расчетам, было вполне возможно. Мисс Пул, в шали и шляпке, стояла на кухонном пороге, позади неё я, перед нею Фэнни, а позади Фэнни кухарка, которая, подобно мне, играла в происходящей беседе роль слушательницы.
– И вот что, Фэнни: если клетку привезут, будь ласкова с Полли Какаду, когда станешь уговаривать его туда войти. Он может быть привязан к своей прежней клетке, хоть она уже и обветшала. Запомни: у птиц такие же чувства, как и у нас! Не торопи его, пускай поразмыслит, прежде чем решится.
– Если позволите, мэм, я думаю, что миндальный орешек сделает его смелее, – сказала Фэнни, приседая (очевидно, в благотворительной школе ей внушили, будто девушке её положения следует приседать при каждом слове).
– Мысль весьма недурная. Я сейчас же дам тебе для него орех, если ключ от шкапчика при мне. Клетку мы поместим у окна с видом на улицу. Полагаю, Полли Какаду будет доволен: ему, насколько я могу судить, нравится видеть людей.
– Оно, конечно, куда веселей, чем куковать на кухне да глядеть в сад, где ни одной живой души – одни цветы бессловесные, – произнесла кухарка, очевидно, позавидовав хозяйскому питомцу.
– Тем, кому есть, чем заняться, вид на сад подойдёт как нельзя лучше! – сурово отрезала мисс Пул.
По-видимому, она опасалась потерпеть поражение в поединке со старой стряпухою и потому с достоинством удалилась, предпочтя сделать вид, будто не слыхала её весьма колкого ответа. Я также осталась к нему глуха, солидарная с своею почтенной приятельницей. По правде говоря, мы отступили весьма поспешно и замедлили шаг лишь после того, как за нами захлопнулась входная дверь.
Первым делом мы, разумеется, нанесли визит мисс Мэтти, затем побывали у миссис Хоггинс. Словно нарочно подгадав, мы посетили единственных двух представительниц крэнфордского общества, которые обременены были необходимостью проживать под одною кровлей с мужчинами, причём мужчины эти по несчастливой случайности оказались там, где им никак не следовало быть, а именно в гостиных собственных домов. Желание сделать удовольствие мне, искренная увлечённость мыслью о новой клетке для Полли, а также неизменная крэнфордская привычка в каждой малости искать сочувствия соседей – всё это побудило мисс Пул рассказать об ожидаемом подарке сперва мисс Мэтти и мистеру Питеру, затем миссис Хоггинс и доктору Хоггинсу. Последний, в сапогах и при шпорах, стоял в гостиной, поедая толстый ломоть хлеба с сыром в присутствии своей аристократической жены, в недавнем прошлом леди Гленмайр! Позднее мисс Пул заметила, что если утончённости не стало даже в Крэнфорде, средь жителей коего немало отпрысков благороднейших семейств графства, то она уж и не знает, где в наш век искать приличных манер. Подумать только! Хлеб и сыр в гостиной! Не хватало только луку!
Как ни вульгарен был мистер Хоггинс, мисс Пул не преминула и ему рассказать о том, какого подарка ожидала:
– Вообразите! Посылка из Парижа для Полли… Полли Какаду! Вы ведь его знаете, мистер Хоггинс, не так ли? Помните, как однажды он меня укусил, потому что хотел, чтоб я вернула его в клеточку? Ах, до чего милая птичка!
– Надеюсь, клетка для милой птички будет сколь красивой, столь и прочной, так как Полли, скажу я вам… – мистер Хоггинс осёкся, поймав, очевидно, взгляд своей супруги. – Что ж, мы с ним давние друзья. Как-то раз он и на мне поупражнял свой клюв. После обеда я буду проходить мимо и, вероятно, зайду к вам, чтоб повидать вашего любимца на новой квартире.
– О, сделайте такое одолжение! – с горячностью откликнулась мисс Пул. – А ежели будете спешить, то взгляните хотя бы на окно гостиной: когда клетку доставят, мы повесим её там вместе с самим Полли.
Возвращаясь от Хоггинсов, мы встретили омнибус, ехавший с железнодорожной станции, куда немногим ранее прибыл Лондонский поезд, и потому не удивились, увидав Фэнни, до половины высунувшуюся из окна, и кухарку, которая не то помогала ей, не то препятствовала. Через несколько мгновений их головы исчезли в недрах комнаты, однако вбитый нами гвоздь остался ничем не обременённым. Мы ускорили шаг. Обе служанки встретили нас у дверей.
– Позвольте, мэм, – сказала Фэнни, – у клетки нет дна, мэм, и Полли может улететь.
– Верха у неё нету тоже! – негодующе прибавила кухарка. – Он и оттуда выберется – поминай, как звали!
– Я должна взглянуть на неё сама, – гордо произнесла мисс Пул и отстранила своих прислужниц, уверенная, что её недюжинный ум позволит быстро привести клетку в надлежащий вид.
На полу нас ожидала связка обручей, тщательно обёрнутых хлопчатобумажною тканью и напоминающих птичью клетку не более, чем я сама. Взявшись за что-то большим и указательным пальцами, кухарка приподняла неприглядный парижский презент. Ах, как бы я хотела, чтоб он никогда не покидал своей родины! Увы, наши честолюбивые замыслы порой приводят нас к краху: нельзя было не признать, что мои двадцать шиллингов выброшены на ветер. Однако какой бы нелепой ни казалась присланная вещь, она наверно всё же имела некое предназначение.
– Позвольте, мэм, не думаете ли вы, что это мышеловка? – проговорила Фэнни, сопроводив свой вопрос неизменным книксеном.
Вместо ответа кухарка снова подняла загадочное изделие и показала, с какою лёгкостью мышь выбежит сквозь щель между его обручами. Фэнни сконфуженно отпрянула. Не скрывая своей антипатии к диковинному изобретению, стряпуха сердито пробормотала, что знает все эти французские штучки: французских поваров, французские сливы (сушёную пакость) и французские булочки (у которых внутри один воздух).
Будучи благовоспитанной дамой и не желая ещё пуще меня огорчить, мисс Пул поторопилась заглушить кухаркино ворчание.
– Что ж, – сказала она, – полагаю, из этого выйдет превосходная клетка для Полли Какаду. Как весело он станет скакать с одного обруча на другой, точно по лесенке! Нужно только заделать дно и красиво завязать верхушку.
В этот миг Фэнни осенила внезапная мысль:
– Если позволите, мэм, у моей невестки есть тётка, которая служит в горничных у дочери сэра Джона, мисс Арли. Так вот она, невесткина тётка, говорит, что барышня носит юбки, сделанные из одних обручей…
– Вздор, Фэнни! – вскричали мы все.
О таком диве, как каркасные кринолины, до сих пор не слыхивали даже в соседнем торговом городе Драмбле, не говоря уж о самом Крэнфорде. Среди здешних прачек я слыла довольно легкомысленной молодою особой уже потому, что принесла в стирку две нижние юбки, прошитые для пышности шнуром.
– Не лезь не в своё дело, – промолвила кухарка тоном чрезвычайного пренебрежения. – Поди и без тебя разберёмся с клеткой.
– Скоро обед, Фэнни, а стол ещё не накрыт, – сказала мисс Пул, надеясь при помощи этого напоминания спровадить обеих своих помощниц.
Но кухарка и не думала уходить. Она продолжала стоять на верхней ступени лестницы, держа в вытянутой руке загадочное порождение французского ума.
– Пожалуй, тут можно хранить мясо, – при этих словах повариха с видом знатока склонила голову набок. В том, что касалось до сбережения съестных припасов, она и вправду знала толк. – Сетка-то неплохая, а если всю её накроете тканью, то мухи не смогут залетать внутрь.
Мисс Пул спросила:
– Вы уверены, Мэри, что миссис Гордон назвала это клеткой? Будь это чем-то другим, она не ввела бы нас в заблуждение.
– Её письмо у меня в кармане. В нём сказано так: "Я долго думала над тем, что можно приобрести на указанную вами сумму… – Хм! Это не имеет значения… – Так как вы просите, чтобы подарок для дорогой мисс Пул был красив и отвечал последней моде, мой выбор пал на кринолин-клетку новейшего образца. – Взгляните, мисс Пул: слово "клетка" написано очень разборчиво. – У парижских мастеров они выходят более лёгкими и элегантными, нежели у наших. Полагаю, вам ещё не приходилось встречать ничего подобного. Даже здесь, в Париже, я впервые увидала такой фасон не далее как месяц назад".
– Пишет ли она что-либо о Полли Какаду? Если б она его упомянула, это бы тотчас всё прояснило.
– Нет, ничего.
Между тем Фэнни прошла мимо нас с подносом, нагруженным обеденными приборами. Отнеся их в столовую и став у открытой двери, она вновь поглядела на таинственный предмет:
– Если позволите, мэм, это очень похоже на нижнюю юбку, внутри которой ничего нет. Оно в самом деле так, пускай бы меня даже высекли за мои слова.
На голову маленькой горничной незамедлительно обрушился новый град кухаркиных упрёков. Я же, огорчённая и раздосадованная, воспользовалась тем, что внимание стряпухи было отвлечено, и, выхватив свой неудавшийся подарок из её руки, заспешила наверх, ведь время обеда уже настало.
Ни мне, ни мисс Пул не хотелось есть. За столом мы продолжали строить домыслы о назначении парижской "клетки", даже на секунду не допуская, что предположение Фэнни могло оказаться верным. Стоило бедняжке повторить: "Если позволите, мэм, это всё же очень похоже на нижнюю юбку! Честно вам говорю!" – мисс Пул отчитала её почти так же гневно, как отчитывала кухарка, хотя и в более изящных выражениях:
– Не говори глупостей, Фэнни! По-твоему, дамам нужны ходунки, точно они малые дети? Зачем, скажи на милость, им окружать себя такими сетями? Уж не думаешь ли ты, что обручи из китового уса и стали могут согревать? Впредь не смей говорить о том, в чём не смыслишь!
Получив такую отповедь, наша горничная до конца обеда утратила дар речи. После мы принесли попугая в гостиную вместе со старою клеткой, а новую подняли над полом и долго вертели в руках. Наконец, мисс Пул промолвила:
– Заприте-ка Полли Какаду получше и возьмите эту французскую штуку. – Увы, иначе, чем "штукой", мой подарок было не назвать. – Я подошью к ней дно. Готова побиться об заклад, что они просто позабыли это сделать, прежде чем отсылать её нам.
Итак, я держала "клетку", мисс Пул шила. Затем я шила, мисс Пул держала. Подменяя одна другую, мы затянули нижний обруч материей, после чего поместили Полли Какаду внутрь и поспешно завязали верх нарядной, хотя и неновой жёлтой лентою.
Лишь только мы закончили – после всех наших хлопот клетка стала казаться нам очень даже недурной, – в дверях гостиной нарисовался мистер Хоггинс. Как он вошёл в дом, мы не слыхали: Фэнни увидала его в окне и отворила ему без стука.
– Здравствуйте, леди! – воскликнул доктор, едва об нас не споткнувшись, поскольку мы не успели ещё подняться с полу. – Гм! До чего любопытное сооружение!
Мисс Пул встала, приложив все старания, чтобы сообщить себе величавый вид:
– Это тот прелестный подарок, что по просьбе Мэри прислали из Парижа для Полли Какаду!
Поместив попугая в новое жилище, моя приятельница пришла в отличное расположение духа, чего нельзя было сказать обо мне. Ответ её вызвал у мистера Хоггинса приступ самого что ни на есть вульгарного смеха:
– Для Полли? Ха-ха-ха! Да нет же, мисс Пул, это для вас! Ха-ха! Это новейшее изобретение придумано для того, чтоб ваше платье торчало в стороны! Ха-ха-ха!
– Мистер Хоггинс! Вы хирург, и весьма искусный, однако ничто, даже ваше ремесло, не даёт вам права говорить непристойности!
Мисс Пул преисполнилась гнева, меня била дрожь. Доктор же хохотал всё громче. Вторя ему, Полли поднял истошный крик, однако хозяйка его оставалась неподвижной, словно каменный монумент оскорблённой добродетели. Лицо её было очень красно.
– Прошу простить меня, мисс Пул, но я более чем уверен, что не ошибаюсь. И, на мой взгляд, здесь нет ничего непристойного. Моя жена и миссис Фитц-Адам сообща выписывают из Парижа модный журнал. Иногда я не могу удержаться, чтобы в него не заглянуть… Ха-ха-ха! Смотрите! Полли выбрался из своей престранной тюрьмы!
В этот миг в комнату вошёл мистер Питер, присланный мисс Мэтти, которой не терпелось узнать, доставлена ли клетка. Взяв соседа под руку, доктор Хоггинс указал на жалкую бесформенную груду, лежавшую на полу. От смеха он не мог произнести ни слова.
– Я не привыкла отчитываться в своих поступках перед джентльменами, – пользуясь его безмолвием, изрекла мисс Пул, – и всё же, поскольку меня оскорбили в моём же собственном доме и сделал это мистер Хоггинс, я вынуждена обратиться к брату моей старой… моей самой старинной подруги. Прошу вас, скажите мне, что есть эта вещь: предмет дамского туалета или же клетка для птицы?
При сих словах она торжественно подняла мой подарок над полом. Мистер Хоггинс поспешно удалился, и я решила, что он признал себя посрамлённым, однако в действительности он отправился домой за модным журналом своей супруги и возвратился прежде, чем я успела дорассказать мистеру Питеру историю своей несчастливой покупки. Заранее отыскав нужную картинку, доктор протянул её нам, дабы мы убедились в том, что присланное из Парижа изделие в точности соответствует изображённой модели. По счастью, мистер Питер обладал талантом предотвращать ссоры, рассеивая обиду шуткою или комплиментом.