– Ах да, я забыл про твои ноги, – проговорил Дик. – Значит, надо идти медленнее. Я бы так не спешил, если бы знал, где мы сейчас находимся. Но я совершенно сбился с пути. Хотя, может быть, оно и к лучшему. Они там следят за переправой и за дорогой. Эх, вот бы сюда сэра Дэниэла и человек сорок воинов, они бы этих разбойников вымели из этого леса, как ветер листья. Но идем, Джек. Обопрись на мое плечо, нытик несчастный. Нет, не получится, росту у тебя маловато. Черт возьми, сколько тебе лет вообще? Двенадцать?
– Нет, шестнадцать, – ответил Мэтчем.
– Совсем ты какой-то маленький для такого возраста, – заметил Дик. – Ладно, бери меня за руку. Пойдем медленно, не бойся. Я ведь тебе обязан жизнью, и я не забываю своих долгов, Джек. Ни хороших, ни плохих.
Они начали взбираться вверх по склону.
– Рано или поздно выйдем на дорогу, – продолжал Дик. – Там будет попроще. Какая у тебя рука слабая! Если б у меня такая рука была, мне бы стыдно было. А знаешь, – неожиданно рассмеявшись, продолжил он. – Бьюсь об заклад, перевозчик Хью принял тебя за девчонку.
– Что за вздор! – воскликнул его спутник, заливаясь краской.
– Это точно! – настаивал Дик. – Да и что тут удивляться? Ты больше похож на девушку, чем на мужчину. Я тебе еще больше скажу: ты и для мальчишки какой-то непонятный, а вот девчонка из тебя, Джек, вышла бы славная, ей-ей. От женихов отбоя бы не было.
– Но ты-то знаешь, что я не девчонка? – произнес Мэтчем.
– Конечно, знаю. Я просто пошутил, – ответил Дик. – Но не горюй, Джек. Ты скоро превратишься в настоящего мужчину. И рука окрепнет. Вот интересно, Джек, кого из нас с тобой первым в рыцари посвятят? Я собираюсь или стать настоящим рыцарем, или умереть. "Сэр Ричард Шелтон, рыцарь!" – хорошо звучит, правда? "Сэр Джон Мэтчем" – тоже неплохо.
– Пожалуйста, Дик, давай остановимся ненадолго. Я очень пить хочу, – жалобно произнес его спутник и кивнул на чистый ручеек, который, пробиваясь из склона, струился в небольшую, размером с карман, песчаную ямку. – О Дик, сейчас бы еще поесть чего-нибудь! У меня прямо сердце заходится от голода.
– Ты что же, глупый, не поел в Кэттли? – удивился Дик.
– Я дал обет поститься… Меня втянули в грех, и мне пришлось… – пролепетал Мэтчем. – Сейчас бы хоть черствую корочку хлеба, я бы ее с удовольствием съел.
– Ну, тогда садись и ешь, – сказал Дик. – А я пока схожу на разведку вперед, может, дорогу найду. – Он достал из висевшей на поясе сумки ломоть хлеба и несколько кусков вяленой свинины. Когда Мэтчем с аппетитом принялся за угощение, Дик стал пробираться дальше между деревьев.
Впереди был небольшой овражек, в котором посреди сухих листьев струилась крошечная речушка, за ним снова шли деревья, но уже не так густо, и здесь росли не ивы и вязы, а дубы и буки. Непрекращающиеся шелест листьев и шорох ветра скрывали его шаги. Как безлунная ночь скрадывает очертания предметов, так и шуршание это приглушало негромкие звуки, и все равно Дик, скользя от одного толстого ствола к другому, старался идти как можно тише и зорко смотрел по сторонам. Неожиданно прямо перед ним из подлеска выскочила лань и тенью скрылась среди деревьев. Он остановился, огорченный. Эта часть леса была явно безлюдна, но теперь это маленькое животное, точно посланный им глашатай, может разнести весть о его появлении и выдать его. Поэтому Дик решил не идти дальше, а свернул к ближайшему высокому дереву и стал быстро карабкаться вверх по его стволу.
Удача была на его стороне. Дуб, на который он забрался, оказался одним из самых высоких в лесу. Он был выше своих соседей на целых полтора фатома , и, когда Дик умостился на развилке под самой верхушкой, раскачивавшейся от сильного ветра, он увидел с одной стороны всю болотистую равнину до самой Кэттли, вьющуюся среди поросших ивами островков Тилль, а с другой – белую змейку бегущей через лес дороги. Лодку уже перевернули, но она все еще плыла к переправе. Кроме нее, никаких признаков присутствия в лесу человека заметно не было, и только ветер шумел в ветвях. Дик уже хотел спускаться, когда, в последний раз бросив широкий взгляд вокруг, вдруг заметил посреди болота цепочку движущихся точек. Явно, это шел по тропинке какой-то отряд, притом шел довольно быстро. Это ему не понравилось, и он, быстро спустившись по стволу, поспешил к своему спутнику.
Глава четвертая
Гринвудская братия
Мэтчем хорошо отдохнул и набрался сил, и оба юноши, подгоняемые известием, принесенным Диком, поспешно выбрались из чащи, благополучно пересекли дорогу и начали подниматься по высокому кряжу Танстоллского леса. Здесь высокие деревья росли небольшими рощами, зажатыми между песчаными лужайками, поросшими кое-где вереском и старым тисом. Земля становилась все более неровной, вокруг были сплошные лощины и пригорки. И с каждым шагом наверх ветер дул все сильнее, заставляя деревья гнуться, как удочки.
Путники как раз собирались выйти на одну из лужаек, как вдруг Дик бросился на землю и, прячась за кустами ежевики, стал медленно отползать назад, к деревьям. Мэтчем неимоверно удивился, поскольку не видел никаких причин для подобных предосторожностей, но все же последовал примеру товарища, и, лишь когда они добрались таким образом до густых зарослей, он повернулся и шепотом попросил объяснить, что случилось.
Вместо ответа Дик указал пальцем. В дальнем конце лужайки огромная ель возвышалась над остальными деревьями, выделяясь черным пятном на фоне чистого голубого неба. Футах в пятидесяти снизу прямой и мощный, как колонна, ствол раздваивался, и там, словно моряк на мачте, стоял человек в зеленом плаще. Солнце блестело на его волосах. Прикрыв одной рукой глаза от света, он, точно заведенный, водил головой из стороны в сторону, внимательно осматривая окрестности.
Юноши переглянулись.
– Попробуем обойти слева, – шепнул Дик. – Чуть не попались, Джек.
Спустя десять минут они вышли к утоптанной тропинке.
– Я этой части леса не знаю, – заметил Дик. – Интересно, куда нас приведет эта дорога?
– Пошли проверим, – ответил Мэтчем.
Через несколько ярдов тропинка перевалила через гребень холма и резко пошла вниз, в круглый, точно чаша, овраг. В самом низу из зарослей цветущего боярышника торчали две-три полуразрушенных стены без крыши и высокий тонкий дымоход. Все они были черны, как после пожара.
– Что это? – подавленно прошептал Мэтчем.
– Клянусь смертью, не знаю, – промолвил Дик. – Давай подойдем и посмотрим.
С бьющимися от волнения сердцами они стали продираться через боярышник. На каждом шагу им попадались следы еще недавно живших здесь людей. Фруктовые деревья, разросшиеся как попало овощи, поваленные солнечные часы в траве, – похоже, когда-то здесь был сад. Наконец они подошли к стенам.
Раньше это было добротное и красивое здание, окруженное рвом. Но теперь ров завалили каменные блоки, и поперек него, от одного края до другого, лежал поваленный ствол дерева. Две задних стены еще держались, и солнце ярко просвечивало через пустые проемы окон, но остальная часть здания обрушилась и лежала теперь пирамидой почерневших от огня обломков, из щелей между которыми уже пробивались несколько молодых деревьев.
На дне этой впадины было безветренно, тихо и тепло. Мэтчем прикоснулся к руке Дика и предостерегающим жестом поднес палец к губам.
– Тсс! – тихо произнес он.
Странный звук нарушил тишину. Он повторился еще дважды, прежде чем они поняли, что это. Это был кашель. Какой-то мужчина громко прочистил горло, и в следующий миг хрипловатый, немелодичный голос пропел:
Встает король и молвит веселым молодцам:
"Неужто любо вам скитаться по лесам?"
Тотчас Греймлин Бесстрашный дает ему ответ:
"Привольно и в лесу жить, коль в город ходу нет".
Певец замолчал, звякнуло что-то железное, и наступила тишина.
Двое юношей молча смотрели друг на друга. Кем бы ни был их невидимый сосед, находился он прямо за развалинами. Неожиданно лицо Мэтчема вспыхнуло, и через мгновение он перебежал через ров по поваленному дереву и стал осторожно взбираться на огромную кучу мусора внутри обгоревших стен. Дик, если бы успел, остановил его, но теперь ему ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.
В углу разрушенного дома лежали крест-накрест два бревна, отгораживая свободное пространство размером с церковный чулан. В него мальчики и нырнули. Там их невозможно было заметить, зато им через узкую бойницу было прекрасно видно, что происходит на другой стороне.
То, что они увидели, заставило их застыть от страха. Возвращаться было поздно, поэтому, затаив дыхание, они стали наблюдать. У самого края рва, менее чем в тридцати футах от их укрытия, горел костер, над ним исходил паром котел с какой-то булькающей жидкостью. А рядом с костром в настороженной позе неподвижно замер высокий мужчина с красным обветренным лицом. Выглядел он так, словно услышал, как они карабкались по обломкам стен, и теперь внимательно прислушивался. В правой руке он держал железную ложку, а из-за пояса у него торчал охотничий рог и внушительных размеров кинжал. Несомненно, это и был тот самый невидимый певец, – очевидно, он мешал свое варево ложкой, когда какой-то неосторожный шаг с другой стороны стены привлек его внимание. Чуть дальше на земле спал, завернувшись в коричневый плащ, другой человек. У него над лицом порхала бабочка. Расположились они на белой от цветущих маргариток лужайке, в дальнем конце которой на ветке цветущего боярышника висели лук, колчан со стрелами и кусок оленьей туши.
Наконец мужчина расслабился, поднес ложку к губам, подул, потом сделал глоток для пробы, удовлетворенно кивнул и снова принялся помешивать, напевая.
– "Привольно и в лесу жить, коль в город ходу нет", – протянул он, продолжая песню с того места, на котором она оборвалась.
О сэр, народ мы мирный, и зла мы не хотим,
Оленей королевских на завтрак мы едим.
Продолжая петь, он время от времени снимал пробу с похлебки, причем делал это с видом заправского повара. Наконец, по-видимому решив, что еда готова, он вытащил из-за пояса охотничий рог и трижды протрубил в него.
Его товарищ проснулся, развернулся, отогнал бабочку и осмотрелся по сторонам.
– Что, братец, – спросил он, – готов обед?
– Готов, – ответил повар. – Да только разве это обедом назовешь? Ни хлеба, ни эля. Трудно сейчас стало в Гринвудском лесу. А бывали времена, когда добрый человек здесь мог жить, как архиепископ, хоть в дождь, хоть в снег, и эля с хлебом мог иметь сколько душа желала. Но теперь боевой дух у людей погас, а этот Джон В-долгу-не-останусь, спаси нас, Господи, и направь, просто пугало огородное. Ему бы ворон гонять.
– Тебе, Лоулэсс, только бы брюхо набить да напиться, – сказал его товарищ. – Но не грусти, придут еще хорошие времена.
– Я этих добрых времен дожидаюсь еще с тех пор, как пешком под стол ходил, – отозвался повар. – Я был монахом-францисканцем и королевским лучником, ходил с корабельной командой в соленое море и в зеленом лесу охотился на королевских ланей. И что из того? А ничего! Лучше мне было в монастыре остаться. С игуменом Джоном жить лучше, чем с Джоном В-долгу-не-останусь… Клянусь Пречистой, это они!
Один за другим на лужайку стали выходить высокие, крепкие люди. У каждого были нож и кубок из рога, они зачерпывали из котла, рассаживались на траву и ели. Одеты и вооружены они были по-разному. Одни были в грубо тканных сорочках и из оружия имели лишь ножи да старые луки, другие щеголяли полной лесной экипировкой: зеленая куртка и капюшон, за поясом – добротные стрелы с перьями, на плече – сигнальный рог, по бокам – меч и кинжал. Они были голодны и потому почти не разговаривали. Обмениваясь короткими приветствиями, они спешили к котлу и с жадностью набрасывались на нехитрый обед.
Их собралось уже около двух десятков, когда из ближайших зарослей боярышника донеслись радостные голоса, и на поляну вышли еще четверо с носилками, а впереди них шел высокий плотный человек с седеющими волосами и коричневым, как копченый окорок, лицом. На спине у него висел лук, в руке он сжимал рогатину. Его вид выдавал в нем человека, имеющего здесь какую-то власть.
– Ребята! – крикнул он. – Лихие молодцы и веселые друзья мои, я знаю, как вам здесь тяжело, как вы страдаете оттого, что вам приходится есть всухомятку. Но что я всегда говорил? Смиритесь, терпите, и счастье еще улыбнется нам. И вот его первая улыбка – эль!
Послышался гул одобрения, кто-то даже захлопал, когда четверо опустили носилки, на которых оказался пузатый бочонок.
– Но поспешите, ребята, – продолжил человек. – Нас ждет работенка. У переправы стоит небольшой отряд лучников, на них красный и синий цвета. Они – наши мишени. Ни один из них не должен выйти из этого леса. Каждый из них отведает наших стрел, ибо нас здесь больше пятидесяти и каждый был незаслуженно обижен: кто-то лишился земли, кто-то – товарищей; кого-то ни за что предали суду. Каждый в чем-то пострадал. И кто повинен в этом зле? Клянусь распятием, сэр Дэниэл! Позволим мы ему жить спокойно? Позволим жировать в наших домах? Позволим собирать урожай с наших полей? Позволим сосать кость, которую он у нас отнял? Клянусь честью, нет! Он силен в законах королевства, он все решает через суд, но на этот раз ему это не удастся. Скоро ему самому придется предстать перед судом, и уж я у себя приберегу для него такого судью, от которого его не спасут никакие защитники.
Повар Лоулэсс к этому времени допивал уже второй кубок эля. Он поднял его, словно собираясь выпить за говорившего.
– Мастер Эллис, – сказал он, – вы помышляете только о мести. И у вас есть на то причины. Но как быть тому вашему несчастному лесному брату, у которого никогда не было земель, чтобы лишиться их, или друзей, по которым стоило бы горевать? Которого больше интересует прибыль и которому милее золотишко и добрый кубок красного вина, чем вся месть в преисподней?
– Лоулэсс, – ответил ему Эллис, – чтобы добраться до замка Мот, сэру Дэниэлу нужно пройти через лес. И мы позаботимся о том, чтобы этот переход обошелся ему дороже любого боя. Потом, когда он останется с кучкой воинов, когда все его могущественные друзья будут разбиты и разбегутся кто куда, никто не станет помогать ему, мы обложим этого старого лиса со всех сторон и страшным будет его конец. Он – жирная добыча, и это будет славный обед. Всем нам хватит наесться досыта.
– Эх, – промолвил Лоулэсс, – едал я уже таких обедов, и не раз. Только пока приготовишь его, все руки обожжешь, добрый мастер Эллис. А чем нам пока заниматься? На что мы тратим время? Делаем черные стрелы, стишки сочиняем и пьем эту дрянь – родниковую воду.
– Ненадежный ты человек, Уилл Лоулэсс. От тебя все еще разит монастырской кладовой. Когда-нибудь твоя жадность погубит тебя, – ответил Эллис. – Мы взяли двадцать фунтов у Эппльярда. Вчера вечером мы забрали семь марок у гонца. Третьего дня получили пятьдесят с купца.
– А сегодня, – добавил один из мужчин, – я остановил жирного продавца индульгенций. Он скакал в Холивуд. Вот его кошелек.
Эллис пересчитал его содержимое.
– Сто шиллингов! – недовольно пробурчал он. – Куда ты смотрел, дурень? У него наверняка больше было где-нибудь в подошве или в капюшоне зашито. Совсем ты еще ребенок, Том Каккоу. Упустил рыбку.
Тем не менее Эллис небрежно сунул кошелек себе в карман. Опираясь на рогатину, он окинул взглядом своих людей. Они сидели на траве в разных позах и с жадностью поглощали похлебку из оленины, щедро запивая ее элем. То был славный день, им везло, но все они знали, что им еще предстоит работа, поэтому ели быстро. Самые первые уже покончили с обедом, некоторые легли на траву и тут же заснули, как сытые удавы. Другие разговаривали или проверяли оружие. Один, самый веселый, выставив вперед руку с рогом, запел:
Закон простой в тиши лесной:
Ешь, пей да песни пой.
Когда все в порядке и мяса в достатке,
Привольно нам весной.Когда зима придет сюда,
Спеши поскорее домой,
Спеши поскорее туда, где теплее,
Где погреб забит едой.
Все это время мальчики лежали у бойницы и слушали. Ричард снял свой арбалет и держал наготове железный крючок, которым взводил его, но шевелиться они не осмеливались. Вся эта сцена из лесной жизни прошла перед ними, как в театре. Но тут наступил неожиданный и необычный антракт. Над их укрытием, высоко над остальными остатками здания, возвышался тонкий дымоход. В воздухе раздался свист, потом глухой удар, и им прямо на головы посыпались куски разбившейся стрелы. Кто-то из верхних частей леса, – возможно, тот самый сидевший на ели дозорный, которого они видели, – пустил стрелу в верхушку трубы.
Мэтчем от неожиданности вскрикнул и тут же зажал рот руками. Даже Дик вздрогнул и выпустил крючок. Однако для отдыхавшей на лужайке братии это, как видно, был тот самый сигнал, которого они ждали. Все разом вскочили на ноги, принялись затягивать ремни, пробовать тетивы на луках, вытаскивать из ножен мечи и кинжалы. Эллис вскинул руку, лицо его вдруг хищно исказилось, белки глаз заблестели на загорелом лице.
– Ребята, – воскликнул он, – вы знаете свои места. Пусть ни одна живая душа не уйдет от вас! Эппльярд был закуской, теперь мы приступаем к главному пиршеству. Я должен отомстить за троих: за Гарри Шелтона, за Саймона Малмсбэри и… – тут он ударил себя в широкую грудь, – и за Эллиса Дакуорта, черт побери! – Неожиданно в кустах боярышника раздался треск и на поляну выбежал раскрасневшийся от бега человек.
– Это не сэр Дэниэл! – задыхаясь, сообщил он. – Их всего семь. Стрела уже была?
– Только что, – ответил Эллис.
– А, чтоб тебя! – выругался вестник. – Я так и подумал, когда услышал свист. Опять без обеда останусь.
За минуту отряд "Черной стрелы" покинул лужайку перед разрушенным домом. Кто-то опрометью бросился в лес, кто-то просто быстро ушел, в зависимости от того, где чей пост находился, и теперь лишь опустевший котел, тлеющие уголья и олений скелет на кусте боярышника указывали на то, что здесь только что побывали.
Глава пятая
Кровожадная охота
Мальчики не шевелились, пока в чаще не стихли последние шаги. Затем они встали и, с трудом передвигая затекшие от долгого напряжения ноги, стали спускаться с кучи мусора. Мэтчем поднял оброненный крючок и шел впереди, Дик, держа арбалет на согнутой руке, следовал за ним.
– Теперь, – сказал Мэтчем, – нужно поспешить в Холивуд.
– В Холивуд! – воскликнул Дик. – Когда опасность грозит нашим людям? Это не для меня, Джек!
– Но ты же не оставишь меня? – спросил Мэтчем.
– Черт побери! – вскричал Дик. – Если я не успею их предупредить, они погибнут. Ты и впрямь думаешь, что я могу бросить людей, среди которых жил? Не бывать этому! Отдай крючок.
Но Мэтчем будто не услышал его.
– Дик, – сказал он, – ты поклялся всеми святыми, что поможешь мне добраться до Холивуда. Ты нарушишь слово? Ты оставишь меня… клятвопреступник?
– Я клялся искренне, – возразил Дик. – И я собирался это сделать, но все изменилось. Слушай, Джек, давай вернемся вместе. Я только предупрежу этих людей и, если понадобится, буду сражаться с ними. А потом, когда все будет кончено, мы снова пойдем в Холивуд, и выйдет, что я сдержал обещание.
– Ты что, смеешься надо мной? – возмутился Мэтчем. – Люди, которых ты хочешь предупредить, охотятся за мной.
Дик почесал голову.