– Прошу меня простить, – сказал Дик, – но я сейчас не хвастаю, а прошу у вас помощи и совета, поскольку, если я не смогу выйти из дома и пройти через стражей, я ничего не смогу сделать. Молю вас, поймите меня правильно.
– Почему ты говорила, что он простоват, Джоанна? – поинтересовалась девушка. – Он прекрасно говорит: когда нужно – храбро, когда нужно – мягко или мило. Чего тебе еще нужно?
– Не знаю, – с улыбкой вздохнула Джоанна. – Наверняка моего друга Джона подменили. Когда я проводила с ним время, он был достаточно груб. Но это не важно. Мне, несчастной, все равно суждено быть леди Шорби!
– Не бывать этому! – воскликнул Дик. – Я попытаюсь выйти. На монахов обращают меньше внимания, и, если я нашел добрую фею, которая привела меня наверх, я найду и ту, которая поможет мне спуститься. Как они этого шпиона называли?
– Раттер Крыса, – ответила юная леди. – И очень подходящее имя. Но что вы задумали, укротитель львов? Что у вас на уме?
– Я хочу просто выйти у всех на виду. А если кто-нибудь остановит меня, я с невозмутимым видом скажу, что иду молиться за Раттера Крысу. Наверняка в церкви уже о нем молятся.
– Хитрость невелика, – сказала девушка. – Но может и сойти.
– Это не хитрость, – возразил юный Шелтон, – это дерзость. Когда другого выхода нет, она помогает даже лучше.
– Вы правы, – согласилась юная леди. – Что ж, именем Пречистой Девы, ступайте. И да хранят вас Небеса. Вы оставляете бедную девушку, которая всем сердцем любит вас, а также другую, которая вам предана как другу. Будьте осторожны ради них и не рискуйте понапрасну головой.
– Да, – добавила Джоанна, – ступай, Дик. Что оставаться, что попытаться уйти – для тебя одинаково опасно. Ступай, Дик. Ты забираешь с собой мое сердце. Пусть святые угодники сохранят тебя!
Первого стража Дик прошел с таким уверенным видом, что тот только провел его изумленным взглядом. Но на следующей лестничной площадке часовой перегородил ему путь копьем и спросил, куда он идет и по какому делу.
– Pax vobiscum, – ответил Дик. – Я направляюсь в церковь, помолиться над телом несчастного Раттера.
– Хорошо, – сказал часовой, – но одному не разрешается. – Он перегнулся через дубовые перила лестницы и пронзительно свистнул. – Идет один человек! – крикнул он и жестом велел Дику проходить.
Внизу лестницы его уже ждали с тем же вопросом. Когда он повторил свой ответ, начальник стражи выделил четверых воинов, которые должны были сопроводить его до церкви.
– Смотрите, чтобы он не улизнул, ребята, – сказал он. – Отведите его к сэру Оливеру. Головой отвечаете!
После этого открылась дверь, двое стражников взяли его под руки, третий пошел вперед с факелом, а четвертый, держа наготове лук, замыкал процессию. В таком порядке они прошествовали через сад, укрытый густой ночной темнотой и толстой снежной шубой, и подошли к тускло освещенному окну церкви. Рядом с западным порталом стоял пикет запорошенных снегом лучников, которые прятались от ветра в арке. Только после того, как проводники Дика перебросились с ними парой слов, им было позволено пройти в неф святилища.
Тонкие свечи на большом алтаре и пара ламп, свисавших со сводчатого потолка перед капеллами знатных фамилий, едва ли освещали просторное помещение. Посреди зала лежал мертвый шпион с набожно сложенными на груди руками. Над рядами скамеек струилось торопливое бормотание молящихся, на клиросе стояли коленопреклоненные монахи, а на алтарных ступенях священник в епископском облачении служил мессу.
Когда небольшая процессия ступила в храм, поднялся один из одетых в рясу мужчин. Спустившись с клироса, он подошел к вошедшим и поинтересовался у первого из солдат, что привело их в дом Божий. Из уважения к службе и мертвому разговаривали они вполголоса, но гулкое церковное эхо подхватило их слова и несколько раз пронесло над рядами скамеек.
– Монах! – произнес сэр Оливер (ибо это был он), когда услышал ответ воина. – Брат мой, я не ожидал вашего прихода, – прибавил он, повернувшись к юному Шелтону. – Кто вы? И по чьей просьбе присоединяете свои мольбы к нашим?
Дик, не снимая капюшона, движением руки предложил сэру Оливеру отойти на пару шагов от воинов и, когда священник выполнил его просьбу, тихо произнес:
– Я знаю, что провести вас мне не удастся. Моя жизнь в ваших руках.
Сэр Оливер резко вздрогнул. Его пухлые щеки побледнели.
– Ричард, – после долгого молчания заговорил он, – я не знаю, что привело тебя сюда, хотя почти не сомневаюсь, что это какое-то зло. Во имя нашей былой дружбы я не выдам тебя. Ты всю ночь просидишь рядом со мной, на клиросе. Ты останешься там, пока не закончится венчание милорда Шорби, и, если церемония пройдет спокойно, все вернутся домой невредимыми и я увижу, что у тебя на уме нет ничего дурного, после этого ты сможешь уйти, куда тебе заблагорассудится. Но если ты замыслил какое-нибудь кровавое дело, твои замыслы обернутся против тебя. Аминь!
Священник энергично перекрестился, развернулся и поклонился алтарю.
После этого он сказал пару слов воинам и, взяв Дика за руку, повел его к клиросу. Там он усадил его рядом с собой на скамью, где юноша, чтобы не выделяться, тут же склонился и стал делать вид, что молится.
Однако разум его в это время напряженно работал, а взор без устали блуждал по сторонам.
Трое из воинов, заметил он, вместо того чтобы уйти, расположились в боковом притворе, и Дик не сомневался, что сделали они это по указанию сэра Оливера. Он оказался в ловушке. Теперь он должен будет провести ночь в церкви среди призрачных церковных огней и теней, глядя на бледное лицо убитого им человека. А утром ему придется наблюдать за тем, как его любимая будет обвенчана с другим.
И все же он заставил себя собраться с мыслями и приготовился ждать.
Глава четвертая
В церкви
В церкви Шорбийского аббатства молитвы читались всю ночь, не переставая, то под пение псалмов, то под колокольный звон.
Шпиона Раттера поминали торжественно. Он лежал так, как его положили: мертвые руки скрещены на груди, мертвые глаза устремлены в потолок, а рядом с ним, на скамье, юноша, его убивший, дожидался в тревоге наступления утра.
Лишь раз за прошедшие несколько часов сэр Оливер склонился к уху своего пленника.
– Ричард, сын мой, – прошептал он, – если ты хочешь мне зла, я клянусь тебе благоденствием своей души, что ты злоумышляешь против невинного. Грешен я в глазах Господних, признаю, но перед тобой у меня нет греха, и никогда не было.
– Отец мой, – так же тихо ответил Дик, – верьте мне, против вас я ничего не замышляю. А что до вашей невинности – я помню, как нескладно вы оправдывались.
– Человек может быть виновным, но оставаться безгрешным, – ответил священник. – Он может вершить зло, не сознавая истинного значения своего поступка. Так было и со мной. Я действительно завлек твоего отца в смертельную ловушку, но перед ликом Всевышнего, в его храме, я клянусь, что не понимал истинного значения своего поступка.
– Возможно, – ответил Дик. – Но посмотрите, какую запутанную паутину сплели вы: сейчас мне приходится быть одновременно и вашим пленником, и вашим судьей, а вы одновременно и грозите мне, и просите усмирить гнев. Я думаю, что, если бы вы были честным человеком и хорошим священником, у вас сейчас не было бы причин ни бояться, ни ненавидеть меня. Теперь возвращайтесь к своим молитвам. Я подчиняюсь вам, поскольку должен, но общество ваше мне неприятно.
Священник вздохнул так тяжко, что это даже чуть не тронуло струны жалости в душе юноши, и опустил голову на руки, как человек, сломленный бременем забот. После этого его голос уже не различался в хоре читающих псалмы, но Дик слышал, как он перебирает четки и бормочет сквозь зубы молитвы.
Мало-помалу утренняя серость начала пробиваться сквозь разноцветие церковных окон и гасить мерцание тонких свечей. Свет постепенно делался ярче, и вдруг на стене вспыхнул розовый солнечный блик, проникший внутрь храма через верхний ряд окон над хорами с юго-восточной стороны. Буря кончилась, огромные тучи избавились от своей ноши и поплыли дальше. Зарождающийся день весело озарил укрытую белым покрывалом землю.
В церкви началось движение; гроб отнесли в покойницкую, пятна крови смыли с изразцов, чтобы такое зловещее зрелище не омрачило свадьбу лорда Шорби. Между тем лица тех самых священнослужителей, которые всю ночь правили такие скорбные обряды, в преддверии более радостной церемонии повеселели. Приближение дня возвещало и появление в храме первых благочестивых прихожан, которые склоняли в мольбе головы перед любимыми святынями или дожидались своей очереди у исповедальни.
Вся эта суета, конечно же, давала возможность обойти бдительность стражей сэра Дэниэла, к тому же Дик, в который раз устало осматривая храм, неожиданно увидел не кого иного, как Уилла Лоулэсса, который до сих пор был в одежде монаха.
Бродяга сразу узнал своего предводителя, подал ему незаметный знак и подмигнул.
Дик вовсе не собирался прощать старому пройдохе его несвоевременное пьянство, но и не хотел втягивать его в свои неприятности, поэтому в ответ украдкой попытался дать ему понять, чтобы он уходил.
Лоулэсс, как будто уразумев смысл его жеста, тут же скрылся за колонной, и Дик облегченно вздохнул.
Каково же было его удивление, когда он почувствовал, что кто-то дергает его за рукав, и увидел рядом с собой старого разбойника, занятого усердной молитвой!
В тот же миг сэр Оливер поднялся со своего места и, проскользнув мимо скамеек, направился к воинам, стоявшим в боковом приделе. Если священник что-то заподозрил, это было плохо, потому что тогда Лоулэсс оказывался в ловушке.
– Сиди и не шевелись, – шепнул Дик. – Мы в отчаянном положении, и в первую очередь из-за твоего вчерашнего свинства. Как ты мог, увидев меня здесь, где мне быть не положено и совершенно нечего делать, не почуять опасности и приблизиться? Почему ты не убрался отсюда?
– Я решил, – ответил Лоулэсс, – что это Эллис направил вас сюда.
– Эллис! – повторил Дик. – Значит, Эллис вернулся?
– Ну да, – ответил бродяга. – Он вчера вечером приехал да еще отчихвостил меня за то, что я выпил немного… Так что тут вы отомщены, мастер Дик. Этот Эллис Дакуорт не человек, а огонь какой-то. Он примчался сюда из самого Кравена, чтобы расстроить эту свадьбу. Мастер Дик, вы же знаете, какой он… Если уж что решил, так своего добьется.
– Для нас это уже неважно, – спокойно ответил Дик. – Мы с тобой, бедный брат, обречены на смерть, потому что я здесь сижу на правах заключенного под подозрением и шеей отвечаю за то, чтобы свадьба состоялась. Клянусь распятием, хороший у меня выбор: либо потерять любимую, либо расстаться с жизнью. Но я уже решил. Я выбираю последнее.
– О Господи! – воскликнул Лоулэсс, приподнимаясь. – Тогда я пошел…
Но Дик положил ему руку на плечо.
– Сиди спокойно, друг Лоулэсс, – сказал он. – Если у тебя есть глаза, раскрой их и посмотри вон туда, в угол, рядом с аркой алтаря. Ты только шелохнулся, а эти вооруженные люди уже приготовились перехватить тебя. Покорись, друг мой. На корабле ты был смел, когда думал, что погибнешь в море. Будь мужественным и сейчас, когда тебя ждет виселица.
– Мастер Дик, – задыхаясь, проговорил Лоулэсс, – для меня это как-то неожиданно. Но дайте перевести дух, и я буду таким же смельчаком, как и вы.
– Ну вот, узнаю своего храбреца! – сказал на это Дик. – И все-таки признаюсь тебе, Лоулэсс, мне совсем не хочется умирать. Но, если слезами горю не поможешь, зачем их лить?
– Верно! – согласился Лоулэсс. – Что толку печалиться о смерти, мастер? Все равно рано или поздно умирать. А веревка – она добрая. Умирать на виселице легко. Хотя я не слышал, чтобы кто-нибудь вернулся с того света, чтоб подтвердить это.
После этих слов старый толстяк уселся на скамье поудобнее, сложил руки и стал глазеть по сторонам с самым дерзким и безразличным видом.
– И кстати, – добавил Дик, – для нас сейчас выгоднее всего сидеть смирно. Мы не знаем, что задумал Дакуорт. И даже если случится худшее, мы еще можем попытаться спастись.
Прекратив разговор, они услышали отдаленные звуки веселой музыки, которые, приближаясь, становились все громче и веселее. Затрезвонили колокола, и церковь стала стремительно наполняться людьми, которые, входя, обивали с ног снег, растирали руки и дышали в кулаки. Потом распахнулась западная дверь, открыв взору уголок залитой солнцем заснеженной улицы, и в зал влетел порыв морозного утреннего ветра. Все это говорило о том, что лорд Шорби пожелал венчаться как можно раньше и что с минуты на минуту свадебная процессия войдет в церковь.
Несколько слуг лорда Шорби расчистили проход между рядами, оттесняя людей копьями, потом показались музыканты, приближающиеся по замерзшему снегу. Флейтисты и трубачи изо всех сил раздували раскрасневшиеся щеки, барабанщики и цимбалисты колотили так, будто хотели заглушить друг друга.
Подойдя к двери святилища, музыканты остановились и расступились в два ряда, отбивая ногами по снегу такт своей бойкой музыке. А потом из-за них вышли и главные действующие лица этого благородного торжества. И такими пышными и яркими были их костюмы, блистали они таким изобилием шелка и бархата, меха и атласа, вышивки и кружев, что вся церемония походила на цветочную клумбу посреди двора или разноцветный витраж на голой стене.
Первой шла невеста, печальная и бледная, как сама зима. Она опиралась на руку сэра Дэниэла. Ее сопровождала подружка, та самая невысокая девушка, с которой Дик познакомился накануне. Сразу за ней показался жених в наипышнейшем одеянии. Когда он, прихрамывая на подагрическую ногу, вошел в храм и снял шляпу, стало видно, как порозовела от волнения его лысина.
И после этого настал час Эллиса Дакуорта.
Дик, которого раздирали противоположные чувства, сидел как на иголках. Он вцепился в спинку скамьи перед собой, когда вдруг заметил, как по толпе прошло волнение, люди как будто разом подались назад, задирая головы и указывая руками куда-то вверх. Следуя этим указаниям, он увидел трех-четырех мужчин с луками на хорах под верхним рядом окон. В тот же миг они спустили тетивы и, прежде чем церковь огласилась изумленными криками и поднялся неимоверный шум, лучники стремительно покинули свое убежище, точно птицы, спорхнувшие с ветки, и исчезли.
Все, кто был в нефе, завертели головами и закричали, священники в страхе бросились врассыпную, музыка стихла, и, хоть колокола наверху еще несколько секунд продолжали звонить, какой-то отголосок беды, похоже, долетел и до колокольни, где звонари, раскачивавшиеся на веревках, тоже прекратили свою веселую работу.
Прямо посреди церкви на полу лежал жених, пронзенный двумя черными стрелами. Невеста потеряла сознание. Над толпой возвышался сэр Дэниэл, одновременно удивленный и разгневанный. В его левом предплечье торчала, покачиваясь, стрела, вторая стрела оцарапала ему лоб, и все лицо его было залито кровью. Задолго до того, как люди спохватились и вспомнили, что нужно задержать неведомых убийц, столь трагически прервавших праздничную церемонию, те прогрохотали по винтовой лестнице вниз и скрылись через боковую дверь.
Однако случившееся не помогло Дику и Лоулэссу. Как только поднялся переполох, они вскочили со скамьи, чтобы бежать, но проходы между рядами были до того узкими, и мечущиеся от ужаса монахи и певчие создали такую давку, что пробиться к двери было немыслимо, поэтому они стоически вернулись на свои места.
Внезапно сэр Оливер, бледный как полотно от ужаса, поднялся и, воззвав к сэру Дэниэлу, указал дрожащей рукой на Дика.
– Это – Ричард Шелтон! – завопил он. – Будь проклято его имя! Это он виновен в пролитой крови! Хватайте его!.. Ради спасения всех нас! Прикажите его схватить и связать покрепче! Он поклялся истребить нас.
Сэр Дэниэл, ослепленный гневом и горячей кровью, все еще струившейся по его лицу, взревел.
– Где? Тащите его сюда! Клянусь крестом Холивудским, он проклянет этот час!
Толпа расступилась, несколько воинов взбежали на клирос, грубо схватили Дика, сорвали его со скамьи и, держа под руки, поволокли вниз по ступеням алтаря. Лоулэсс сидел при этом тихо, как мышь.
Сэр Дэниэл, вытирая с лица кровь, устремил на пленника бешеный взгляд.
– Наглый предатель! – процедил он. – Наконец-то ты в моих руках. Клянусь всеми существующими клятвами, что за каждую каплю крови, которая сейчас заливает мои глаза, я вырву кусок из твоего тела. Убрать его! – добавил он. – Здесь не место для него. Отведите его в мой дом. Я пыточными клещами выверну каждый твой сустав!
Но Дик неожиданно вырвался из цепких рук.
– Убежища! – закричал он. – Убежища! Сюда, отцы мои! Меня хотят вытащить из храма!..
– Из храма, который ты осквернил кровью, мальчишка, – произнес какой-то высокий человек в дорогих одеждах.
– А доказательства? – воскликнул Дик. – Меня обвиняют, мне уже вынесли приговор, но ведь ничего еще не доказано. Да, я просил руки этой госпожи, и она, беру на себя смелость утверждать это, ответила мне благосклонностью. Ну и что? Любить девушку – не преступление. И добиваться ее любви тоже. А больше я ни в чем не виновен.
По толпе прошел ропот одобрения – такими пылкими словами Дик заявлял о своей невиновности. Однако в то же время послышались и проклятия вспомнивших о том, что он был найден накануне в доме сэра Дэниэла святотатственно переодетым в монашью рясу. Среди всего этого шума сэр Оливер внезапно указал на Лоулэсса, назвав его сообщником. Несчастного тоже сорвали с места и поставили рядом с его командиром. Страсти накалялись с обеих сторон. Если одни тянули обвиненных к двери, чтобы отпустить, другие проклинали их и осыпали ударами. В ушах Дика уже звенело, мысли шли кругом, точно он угодил в водоворот на бешеной реке.
Однако высокий мужчина, который уже говорил с Диком, необычайно громким голосом установил тишину и порядок в толпе.
– Обыщите их, – приказал он. – Если у них найдется оружие, по нему мы сможем судить об их намерениях.
У Дика обнаружили только длинный кинжал, и это говорило в его пользу до тех пор, пока кто-то не достал его из ножен и не увидел на нем еще не высохшую кровь Раттера. Видя это, сторонники сэра Дэниэла разом завопили, но высокий человек прервал этот ропот жестом и властным взглядом. Однако, когда очередь дошла до Лоулэсса, у него под рясой был найден пучок стрел, точно таких, которыми только что убили жениха.
– Что вы теперь скажете? – нахмурившись, спросил Дика высокий человек.
– Сэр, – ответил Дик, – здесь я нахожусь под защитой церкви, верно? Я вижу по вам, что вы важный человек, добродетельный и справедливый. Поэтому я отказываюсь от права пользоваться защитой этого священного места и сдаюсь вам. Но, не желая быть переданным во власть этого человека, которого я во всеуслышание обвиняю в убийстве моего родного отца и незаконном присвоении моих земель и доходов, я прошу вас оказать мне честь и судить меня прямо здесь. Вы сами слышали, как он еще до того, как была доказана моя виновность, угрожал мне пытками. Я не сомневаюсь, что честь ваша не позволит вам передать меня в руки моего злейшего врага и давнего притеснителя и что вы будете судить меня соответственно законам и по справедливости. Если же я буду признан виновным, предайте меня милосердной казни.
– Милорд, – закричал сэр Дэниэл, – неужели вы слушаете этот волчий вой? Кровь на его кинжале лучше всяких доказательств свидетельствует о том, что он лжец.