- Моя старушка, наверно, отправилась за цыпленком на ужин. Одну секунду. - Он отворил дверь и посторонился, пропуская слегка оробевшую, но все еще полную любопытства девочку. Гувернанточка не знала, что сказать. Комната ей не понравилась. В ней было что-то уродливое, но, возможно, старичку достаточно чистоты и удобства. - Ну, как? - Он встал на колени, и из шкафа появился сначала круглый поднос, потом две розовые рюмки и высокая розовая бутыль. - Здесь есть еще две маленькие спаленки, - весело добавил старичок, - и кухня. Большего мне и не надо, верно?
- О, да.
- Если вам случится приехать в Мюнхен на денек-другой, мое гнездышко всегда к вашим услугам… с крылышком цыпленка, салатом и стариком, который будет счастлив еще много-много раз принимать вас у себя, милая маленькая фрейлейн! - Вытащив пробку, он разлил вино по рюмкам. Однако у него дрожали руки, и немножко вина пролилось на поднос. В комнате было тихо.
- Пожалуй, мне пора, - сказала юная гувернантка.
- Но вы же выпьете со мной эту крошечную рюмочку… всего одну, прежде чем уйдете, - жалобно попросил старичок.
- Нет-нет, не надо. Я никогда не пила вина. Я… вообще обещала не пить вина. - Он умоляюще глядел на нее, и она чувствовала себя неблагодарной, но все равно стояла на своем. - Нет, в самом деле, пожалуйста.
- Хорошо. Но, может быть, вы присядете на пять минут и позволите мне выпить за ваше здоровье? - Юная гувернантка села на краешек красного бархатного дивана. Он тоже сел рядом и одним глотком осушил рюмку. - Вы, правда, были сегодня счастливы? - спросил он и повернулся к ней лицом. Теперь он был так близко, что она ощущала прикосновение его дергающегося колена. Он схватил ее за руки, не дав ей ответить. - Подарите мне один маленький поцелуй на прощание, - попросил он, притягивая ее к себе.
Сон! Неправда! Тот старичок был совсем другим! Ужасно! Гувернанточка со страхом смотрела на него.
- Нет… нет… нет… - лепетала она, стараясь вырваться.
- Один маленький поцелуй! Один поцелуй? Что с вами? Всего лишь один поцелуй, милая маленькая фрейлейн! Поцелуй!
Теперь его лицо было совсем близко. Она видела широко растянутые в улыбке губы, блестящие голубые глазки за стеклами очков.
- Никогда! Никогда! Как вы смеете?
Она вскочила, но он оказался проворнее, прижал ее к стене и сам прижался к ней всем своим сухим тельцем. Как безумная, она вертела головой из стороны в сторону, но он все же поцеловал ее в губы. В губы! Еще ни один человек не целовал ее в губы, кроме самых близких родственников.
Она бежала по улице до тех пор, пока не оказалась на широком проспекте с трамвайными путями, и бросилась прямо к полицейскому, похожему на заводную куклу, который стоял в самом центре.
- Фрейлейн?
Ломая руки, она умоляла его.
- Главный вокзал… Там… там сейчас…
Он еще не успел оправиться от изумления, как девушка в сбитой на бок шляпке рыдая, бросилась к трамваю. Она не видела ни полезших на лоб бровей кондуктора, ни пассажиров, ни слышала, что говорит ей hochwohlgebildete Dame возмущенной подруге. Она раскачивалась из стороны в сторону, громко рыдала, зажимала себе рот руками и кричала:
- Ах! Ах!
- Девочка была у зубного врача, - сказала так, чтоб ее все слышали, толстая женщина, наверное, слишком глупая, чтобы не быть милосердной. - No, sagen Sie’mal Такая боль! У ребенка ни одного зуба не осталось!
Трамвай со скрежетом прокладывал себе дорогу в мире, населенном стариками с дергающимися коленками. Когда юная гувернантка добралась наконец до отеля "Грюнвальдт", тот же коридорный, который провожал ее утром в номер, стоял возле стола и протирал бокалы. При виде гувернанточки он вдруг ощутил себя значительной личностью. Он ждал ее вопроса и приготовил жестокий, но вежливый ответ.
- Да, фрейлейн, дама приезжала. Я сказал ей, что вы здесь, но ушли с каким-то господином. Она спросила, не знаю ли я, когда вы были намерены вернуться, но я ничего не мог ей сказать. Она пошла к управляющему. - Он взял в руки бокал, посмотрел его на свет и принялся натирать кончиком фартука.
- …?
- Пардон, фрейлейн? Ах, нет, фрейлейн. Управляющий тоже ничего не мог ей сказать… ничего.
Он улыбнулся, делая вид, что очень занят бокалом, и покачал головой.
- Где сейчас эта дама? - спросила юная гувернантка. У нее так громко стучали зубы, что ей пришлось прикусить носовой платок.
- Откуда я знаю? - крикнул ей коридорный, потому что уже бежал встречать новых гостей. Сердце у него яростно колотилось о ребра, и в душе он хохотал так, как не хохотал ни разу в жизни. "Так ей и надо! Так и надо! - думал он. - Это ее научит". Он ловко вскинул чемодан на плечо - хоп! - словно был великаном, а чемодан всего лишь пушинкой, но из головы у него не выходили слова юной гувернантки: "Gehen Sie. Gehen Sie sofort". Мне! Мне уйти! - кричал он про себя.
Немцы за завтраком
перевод Л. Володарской
На стол поставили хлебный суп.
- Вот, - произнес герр Рат, наклоняясь над столом и заглядывая в супницу, - как раз то, что нужно. Мой "magen" уже несколько дней не в порядке. А тут хлебный суп, да еще сваренный по всем правилам. Я сам неплохой повар.
Он повернулся ко мне.
- Очень интересно, - сказала я, постаравшись изобразить голосом соответствующий энтузиазм.
- О да! Если живешь холостяком, без этого не обойтись. Что до меня, то я все получал от женщин и без брака. - Он засунул салфетку за воротничок рубашки и стал дуть на суп. - В девять часов я готовлю себе английский завтрак, но не слишком обильный. Четыре кусочка хлеба, два яйца, два ломтика холодной ветчины, тарелка супа, две чашки чаю - ничто по сравнению с вашими завтраками.
Последние слова были произнесены с такой страстью, что у меня не хватило смелости их опровергнуть.
Неожиданно я ощутила на себе всеобщее внимание. У меня было такое чувство, будто на мне лежит груз ответственности за нелепый завтрак англичан - это на мне-то, которая утром, гладя блузку, всего лишь выпивала чашку кофе.
- Конечно же, ничто! - воскликнул герр Хоффман из Берлина. - Ах, когда я был в Англии, вот уж ел по утрам.
Он завел глаза к потолку и закрутил вверх усы, после чего стал вытирать капли супа с пиджака и жилета.
- Они и вправду так много едят? - спросила фрейлейн Стиглауэр. - И суп, и хлеб, и ветчину, и чай, и кофе, и джем, и мед, и яйца, и копченую рыбу, и почки, и жареную рыбу, и печенку? И дамы тоже все это едят, настоящие дамы?
- Едят. Я сам видел, когда жил в отеле на Лестер-Сквер! - вскричал герр Рат. - Отель был хороший, но чай они заваривать не умели… знаете…
- А я только это и умею, - просияв, засмеялась я. - У меня получается отличный чай. Главный секрет - согретый заварной чайник.
- Согретый чайник, - повторил герр Рат, отодвинув тарелку. - Только этого недоставало. Ха! Ха! Тоже мне! Чайник ведь несъедобный, насколько я понимаю!
Он устремил на меня холодный взгляд голубых глаз, в котором читалась мысль о вторжении на Британские острова.
- Так вот в чем главный секрет вашего чая! Всего-то только и надо, что согреть чайник.
Я хотела сказать, что это предварительная процедура, но не смогла вспомнить немецкие слова и промолчала.
Служанка принесла телятину с кислой капустой и картошкой.
- Я всегда с удовольствием ем кислую капусту, - заявил Путешественник из Северной Германии, - но в последнее время так наелся ее, что желудок больше не принимает. Приходится немедленно отправляться…
- Сегодня прекрасный денек! - вскричала я, поворачиваясь к фрейлейн Стиглауэр. - Вы рано встали?
- В пять часов походила минут десять по мокрой траве. А потом опять легла. В половине шестого заснула, потом проснулась в семь и вымылась вся с головы до ног! После этого опять легла в постель. В восемь часов обтерлась холодной водой и в половине девятого выпила мятного чаю. В девять выпила солодового кофе и пошла на процедуры. Передайте мне, пожалуйста, капусту. Вы не едите ее?
- Нет, спасибо. Все никак не могу привыкнуть.
- Правда, - спросила Вдова, ковыряя в зубах шпилькой, - что вы вегетарианка?
- В общем, да. Уже три года, как я не ем мяса.
- Невероятно! У вас есть дети?
- Нет.
- Вот-вот, так оно и бывает! Вы слышали, чтобы рожали детей, питаясь одними овощами? Такое невозможно. Впрочем, у вас в Англии никогда не было больших семей. Полагаю, вы слишком заняты своим суфражизмом. А у меня девять детей, и все, слава богу, живы. Прекрасные были, здоровые ребятишки… хотя после того, как родился первый, мне пришлось…
- Чудесно! - воскликнула я.
- Чудесно, - презрительно проговорила Вдова, втыкая шпильку в пучок, покачивавшийся у нее на затылке. - При чем тут чудеса! У моей подружки сразу родились четверо, и муж до того обрадовался, что созвал всех родственников на ужин, а ребятишек поместил на столе. Вот уж его жена гордилась.
- Германия, - прогудел Путешественник, обкусывая кусок картошки, которую предварительно разрезал ножом, - родина Семьи.
Воцарилось довольное молчание.
Опустевшие блюда были заменены блюдами с говядиной, красной смородиной и шпинатом, и все сидевшие за столом, обтерев черным хлебом вилки, вновь взялись за еду.
- Вы надолго тут? - спросил герр Рат.
- Пока не знаю. В сентябре мне надо быть в Лондоне.
- Вы, конечно же, посетите Мюнхен?
- Боюсь, у меня не будет времени. Понимаете, очень важно не прерывать лечение.
- Но вам обязательно надо посетить Мюнхен. Кто не видел Мюнхен, не видел Германию. Все выставки, все искусство, вся духовная жизнь Германии - всё в Мюнхене. В августе там Вагнеровский фестиваль, а Моцарт, а японские картины… Я уж не говорю о пиве! Пока не побываете в Мюнхене, не узнаете, что такое настоящее пиво! Знаете, каждый вечер я встречаюсь с очаровательными дамами, но эти дамы, скажу я вам, выпивают вот столько.
Когда он отмерил высоту немалого умывальника, я улыбнулась.
- Стоит мне выпить мюнхенского пива, я начинаю ужасно потеть, - сказал герр Хоффман. - Здесь, на лугу или перед ваннами, я тоже потею, но мне это нравится, а в городе совсем не то.
Побужденный воспоминанием, он провел салфеткой по шее и лицу и тщательно протер уши.
На стол поставили стеклянное блюдо с абрикосовым джемом.
- А вот и фрукты! - сказала фрейлейн Стиглауэр. - Они очень полезны для здоровья. Сегодня утром доктор сказал мне, что чем больше я ем фруктов, тем лучше.
И она принялась выполнять совет врача.
- Полагаю, вас тоже пугает возможное вторжение? - спросил Путешественник. - О, это хорошо. В газетах все время пишут об англичанах.
Вы видели?
- Да. - Я выпрямилась. - Уверяю вас, мы не боимся.
- Интересно, почему? - вмешался герр Рат. - У вас ведь нет армии, если не считать нескольких мальчишек, у которых в жилах сплошной никотин.
- Не бойтесь, - сказал герр Хоффман. - Нам не нужна Англия. Иначе она давно уже была бы нашей. Вы, правда, не нужны нам.
Он помахал в воздухе ложкой, глядя на меня так, словно я была ребенком, которого он может обласкать или прогнать по собственному усмотрению.
- А нам не нужна Германия, - отозвалась я.
- Сегодня утром я принял сидячую ванну. Значит, вечером предстоит ванна для колена и руки, - пришел мне на помощь герр Рат. - Потом в течение часа упражнения, и все. Бокал вина и рогалики с сардинами…
Подали вишневый пирог со взбитыми сливками.
- Какое мясо больше всего любит ваш муж? - спросила Вдова.
- Не знаю.
- Как это не знаете? Вы давно замужем?
- Три года, - ответила я.
- Не может быть! Вы бы и неделю не продержались в его доме, если бы не знали.
- Я не спрашивала. Ему все равно, что есть.
Пауза. Все смотрели на меня и качали головами, думая о вишневых косточках.
- Неудивительно, что в Англии повторяются парижские ужасы, - заметила Вдова, складывая салфетку. - Как может женщина удержать мужа, если после трех лет замужества не знает, что он любит?
- Mahlzeit!
- Mahlzeit!
Я закрыла за собой дверь.
Барон
перевод Л. Володарской
- Кто он такой? - спросила я. - И почему всегда сидит один, спиной к нам?
- А, - прошептала фрау Оберрегейрангшрат, - это Барон.
Она глядела на меня с важностью и едва заметным пренебрежением - с выражением "неужели-непонятно-с-первого-взгляда".
- Бедняжка, в чем же он виноват? - воскликнула я. - Нельзя же только из-за одного этого лишать его интеллектуального общения.
Не держи фрау Оберрегейрангшрат в руке вилку, она перекрестилась бы.
- Нет, вы не поняли меня. Его род один из старейших.
Разнервничавшись не на шутку, она повернулась к фрау Докторше, которая сидела слева от нее.
- Омлет пустой… пустой, - возмущенно проговорила она. - А ведь я беру уже третий по счету.
Я посмотрела на представителя одного из старейших баронских родов. Он ел салат - подхватывал на вилку целый лист и медленно, по-кроличьи, обкусывал его - захватывающее было зрелище.
Небольшого роста, худой, со скудными черными волосами на голове, такой же бородой и желтоватой кожей, Барон всегда был в черном полотняном костюме и такой же грубой рубашке, черных сандалиях и самых больших очках в черной оправе, какие мне когда-либо приходилось видеть.
Сидевший напротив меня герр Оберлерер мягко улыбнулся.
- Вам, gnadish фрау, наверняка интересно наблюдать… это в самом деле прекрасное место. Летом сюда приезжала дама, близкая к испанскому двору, у нее больная печень. Мы часто беседовали.
Я изобразила восторг и робость.
- А у вас в Англии, в ваших пансионах, вряд ли теперь встретишь настоящих аристократов, не то что в Германии.
- Да уж нет, конечно, - ответила я, все еще загипнотизированная Бароном, напоминавшим мне маленького желтого шелкопряда.
- Барон приезжает каждый год, - продолжал герр Оберлерер. - У него нервы. И ни разу не заговорил ни с одним из гостей - до сих пор.
Улыбка промелькнула на его лице. И я как будто воочию наблюдала, как он представляет великий миг нарушенного молчания когда-нибудь в будущем долгожданный обмен любезностями, незабываемое газетное жертвоприношение Благороднейшему и ответное "danke shön", о котором будут рассказывать из поколения в поколение.
В это мгновение пришел почтальон, похожий на офицера германской армии. Швырнув мои письма в молочный пудинг, он обернулся к официантке и что-то шепнул ей. Она торопливо убежала, и почти тотчас появился управляющий пансионом с небольшим подносом в руках. На подносе лежала открытка с каким-то видом, и, почтительно наклонив голову, управляющий направился с ней к Барону.
Что до меня, то я ощутила разочарование, не услышав салют из двадцати пяти ружей.
В конце трапезы нам подали кофе. Я обратила внимание, что Барон взял три кусочка сахара, причем два положил в чашку, а третий завернул в уголок носового платка. Барон всегда первым приходил в столовую и последним уходил, а на пустовавший рядом стул ставил небольшой саквояж из черной кожи.
Позднее, выглянув из окна, я увидела, как Барон идет куда-то, покачиваясь, и несет в руках саквояж. Поравнявшись с очередным столбом, он отшатывался, словно ждал удара, или, возможно, боялся осквернить себя чем-то плебейским…
Мне стало интересно, куда это он отправился, да еще с саквояжем. Я ни разу не встречала его в казино или в водолечебнице. У Барона был несчастный вид, к тому же он скользил в своих сандалиях. Мне стало его жалко.
Вечером многие из постояльцев собрались в салоне и с лихорадочным оживлением обсуждали дневной "kur". Фрау Оберрегейрангшрат сидела рядом со мной и вязала шаль для младшей из своих девяти дочерей, которая чувствовала себя неважно, так как была в интересном положении…
- Ничего, все образуется, - сказала она, обращаясь ко мне. - Девочка мечтала выйти замуж за банкира и вышла.
Нас было как будто восемь или десять. Одни, замужние, обменивались замечаниями о своих мужьях, об их нижнем белье и особенных привычках, а другие, незамужние, обсуждали верхнюю одежду и особенное обаяние будущих мужей.
- Я сама вяжу их, - услыхала я громкий голос фрау Лирер, - из толстой серой шерсти. И он носит их по месяцу с двумя мягкими воротничками.
- А потом, - прошептала фрейлейн Лиза, он сказал мне: "Вы мне нравитесь. Пожалуй, я переговорю с вашей матушкой".
Ничего удивительного не было в том, что мы немножко чересчур разволновались и разоткровенничались.
Неожиданно дверь распахнулась, и вошел Барон.
Воцарилась гробовая тишина.
Барон медленными, неуверенными шагами приблизился к роялю, взял с блюда зубочистку и удалился.
Когда дверь за ним затворилась, раздался победный крик. В первый раз Барон переступил порог салона! А что еще готовит будущее?
Дни превращались в недели. Пока еще никто не уехал, и меня преследовали мысли о маленькой фигурке со склоненной, словно под тяжестью очков, головой. Барон с черным саквояжем приходил, с черным саквояжем уходил - и это все, что мне было известно.
В конце концов, управляющий сообщил, что Барон покидает нас на следующий день.
"Нет уж, - подумала я, - он не может кануть в неизвестное - уйти навсегда, не промолвив ни единого слова! Придется ему хотя бы раз почтить вниманием фрау Оберрегейрангшрат или фрау Фелдлейтнантсвитве".
В тот вечер шел сильный дождь. Я отправилась на почту и, стоя без зонтика на лестнице, потому что не решалась ступить в лужу, вдруг услыхала тонкий робкий голосок, доносившийся до меня откуда-то из-под локтя.
Посмотрев вниз, я увидела Барона из древнего рода, а у него в руках саквояж и зонтик. Неужели мне померещилось? Или нет? Он предлагал мне укрыться под его зонтиком… Вела я себя на редкость прилично, была немного робкой и в высшей степени почтительной. Вместе мы одолевали грязный дождевой поток.
Было что-то трогательно интимное в том, как мы с Бароном делили его зонтик.
Надо идти в ногу, а это все равно что смахнуть пылинку с мужского пальто, - смело, наивно.
Мне очень хотелось узнать, почему Барон сидит в одиночестве, почему носит с собой саквояж и что делает целыми днями. Но, не дожидаясь расспросов, он по собственному почину кое-что мне рассказал.
- Боюсь, вещи намокнут. Я всегда держу их при себе в этом саквояже - в сущности, человеку совсем мало надо - а слугам доверять нельзя.
- Мудрая мысль, - отозвалась я. - А почему вы отказываете нам в удовольствии?..
- Я сижу один за столиком, чтобы не ограничивать себя в еде, - ответил Барон, вглядываясь в сумерки. - У меня требовательный желудок. Приходится заказывать двойные порции, вот и не хочу ловить на себе чужие взгляды.
Это звучало вполне по-баронски.
- А чем вы занимаетесь целый день?