- Да-да, именно этому самому господину, - капитан кивает головой. - И теперь сам я сижу здесь, и не в качестве мэра города или директора банка, а китайского императора. Все выше, выше… все дальше, дальше! А эта капля-капелька, которая открыла салон мод, свой "золотой фонтан", не далее, как вчера, пополнила торговый запас своего заведения одним пестрым платьем и с оставшейся кругленькой суммой отправилась в кинотеатр "Иллюзион". Вот, стало быть, победа и конечный результат! Нет, я могу быть неплохим мужем войны, но чтобы я смог стать мужем жены, меня надо перелить заново. Похерила, похерила, бестия, мой дорогой хутор Пихлака! Но я хочу еще хотя бы разок увидеть свой ненаглядный хутор, пусть даже дорога туда будет утыкана острыми, как иглы, штыками. Да, так. Но я уже достаточно помолол языком, пора бы его и придержать, пусть теперь кто-нибудь другой скажет что-нибудь более путное.
- Н-да-а… - подает голос предприниматель Киппель, но вновь умолкает, поскольку Леста опережает его своим вопросом:
- Вполне ли вас устроит, господин Паавель, если я, не сойти мне с этого места, торжественно поклянусь отправиться вместе с вами в Пихлака?
- Да, меня это вполне устроит.
- Потому что моя душа не обретет покоя, пока я не увижу Йорха Аадниеля Кийра в роли хозяина хутора.
- И я даю такую же клятву! - Тали поднимает правую руку.
- Хорошо! Очень хорошо!
Старый же предприниматель Киппель ворчливо замечает, что ему не надо давать никакой клятвы, - он и без того разделит компанию. Вопрос лишь в том, когда и как отправляться.
На третий день после описанного выше обмена мнениями, которое происходило в квартире Лесты, на станции Каавере выходят из поезда четверо по-господски одетых мужчин и останавливаются на перроне, словно бы совещаясь между собою: что же теперь делать и куда же теперь направить стопы?
Начальник станции разглядывает их, разглядывает и… не знает, что и подумать. Может, это какая-нибудь комиссия… следует незнамо куда? Можно бы и спросить, нет ли у господ каких-нибудь пожеланий, но, гм… пожалуй, господа выразили бы свои пожелания сами, обратились бы к нему. Кроме того, увидим, куда они повернут. "Ах, - начальник мысленно машет рукой, - куда же им еще идти, если не в Паунвере".
Однако начальник станции и станционный служащим еще не успевают умереть от мук любопытства, как капитан Паавель обращается к своим спутникам со следующими словами:
- Нет, мои господа, пусть все остается так, как я уже говорил прежде: перво-наперво мы направимся в деревню Ныве, на хутор Пихлака. Он тут совсем рядом, километра три-четыре и, к тому же, по дороге к Паунвере. Маленький крюк, конечно, будет, но какое это имеет значение. А идти сначала в Паунвере, оттуда в Ныве и за тем вновь назад в Паунвере - просто-напросто смешно.
У господ Лесты и Тали там близкие, и после посещения Ныве и тот, и другой могут спокойно у них оставаться. Не правда ли, мои господа и благодетели?
- Господин Паавель! - произносит Леста с улыбкой. - С кем это вы, право, ведете тяжбу? Кто возражает против того, чтобы в Пихлака направиться в первую очередь?
- Вроде бы кто-то… - отставной капитан бросает быстрый взгляд в сторону, затем - себе за спину, но там не видно ни души. - Нет, прошу прощения! Может быть, это начинает подавать голос коньяк с тремя звездочками господина Киппеля? А теперь - в путь! Я пойду впереди, стану показывать дорогу, вы шагайте следом. Поглядите, мои господа, какое чудесное утро! Оно словно создано специально для нас. Не так ли?
После этого все общество начинает двигаться в направлении деревни Ныве, которая расположена слева от железнодорожной станции, тогда как дорога в Паунвере отходит от станции напрямик, ровная и белая, как выцветшее льняное полотнище. На обочинах большака и вблизи него трава и цветочки покрыты толстым слоем ныли, а поодаль зеленя и клеверные поля - в блестках росы, словно кто-то разбросал там ночью капельки расплавленного серебра.
- Смотри-ка, Юхан, - начальник станции всплескивает руками, после чего роняет их на свой кругленький животик, - они пошли вовсе не в Паунвере, они пошли… да, не возьму в толк, куда? Ты, Юхан, уроженец здешних мест, ну-ка, скажи, что именно расположено в той стороне, куда они направились?
- Там… - Юхан вычесывает свои знания из-за уха, - там поселенческие хутора на землях бывшей мызы. Нет, там и прежде было две маленьких деревеньки, но в последнее время поселенцы и еще домов понастроили. Одна называется Нюрпли, эту я знаю. Вторая… как же ее? Ах да - Ныве. Третья, самая новая… вот те на!.. У меня ведь никогда никаких дел в тех краях не было - выскочило из головы. Пилутси… Пильбатси… нет - Пильбасте!
- Да Бог с нею, а чего они там не видели?
- Не могу знать, господин начальник станции. Одного, того, на котором френч, мне вроде бы доводилось встречать и раньше, но где и когда - никак не вспомню.
- Был бы хоть один из них с портфелем, тогда бы еще куда ни шло - комиссия или вроде того, а то у двоих - чемоданы, у третьего, бородача, - заплечный мешок, а у того, который во френче, - руки в карманах… Какая же это комиссия? Я тут, в Каавере, в этой станционной будке, уже четвертый год, а такой подозрительной компании еще видеть не доводилось. Не сообщить ли, право, констеблю, как ты полагаешь, Юхан? Ты тоже старый солдат. Нет, если бы они направились в Паунвере, тогда бы еще ничего… Пусть бы себе шли! Но что за дела могут быть у них в Нюрпли, в Ныве или в Пильбутси?
- В Пильбасте.
- Какая разница. Главное - зачем они туда пошли? Начальник пожимает плечами, трясет головой и мысленно, словно бы против желания, скрывается в помещении железнодорожной станции.
А те четверо бодро шагают вперед, не имея ни малейшего понятия, что уготовили начальнику станции Каавере такие душевные муки. Предприниматель Киппель и капитан Паавель идут впереди, Леста и Тали - следом за ними.
- В этих краях мне еще не доводилось бывать, - произносит Леста, обведя взглядом округу.
- Я тоже не бывал, - отвечает его школьный друг, - местность довольно безрадостная. Летом-то можно жить всюду, в особенности, если поблизости есть железная дорога, но каково здешним жителям приходится зимою!
- Деревня Нюрпли! - Капитан оглядывается на двух приятелей и указывает рукой вперед, где виднеются маленькие, будто из досок сбитые домишки, горе-постройки. - Теперь с полчасика ходьбы, и мы - в Ныве, a тем самым и на хуторе Пихлака. Ой, господа, я готов лететь на крыльях!
- Знаешь, Арно, - Леста наклоняется к уху друга, - сдается мне, человек этот не вполне нормальный.
- Ну вообще-то он, конечно, преувеличивает, и коньяк Киппеля тоже этому способствует, но чтобы он… Люди и предметы иной раз становятся любимыми именно после того, как мы их потеряем.
Путники минуют поселенческую деревню Нюрпли; ее впору было бы посчитать за оставленную жителями, когда бы не дети и старушки на порогах и во дворах некоторых домиков. Да и куры тут и там копаются, и возвышает свой голос петух с куцым хвостом. Где-то поодаль даже тявкает собака.
Нет, деревня отнюдь не покинута. Народ в поле, потому что время страды. И Бог даст, через несколько лет появятся тут, на месте этих хибар, вполне добротные жилые дома с дворовыми постройками. Все может быть. Все зависит от Божьей милости да людского усердия.
Лишь капитан Паавель ничего не видит и не слышит, он так и рвется вперед, словно находится на поле брани…
- Смотрите, Ныве! - восклицает он вдруг. - А вот и хутор Пихлака! - Капитан протягивает вперед руку, он только что не кидается бегом к своей земле обетованной. - Господин Киппель, - Произносит он, порывисто дыша, - протяните мне бутылку Сараджева, иначе сердце мое не выдержит!
Паавель шумно пьет, проводит рукавом френча по усам, извергает какое-то слово команды, оглядывается на спутников и велит им петь.
- Гм, - произносит Леста. - Слышишь, Арно, тебе приказано петь.
- Почему бы и нет. Начинай!
По полевой меже идет какой-то высокий, заросший бородой сатана, в одной рубашке, на ногах штаны в репьях, в руке - дымящаяся "собачья ножка".
- Ой! - он застывает, словно путевой столб. - Господин капитан!
- Что? Как? - Капитан Паавель вперяет в него взгляд. Ты ли это, Март?!
- Так точно, господин капитан! - встречный человек принимает стойку "смирно".
- Ой, черт возьми, кого мне довелось снова увидеть! -Старый воин подбегает к нему. - Здравствуй, Март! - Хватает его за обе руки: - Ты все еще жив и здоров? - И обращаясь к спутникам: - Поглядите, мои господа, это мой верный сотоварищ как во время войны, так и в дни мира! Вместе мы колотили врагов, вместе мы выкладывались на лугу и в поле… и всегда - рука об руку. Ох, мои дорогой Март! Дай Бог тебе здоровья! Как идут твои дела? Ты еще все там же, в Пихлака?
- Нет, я не в Пихлака, - Март мотает головой, - я теперь тут, в Овисте.
- Ну а Пихлака-то еще цел?
- Не без того, господин капитан. Небось, увидите сами. Посаженные вами рябинки целы. Цветут.
- Прекрасно! А этот чертов портной Кийр тоже цел?
- А как же - целехонек.
- В таком случае, Март, пошли с нами, оторвем ему башку: зачем он, дьявол, выманил у меня обманным путем мой прекрасный хутор!
- Чего ему, паршивцу, башку отрывать, у него и так дела неважнецкие.
- Как так - неважнецкие?
- Ну, все из-за того человека из Пильбасте, которого он на дороге заставил догола раздеться, а тот взял да и помер. Кийр - под судом ходит.
- Да, да, знаю. Действительно, зачем нам отрывать ему голову… я просто так… Айда с нами! Почему ты ушел и Пихлака?
- Там такой… странный народ. Я не могу их понять. Чтобы они плохими были, этого нет, но… никогда не скажут прямо, чего они вообще-то хотят. Вечно одно брюзжание или как это назвать…
- Ладно! - Капитан возвышает голос. - Айда вперед. Если мне там нечего больше делать, так я хотя бы обниму и расцелую свои рябинки.
- А я - самого хозяина, - произносит Леста. - Если только до того не умру от любопытства. А ты, Арно? Какие намерения у тебя?
- Понаблюдаю, как все это произойдет.
Как раз в это время Георг Аадниель Кийр, новый хозяин хутора Пихлака, возвращается с поля домой.
- Черт побери! - ворчит он еще на пороге. - Ну и вымотался я, семь потов сошло! - И, обращаясь уже непосредственно к Юули, своей жене, которая сидит возле стола с шитьем, продолжает: - Плохо ли тебе тут посиживать, как за каменной спиной, а попробовала бы ты вкалывать на поле под палящими лучами солнца! Не иначе как черт выдумал, что именно мужчины должны на этом свете выполнять самую тяжелую работу!
Кийр подходит к ведру с водой, берет кружку и выпивает чуть ли не целый штоф. Пьет, булькая, словно лошадь, сопит, бросает поверх кружки злые взгляды на жену.
- Ведь и ты мог бы точно так же посиживать, как за каменной спиной, - тихо произносит Юули, слегка склонив голову, - но тебе не терпелось иметь хутор.
- Не так-то уж и не терпелось эту дрянь иметь, - хозяин швыряет в угол изношенную шляпу, - просто хотел показать паунвереским мазурикам, что я и без них кое на что способен. И показал. А теперь вот я с ним в затруднении, как девица с ребенком. Да еще и батраки - черт бы их подрал! - у нас не задерживаются. А чем им тут плохо?! Или, может, это ты их отсюда отваживаешь?
- Я? - Хозяйка испуганно обхватывает руками свою маленькую голову. - Святый Боже! Я стараюсь со всеми быть приветливой, никому даже слова плохого не сказала. Господи! - Она ударяется в слезы. - Если что-нибудь не ладится, всегда я виновата.
- Не хнычь! - рявкает Георг Аадниель. - И… и принеси мне поесть! Видали, даже и этого самой не сообразить всякий раз клянчи и кланяйся, чтобы тебе что-нибудь подали.
Откуда ей было знать, сейчас ведь не обеденное время..
- Обеденное время тогда, когда в животе пусто! Понятно?
Хорошо, она подаст сразу, только не надо так злиться.
Хозяйка быстро встает, смахивает слезы и, все еще вздрагивая от рыданий, отправляется в кладовку; дрожащими руками шарит в полутемном помещении. Какая-то посудина падает с полки и разбивается. Немедленно на месте происшествия появляется хозяин. Что?! Так она еще вздумала уничтожать и без того скудное имущество?
- Соскочила, ну… нечаянно.
- Соскочила?! Ведь ног у миски нет, чтобы она могла соскочить. Пошевеливайся! Я умираю с голоду.
Кийр хочет вернуться в комнату, но прежде бросает беглый взгляд на двор и еще дальше - на большак. И то, что он видит, заставляет его сердце на несколько мгновений остановиться. Ог-го-о, тысяча чертей! От большака в сторону хутора Пихлака идут четверо мужчин, и он, Кийр, вроде бы, всех их знает; во всяком случае, двоих наверняка. А что они идут именно в Пихлака - в этом нет ни малейшего сомнения. Волк их заешь! Чего они тут не видали?
Ошарашенный Аадниель пятится в прихожую, оттуда - в кладовку.
- Иду, иду уже! - хозяйка выходит из кладовки, в обеих ее руках посуда с едой.
- Не выноси! Не выноси! - свистящим шепотом приказывает Кийр. - Унеси быстро назад!
- Но?..
- Неси назад! Понимаешь?
- Не понимаю.
- Тьфу! Черт бы тебя побрал! Сюда сейчас придут четыре негодяя, я не хочу им показываться. Теперь понимаешь? Если они зайдут и спросят меня, скажи, что на дома. Скажи, что… что ушел в Паунвере.
- Да-да, но куда же ты спрячешься?
- Гм… дьявольщина! - Несчастный Аадниель кружит по прихожей, беспомощно смотрит туда и сюда, готов хоть сквозь стену пролезть. - Выскочить на улицу уже поздно, - он вбирает голову в плечи, - они меня увидят, не то забрался бы на хлев. Слышишь? Они уже во дворе! Ох, черт их сюда принес! Постой, погоди! Спрячусь-ка я здесь же, в кладовке, вряд ли они станут искать. Дай сюда эти миски и запри за мною дверь! Запомни - пошел в Паунвере!
Вот уже путники дошли до ограды, господин Паавель, правда, не обнимает и не целует свои рябинки, однако все же гладит их ладонью и говорит им нежные слова. Во время этой драматической сцены Леста входит в прихожую хуторского дома и стучит в двери передней комнаты.
- Да, прошу! - Хозяйка открывает дверь. Но ее мужа, увы, сейчас нет дома. Он пошел в Паунвере.
- Ах, как жаль! - Леста качает головой, и даже по его лицу видно, что это вовсе не пустая фраза, что ему действительно жаль.
- Что такое? - Паавель поспевает к месту действия.
- Господина Кийра нет дома, - отвечает Леста. - Он пошел в Паунвере.
- Вот как? Ну, не беда. В Паунвере и мы тоже пойдем, но прежде передохнем тут, если госпожа позволит. - И выступив вперед, Паавель кланяется: - Здравствуйте, госпожа Кийр! Узнаете ли вы меня?
- Отчего же не узнать, господин Паавель! Здравствуйте! Прошу, проходите в помещение.
Бедной Юули мучительно неловко своих заплаканных глаз, что гости, конечно же, замечают - ведь не слепые же они. Еще мучительнее для нее то обстоятельство, что она вынуждена говорить неправду, всяческая ложь всегда была ей отвратительна.
- Ну поглядите, мои господа, - капитан разводит руки в стороны, видя, что все его спутники вошли в дом, - в этом жилище я провел самые прекрасные годы моей жизни! Это были дни, богатые работой и радостью, и память о том золотом времечке все живет и живет во мне. Присядем, мои друзья, любезная госпожа Кийр, само собою разумеется, позволит нам обсушить крылья и дать отдых ногам - какие-нибудь четверть часика или вроде того. Не правда ли, госпожа?
- О-о, прошу, прошу!
Когда же усталые путники рассаживаются вокруг обеденного стола, капитан вновь возвышает свой голос и советует Киппелю открыть его рог изобилия, чтобы освежить дух дорогих собратьев, ибо сегодня им предстоит еще бесконечно долгий путь.
Киппель извлекает из своего заплечного мешка на свет Божий бутылку коньяка, ставит ее на стол и беспомощно оглядывается. - Госпожа, позвольте нам один стакан! - произносит он неуверенно, несколько просительным тоном.
- Да, сейчас, сейчас! - Хозяйка спешит выполним, просьбу гостя. - Но, прошу, погодите секундочку, - она ставит стакан на стол. - Я принесу вам немного закуски.
- Не затрудняйтесь, госпожа!
- Какое же это затруднение, - хозяйка направляется в сторону кладовки,
- секундочку!
Аадниель Кийр сидит в кладовке на мешке с солью, чмокает губами и часто моргает ресницами от врывающейся в двери полосы света.
- Чего им надобно? - шепчет он вошедшей жене.
- Ничего такого. Просто зашли передохнуть по дороге. Снесу им немного закуски, они собираются пить вино.
- Ишь ведь, им еще и закуску подавай! Ни крошки не смей отсюда брать! Здесь не столовая какая-нибудь и не трактир для всяких бродяг.
- Ах, Йорх, голубчик, я пообещала принести…
- Пообещала принести? Ты? Ну что же, тащи, если ты такая богатая! Да, конечно, ты ведь и впрямь принесла и дом отменное приданое - и мызу, и семь пар быков. Тащи, тащи! Стащи целую охапку! Опустоши кладовку, тогда мы сами всласть пососем палец!
- Ну взгляни же, наконец, Йорх, только эту кроху хлеба и масло, - хозяйка вновь начинает всхлипывать, - ведь не убьет же это тебя. И вовсе они не бродяги какие-то, а все - люди интеллигентные.
- Как, как? Что ты сказала? Интеллигентные? Ог-го-о. брат, какое словечко отыскала старая громоотводиха! Да сама-то ты понимаешь ли, что это такое - интеллигентный? Нет, ответь, ответь, что значит интеллигентный?
- О Боже! - Юули охает. - Я прыгну в колодец!
- Отчего бы и нет! Сначала стащит туда, этим негодяям и бездельникам, целый воз масла, а потом еще и колодец опоганит. Тьфу! Дорогая Юули решила показать, что она в Пихлака полная хозяйка и распорядительница, угощает щедрой рукой. Ну да, а чего же ты в таком случае пыхтишь да кряхтишь и не вручаешь им эту прорву снеди? Пусть грабят меня!
- О Боже! - Хозяйка вытирает глаза углом передника, берет мисочку с маслом и намеревается идти в комнаты.
- Сказала, что я ушел в Паунвере? - Кийр хватает ее за плечо.
- Да, сказала.
- А что они сказали?
- Ничего.
Тем временем городские господа сидят все вместе, радостные, пуская по кругу стакан с коньяком. Правда, насколько именно радостен каждый из компании, определить трудно, так как разговаривает, в основном, капитан Паавель; но все же и другие отпускают шуточки, смеются.
- О-о, премного благодарны, госпожа! - восклицает бывалый воин при возвращении хозяйки. - Премного благодарны! Чего нам теперь не жить и не бродяжничать по-холостяцки. Подсаживайтесь-ка и вы к нашей компании, расскажите, как вы тут, в Пихлака, живете-можете? Однако, госпожа Кийр… - Паавель внимательно смотрит на Юули, - похоже, вы плакали сегодня! Отчего вы плакали?
- Нет, я вовсе не плакала, - Юули пытается улыбнуться. - У меня насморк. Глаза слезятся.
- Вот оно что! В таком случае, отхлебните отсюда добрый глоток, это прекрасное лекарство от насморка.
Юули подносит стакан ко рту и лишь пригубливает.