Алексей открывает, впускает Мышлаевского и Студзинского. Мышлаевский со свертком.
Студзинский. Ура! Доктор на ногах! Когда встали?
Алексей. Вчера в первый раз.
Студзинский. Очень рад…
Мышлаевский. Здорово, Алеша!
Студзинский. Елка, подумайте! Очень хорошо…
Алексей. Это у нас традиция.
Студзинский и Мышлаевский раздеваются. Входят в гостиную.
Мышлаевский(целуясь). Ну-с, Алеша, с двойным праздничком. С сочельником и с благополучным прибытием товарища Троцкого в Киев. Опять, стало быть, в бест к тебе в квартиру садиться. Можно?
Алексей. Ради Бога…
Николка(тихо Лариосику). У него с собой есть. Обойдется…
Студзинский. Здравствуйте, господа!
Мышлаевский. Водкой пахнет! Ей-богу - водкой! (Грозно.) Кто пил водку раньше времени?
Алексей. Что ты, Христос с тобой!
Мышлаевский. Да слышу я! (Заметил пятно.) Что же в этом богоспасаемом доме делается? А? Вы водкой полы моете? Кто это сделал, признавайтесь! (Лариосику.) Что ты все бьешь? Что ты все бьешь? Это в полном смысле слова золотые руки! К чему ни притронется, хлоп! Осколки. Музейный человек…
Лариосик. Чего ж ты на меня кричишь, Витенька?
Студзинский. Виктор!
Мышлаевский. Ты подумай, что ты разбил! Но если у тебя уж такой зуд в руках, бей тарелки!
Алексей. Ну нет, позвольте!
Лариосик. Мне так не везет. Нет, я вижу, мне невозможно жить между людьми. Мне нужно уйти от них. Я приношу только несчастье.
Мышлаевский. Ну, ну, Ларион…
Алексей. Знаешь что, Виктор, я тебя попрошу все-таки: ты на людей перестань бросаться. И в особенности на Лариона Ларионовича. Нельзя же, в самом деле, злоупотреблять деликатностью.
Мышлаевский. Ларион. Ты обиделся на меня? Брось! Я вспыльчив, но я и отходчив. Я на тебя уже не сержусь. Давай руку!
Алексей. Ну и отлично.
Мышлаевский. Где Елена?
Алексей. Погоди немного. Мы ее потом позовем. Дело вот в чем, господа…
Николка. Товарищи! Господа все с гетманом уехали…
Алексей. Слушайте, товарищ капитан, красные город занимают?
Студзинский. Точно так.
Алексей. Далеко они?
Студзинский. На плечах у этих идут. Сейчас последние колонны петлюровцев проходили. Значит, эти будут с минуты на минуту. Обсудить надо положение.
Алексей. Придется.
Николка. Митинг! Митинг!
Мышлаевский. Правильно! Садитесь, дорогие товарищи! Где Шервинский? Зовите Шервинского!
Алексей. Не надо, Виктор! Не мешай им. За него не беспокойся. Он устроился в оперу, и никто его трогать не будет.
Николка. Правильно! Предлагаю выбрать председателем Алешу!
Алексей. Я не хочу. Господа, я калека…
Лариосик. Вас, вас, Алексей Васильевич!
Мышлаевский. Садись, Алеша!
Николка раскрывает ломберный стол.
Мышлаевский. Зажигай сразу и свечи. Все равно сейчас винтить сядем.
Николка зажигает.
Студзинский. Итак, председательствует на митинге, как старший, доктор Турбин.
Алексей. Секретаря предлагаю выбрать.
Мышлаевский. Лариосика! Он человек грамотный. Стихи пишет!
Лариосик. Я, господа, очень вам благодарен. Я ведь человек не военный.
Мышлаевский. Как бутылки бить, ты военный? А я военный? Почему я военный? Садись, Ларион.
Алексей. Итак, в повестке дня у нас два вопроса: один - приход товарища Троцкого в город, а второй - текущие дела. Возражений нет?
Студзинский. Нету.
Алексей. Слово для информации предоставляется бывшему капитану, Александру Брониславовичу Студзинскому.
Николка. Чисто как у большевиков! Честное слово! (Берет гитару.) Троцкий, если бы увидел, прямо бы обнял нас. Порядок образцовый. И физиономии у всех сознательные…
Алексей. С места не говорить!
Студзинский. Информация моя будет краткой. Войска большевиков, по слухам, предводительствуемые самим Троцким, вытеснили Петлюру из Киева. Таким образом, сегодня Украина становится советской, а что нам делать, - неизвестно.
Николка в продолжение митинга тихо бренчит на гитаре разные мотивы.
Алексей. Вы кончили?
Студзинский. Больше говорить нечего.
Пауза.
Николка. Товарищ председатель, я прошу слова: предлагаю всем бежать за границу. Вот!
Алексей. Кончил?
Николка. Кончил.
Алексей. Кто желает еще?
Студзинский. Положение наше трудное. Что мы, в самом деле, делать-то будем? Как мы будем жить? Ведь они самого слова "белогвардейцы" не выносят! Жизнь начнется удивительная, непонятная и для нас совершенно неприемлемая. Может быть, действительно, пока не поздно, подняться и уйти всем за петлюровцами?
Мышлаевский. Куда?
Студзинский. За границу.
Мышлаевский. А дальше, за границей, куда?
Алексей(стучит). Вы кончили?
Студзинский. Кончил.
Николка. Туманно… туманно… большие испытания… ох, большие испытания… Будем мы еще биться с красными…
Мышлаевский. Позвольте мне…
Алексей. Пожалуйста, товарищ!
Мышлаевский. Только я рюмку водки выпью. (Идет к столу, пьет.)
Студзинский. Тогда уж и мне позвольте.
Мышлаевский. Испытания?.. Испытания? Да что я, в самом деле, у Бога теленка съел, что ли? В 1914 году, когда добрые люди глазом моргнуть еще не успели, мне уже прострелили левую ногу! Раз. В 1915-м - контузили, и полгода я ходил с мордой, свороченной на сторону. В 1916 году разворотили правую ногу, и я до сих пор в сырую погоду не могу от боли мыслей собрать. Только водка и спасает. (Выпивает рюмку.) Но это было за отечество. Ладно. Отечество, так отечество. В 1917-м наши батарейные богоносцы ухлопали командира за жестокость. А мне говорят: уезжайте вы, ваше высокородие, к чертовой матери, а то, хотя вы человек хороший, - вас за компанию убьют. Ладно. К чертовой, так к чертовой. Приезжаю домой, к гетману. Здрасьте! Немедленно заявляют: Мышлаевский, спасай отечество! Во-первых, - петлюровцы, а за ними большевики. Мышлаевский, как болван, полетел. Ногу отморозил, крутился, вертелся. Людей на его глазах побили! И не угодно ли? Большевики, и опять жди испытаний и бейся. Ну нет! Видали? (Показывает зрительному залу кукиш.) Фига!
Алексей. Собрание просит оратора фиг не показывать. Изъясняйтесь словами!
Мышлаевский. Я сейчас изъяснюсь, будьте благонадежны! Что я, идиот? В самом деле? Нет, я Господу Богу моему, штабс-капитан, заявляю, что больше я с этими сукиными детьми, генералами, дела не имею… Я кончил!
Николка. Капитан Мышлаевский большевиком стал! Ура!
Мышлаевский. Да! Ежели угодно, я за большевиков, но только против коммунистов.
Шум.
Николка. Так ведь они же…
Студзинский. Слушай, Виктор…
Лариосик. Вот так происшествие…
Алексей. Тише!
Студзинский. Слушай, капитан. Ты упомянул слово "отечество"? Какое же отечество, когда Троцкий идет? Россия кончена. Пойми: Троцкий! Доктор был прав. Вот он, Троцкий!
Мышлаевский. Троцкий! Великолепная личность! Очень рад. Я бы с ним познакомился и корпусным командиром назначил бы…
Студзинский, Николка. Почему?
Мышлаевский. А вот почему! Потому! Потому что у Петлюры, вы говорили, сколько? Двести тысяч. Вот эти двести тысяч салом пятки подмазали и дуют при одном слове "Троцкий". Троцкий! И никого нету. Видал? Чисто! Потому что Троцкий глазом мигнул, а за ним богоносцы тучей. А я этим богоносцам что могу противопоставить? Рейтузы с кантом? А они этого канта видеть не могут. Сейчас за вилы берутся. Не угодно ли? Спереди красногвардейцы, как стена, в задницу спекулянты и всякая рвань с гетманом, а я посередине? Да, слуга покорный! Мне надоело изображать навоз в проруби! Кончен бал!
Николка. Он Россию прикончил!
Студзинский. Да они нас все равно расстреляют!
Шум.
Мышлаевский. И отлично сделают! Заберут в Чеку, по матери обложат и выведут в расход! И им спокойнее, и нам…
Николка. Я с ними буду биться!
Мышлаевский. Пожалуйста, надевай шинель, валяй! Дуй! Шпарь к Троцкому - кричи ему: не пущу! Тебя с лестницы спустили уже раз?
Николка. Я сам прыгнул! Господин капитан!
Мышлаевский. Башку разбил? А теперь ее тебе и вовсе оторвут. И правильно: не лезь! Теперь пошли дела богоносные.
Лариосик. Я против ужасов гражданской войны. Зачем проливать кровь?
Мышлаевский. Правильно! Ты на войне был?
Лариосик. У меня, Витенька, белый билет. Слабые легкие, и, кроме того, я единственный сын при моей маме.
Мышлаевский. Правильно, товарищ белобилетник. Присоединяюсь, товарищи.
Шум.
Алеша, скажи ты им.
Алексей. Вот что… Мышлаевский прав. Тут капитан упомянул слово "Россия" и говорит - больше ее нет Видите ли… Это что такое?
Николка. Ломберный стол.
Алексей. Совершенно верно, и он всегда ломберный стол, что бы ты с ним ни делал. Можешь перевернуть его кверху ножками, опрокинуть, оклеить деньгами, как дурак Василиса, и всегда он будет ломберный стол. И больше того, настанет время, и придет он в нормальное положение, ибо кверху ножками ему стоять несвойственно…
Мышлаевский. Правильно! (Выпивает рюмку водки.) Какого пса, в самом деле, я на позициях буду гнить, а он деньги копить под столом…
Николка. Василиса симпатичный стал после того, как у него деньги поперли.
Студзинский. Тише!
Алексей. Вернется на прежнее место. Вернется! Россию поставьте кверху ножками, настанет час, и она станет на место. Все может быть: пусть они хлынут, потопят, но пусть наново устроят, но ничего не устроят, кроме России. Она - всегда она. Видите ли, они нас раздавили. Нас списывают со счетов. Ну что ж? Мы, братцы, в меньшинстве, поэтому не будем мешать. Попробовали, вот меня и искалечили. Я теперь смотрю и думаю, зачем? Ради чего, в самом деле?
Мышлаевский. Да, ради чего?
Николка (напевает.)
Была у нас Россия,
Великая держава…
Алексей. И будет… Значит, надо сидеть в ней и терпеливо ждать.
Студзинский. Доктор, будет ли когда-нибудь она?
Алексей. Будьте покойны, капитан. Не будет прежней, новая будет. А за границу? Что ж там делать? Что вы там будете делать?
Мышлаевский. Куда ни приедешь, в харю наплюют: от Сингапура до Парижа. Нужны мы там, за границей, как пушке третье колесо!
Алексей. Я не поеду. Я не поеду! Буду здесь, в России, и будь с ней, что будет!
Мышлаевский. Да здравствует Россия!
Николка. Ну, на это я согласен: да здравствует Россия!
Мышлаевский. Закрывай, Алеша, собрание, а то Троцкий дожидается: входить ему или не входить, не задерживай товарища!
Выходят Елена и Шервинский. У Шервинского открытая бутылка в руках.
Николка. Встать смирно!
Алексей. Тише! Собрание объявляю закрытым. Имею заявление. Вот что: сестра моя Елена Васильевна Тальберг разводится с мужем своим, бывшим полковником генерального штаба Тальбергом, и выходит… (Указывает рукой.)
Лариосик. А!
Мышлаевский. Брось, Ларион, куда нам с суконным рылом в калашный ряд. (Шервинскому.) Честь имею вас поздравить. Ну, и ловок же ты, штабной момент!
Студзинский. Поздравляю вас, глубокоуважаемая Елена Васильевна.
Мышлаевский. Ларион, поздравь, неудобно!
Лариосик. Поздравляю вас и желаю вам счастья!
Мышлаевский. Лена ясная! Но ты молодец. Молодец! Ведь какая женщина, по-английски говорит, на фортепианах играет, в то же время самоварчик может поставить. Я сам бы на тебе, Лена, с удовольствием женился.
Елена. Я бы за тебя, Витенька, не вышла…
Мышлаевский. Ну и не надо. Я тебя и так люблю, а сам я по преимуществу человек холостой и военный, люблю, чтобы дома было уютно, без женщин и детей, как в казарме.
Николка. Портянки чтобы висели…
Мышлаевский. Попрошу без острот! Ларион, наливай!
Шервинский. Погодите, господа! Не пейте это вино. Я вам шампанского налью. Вы знаете, какое это винцо. О-го, го, го! (Оглянувшись на Елену, увял.) Обыкновенное Абрау-Дюрсо. Три с полтиной бутылка. Среднее винишко!
Мышлаевский. Ленина работа. Лена, рыжая! А ты молодец! Шервинский, женись, ты совершенно здоров!
Шервинский. Что за шутки, я не понимаю…
Елена. Виктор, что же ты не выпьешь шампанского?
Мышлаевский. Спасибо, Леночка, я лучше водки сперва выпью. Ларион, скажи им речь, ты поэт!
Студзинский, Николка. Речь, правильно!
Лариосик. Я, господа, право, не умею, и, кроме того, я очень застенчив…
Мышлаевский. Ларион, говори речь!
Лариосик. Что ж? Если обществу угодно, я скажу. Только прошу извинить, ведь я не готовился. Мы встретились в самое трудное и страшное время, и все мы пережили очень, очень много, и я в том числе. Я, видите ли, перенес жизненную драму, и мой утлый корабль долго трепало по волнам гражданской войны…
Мышлаевский. Очень хорошо про корабль. Очень…
Студзинский. Тише!
Лариосик. Да, корабль… Пока его не прибило в эту гавань с кремовыми шторами, к людям, которые мне так понравились. Впрочем, и у них я застал драму… Елена Васильевна, я сервиз куплю вам, честное слово!
Елена. Ларион, что вы?
Лариосик. Впрочем, не стоит вспоминать о печалях. Время повернулось. Вот сгинул Петлюра… Мы живы и здоровы… Все снова вместе… Я даже больше того, вот, Елена Васильевна, она тоже много перенесла и заслуживает счастья, потому что она замечательная женщина…
Мышлаевский. Правильно, товарищ! (Выпивает рюмку водки.)
Лариосик. И мне хочется ей сказать словами писателя: "Мы отдохнем, мы отдохнем!"
За сценой глухой и грузный пушечный удар, за ним другие.
Мышлаевский. Так. Отдохнули! Пять, шесть, девять…
Елена. Неужели бой опять?
Шервинский. Знаете что? Это салют!
Мышлаевский. Совершенно верно: шестидюймовая батарея салютует.
Николка. Поздравляю вас, в радости дождамшись. Они пришодши, товарищи.
Мышлаевский. Ну что ж? Не будем им мешать, как справедливо сказал уважаемый диктор. Тащите карточки, господа. Кто во что, а мы в винт. Буду у тебя, Алеша, сидеть сорок дней и сорок ночей, пока там все не придет в норму, а за сим поступлю в продовольственную управу. Жених, ты будешь?
Шервинский. Нет, благодарю.
Мышлаевский. Впрочем, конечно, тебе не до винта. У меня пиковая девятка. Ларион, бери!
Лариосик. У меня, конечно, тоже пики.
Мышлаевский. Сердца наши разбиты. Ничего, не унывай. Доктор, прошу. Капитан! Черт, у всех пики. Николка, выходи!
Николка выходит и зажигает елку, потом берет гитару.
Вот здорово! Черт, уютно!
Николка. Как в казарме!
Мышлаевский. Попрошу без острот!
Лариосик. Огни, огни…
Студзинский. Сыграйте, Никол, вашу юнкерскую песню на прощание!
За карточный стол усаживаются Студзинский, Мышлаевский, Лариосик и Алексей.