Прозвучал звонок на перемену, и Изабел окружили ученицы. Одноклассницы чуть не дрались за право ходить с ней обнявшись, льстиво ей улыбаться, считаться ее лучшими подругами. Она сидела, как настоящая королева, под огромными соснами на краю спортивной площадки. Толкаясь, хихикая и наседая друг на друга, теснились вокруг нее школьницы. И только две девочки держались в стороне - они всегда держались вдали от других - девочки Келвей. Они хорошо знали, что им нельзя даже близко подходить к девочкам Бернел.
Школа, которую посещали Изабел, Кези и Лотти, была, по мнению их родителей, совсем для них неподходящей. Но выбора не было. Другой школы не существовало на целые мили вокруг. И поэтому всем детям, жившим по соседству, - девочкам судьи, дочерям доктора, детям лавочника и молочника - приходилось учиться и играть вместе. К тому же еще школу посещали грубые, дерзкие мальчишки, их было не меньше, чем девочек. Но где-то необходимо было провести границу. И ее провели перед девочками Келвей. Многим детям, включая и детей Бернел, не разрешалось даже разговаривать с ними. Они проходили мимо девочек Келвей, гордо вскинув головы, и так как они задавали тон, то девочек Келвей начали избегать все. Даже у учительницы был особенный голос для них и особенная улыбка для других детей, когда Лил Келвей подходила к столу с букетом постыдно невзрачных полевых цветов.
Они были дочками маленькой проворной трудолюбивой прачки, которая поденно стирала белье в чужих домах. Одного этого уже было достаточно. Ну, а где же был их отец? Никто не знал определенно, но все говорили, что он в тюрьме. Итак, девочки Келвей были дочерьми прачки и арестанта. Нечего сказать, хорошая компания для детей судьи и доктора! Да и вид у них был соответственный. Трудно было понять, почему миссис Келвей так их наряжала. Они ходили в обносках, подаренных миссис Келвей хозяйками, которым она стирала. Лил, например, - полная, некрасивая, очень веснушчатая девочка - являлась в школу в зеленом спаржевом платье, сшитом из скатерти Бернелов, с красными плюшевыми рукавами из штор Логанов. Шляпка, всегда съезжающая ей на высокий лоб, была когда-то шляпкой взрослой женщины, мисс Лекки, почтмейстерши. Сзади поля шляпки загибались, а спереди она была украшена огромным алым пером. Каким маленьким чучелом выглядела в этой шляпке Лил! При взгляде на нее нельзя было удержаться от смеха. А ее младшая сестренка, "наша Элс", носила длинное белое платье, похожее на ночную рубашку, и мальчиковые ботинки. Во что бы ни нарядить "нашу Элс", она все равно выглядела бы чудной. Это была худенькая маленькая девочка со стриженой головой и огромными печальными глазами - настоящая белая совушка. Она никогда не улыбалась, почти никогда не разговаривала. Она всюду брела вслед за Лил, крепко ухватившись за ее юбку. Куда шла Лил, туда шла и "наша Элс". На площадке для игр, по дороге в школу и обратно всегда впереди шагала Лил, а за ней, держась за ее платье, семенила "наша Элс". Когда ей что-нибудь было нужно или когда она хотела перевести дух, она легонько дергала Лил, та оборачивалась и останавливалась. Девочки Келвей прекрасно понимали друг друга без слов.
Сейчас они стояли неподалеку: никто не мог запретить им прислушиваться. Когда школьницы оборачивались и презрительно хихикали, Лил, по обыкновению, застенчиво и глуповато улыбалась, но "наша Элс" только пристально на них смотрела.
А Изабел, в голосе которой звучала огромная гордость, продолжала расписывать домик. Большое восхищение вызвал ковер, а также кровати с настоящими простынями и плита с духовкой.
Когда она кончила, вмешалась Кези:
- Ты забыла лампу, Изабел.
- Ах, да, - подхватила Изабел, - и еще есть крохотная лампа, вся из желтого стекла, с белым абажуром! Она стоит на столе в столовой. Совсем как настоящая!
- Лампа лучше всего! - воскликнула Кези.
Ей казалось, что Изабел недостаточно красиво описала лампу. Но никто не обратил внимания на ее слова. Изабел была занята выбором двух девочек, которые после уроков пойдут вместе с ними смотреть кукольный домик. Выбор пал на Эмми Коул и Лену Логан. Но когда она сказала, что потом пригласит и других, девочки от радости не знали, как ей угодить. Одна за другой они подбегали к ней и, обняв, отводили ее в сторону. Им обязательно нужно было что то шепнуть ей на ухо - какой-то важный секрет.
- Изабел - моя подруга!
Только девочки Келвей, забытые всеми, отошли подальше: им уже нечего было слушать.
Прошло несколько дней, и, чем больше девочек видело кукольный домик, тем больше было о нем разговоров. К нему сводились все желания, он заполнял все мечты. Только и слышно было:
- Ты видела кукольный домик девочек Бернел? Правда, красота?
- Неужели ты еще не видела кукольного домика? Ах, если бы ты знала!
Даже во время завтрака говорили только о нем. Девочки сидели под соснами и ели сэндвичи с большими кусками баранины и пшеничные лепешки, толсто намазанные маслом. Лил и "наша Элс", державшая старшую сестру за платье, сидели в сторонке - они боялись придвинуться ближе - и тоже слушали, жуя хлеб с джемом; газетная бумага, в которой они приносили свои сэндвичи, была вся в красных подтеках.
- Мама, - как-то сказала Кези, - можно хоть раз привести девочек Келвей и показать им домик?
- Конечно, нельзя, Кези.
- А почему нельзя?
- Иди, Кези, иди! Ты отлично знаешь, почему нельзя!
Наконец, домик посмотрели все, кроме этих двух. В тот день во время завтрака о домике уже почти не упоминали. Девочки стояли кружком под соснами, и вдруг, при взгляде на сестренок Келвей, которые, как всегда, сидели в стороне и, как всегда, слушали, доставая из бумажного пакета хлеб с джемом, всем захотелось подразнить их. Эмми Коул шепотом сказала:
- Когда Лил Келвей вырастет, она поступит в служанки!
- Ах, как ужасно! - воскликнула Изабел Бернел и подмигнула Эмми.
Эмми многозначительно проглотила слюну и кивнула Изабел - совсем, как делала в таких случаях ее мама.
- Да, это правда, правда, правда! - сказала она.
Тогда Лена Логан, блестя глазами, прошептала:
- А я спрошу у нее!
- Держу пари, что не спросишь, - сказала Джесси Мей.
- Думаешь, побоюсь? - Лена внезапно взвизгнула и начала танцевать перед подружками. - Слушайте! Слушайте! Слушайте! - закричала она.
Приплясывая, ломаясь, волоча ногу, закрываясь рукой и хихикая, Лена подошла к девочкам Келвей.
Лил подняла на нее глаза. Она быстро завернула в газету остаток завтрака. "Наша Элс" перестала жевать. Что теперь будет?
- Это правда, Лил Келвей, что, когда вырастешь, ты поступишь в служанки? - пронзительно выкрикнула Лена.
Гробовое молчание. Вместо ответа Лил только улыбнулась глуповатой застенчивой улыбкой. Она, казалось, нисколько не обиделась на Лену за такой вопрос. Какое разочарование для Лены! Девочки начали хихикать.
Лена не могла позволить, чтобы над ней смеялись. Она подбоченилась и начала наступать на Лил.
- А твой отец в тюрьме! - прошипела она презрительно.
Лена проявила такую смелость, сказав это, что девочки стайкой бросились бежать, страшно возбужденные, вне себя от восторга. Кто-то из них отыскал длинную веревку, и они начали через нее прыгать. И никогда еще они не прыгали так высоко, не бегали так быстро и не вели себя так отчаянно, как в то утро.
После обеда за девочками Бернел заехал Пэт в коляске, и они отправились домой. К ним приехали гости. Изабел и Лотти, любившие гостей, поднялись в детскую, чтобы надеть нарядные передники. Но Кези прокралась на задний двор. Там никого не было, и она начала качаться на больших белых воротах. Взглянув на дорогу, она заметила вдали две маленькие черные точки. Они становились все больше и явно направлялись в ее сторону. Теперь Кези уже видела, что одна точка двигалась вслед за другой; она догадалась, что это - девочки Келвей. Кези перестала качаться. Она соскочила с ворот и хотела убежать. Потом в нерешительности остановилась. Девочки Келвей подошли совсем близко; рядом с ними шагали их тени, протянувшись через всю дорогу так, что головы их двигались по лютикам.
Кези опять взобралась на ворота и начала качаться. Она что-то надумала.
- Девочки! - крикнула Кези проходившим мимо сестренкам.
Они были так удивлены, что остановились. Лил глупо ухмыльнулась, "наша Элс" подняла глаза.
- Хотите посмотреть наш кукольный домик? - сказала Кези, становясь одной ногой на землю. Но Лил вся вспыхнула и энергично замотала головой.
- А почему ты не хочешь? - спросила Кези.
Лил прерывисто вздохнула, потом сказала:
- Твоя мама сказала нашей маме, чтобы мы не разговаривали с вами.
- Ну вот! - ответила Кези. Она не знала, что сказать. - Это ничего. Все-таки вы можете посмотреть наш домик. Идемте. Никто не узнает.
Но Лил еще сильнее замотала головой.
- Неужели ты не хочешь? - спросила Кези.
Вдруг Лил кто-то дернул за платье. Она обернулась. "Наша Элс" смотрела на нее огромными умоляющими глазами. Она, казалось, вот-вот заплачет - так ей хотелось посмотреть домик. Лил в нерешительности поглядела на нее. Тогда "наша Элс" дернула ее за платье еще раз. И Лил сдалась. Впереди шла Кези. Как двое заблудившихся котят, они шли вслед за ней по двору к тому месте, где стоял кукольный домик.
- Вот, глядите, - сказала Кези.
Воцарилась тишина. Лил громко дышала, даже всхрапывала, "наша Элс" вообще перестала дышать.
- Погодите, я открою, - ласково сказала Кези.
Она сняла крючок, и они заглянули внутрь.
- Вот гостиная, вот столовая, а вот…
- Кези!
Как они испугались!
- Кези!
Это был голос тети Верил. Они обернулись. На пороге кухни стояла тетя Верил и смотрела так, словно не верила своим глазам.
- Как ты посмела позвать этих Келвей к нам во двор? - сказала она холодно и возмущенно. - Разве ты не знаешь, что вам запрещено разговаривать с ними? Уходите, дети, уходите сейчас же. И больше никогда не приходите, - набросилась на них тетя Берил. Она сошла с крыльца и погнала их со двора, как цыплят.
- Уходите немедленно! - сердито и высокомерно крикнула она еще раз.
Но им не надо было повторять. Сгорая от стыда, съежившись, Лил быстро, как ее мать, засеменила к воротам, так что "наша Элс" едва поспевала за ней. Они перебежали огромный двор и выскочили за ворота.
- Дрянная, непослушная девчонка! - набросилась на Кези тетя Берил и захлопнула кукольный домик.
Сегодня она была в ужасном настроении. Она получила письмо от Вилли Брента - страшное, угрожающее письмо, где было сказано, что если она вечером не придет в рощу Пульмана, то он явится прямо к ним в дом и спросит, почему она не пришла. Но сейчас, после того как она напугала этих крысят Келвей и хорошенько пробрала Кези, ей стало легче, словно с ее души сняли невыносимую тяжесть. Мурлыча что-то себе под нос, она направилась к дому.
Когда девочки Келвей отбежали на безопасное расстояние от дома Бернелов, они присели перевести дух на большую красную дренажную трубу у обочины дороги. Щеки Лил все еще горели; она сняла шляпу с пером и положила себе на колени. Мечтательно смотрели они вдаль, где коровы Логанов стояли, ожидая, чтобы их подоили. О чем думали девочки?
Но вот "наша Элс" придвинулась ближе к сестре. Она уже забыла о сердитой леди. Пальчиком погладила перо на шляпке Лил. Неожиданно засветилась улыбкой.
- Я видела лампочку, - чуть слышно сказала она.
И опять - молчание.
Чашка чаю
перевод Э. Линецкой
Розмэри Фелл не была красива. Нет, красивой вы бы ее не назвали. Хорошенькая? Видите ли, это страшно жестоко - разбирать человека по косточкам! Она была молода, блестяща, необычайно современна, безупречно одета, потрясающе осведомлена обо всех новейших книгах, и на ее вечерах собиралось восхитительно разнородное общество: с одной стороны - люди действительно влиятельные, с другой - всякая богема, странные существа, ее "находки". Иные из них были просто кошмарны, а некоторые - вполне пристойны и забавны.
Два года назад Розмэри вышла замуж. У нее был прелестный сынишка, которого звали… догадайтесь, как? Питер? Нет, Майкл. Муж прямо-таки обожал Розмэри. Они были богаты, по-настоящему богаты, а не просто состоятельны - какое отвратительное, вульгарное, пропахшее нафталином слово! Если Розмэри нужно было что-нибудь купить, она отправлялась в Париж так же запросто, как мы с вами идем на Бонд-Стрит. Если ей хотелось цветов, ее автомобиль подъезжал к лучшему цветочному магазину на Риджент-Стрит. Стоя в магазине и оглядывая его своими до странности блестящими глазами, Розмэри говорила:
- Я хочу эти, эти и вот эти. Четыре букета вот этих. И этот кувшин роз. Да, все розы из кувшина. Нет, сирени не надо. Терпеть ее не могу. Она такая растрепанная!
Продавец кланялся и убирал сирень в какой-нибудь темный угол, словно сирень и вправду была постыдно растрепана.
- Дайте мне эти толстенькие тюльпанчики. Красные и белые.
И она шла к автомобилю, сопровождаемая худенькой рассыльной, которая сгибалась от тяжести огромной охапки цветов, завернутой в белую бумагу и похожей на младенца в длинном платьице.
Однажды зимним днем Розмэри зашла в маленькую антикварную лавку на Керзон-Стрит. Она любила эту лавочку. Во-первых, там почти никогда не было покупателей. А кроме того, хозяин был до смешного внимателен к Розмэри. Стоило ей войти, как он расплывался в улыбке, умильно складывал руки и бессвязно выражал ей свой восторг. Льстил, разумеется. И все же что-то в этом было такое…
- Видите ли, сударыня, - говорил он почтительно, - я люблю эти вещи. Я предпочитаю вовсе их не продавать, чем продавать людям, не способным их оценить, лишенным этого тонкого, редкостного чутья… - И, немного задыхаясь, он разворачивал квадратный кусочек синего бархата, придерживая его на стекле прилавка бледными кончиками пальцев.
Сегодня он припас для нее ларчик. Он хранил его специально для Розмэри и даже никому не показывал. Прелестный эмалевый ларчик, покрытый таким тонким и ровным слоем глазури, что казалось, он облит кремом. На крышке было изображено дерево в цвету, под ним стоял крошечный юноша, которого обнимала еще более крошечная девушка. На ветке висела ее шляпка величиной с лепесток герани. Шляпку украшала зеленая лента. Над их головами, словно ангел-хранитель, плыло розовое облако. Розмэри сняла длинные перчатки. Она всегда снимала перчатки, когда ей хотелось получше рассмотреть такие вещицы. Да, ларчик ей нравится. Он ей ужасно нравится - такая прелесть! Она обязательно должна его купить. И, вертя во все стороны кремовый ларчик, открывая и закрывая его, она невольно думала о том, как хороши ее руки на фоне синего бархата. Должно быть, у антиквара в самом темном тайнике его сознания тоже дерзко возникла эта мысль. Он взял карандаш, перегнулся через прилавок, и его бледные, бескровные пальцы робко потянулись к розовым, сверкающим пальчикам.
- Осмелюсь обратить ваше внимание, сударыня, на эти цветы, вот здесь, на корсаже маленькой леди, - негромко сказал он.
- Очаровательно! - Розмэри залюбовалась цветами. - А сколько этот ларчик стоит?
Сперва владелец лавки как будто не расслышал вопроса. Потом тихо-тихо ответил:
- Двадцать восемь гиней.
- Двадцать восемь гиней. - Розмэри помолчала. Она положила ларчик, снова натянула перчатки. Двадцать восемь гиней. Даже для тех, кто очень богат… Лицо ее ничего не выражало. Она пристально смотрела на пузатый чайник, похожий на пузатую курицу, усевшуюся над головой антиквара. Когда она заговорила, голос ее звучал мечтательно:
- Пожалуйста, оставьте его для меня. Я…
Но антиквар уже отвесил глубокий поклон, словно хранить для нее ларчик было пределом человеческих желаний. Конечно, он готов хранить его хоть вечность!
Дверь, сухо щелкнув, закрылась за Розмэри. Остановившись на ступеньке, она стала вглядываться в зимнюю полутьму. Шел дождь, и чудилось, что вместе с каплями влаги на улицу опускаются сумерки, кружась над мостовой, как хлопья пепла. У воздуха был холодный, горьковатый привкус. Только что зажженные фонари казались печальными, как и огни в доме напротив: они горели тускло, точно о чем-то сожалея… А люди шныряли взад и вперед, укрывшись под уродливыми зонтиками. У Розмэри страшно защемило сердце. Она прижала муфту к груди. Ей было жаль, что она не унесла с собою ларчик, - его тоже можно было бы прижать к себе. Автомобиль, конечно, ждет ее. Розмэри нужно было только подойти к краю тротуара. Но она почему-то медлила. В жизни бывают такие минуты - страшные минуты, когда человек внезапно вылезает из своей скорлупы и видит мир, - и это ужасно. Нельзя поддаваться таким минутам. Надо скорее ехать домой и выпить чаю покрепче. Но не успела Розмэри подумать о чае, как молоденькая девушка, тонкая, смуглая, призрачная - откуда же она возникла? - остановилась у самого ее локтя и шепотом, похожим не то на вздох, не то на всхлипыванье, сказала:
- Сударыня, можно попросить вас об одной вещи?
- Попросить? - Розмэри обернулась. Она увидела маленькое оборванное создание с огромными глазами, совсем еще юное, не старше самой Розмэри: посиневшими руками девушка придерживала на шее воротник и так дрожала, словно только что вылезла из воды.
- Сударыня, - снова раздался запинающийся голос, - не подадите ли вы мне на чашку чаю?
- На чашку чаю? - Голос звучал просто, правдиво; он нисколько не был похож на голос попрошайки. - Значит, у вас совсем нет денег?
- Ни пенни, сударыня, - последовал ответ.
- Как странно! - Розмэри старалась разглядеть в сумерках девушку, не спускавшую с нее глаз. Не просто странно - поразительно! И вдруг Розмэри решила, что это - настоящее приключение. Встреча в сумерках - совсем как у Достоевского! А что если отвезти девушку к себе домой? Если сделать то, о чем столько пишут в романах, говорят со сцены, - что тогда случится? Ах, как интересно! И уже представляла себе, как она расскажет об этом изумленным друзьям: "Я просто привезла ее домой", - Розмэри сошла со ступеньки на тротуар и обратилась к фигуре, смутно маячившей возле нее:
- Пойдемте ко мне, выпьем чаю у меня дома.
Девушка испуганно отшатнулась. Она даже перестала дрожать на минуту. Розмэри протянула руку и дотронулась до ее плеча.
- Я говорю серьезно, - сказала она, улыбаясь. И почувствовала, какая у нее добрая, обаятельная улыбка. - Почему вы не хотите? Прошу вас. Поедем в моей машине и напьемся у меня чаю.
- Вы… вы смеетесь надо мной, сударыня, - сказала девушка, и в ее голосе прозвучала боль.
- Да нет же! - воскликнула Розмэри. - Мне этого хочется. Вы доставите мне удовольствие. Поедем!
Прижав пальцы к губам, девушка не отрываясь смотрела на Розмэри.
- Вы… вы не отвезете меня в участок? - неуверенно спросила она.
- В участок? - Розмэри рассмеялась. - А зачем мне быть такой жестокой? Нет, мне просто хочется напоить вас горячим чаем и узнать… узнать все, что вы пожелаете мне рассказать.
Голодного человека уговорить нетрудно. Лакей открыл дверцу автомобиля, и через секунду они уже мчались сквозь мглу.